ГЛАВА 7. А куда теперь, после пикировки с Блетчером, понесло мистера Блэка, позвольте поинтересоваться?

 

А куда теперь, после пикировки с Блетчером, понесло мистера Блэка, позвольте поинтересоваться?

Куда, куда! В "Рубиновый кого-ток"! И отнюдь не для того, чтобы выплеснуть… адреналин. А кто что подумал иное?

Узкая улочка, где солнце никогда не касалось тротуара, где Фрэнк был едва ли не рад зловонию гниющих отходов и плесени: бог знает, какие запахи он мог бы уловить в противном случае. Ежедневно в городе бесследно пропадают люди. Счет – на десятки. И куда они только исчезают?

Он оказался здесь в первый раз, но не требовалось особо изощренного ума, чтобы догадаться, куда попал. Злачное место, где все что ни есть ставится на кон: истина, надежда, преданность, даже вера. Все продается, все покупается. И у каждого продавца-покупателя оправдание: "Я занимаюсь этим только ради денег. Это ненадолго. Это временно. Я занимаюсь этим, только пока дети не вырастут. Я занимаюсь этим только потому, что у меня нет выбора. Я занимаюсь этим, потому что… занимаюсь. Впрочем, вам-то какая разница?"

В общем-то, никакой. Но им ничто не помешает продолжить… Так мрачно размышлял Фрэнк под мокрым хлопчато-крупным снегом, наблюдая за мужчинами, которые толклись около клуба. Ничто не заставит девушек прекратить танцевать, и ничто не заставит этих мужчин перестать приходить сюда. Ничто. Даже убийство.

Он стиснул зубы до скрежета, ощутив знакомую боль в глазах, у основания черепа, в висках.

Ага! Прошла. Боль прошла. Надолго? Да не прошла – затаилась.

Фрэнк запахнул куртку и потянул на себя тяжелую дверь.

Ритмичная музыка, прыгающая по коридору…

Проходя мимо служки, подтирающего пол в одной из кабинок, Фрэнк непроизвольно содрогнулся. Тьфу, мерзость какая! Однако… копаясь в дерьме, прибереги лайковые перчатки для иного случая, для более подходящего и соответствующего случая.

Грязно-зеленые и ржаво-красные двери выстроились в ряд вдоль коридора, точно гнилые зубы в очереди на удаление. Он замедлил шаг, разглядывая приклеенные к дверям кабинок блеклые фотографии женщин, обладательниц стандартных бюстов и стандартных пышных волос. Ну и стандарт у вас, леди! Их имена – что приторные сиропы. Тиффани, Бренди, Янтарь Ли. Попробовал на раз – м-м, своеобразно, но… больше не надо, пожалуй, достаточно, и ныне, и присно, и вовеки веков. Аминь? Но не ура – это точно!

Дойдя до двери, па которой было написано "Вторник", Фрэнк тормознул. Разглядывая фотографию, задумался, почему убийца выбрал Пандемию, а не эту девушку. Те же модные хищно-слащавые черты лица (Памела! Шарон! Клаудиа!). Та же модная блонда (Памела! Шарон! Клаудиа!). Та же узкая ложбинка на груди, стиснутой дешевым платьем а-ля "Секрет Виктора-Виктории".

Он прислушался к себе, но – ничего… Ни теплой волны вдоль позвоночника, ни вереницы смутных образов, которые могли бы подсказать правильный ответ.

Что ж… Глубоко вздохнул и вошел в кабинку.

Это помещение могло вызвать приступ клаустрофобии, если бы клиенты обращали внимание на подобные мелочи. Но клиенты приходили сюда совсем за другим. Кабинка тускло освещалась красной лампочкой-грушей, одиноко свисавшей с потолка. Висит груша – нельзя скушать. Детская загадка. Детям сюда еще рановато.

Передаваемая по трансляции музыка, наполненная охами, стонами и завываниями синтезированных женских голосов. Металлический откидной стул. На полу перед ним – большая измятая коробка с бумажными салфетками. Запах хвойного дезодоранта так интенсивен, что глаза слезятся.

Фрэнк отодвинул стул в сторону и подошел к стеклянной перегородке. С другой стороны стекло завешено невзрачной вельветовой шторкой профессионального красного цвета Рядом со стеклом в стене – щель.

Фрэнк достал из бумажника несколько банкнот, сложил так, чтобы они пролезли внутрь, пропихнул и стал ждать.

Добро пожаловать на встречу с виртуальной жрицей любви!

Музыка стала громче.

Через несколько секунд за стеклом появилась женская рука, занавеска поползла в сторону, и перед ним предстала молодая женщина с фотографии. Гораздо симпатичнее, чем на фотоснимке, по при том – более усталая и… уязвимая, что ли. Толстый слой темного тонального крема, черная тушь, графитом осыпавшаяся под глазами. Потрескавшиеся губы небрежно в жирной розовой помаде. Трусики-бикини розового же атласа и откровенный лифчик с большим вырезом.

Когда шторка отползла в сторону, ее глаза на мгновение встретились с глазами Фрэнка, но девушка тут же отвернулась. Правило номер один: никогда не смотри в глаза мужчине, тем более если ты на работе.

Слегка надув губки, она улыбнулась:

– Привет. Ты поймал меня.

Вторник изогнулась так, чтобы длинные волосы рассыпались по плечам, провела руками по контуру груди, подчеркивая напрягшиеся соски. Телесный атлас натянулся.

Эротика?

Дешевая эротика…

Мягкий, нарочито детский голос и простодушные голубые глаза.

– А я как раз подумывала о чем-нибудь эдаком… Необычном. Скажи мне, что ты хочешь?

– Я хотел только с тобой поговорить, Вторник. Мне почему-то кажется, что тебе есть что мне рассказать.

Вторник начала извиваться в такт музыке, приоткрыв рот и умело вторя стонам, наполнявшим комнату.

– Я не против. Поговори со мной… – мурлыкнула она. – Скажи мне, что ты хочешь?

Фрэнк полез во внутренний карман куртки и достал газетную фотографию Пандемии. Прижал к стеклу.

Вторник продолжала томно раскачиваться, массируя собственную грудь, но – рассмотрела фотографию. Наконец-то! Резко выпрямилась. Скрестила руки на груди, точно защищаясь. Инстинктивное движение девушки почему-то напомнило ему позу убитой. Похожи, да! Только одной досталась жизнь, а другой – смерть.

– Ты знала ее, не так ли?

Сначала показалось, что – пустая трата времени, и она ничего не ответит. Обычно так и происходит. На подобные вопросы не получаешь ничего кроме холодного молчания.

Простодушные голубые глаза мгновенно повзрослевшей нимфетки вдруг стали стеклянными. Ненавидящими.

Скорее всего, это цветные контактные линзы. Настоящий цвет глаз у нее совсем другой. Как, впрочем, и имя.

Наконец она выпалила:

– Это не кабинет для допросов. Сюда приходят за другим.

– А я не полицейский. Она облизала губы, но уже не обольстительно, а нервно:

– Я уже давала показания. Рассказала все, что знала. Что вы от меня хотите?

Фрэнк постарался заинтересовать дамочку по имени Вторник. Хорошо еще, что она – не Четверг. Человек, который звался Четвергом, м-да… Пришлось бы дождичка накануне ждать. Классика жанра. Но – Вторник.

Спокойно и нащупывающе он задавал девушке отстраненные вопросы. Может, в нем погиб талант психотерапевта?

Почему, собственно, погиб?

Постепенно она успокаивалась, но все же избегала смотреть прямо в глаза. Правило номер два: никогда не смотри в глаза мужчине, особенно если он коп.

– Вторник, я, может быть, смогу найти того, кто убил ее.

– Неужто? Никто не сможет, а ты, супергерой, – да! – она наконец взглянула глаза в глаза. Вызывающий тон, однако явственная умоляющая нотка:

– Да, но как?!

Если б Фрэнк знал!

– Расскажи мне о ней, – попросил он.

Вторник еще крепче обхватила себя руками. Окинула взглядом крошечную кабинку, будто надеясь найти там ответ или кого-нибудь, кто ответил бы за нее. Наконец заговорила:

– Ее звали Пандемия. То есть ее на самом деле звали не так… Но мы звали ее Пандемией. Она так называлась. Она не воровала, не употребляла наркотики, даже не курила. Танцевала здесь ради денег, ради своей малышки дочки. Больше ничего не знаю.

– У нее были поклонники?

– Поклонники?! Издеваетесь?! Если вы заметили, наши клиенты – не самые высокоморальные представители общества. Разумеется, они бы с удовольствием нам поаплодировали, но… для этого нужны обе руки.

Фрэнк деликатно улыбнулся, оценив шутку. В усталых глазах он прочел всю историю ее жизни.

Задрипанный поселок.

Отец-алкоголик, от которого сбежишь не только в Сиэтл, но и к черту на рога, в Россию, срань господня, в Ичкерию, срань господня!

Неудачные пробы на видеостудии.

Квартира с одной спальней, которую приходится делить с двумя другими девицами, чтобы оставалось достаточно денег для учебы в колледже.

Вдруг показалось, что еще немного – и он сможет угадать ее настоящее имя.

А с другой стороны – зачем оно ему?

– Ты не заметила здесь кого-нибудь в ту ночь, когда ее убили? Кого-нибудь, кто мог бы последовать за нею домой?

– Я давно перестала их разглядывать. И что можно разглядеть через стекло?! Даже тебя я вижу нечетко. Здесь специальные окна. К тому же, в тот день я ушла намного раньше, чем Пандемия.

– Не догадываешься, что могло стать причиной убийства? – Фрэнк постарался не пережать. Настойчивость хороша сама по себе, но… не сейчас…

– Причина? – Вторник уставилась на него в искреннем изумлении. – Мужчинам не нужны причины, чтобы иметь то, что хочется. Им не нужны причины, чтобы убить. Они просто приходят и делают это, – голосок задрожал от негодования и страха, унижения и обид.

Похоже, ей досталось немало. Фрэнк увидел, как она частит ресницами, скрывая накипающие слезы.

– Им нужен только повод! Я давно поняла:

– если мужчина чего-то хочет, его не остановишь. Даже если он к тебе хорошо относится, он все равно использует тебя. И при этом не испытывает никаких угрызений совести.

Его охватило чувство жалости. Последняя фраза лишила возможности продолжить непростой разговор. Пора?

Он взглянул на Вторник последний раз. И мозг вновь взорвался паленой болью.

 

***

 

…Она вся в огне. Языки пламени извиваются у ее груди, лифчик обугливается, чернеет, рассыпается золой, волосы плавятся, как тонкая проволока.

Она широко раскрывает рот, но ни единого звука!

Женщина медленно движется к центру ада, и собственная кровь плещется у ее бедер, стягивается горячим поясом вкруг талии, струится по обугленным плечам. Черные брызги летят ей в лицо – так распускаются цветы зла.

 

***

 

Фрэнк невольно прянул к ней… Жгучее желание помочь, защитить маленькое измученное существо…

Но как только он коснулся стекла, все исчезло… Ни пламени, ни крови – ничего, кроме не по годам заморенной женщины с облезлым лаком на ногтях, пятнами пота и грязи на узком бюстгальтере.

Фрэнк, повинуясь порыву, достал из бумажника еще одну купюру и просунул ее в щель:

– Мне очень жаль. Спасибо за потраченное время. Будьте осторожны… леди.

Он уже направлялся к двери, когда удивленная подобным обращением Вторник таки окликнула его:

– Есть тут один парень… – тон независимый, но во взгляде невольная признательность. – Он постоянно нам показывает стихи через стекло.

– Стихи?

– Ну, не знаю. В столбик. Буквы в строчки. Строчки в столбик. Они на французском, поэтому мы зовем его Французом.

– Он приставал к кому-нибудь? Например, к Пандемии?

– Нет, но в ту ночь заплатил ей за персональное обслуживание. Двести долларов за десять минут. Обычно это стоит неизмеримо меньше. Пандемия танцевала до тех пор, пока он не ушел. Девочек к тому времени уже не оставалось. Она была одна. Я не знаю, что произошло потом.

Фрэнк постарался, чтобы его голос по-прежнему звучал спокойно:

– Здесь есть видеокамера?

Она помедлила. Использование видеокамер, конечно же, запрещено законом, но Фрэнк знал, что во многих местах владельцы их все же устанавливали. Для надежности. Для шантажа. Просто так. Кто знает, что принесет тебе завтра лишнюю сотню баксов!

Открыто признаться о существовании камеры – означало предать фирму, в которой работаешь. Но Вторник недолго мучили моральные соображения. Похоже, раскрывая Фрэнку этот секрет, она тем самым вступала с ним в молчаливое соглашение. Баш на баш. Ей что-то было от него нужно… Но вот что?

Прежде чем он успел сказать еще что-нибудь, Вторник сделала шаг назад и еле заметным взглядом скользнула по стене над его головой;

– Не говорите никому, что это я вам сообщила.

В самом дальнем верхнем и темном углу кабинки мерцала красная точка лазерного сигнала.

Вот это да! Молодец малышка! Ей бы в разведке работать! Впрочем, Фрэнк Блэк, пожалуй, с ней бы в разведку не пошел. Искушение велико – ночь, дебри, мох, и они вдвоем… ползут, и надолго замирают при малейшей тени опасности, и лежат, и лежат, и лежат. Разведка – главное, чтоб было на кого положиться. На Вторник?.. Заманчиво, заманчиво. Однако… чревато боком, как выражаются дуболомы-генералы.

Фрэнк позволил себе лишь мимолетную благодарную улыбку.

Она ответила многозначительным взглядом. Очень многозначительным: страх? благодарность? облегчение?

Спустя минуту тяжелая вельветовая шторка упала на стекло, взбив облако пыли. И он снова оказался один.