Март 1983 г. 19 страница

– Да конечно, упаси бог! – сказал я. – Я не к тому сказал. Я всего лишь имел в виду, что ты шикарно зажигал газовую горелку, вот и все. С удовольствием посмотрел бы еще раз.

Он рассмеялся, снял очки и элегантно протер стекла носовым платком. Полный шарман...

– Ну хорошо, устроим это как‑нибудь, – сказал он. – Я найду горелку и спички.

– А я подушку притащу. На случай обморока от восторга, – добавил я.

– Отличная мысль! – хохотнул он, надевая очки. А затем протянул руку и убавил громкость. – Если ты не против, давай поговорим об этом человеке, который умер...

– Мэй, – сказал я, глядя вперед сквозь мелькающий дворник. – Ее больше нет. Убили. Задушили чулком в отеле на Акасака. Убийца не найден.

Готанда воззрился на меня пустыми, невидящими глазами. Лишь через несколько секунд до него дошло. И тогда в его лице что‑то дрогнуло и надломилось. Так ломается оконная рама от толчка при сильном землетрясении. Боковым зрением я наблюдал за переменами в его лице. Похоже, он был действительно в шоке.

– Когда? – спросил он.

Я назвал ему дату. Он помолчал, собираясь с мыслями.

– Кошмар, – произнес он наконец. И покачал головой. – Слишком бессмысленно и жестоко. Она же ничего плохого не делала. Отличная девчонка была. Да и вообще... – Он запнулся и снова покачал головой.

– Да. Девчонка была что надо, – подтвердил я. – Прямо как из сказки...

Он вдруг как‑то странно обмяк и глубоко‑глубоко вздохнул. По лицу его, словно желчь, разлилась нечеловеческая усталость – так, словно он не мог больше ее сдерживать. Словно всю жизнь копил эту усталость внутри и лишь теперь позволил ей выплеснуться наружу. Поразительный человек, подумал я. Вот это выдержка... Смертельно усталый Готанда, казалось, слегка постарел. Но даже нечеловеческая усталость смотрелась на нем элегантно. Как изящный аксессуар жизни. Хотя думать так всерьез – конечно, несправедливо. Он тоже уставал по‑настоящему. Ему тоже бывало больно. Кому это знать, как не мне. Просто что бы он ни делал, выглядело изящно. Как у того мифического царя, который обращал в золото все, к чему бы ни прикоснулся.

– Помню, мы часто болтали втроем до утра, – продолжал Готанда. – Я, Мэй, Кики... Так было здорово. Такая искренность. То, что ты называешь “как в сказке”. Только сказку руками не потрогать. Поэтому они и были мне дороги вот так, отдельно от всего мира. Но они все равно исчезали. Одна за другой...

Мы помолчали. Я глядел на дорогу впереди, он – на приборную доску. Я то включал, то выключал дворники. “Бич Бойз” негромко тянули свои старые добрые песенки. О солнце, серфинге и автогонках.

– Откуда ты узнал, что она умерла? – спросил Готанда.

– А меня в полицию вызывали, – ответил я. – У нее в кошельке нашли мою визитку. Я же дал ей тогда. Просил позвонить, если что‑то о Кики узнает. Она визитку взяла и сунула в кошелек, на самое дно. И таскала с собой. Черт ее знает, зачем. И, как назло, эта визитка – единственная улика, по которой сыщики надеялись ее личность установить. Вот меня и вызвали. Стали фотографии трупа показывать, спрашивать, знаю ли я эту женщину. Их там двое, инспекторов этих, оба крутые и упертые. Ну, я и сказал – не знаю. Соврал, в общем.

– Зачем?

– Зачем? А по‑твоему, надо было честно ответить: “Да мы тут с другом, Готанда его зовут, шлюшек на дом вызывали”? Только представь, что было бы, скажи я им правду! Ты в своем уме? Или у тебя воображения уже не осталось?

– Извини, – сказал он искренне. – Голова не работает, глупость спросил. Конечно, ты прав. Полная ерунда получилась бы... Ну, и что они?

– Ну, что – не поверили мне, конечно. Ни единому слову. Оба – матерые профи, нюхом чуют, когда им врешь. Трое суток меня мурыжили. Так, чтобы и закона не нарушить, и душу вывернуть, пальцем не прикасаясь – в общем, тщательно поработали. Я чуть с ума не сошел. Все‑таки возраст уже не тот. То ли дело раньше... Ночевать у них было негде, пришлось в камере спать. Дверь они не запирали. Но тут уже запирай, не запирай – тюрьма есть тюрьма. Как в болото какое‑то погружаешься. Очень легко превратиться в тряпку...

– Я знаю. Сам когда‑то две недели просидел. Молча. Сказано было: молчи, что бы с тобой ни делали. И я молчал. Ох, жутко было... Две недели без солнца. Казалось, никогда уже оттуда не выйду. То есть, там действительно так думать начинаешь. Они же из людей котлету делают. Точно пивной бутылкой говядину отбивают. И прекрасно знают, каким способом любого человека в угол загнать, чтобы он раскололся... – Он пристально разглядывал ногти на правой руке. – А ты, получается, трое суток просидел – но ничего не выболтал?

– Нет, конечно! Что же мне, отнекиваться сперва, а потом вдруг сказать: “Ну, если честно, все немного не так”? Тогда б я по гроб жизни оттуда не выбрался! Нет уж, с этими типами выжить можно единственным способом – тянуть одну и туже волынку. И если уж притворился, что ни черта не знаешь – так и держи себя до конца.

По лицу его опять пробежала странная дрожь.

– Извини, что втравил тебя во все это. Познакомил с девчонкой – и нa тебе...

– Тебе‑то за что извиняться? – пожал я плечами. – Что было тогда – то было тогда. Тогда и я оттянулся будь здоров. А что сейчас – то сейчас. Ты же не виноват в ее смерти!

– Это понятно... Но тебе пришлось полиции врать. И всякую дрянь терпеть одному – только ради того, чтобы я тоже не вляпался. То есть, все‑таки – из‑за меня. Получилось, что я у тебя словно камень на шее...

Я притормозил машину у очередного светофора, посмотрел на него – и сказал, наверное, самое важное:

– Послушай. Давай не будем об этом. Не морочь себе голову. Не извиняйся. Не благодари. У тебя – своя ситуация и свои принципы, и я это все понимаю. Моя же проблема – в том, что я не помог им установить личность Мэй. Ведь она не просто запала мне в душу, ты понимаешь, она была как родная – и я очень хочу, чтобы тот ублюдок, который ее убил, получил по заслугам. И я очень хотел рассказать им все, что знаю. Но – не рассказал. Вот что меня мучает по‑настоящему. Ты только представь: Мэй лежит сейчас где‑то мертвая, и никто даже имени ее не знает. Тебе от этого не паршиво?

Долго‑долго он сидел, закрыв глаза, и о чем‑то думал. Мне даже показалось, что он заснул. Кассета “Бич Бойз” закончилась, я нажал кнопку и вытащил ее из магнитофона. В салоне сделалось тихо. Лишь внизу монотонно шелестели шины, разбрызгивая воду на дороге. Какая глухая ночь, подумал я.

– Я позвоню в полицию, – тихо сказал Готанда, открыв глаза. – Анонимно. Скажу им название клуба, где она работала. Они установят ее личность, и это поможет следствию.

– Отличная идея, – сказал я. – Башка у тебя варит что надо. И как я сам не додумался? Полиция накрывает этот клуб с потрохами. Узнаёт, что за несколько дней до убийства ты заказывал ее к себе на дом. Вызывает тебя на допрос. И задается пикантным вопросом: а с чего это я, собственно, трое суток подряд так усердно тебя покрывал?

Он удрученно кивнул.

– Да, ты прав... Что‑то у меня с головой. Совсем крыша едет.

– Точно, едет, – подтвердил я. – В таких ситуациях лучше залечь на дно и не рыпаться. Тогда тебя не заметят и пробегут мимо. Нужно переждать. Подумаешь, задушили какую‑то тетку чулком в отеле! Такое случается сплошь и рядом. Уже завтра все об этом забудут. Вины твоей здесь нет, укорять себя глупо. Втяни голову в плечи и сиди тихо. Не нужно ничего делать. Начнешь дергаться – только запутаешь всех еще больше.

Возможно, я сказал это слишком холодно. Возможно, это прозвучало слишком резко, не знаю. Но, в конце концов, я тоже имею право на эмоции. В конце концов, я тоже...

– Прости, – сказал я. – Я не хотел тебя упрекать. Просто... Мне было очень паршиво. Я ничем не смог ей помочь. Вот и все. Ты ни в чем не виноват.

– Да нет, – покачал он головой. – Виноват...

Тишина стала слишком тяжелой, и я зарядил очередную кассету. Бен Э. Кинг запел “Spanish Harlem”. До самой Иокогамы мы оба молчали. Но именно это молчание вдруг сблизило меня с Готандой как никогда прежде. Захотелось похлопать его по плечу и сказать: “расслабься, все уже кончилось”. Но я ничего не сказал. Умер человек. Умер и лежит холодный в земле. Это – куда огромней и тяжелее того, в чем я мог бы утешить.

– Но все‑таки – кто убийца? – спросил он, уже много позже.

– Хороший вопрос... – вздохнул я. – На такой работе, как у нее, кого только не встретишь. Что угодно случается. Не только сказки...

– Но этот клуб подбирает клиентов только из надежных, проверенных людей! Все заказы идут через администрацию. И установить, кто с кем встречался, можно практически сразу.

– Видимо, на этот раз она работала без посредников. Очень похоже на то. Какой‑нибудь частный заказ, или левая работа. Так или иначе, клиент оказался гнилой.

– Да уж... – покачал он головой.

– Эта девочка слишком верила в сказки, – сказал я. – И пыталась жить в мире придуманных образов. Но это не могло продолжаться до бесконечности. Чтобы долго так жить, нужны правила. А правила уважает и соблюдает далеко не каждый. Ошибся в партнере – и все полетело к черту...

– Как все‑таки странно, – сказал Готанда. – Почему такая красивая, умная девчонка работала шлюхой? Непонятно. С такими данными она запросто могла обеспечить себе жизнь поприличнее. Работу найти нормальную, богача какого‑нибудь подцепить. Или податься в фотомодели. Зачем становиться шлюхой? Ну, деньги неплохие – это понятно. Но ведь деньги ее так сильно не интересовали! Может, ты и прав. Видимо, ей просто хотелось сказки...

– Видимо, – кивнул я. – Как и тебе. Как и всем нам. Все хотят сказки, только ищет ее каждый по‑своему. Поэтому люди так часто не понимают друг друга. И совершают ошибки. А иногда умирают.

Я заехал на стоянку отеля “Нью‑Гранд”, остановил машину и выключил двигатель.

– Слушай, а может, заночуешь сегодня здесь? – предложил он. – Наверняка у них свободный номер найдется. Заказали бы виски в номер, поговорили. Все равно с этими мертвецами в голове уже не заснуть...

Я покачал головой.

– Мы еще непременно напьемся с тобой, но не сейчас. Все‑таки я устал. Сейчас бы я с удовольствием поехал домой и завалился спать, не думая вообще ни о чем.

– Понятно... – вздохнул он. – Ну, спасибо, что довез. Похоже, я сегодня всю дорогу нес какую‑то околесицу, да?

– Ты тоже устал, – сказал я. – Успеешь подумать о своих мертвецах. Они мертвы и никуда от тебя не денутся. Отдохни, приди немного в себя – тогда и думай. Понимаешь, о чем я? Она мертва. Абсолютно, безнадежно мертва. Ее труп уже вскрыли и заморозили. И никакие угрызения совести, никакие сантименты ее не вернут.

Готанда кивнул.

– Да, я понимаю, о чем ты...

– Спокойной ночи, – попрощался я.

– Считай, что я твой должник! – сказал он.

– Ну, зажги для меня газовую горелку – и мы в расчете.

Он рассмеялся и уже собрался вылезти из машины, как вдруг что‑то вспомнил и посмотрел на меня.

– Странное дело... Я ни с кем в жизни не говорил так искренне, как с тобой. А ведь мы не виделись двадцать лет, и с тех пор встречаемся всего второй раз. Чудеса...

Сказав так, он вышел из машины. Поднял воротник плаща – и под мелким весенним дождиком скрылся в дверях отеля “Нью‑Гранд”. Прямо кино “Касабланка”, подумал я. “Начало прекрасной дружбы”, черт меня побери…[48]

Но вся штука в том, что я испытывал к нему похожее чувство. И понимал, что он имеет в виду. Кроме него, я бы тоже сейчас никого не назвал своим другом. И тоже думал, что это странно. А в том, что это напоминает мне “Касабланку”, он, конечно, не виноват.

 

 

* * *

 

Я поставил кассету “Слай энд зэ Фэмили Стоун” и, похлопывая по баранке в такт музыке, поехал обратно в Токио. Старая добрая “Everyday People”...

 

Я никакой, и ты никакой,

В этом мы так похожи с тобой

Каждый сверчок знает свой шесток,

Каждый гвоздь знает свой молоток

У‑у‑у, ша‑ша! ‑;

Повседневный народ...

 

Дождь все накрапывал, тихо и монотонно. Мягкий, ласковый дождик, после которого на деревьях распускаются почки, а из семян пробиваются ростки. “Абсолютно, безнадежно мертва”, – сказал я вслух. Надо было остаться в отеле да напиться с Готандой как следует. Все‑таки нас связывают целых четыре вещи. Опыты по естествознанию. Оба разведены. Оба спали с Кики. И оба – с Мэй. А теперь Мэй мертва. Абсолютно, безнадежно... Стоило бы выпить за упокой ее души. Я вполне мог остаться с Готандой, и мы бы неплохо посидели. Свободного времени – хоть отбавляй, на завтра я ничего не планировал. Так почему же я не остался? Наверно, потому, что это напомнило сцену из фильма, вдруг понял я. Даже как‑то жаль мужика. Слишком уж обаятельный. Хотя сам, наверное, в этом не виноват... Наверное.

Дома я налил себе виски, встал у окна и сквозь жалюзи долго разглядывал огоньки машин на хайвэе. Часам к четырем почувствовал, что клюю носом, залез в постель и уснул.

 

27.

 

Пролетела неделя. Неделя, за которую весна утвердилась в своих правах и не отступала уже ни на шаг. Совсем не то, что в марте. Сакура отцвела, и апрельские ливни разметали ее нежно‑розовые лепестки по всему городу. Столица наконец‑то выбрала себе мэра, а в школах начался учебный год[49]. Открылся Токийский Диснейленд. Зачехлил ракетку Бьёрн Борг. В хит‑парадах лидировал Майкл Джексон. Мертвые оставались мертвы.

Вздорная, бессвязная неделя, за которую лично у меня ничего значительного не произошло. Вереница дней, которая в итоге не привела ни к чему. За эту неделю я дважды искупался в бассейне. Сходил в парикмахерскую. Иногда покупал газеты. Ничего хоть как‑то связанного с Мэй в газетах не попадалось. Похоже, полиция так и не установила ее личность. Каждый раз, купив газету на станции Сибуя, я заходил в “Данкин Донатс”, просматривал весь номер от корки до корки и выкидывал газету в урну. Глаз ни на чем не останавливался.

Дважды – во вторник и в четверг – я встречался с Юки, мы болтали и вместе обедали. Да еще в понедельник выехали за город, всю дорогу слушали рок‑н‑ролл. Мне нравилось с ней встречаться. Мы и правда совпадали характерами. К тому же, у обоих была куча свободного времени. Ее мать еще не вернулась в Японию. Не считая встреч со мной, все эти дни Юки безвылазно сидела дома. “Когда я гуляю одна, вечно появляются какие‑то воспитатели и указывают, что мне делать”, – пожаловалась она.

– А может, тебя в Диснейленд свозить? – предложил я.

– Нетушки! – скривилась Юки. – Ненавижу…

– Что ненавидишь? Всех этих сладеньких добреньких микки‑маусов, которые развлекают детишек за папины денежки?

– Ну да, – просто ответила Юки.

– Но сидеть дома – вредно для здоровья, – заметил я.

– Эй... Хочешь, поедем на Гавайи? – предложила она.

– На Гавайи?

Я подумал, что ослышался.

– Мама звонила. Говорит, пускай я немножко погощу у нее на Гавайях. Она сейчас там. Делает гавайские фотографии. Бросила меня и не вспоминала тыщу лет, а теперь вдруг забеспокоилась. И давай звонить. Мама в ближайшее время в Японию не вернется, а я все равно в школу не хожу… А что, Гавайи – не так уж плохо, а? И если ты тоже захочешь приехать – она сказала, что дорогу тебе оплатит. Я ведь не могу поехать туда одна, верно? Вот и давай съездим на недельку. Интересно же!

Я рассмеялся.

– Но чем это отличается от Диснейленда?

– На Гавайях хотя бы нет воспитателей.

– Ну, что ж… Идея неплохая, – сдался я наконец.

– Так что – поехали?

И тут я задумался. И чем больше я думал, тем сильнее казалось, что съездить на Гавайи – вовсе не плохая идея. То есть, сейчас я бы и правда с удовольствием умотал из города куда подальше, окунулся в какую‑нибудь совсем иную среду. Здесь, в Токио, я застрял слишком плотно. Ни одной здравой мысли о том, как действовать дальше, в голове не всплывало. Все путеводные нити, по которым я двигался до сих пор, оборвались, а новых не появлялось. Я лишь чувствовал, что нахожусь не там, где нужно, и делаю что‑то не то. Чем бы ни занялся – физический дискомфорт. Депрессия, при которой постоянно мерещится, будто ешь странную пищу и покупаешь странные вещи. И при всем этом – мертвые оставались мертвы. Абсолютно, безнадежно мертвы… Одним словом, я действительно устал. Дикий стресс, накопившийся за трое суток в полиции, до конца не прошел и понемногу сказывался во всем.

На Гавайях до сих пор я бывал только раз, и провел там всего сутки. Я летел в Лос‑Анжелес по работе, у самолета прямо в воздухе забарахлил двигатель, и он совершил вынужденную посадку на Гавайях. И всем пришлось заночевать в Гонолулу. В отеле, куда нас поселила авиакомпания, был киоск, я купил там темные очки, плавки и до самого вечера провалялся на пляже. Отличный получился день… Гавайи. Прекрасная мысль!

Провести там с недельку, не думая ни о чем. Накупаться, от пуза напиться “пинья‑колады”[50]– и назад. Снять усталость. Облегчить душу, успокоиться. Загореть до черноты. А уже потом посмотреть на свою ситуацию свежим взглядом, заново все обдумать. И в итоге хлопнуть себя по лбу: “Ну, конечно! Вот в чем дело! Как я сразу не догадался!”

Очень даже неплохо.

– Неплохая идея, – ответил я наконец.

– Ну, тогда решено! Поехали билеты покупать.

Перед тем, как ехать за билетами, я узнал у Юки номер и позвонил Хираку Макимуре. Трубку взял Пятница. Я представился, он радушно меня поприветствовал и соединил с хозяином.

Я объяснил Хираку Макимуре ситуацию. И спросил, не против ли он, если я свожу Юки на Гавайи. “Об этом я и мечтать не мог”, – обрадовался он.

– Да тебе и самому неплохо бы развеяться где‑нибудь за границей, – добавил Макимура. – Разгребальщикам сугробов тоже нужно отдыхать. Опять же, полиция донимать не будет попусту. То дело ведь еще не закрыли? Они к тебе еще придут, помяни мое слово...

– Очень может быть, – сказал я.

– О деньгах не беспокойся. Отдыхайте сколько влезет, – продолжал он. О чем бы он ни говорил – все кончалось деньгами. Практичный человек.

– Сколько влезет – это слишком долго. Хватит и недели, – ответил я. – У меня своих дел тоже хватает.

– Ладно. Поступай как знаешь, – сказал Хираку Макимура. – И когда вы летите?.. Вот это правильно – чем раньше, тем лучше. Путешествие – штука такая. Решил ехать – сразу и поезжай. В этом весь смак. Багажа много не берите. Не в Сибирь собираетесь. Что понадобится – на месте купите. Там все продается. Думаю, билеты на послезавтра я вам возьму. Подходит?

– Подходит. Но свой билет я оплачу сам. Так что…

– Перестань ерунду говорить. Я занимаюсь такой работой, что любые билеты мне достаются с огромными скидками. И на самые лучшие места. Поэтому позволь уж, я сам все сделаю. У каждого из нас свои таланты и свои возможности. Так что давай без лишних разговоров. Без этих твоих “индивидуальных систем”. Жилье я вам тоже подберу. Две комнаты. Для тебя и для Юки. Вам как лучше – с кухней или без?

– Ну… Если я готовить смогу – конечно, будет удобнее.

– Знаю я одно хорошее место. До моря два шага, тихо вокруг, пейзаж замечательный. Когда‑то я там останавливался. Закажу вам его на две недели. Для начала. А там уж вы сами смотрите.

– Да, но…

– Не забивай себе голову. Я все сделаю, не волнуйся. Матери позвоню. Все, что от тебя требуется – поехать с Юки в Гонолулу, завалиться вдвоем на пляж и, когда надо, кормить ее по‑человечески. Мать ее все равно в работе по самые уши. Когда она работает – никого вокруг не замечает, даже родную дочь. Так что и ты на нее внимания не обращай. Отдыхай в свое удовольствие. Следи только, чтобы Юки ела нормально. И больше не думай ни о чем. Просто расслабься – и все. Да! Я надеюсь, виза у тебя есть?

– Виза есть. Но…

– Тогда послезавтра. Идёт? Берите с собой плавки с купальниками, очки от солнца да паспорта. Остальное там купите. Все очень просто. Я же говорю, не в Сибирь едете. Вот в Сибири – там тяжело было. И в Афганистане… А Гавайи – все равно что Диснейленд. Раз – и ты уже в сказке. Лежи себе на песочке, разинув рот, и наслаждайся жизнью. Ты же по‑английски нормально болтаешь?

– Ну, в обычных ситуациях...

– Вот и отлично, – сказал он. – Большего и не требуется. Просто идеально. Завтра Накамура привезет тебе билеты. И вернет деньги за билет Юки из Саппоро. Перед отъездом он позвонит.

– Накамура?

– Мой ассистент. Ты видел его. Молодой парень, со мной живет.

Помощник‑Пятница, понял я.

– Есть какие‑то вопросы? – спросил Хираку Макимура. Я чувствовал, что вопросов целая куча, но не смог припомнить ни одного.

– Вопросов нет, – ответил я ему.

– Замечательно, – сказал он. – А ты быстро соображаешь. Я таких люблю… Да, вот еще что. Тебе принесут от меня подарок. Ты его тоже прими. Что это такое – поймешь, когда на месте окажешься. Ленточку развяжешь – и наслаждайся. Гавайи – отличное место. Сплошной аттракцион. Полная релаксация. Никаких сугробов. А пахнет как – просто сказка… В общем, позабавься как следует. Приедешь – расскажешь.

И он положил трубку.

Тяжек писательский труд, подумал я. Вся жизнь – сплошное движение…

Я вернулся за столик и сообщил Юки, что, скорее всего, мы летим послезавтра.

– Замечательно, – сказала она.

– Ты сможешь собраться сама? Вещи приготовить, купальник положить, сумку упаковать…

– Так это ж Гавайи! – удивилась она. – Все равно что пляж в Оисо. Не в Катманду же едем, в самом деле…

– И то верно, – согласился я.

 

 

* * *

 

И все‑таки до отъезда у меня оставалось еще несколько важных дел. На следующий день я отправился в банк – снять со счета денег и набрать дорожных чеков. На счету оставалась вполне приличная сумма. Денег даже прибавилось: прислали гонорары за материалы, которые я написал еще в прошлом месяце. После банка я зашел в книжный, купил сразу несколько книг. Забрал сорочки из прачечной. Потом вернулся домой и навел порядок в холодильнике. В три часа позвонил Пятница. Сказал, что сейчас он на линии метро “Мару‑но‑ути” и готов доставить билеты прямо ко мне домой. Я назначил ему встречу в кофейне “Парко” на Сибуя, где он передал мне толстенный пакет. В пакете были деньги за билет Юки из Саппоро, два билета на Гавайи с открытой датой (первый класс, “Джэпэн Эрлайнз”), две пачки дорожных чеков “АмЭкс”. А также рекламный проспект гостиницы в Гонолулу с описанием, как до нее добираться.

– Приедете туда, назовете свое имя – и больше ничего не нужно, – сказал Пятница. – Комнаты забронированы на две недели, срок можно продлить или сократить. На чеках просто расписывайтесь – и оплачивайте что хотите. Можете ни в чем себе не отказывать. Не стесняйтесь – эти траты все равно спишут на представительские расходы.

– Неужели все на свете можно списать на представительские расходы? – не удержался я.

– Все на свете, к сожалению, нельзя… Но вы, где сможете, постарайтесь брать чеки или квитанции. Всё это я потом спишу, так что сделайте одолжение, – ответил он и рассмеялся. Приятным смехом, без малейшей издевки.

Я пообещал, что сделаю все как нужно.

– Приятного вам путешествия. Берегите себя, – сказал он.

– Спасибо, – ответил я.

– Впрочем, это же Гавайи! – добавил Пятница и широко улыбнулся. – Не Зимбабве какое‑нибудь…

Опять двадцать пять, подумал я. Сговорились они все, что ли?

 

 

* * *

 

Когда стемнело, я выгреб из холодильника остатки провизии и приготовил ужин. Продуктов аккурат хватило на овощной салат, омлет и суп мисо[51]. При мысли, что завтра я окажусь на Гавайях, меня охватывало очень странное ощущение. Такое же странное, как если бы завтра я ехал в Зимбабве. Наверное, оттого, что я никогда в жизни не был в Зимбабве.

Я достал из кладовки дешевую, не самую большую сумку. Сложил в нее туалетный набор, смену белья, чистые носки. Сунул плавки, темные очки и крем для загара. Запихал пару маек, спортивную рубашку, шорты и складной швейцарский нож. Сверху аккуратно уложил летний пиджак в пижонскую клеточку. Наконец, застегнул молнию – и лишний раз проверил, на месте ли паспорт, дорожные чеки, кредитки, водительские права, билеты… Что еще может понадобиться?

Ничего больше на ум не приходило.

Вот, оказывается, как это просто – собираться на Гавайи. И правда – все равно что на пляж в Оисо. Даже для поездки на Хоккайдо потребовалось бы куда больше тряпок и чемоданов.

Я вынес сумку в прихожую и стал думать, в чем поехать. Приготовил джинсы, майку, тоненькую ветровку, кепку с длинным козырьком. Покончил с одеждой – и больше не представлял, чем заняться. От нечего делать принял ванну, посмотрел новости по телевизору. Ничего нового не сообщили. Завтра погода начнет ухудшаться, пригрозили синоптики. Ну и ладно, подумал я. Завтра мы уже в Гонолулу. Я выключил телевизор и завалился на кровать с банкой пива. И снова представил Мэй. Абсолютно, безнадежно мертвую Мэй. Как она лежит сейчас в диком холоде. Никто понятия не имеет, кто она. Никто не приходит ее оттуда забрать. Ни “Дайр Стрэйтс”, ни Боба Дилана она уже никогда не услышит. А я собираюсь завтра на Гавайи. Да не просто так, а на чьи‑то представительские расходы. Кто сказал, что на этом свете есть справедливость?

Я помотал головой и отогнал мысли о Мэй прочь. Потом подумаю, не сейчас. Сейчас – слишком тяжело. Слишком свежо и остро.

Я начал думать о девчонке из отеля в Саппоро. Той самой, в очках, за стойкой регистрации. Имени которой я не знаю. Уже несколько суток подряд мне страшно хотелось поговорить с ней. Пару раз она мне даже приснилась. Но как лучше поступить – я не знал. Взять и позвонить в отель? И сказать в трубку: “Соедините меня с девушкой в очках за стойкой регистрации”? Бред какой‑то. Так я точно ничего хорошего не добьюсь. Черта с два меня вообще с кем‑то соединят. Все‑таки отель – серьезное место, где работают очень серьезные люди.

Довольно долго я лежал и думал об этом. Должен же быть какой‑нибудь выход, вертелось в голове. Если очень хочется – способ всегда найдется. Наконец минут через десять я придумал. Получится или нет – не знал, но попробовать стоило.

Я позвонил Юки, договорился о завтрашней встрече. Сказал, что утром в половине десятого заеду за ней на такси. И как бы в продолжение темы спросил, не знает ли она случаем, как звали ту женщину из отеля в Саппоро. Ну, ту самую, которая нас познакомила и просила проводить тебя до Токио… Да‑да, в очках.

– Да… Кажется, знаю. У нее еще имя такое странное было, я удивилась – даже в дневнике записала. Только сразу не вспомню, надо дневник проверить, – сказала она.

– Сейчас можешь проверить?

– Сейчас я телевизор смотрю. Давай потом?

– Извини – но я тороплюсь, и очень сильно.

Она что‑то недовольно пробурчала себе под нос, но все‑таки встала и сделала, что я просил.

– Юмиёси‑сан, – сказала она.

– Юмиёси? – переспросил я. – А что там за иероглифы[52]?

– Не знаю. Говорю же, сама удивилась, когда услышала. Как это пишется – понятия не имею. Наверно, она откуда‑нибудь с Окинавы. Это ведь там все имена ненормальные, да?..[53]

– Да нет… Такого, пожалуй, даже на Окинаве не встретишь.

– Ну, в общем, её так зовут. Юмиёси, – сказала Юки. – Эй, у тебя всё? А то я телевизор смотрю.

– А что смотришь‑то?

Не ответив, она шваркнула трубкой.

На всякий случай я полистал телефонный справочник в поисках фамилии “Юмиёси”. И, к своему удивлению, обнаружил, что во всем Токио проживало аж два господина Юмиёси. Один писал себя иероглифами “лук” и “удача”. Другой значился под именем своей фирмы – “Фотолавка Юмиёси”, где для пущей рекламы вместо иероглифов использовалась кана[54]. М‑да... Каких только имен не встретишь на белом свете.

Я позвонил в отель “Дельфин” и спросил, на месте ли сегодня Юмиёси‑сан. Ни на что особенно я не надеялся – но меня тут же соединили. “Эй…” – позвал я. Она меня помнила. На свалку мне еще рановато.

– Сейчас я работаю, – ответила она вполголоса, коротко и невозмутимо. – Позже перезвоню.

– Нет проблем! Позже так позже, – согласился я.

 

 

* * *

 

Дожидаясь звонка от Юмиёси‑сан, я позвонил Готанде домой и сообщил его автоответчику, что завтра срочно улетаю отдыхать на Гавайи.

Готанда оказался дома и тут же перезвонил.

– Вот здорово! Просто завидую, – сказал он. – Отвлечешься, развеешься хоть немного. Сам бы поехал, если б мог…

– Ну, поехали. Тебе‑то что мешает?

– Да нет, тут все не так просто… Я своей конторе деньги должен. Со всеми этими свадьбами да разводами всё занимал у них, занимал, а тут… Я же тебе рассказывал, как без гроша остался? Ну вот. И теперь, чтобы только долги вернуть, вкалываю на них как прoклятый. Снимаюсь даже в такой рекламе, от которой с души воротит. Идиотская ситуация, представляешь? Купить могу что хочу, всё спишется. А долги вернуть – не могу… Ей‑богу, этот мир с каждым днем становится все запутаннее. Перестаешь понимать, бедный ты или богатый. Барахла вокруг завались, а чего хочешь – никак не найдешь. Деньги можно спускать как угодно – только не на то, что действительно нужно. Красоток покупай себе хоть каждую ночь – а к любимой женщине и прикоснуться не смей... Странная жизнь!