РЕЛИГИЯ И ВОЗНИКНОВЕНИЕ КАПИТАЛИЗМА

Хотя многие историки показали, что торговый капитализм на Западе появился не в XVI—XVII вв., как обычно полагают, а в XI—XII вв., на взлете манориального способа производства и феодальных классовых отно­шений, тем не менее другие ученые продолжают проповедовать взгляд, что христианское учение до Реформации было в основе своей враждебно стрем­лению к прибыли. Так, великий французский историк общества и экономики Анри Пиренн писал, что "по своей мощи и относительной быстроте развития [торговый капитализм в XII в.] без преувеличения можно сравнить с про­мышленной революцией XIX в.". Однако в том же абзаце он отмечает, что "отношение Церкви... к коммерции [было] не просто безразличным, а активно враждебным". На другой странице Пиренн приводит как характерное для позднего Средневековья такое высказывание: "Купец редко, если вообще, мо­жет угодить Богу"⁵. Пиренн и другие ссылались на церковные запрещения спекуляции и дачи денег под проценты (ростовщичества) и на доктрину спра­ведливой цены для иллюстрации приписываемого церкви противодействия ро­сту капитализма.

Таким образом, перед нами встает поразительный парадокс: говорят, что "spintus capitalisticus" (слова Пиренна) появился в то время, когда гос­подствующая система убеждений делала наибольший акцент на мистических и аскетических сторонах жизни и на наградах и наказаниях после смерти. Более того, эта господствующая система верований подкреплялась всем нрав­ственным и правовым авторитетом всесильной церковной иерархии, — а ком­мерция при этом процветала.

Для разрешения этого парадокса предлагают самые разные объясне­ния. Во-первых, говорят, что церковь настаивала на антикоммерческой нрав­ственной философии потому, что она сама была крупнейшим феодальным землевладельцем и отождествляла себя с консервативной сельскохозяйствен­ной цивилизацией. Во-вторых, часто говорят (не всегда при этом замечая противоречие), что церковь не пыталась всерьез реализовать на практике свое учение о греховности прибыли, а напротив, ввела массу исключений или про­сто смотрела на нарушения сквозь пальцы. Это позволяло церкви извлекать выгоду из собственных коммерческих предприятий и оправдывало многое в деловой практике торгового сословия.

Эти и подобные объяснения оставляют открытым вопрос о том, как

же можно было создать экономическую систему, базовые положения которой противоречили господствующей идеологии, и как удалось четыреста с лишним лет поддерживать господство идеологии, базовые постулаты которой противо­речили экономической системе. Можно поставить вопрос иначе: как смогли две противоположные экономические системы, феодализм и капитализм, со­существовать в обществе, правящие слои которого посвятили себя увекове­чению единственной, внутренне последовательной системы убеждений?

Эти вопросы, впрочем, вытекают из такой точки зрения на отношение христианского учения к развитию торгового капитализма, которая основана на искажении не только католической философии конца XI—XV вв., но и протестантского учения XVI—XVII в. Ошибочно полагают, что католическое мышление было в основе своей аскетичным и потусторонним. На самом же деле в конце XI и в XII столетиях католическая теология отошла от пре­имущественно потустороннего, аскетического идеала, который господствовал прежде и в значительной степени продолжает господствовать в православии. Также ошибочно полагают, что "протестантская этика" Лютера и Кальвина была более мирской, более рационалистической и более индивидуалистиче­ской, а потому более совместимой с капиталистическим предпринимательст­вом, чем нравственное учение католицизма. Это заблуждение заслуживает от­дельного исследования, однако можно отметить, что те авторы, которые, как Макс Вебер и Р.Г.Тони, подчеркивали взаимосвязь капитализма и протестан­тизма, полагали также, что капитализм и феодализм противоречат друг другу, что капитализм следовал по времени за феодализмом и что капитализм на Западе произошел в XVI в.

Но если верно другое мнение, то есть что в XI и XII вв. (и некоторое время потом) капитализм и феодализм были, по существу, совместимы друг с другом и даже абсолютно зависимы друг от друга, то открывается перс­пектива взглянуть на экономическую мораль западной церкви с совершенно иной точки зрения. То, что кажется лицемерием человеку, который убежден в фундаментальном антагонизме феодально-аграрных и капиталистическо-коммерческих ценностей, покажется законным компромиссом тому, кто убеж­ден в фундаментальной их примиримости.

Западная церковь конца XI—XII в. в противоположность восточной цер­кви, да и всей церкви до Папской революции (западной и восточной одинаково), была убеждена в возможности примирить коммерческую деятельность с христи­анской жизнью, точно так же как она была убеждена в возможности примирить с христианской жизнью сельскохозяйственную деятельность. Ее нравственная по­зиция в отношении богатых купцов, по сути, не отличалась от ее нравственной позиции в отношении богатых помещиков. Церковь продолжала проповедовать слова Св.Павла: "Корень всех зол есть сребролюбие" (1 Тим. 6:10), "богатых в настоящем веке увещевай, чтобы они не высоко думали о себе и уповали не на богатство неверное... чтобы они... богатели добрыми делами, были щедры и общительны" (1 Тим. 6:17, 18). Монашеская жизнь, в которой отвергались не только богатство, но и все ценности мира сего, продолжала считаться ближайшей к царствию небесному. Но в целом западная церковь конца XI—XII в. не только не осуждала деньги или богатство как таковые, а даже приветствовала стремление к ним, при условии, что это стремление преследовало бы определенную цель и соответствовало определенным принципам.

Тем, кто занимался коммерческими делами, следовало вести свою мир­скую деятельность так, чтобы они были спасены от греха алчности. Купцам следовало объединяться в гильдии, которые имели бы религиозные функции и поддерживали нормы нравственности в торговых сделках. Это было совме­стимо с новым акцентом церкви на вочеловечение и воплощение духовного в мирском. Таким образом, церковь-государство подавала пример городу-го­сударству, а церковное право служило примером для городского и торгового права. Проводилось различие между законной торговлей, основанной на до­бросовестности, и незаконной торговлей, основанной на алчности; торговлей, основанной на удовлетворении законных потребностей, и торговлей, основан­ной на простом эгоизме или обмане; законными процентами по займам и ростовщичеством; справедливой ценой и несправедливой.

Пиренн справеливо указал на проблему "утраты корней" новыми го­родскими жителями XII столетия. Они ведь покидали жестко организован­ную, глубоко устоявшуюся жизнь деревни и манора, вступая в гораздо более свободные и поверхностные отношения товарного производства и торговли. Пиренн игнорировал, однако, те шаги, которые были предприняты для ре­шения этой проблемы: формирование сплоченных ремесленных цехов и ку­печеских гильдий, установление относительно жестких нравственных и пра­вовых рамок городского общества в целом.

С точки зрения христианской социальной теории, господствовавшей в период формирования западных торговых институтов, экономические предприятия купцов, как и прочие светские предприятия, уже не обяза­тельно рассматривались как "угроза спасению души", напротив, их счи­тали путем к спасению, если они проводились согласно установленным церковью принципам. Эти принципы были изложены в каноническом нра­ве. С точки зрения церкви право, разработанное купцами для регулиро­вания своих взаимоотношений, "lex mercatoria", должно было отражать ка­ноническое право, а не противоречить ему. Купцы не всегда с этим со­глашались. Они, впрочем, не возражали, что спасение их душ зависит от соответствия их деловой практики системе права, основанной на воле Бога в том виде, в каком она проявлена в разуме и совести.

Таким образом, социальная и экономическая деятельность купцов не осталась за пределами нравственной проблематики. Сложилась общественная и экономическая мораль, которая должна была привести души купцов к спа­сению. И эта мораль воплотилась в праве. Право было мостом между торговой деятельностью и спасением души.