Глава 20. Она кричала во сне. У нее был сильный жар и кашель – возможно, воспаление легких, но не будем загадывать

Она кричала во сне. У нее был сильный жар и кашель – возможно, воспаление легких, но не будем загадывать. Ко всему прочему, она сильно вывихнула ногу, когда упала в обморок.

Она так отчаянно и громко кричала, не на французском – язык ее страны мне не знаком, к сожалению, я никогда не был в Японии. Пару раз она переходила на французский и говорила: "Надо проснуться, это просто сон". Поразительная женщина! Но, тем не менее, ни она, ни я ничего не могли с этим поделать. Попытки ее разбудить успехом не увенчались. Она перестала метаться в кошмарах только к утру следующего дня.

Со своей стороны я сделал все, что мог, чтоб она скорее пришла в себя и выжила. Перенес ее в комнату с нормальной кроватью – все же, там ей будет удобнее, теплее, и, в случае необходимости, я смогу... Темные небеса, что же ей, черт возьми, нужно было от меня, что она даже в воду кинулась? Как будто Эрику своих забот не хватает, теперь еще выхаживать эту полоумную...

Я дал ей особую травяную настойку собственного изобретения – она снимет жар и остановит прогресс воспаления. Надеюсь, что весь этот фарс с "помощью" в ближайшее время, наконец, завершится.

Чтобы отвлечь себя, я погрузился в музыку. Не в свою – к сожалению, пока эта женщина здесь, продолжать работу не представлялось возможным – эту музыку не достоин слышать никто, кроме моего ангела...

Я выбрал Шумана, несколько пьес из фортепианной сюиты "Карнавал". Не скажу, что считаю Шумана каким–то уникальным дарованием – все же в нем есть отпечаток этой светской посредственности – но все же, в некоторых его произведениях он раскрывал некий глубинный смысл посредством своего таланта.

Проблема современных творцов состоит в том, что они не воспринимают музыку как единый поток чувств и эмоций, отдаваясь которому, ты должен отдать самого себя в ее власть, раствориться в ней полностью и безоговорочно. Они не воплощаются в них с той страстью и поклонением, коих она требует. Современным людям гораздо больше по душе светские рауты и частные концерты, полные рукоплещущих невежд, мнящих себя "знатоками".

Так, проиграв некоторые из пьес, я остановился на "Паганини". Это – музыка, какой она должна быть, страстная и неудержимая, потому как Шуман просто не мог по–другому выразить такого мастера, как Никколо. Настоящий гений. Хоть он и не наделен особой красотой. Возможно, это – тяжкий рок всех талантливых деятелей искусства – если ты обладаешь одним, то должен быть лишен другого... Что ж, в таком случае, Эрик – истинный гений музыки!

Вдруг моих ушей достиг глухой возглас негодования из комнаты... из ее комнаты. Открыв дверь, мне открылась вполне ожидаемая картина: женщина сидела на полу между кроватью и камином, разминая и потирая лодыжку. Видимо, вставая, у нее снова вылетел сустав...

– Вы вывихнули ее при падении. Довольно сильно, кость вышла из хряща. Я вправил его, и, если ногу не тревожить, она довольно скоро... – Комнату пронзил оглушительный хруст и резкий выдох женщины. Уму не постижимо, она сама вправила себе ногу и при этом не издала ни звука!..

– Спасибо, что перенесли меня в эту комнату. Кровать гораздо удобнее вашего дивана, – хриплым, едва слышным голосом проговорила женщина, улыбнувшись, после чего встала и на одной ноге допрыгала до кровати.

– Я была бы вам еще более благодарна, если бы вы предложили бы мне горячего чаю. Я очень хочу пить. – Наглость этой особы просто поражала, но я не нашелся, что ответить, и, кивнув, отправился на кухню.

Черт возьми, она же женщина, в конце концов! Как такое возможно?

Вернувшись с подносом в руках, я обнаружил ее, внимательно изучающей обстановку.

– При нормальном освящении эта комната выглядит очень даже мило, – прохрипела женщина, оглядывая помещение. Насколько я мог судить, ведь она снова надела очки. Очевидно, и встала она за ними...

– Я бы не советовал вам много разговаривать – вы можете посадить голос, – бросил я, поставив поднос с чаем и круассанами на прикроватную тумбочку.

– Ну и что? Я же не певица, в конце концов. Кроме того – хрипота придает мужественности, – с сарказмом проговорила женщина, и тут же скривилась:

– Ой, нет, только не эти ваши французские "булки с воздухом", терпеть их не могу, – простонала она, повернув голову в сторону подноса. Ах, ей еще и не нравится?

– В таком случае встаньте и приготовьте что–нибудь сами, кухня – прямо и направо. Я не нанимался вам в камердинеры, – как можно холоднее сказал я и вышел. За спиной послышалось возмущенное сопение.

Я вновь ушел в свою комнату, решив доделать незаконченный чертеж здания — и зачем только начал? Кому все это нужно? К сожалению, один из моих самых выдающихся проектов — Дворец Эхо в Мазендеране — не смог воплотиться в жизнь таким, каким задумывался. Он стал неким подобием игрушки в руках персидского шаха. И я не уверен, что смогу когда–либо еще опробовать себя в архитектуре и строительстве... Но, все же, чертеж должен быть закончен — Эрик не любит незаконченных дел.

Каково было мое изумление, когда через какое–то время — не знаю точно, сколько прошло времени, Эрик редко смотрит на часы, да и зачем нужны часы в царстве вечной ночи и смерти? — из кухни по всему дому начал расползаться аромат готовящейся еды.

Женщина стояла возле кухонного стола, опираясь правой рукой на столешницу, а левой — активно шинкуя помидоры. Она не заметила моего появления. Через какое–то время с правой руки она перенесла вес тела на левую, правой продолжив свое занятие.

– Я не нашла ничего особо путного в Вашей кладовой, но сыр и помидоры натолкнули меня на мысль об итальянской кухне — надеюсь, вы не имеете ничего против? – тихо спросила она. Значит, все–таки, заметила.

– Вы — амбидекстр? – почему я ее об этом спросил? Какое мне вообще до нее дело?

– Мм, да, я — он самый. Как Наполеон, – хохотнула женщина, – Не с рождения, разумеется. Просто однажды я подумала, что владения двумя руками в равной степени дадут мне преимущество. Очень удобно, никаких ограничений в действиях, – задумчиво проговорила она, взяв доску с помидорами и высыпав их на сковороду. Она сказала что-то еще, но шипение масла перекрыло ее тихий хриплый голос. Только сейчас я заметил, что она стояла босиком.

– Вы, видимо, не особо хотите выздороветь, раз разгуливаете по дому босиком, – жестко заметил я.

– А Вы так переживаете из–за моего здоровья потому, что идея выгнать меня на улицу в таком состоянии вас больше не прельщает? – в голосе ясно слышалась горькая издевка.

– Радуйтесь, что природа создала Вас женщиной, иначе вы бы уже давно были мертвы, – с угрозой сказал я. Что она себе позволяет? Ворвалась в мой дом, уже во второй раз нарушила мое спокойное существование, а теперь возмущается по поводу моей манеры принимать гостей?

– В этом вопросе я поняла вас с первого раза. Как бы вы не хотели, моральные убеждения не позволяют вам убить женщину. Но, знаете, это вам нужно радоваться — если бы я была мужчиной, вам бы не поздоровилось, – усмехнулась она. Тем временем, она уже раскладывала приготовленное по тарелкам. По двум тарелкам.

– Я не буду есть.

– Тогда выбросьте, или скормите крысам – как вам больше нравится! – воскликнула женщина, с вызовом вздернув подбородок. Взяв тарелку и прибор, она поковыляла в столовую – именно поковыляла, потому что хождение на одной с четвертью ногах по–другому назвать было трудно.

Поставив тарелку на стол, она с облегчением вздохнула и в этот же момент снова упала на пол, при этом испустив цветастое ругательство.

В этот момент я почувствовал к ней некую жалость – ту, которую испытывают к бездомным больным собакам, кошкам... Подойдя, я взял ее на руки и посадил на стул.

– Спасибо вам, – тихо произнесла она, подняв на меня голову.

– Не стоит, – я собирался было уйти, как вдруг почувствовал, что ее рука крепко вцепилась в мою штанину.

– Подождите, Эрик. Я... я хотела попросить у вас прощения. Я не должна была говорить тех слов тогда, я повела себя неправильно по отношению к вам... Пожалуйста, просите меня, я очень сожалею, – голос был непривычно–дрожащим, будто она готова заплакать. Она еще раз дернула меня за штанину, привлекая внимание.

– Эри–ик...

– Вам не за что извиняться. Я привык к лестным комментариям по поводу моей внешности, – едко ухмыльнувшись, сказал я.

– Но я не должна была так говорить. Просто я была очень зла на этих беспутных девиц... Да и вы тоже — зачем вы надо мной смеялись? Это очень обидно... Мне ведь не все равно, это очень обидно, что я не выгляжу, как все женщины, – тихо сказала она, продолжая удерживать меня.

– Было бы из–за чего переживать — по крайней мере, у вас есть лицо, – да, она и вправду не похожа на женщину — ни поведением, ни манерой общения. Что до тела... сказать, что у нее совсем нет груди нельзя. Она небольшая... с чисто анатомической точки зрения... Почему я вообще об этом думаю?!

– У Вас оно тоже есть! – воскликнула она.

– Достаточно! – мой голос был подобен грому. Она вздрогнула и отпустила меня. Я быстро вернулся в свою комнату, громко хлопнув дверью.

Я снова заиграл – на этот раз это была одна из органных прелюдий Баха. Погружение в музыку, в арифметическую точность и гармоничность мелодии с оплетающим ее, будто лиана – мощный ствол, контрапунктом, требующим полного сосредоточения... Это должно меня успокоить...

– Вы так чудесно играете...

Я со всей силы ударил по клавиатуре органа.

– Вам доставляет удовольствие действовать мне на нервы? Или, может, вы хотите пожаловаться на то, что вам скучно? Чего вы хотите от меня?! Ах да, конечно – вы хотите мне "помочь"! Покорнейше благодарю, вы мне уже помогли — когда в очередной раз указали мне мое место в обществе. Поверьте мне, недалек тот день, когда я не посмотрю на свои "моральные убеждения", если вы не прекратите донимать меня своим присутствием! Чего вы пытаетесь добиться?! – от каждой сказанной мной фразы она содрогалась, как от удара, – В конце концов, вы...

Женщина судорожно согнулась пополам и закашлялась. Покачнувшись, она вновь начала терять равновесие. В следующее мгновение я уже подхватил ее на руки.

– Простите, Эрик, простите меня. Как только мне станет лучше... Нет, я уйду прямо сейчас, я не должна была приходить сюда, но я... Я думала, что вы... Я так боялась за вас!..

– Сандра, успокойтесь. Я не выгоняю вас, вы можете остаться, пока не придете в приличное состояние здоровья. И... я хочу принести свои извинения за то, что позволил себе разговаривать с вами в столь неуважительном тоне, – последовало продолжительное молчание. На ее лице отразилось удивление — еще бы, такого она явно не ожидала. Признаться, я и сам не ожидал.

В конце концов, хоть и против моей воли, она проявила ко мне участие. Беспокоилась обо мне... Никому, никогда не было дела до Эрика, даже "дарога" справлялся обо мне скорее из страха за род человеческий, нежели из привязанности...

Что не так с этой женщиной? Неужели она не осознает, кто перед ней? Или "дарога" ей не все рассказал? Но не мог же он не упомянуть, что Эрик – вор, мошенник, убийца, монстр, в конце концов? К Эрику всегда относились, как к монстру, созданию тьмы, изгою... А она...

– Значит ли это, что вы меня прощаете, Эрик? – с надеждой в голосе спросила она. Я едва заметно кивнул, и на лице Сандры появилась счастливая улыбка.