Особенности речевого поведения

 

4.1. Формулы общения

 

Одна из характерных особенностей речевого поведения интеллигентных носителей языка (не только русского) - умение переключаться в процессе коммуникации с одних разновидностей языка на другие в зависимости от условий общения. Эта диглоссность (точнее, полиглоссность, поскольку переключаться приходится не на одну, а на множество разновидностей) отличает интеллигенцию, например, от носителей просторечия, которые моноглоссны и не умеют варьировать свою речь в зависимости от ситуации.

Полиглоссность обеспечивается механизмом кодовых переключений, который вырабатывается у человека в процессе его социализации в культурной речевой среде. Усвоение системы социальных ролей, свойственных данному обществу, идет в тесном взаимодействии с усвоением норм речевого поведения, обеспечивающих оптимальное исполнение той или иной роли. А варьирование этих норм в значительной мере возможно лишь потому, что язык предоставляет говорящему различные способы выражения одних и тех же коммуникативных интенций, одних и тех же смыслов. Различные способы языкового выражения оказываются как бы привязанными к различным условиям общения, к разным коммуникативным ситуациям, к исполнению тех или иных социальных ролей (см. об этом [Крысин 1976]).

В ряде случаев распределение языковых средств по сферам и ситуациям общения бывает достаточно жестким и социально маркированным. Например, принятые в культурной среде нормы общения по телефону обязывают того, кому звонят, первым произносить междометие алло в микрофон снятой трубки [4], и запрещают тому, кто звонит, начинать общение по телефону с вопроса: - Кто это? (черта, свойственная носителям просторечия).

Другие контактоустанавливающие реплики телефонного разговора также весьма жестко регламентированы. Рекомендуется, например, сначала представиться самому, а затем поинтересоваться собеседником (предпочтительно в форме: - Простите, с кем я говорю?); просьба о том, чтобы к телефону подошел именно тот, кому вы звоните, выражается относительно небольшим набором вариантов (- Можно попросить Иванова <Николая Ивановича, Колю,…>? - Не могли бы вы попросить (не: пригласить! - см. выше)…; - Можно попросить…; - Попросите, пожалуйста,…и нек. др., но не: - Иванова, пожалуйста! - Мне нужен Иванов! - Иванова! и тому подобные формулы, в интеллигентской среде оцениваемые как грубые и потому недопустимые в разговорах по телефону (подробнее см. об этом: [РРР-тексты 1978: 298-299; Формановская 1982; Крысин 1994: 72]).

Контактное речевое общение малознакомых и незнакомых представителей интеллигентской среды также регулируется определенными, хотя и «неписаными» правилами, действие которых особенно явственно обнаруживается на начальных стадиях речевого акта.

В культурной среде всякого общества вырабатываются определенные формулы, которые обслуживают общение людей в часто повторяющихся, стереотипных ситуациях: в магазине, в автобусе, у железнодорожной кассы, на приеме у врача, при общении со случайным прохожим и т.п. Как показывают исследования современной русской разговорной речи, наборы этих формул сравнительно немногочисленны и устойчивы. «Стереотипы представляют собой готовые формулы не только с точки зрения их морфологической структуры, но и с точки зрения их лексической наполненности» [РРР-тексты 1978: 269-270].

Например, обращение к продавцу, к прохожему и вообще к лицу, имени которого мы не знаем, начинается со слов: - Скажите, пожалуйста,…; - Простите,…; - Не могли бы вы сказать… и нек. др. В этих формулах, естественно, присутствует некая «безликость», невыраженность свойств адресата, да и сам он крайне редко фигурирует под именами гражданин, товарищ, господин. Чаще других употребляется апеллятив девушка, но он ограничен полом и возрастом адресата, а также социальными характеристиками адресанта (например, ребенок не может обратиться к женщине-продавцу, используя этот апеллятив). Обращения мужчина, женщина, дама - элементы просторечного, не принятого в интеллигентской среде общения. Апеллятивы типа Водитель! Кондуктор! Доктор! жестко закреплены за ситуациями, в которых адресат исполняет свою служебную или профессиональную роль, другие же именования адресата по его служебной или профессиональной роли невозможны, во всяком случае, среди интеллигенции: нельзя начать свое обращение с апеллятивов: *Продавец! *Врач! *Кассир! *Учитель! и т.п.

Многие из апеллятивов либо не принимаются интеллигентской средой (как в только что рассмотренном случае), либо внутри нее ограничены определенными группами говорящих. Например, обращение коллега принято - да и то в более или менее официальной обстановке - в среде медиков, ученых; ваше преосвященство, ваше святейшество, владыка - при обращении к иерарху церкви; апеллятив профессор, хотя и возможен при обращении студента к преподавателю, достаточно редок, поскольку предполагается, что студент должен знать имя и отчество своего преподавателя (однако иностранные студенты часто используют именно этот, удобный для них апеллятив, избавляющий от необходимости запоминать не привычные для иностранца русские сочетания имен и отчеств).

Многочисленные просторечные и жаргонные формы личного обращения, использующие в качестве апеллятивов термины родства, наименования некоторых социальных ролей или слова, именующие человека по его принадлежности к лицам мужского или женского пола: папаша, мамаша, дед, дедуля, бабуля, отец, мать, дочка, сынок, брат, браток, братан, сестренка, друг, кореш, земляк, шеф, начальник, хозяин, хозяйка, командир, мужик, парни, девки и др., - как правило, не используются говорящими из культурной языковой среды, хотя к употреблению их в речи собеседника представители интеллигенции относятся более или менее терпимо (за исключением форм, несущих на себе печать низкой культуры или чуждой социальной среды, - типа мужчина, женщина; братан, кореш; мужик, шеф, командир) [5].

 

4.2. Прецедентные феномены

 

Современный человек в процессе речевого общения часто использует разного рода «готовые», не создаваемые в данном акте коммуникации выразительные средства, начиная от фразеологизмов и кончая разного рода художественными текстами, при условии, что эти тексты известны и адресату. В работах Ю. Н. Караулова и его последователей (см., например [Караулов 1987; Прохоров 1996; Гудков 1996, 1999]) достаточно ясно показано, что в цивилизованном обществе велика роль разного рода прецедентных текстов, высказываний и имен, которые составляют определенный культурный фон данного социума. Совокупности таких прецедентных феноменов национально специфичны, хотя отдельные их составляющие могут быть интернациональны (например, цитаты из Библии, из произведений Шекспира, высказывания типа «И ты, Брут…», такие имена, как Магомед, Иуда, Гамлет). В работе [Гудков 1999] убедительно показано, что прецедентные феномены имеют не только национальную (этническую), но и социальную обусловленность: в разной социальной среде могут существовать свои прецедентные феномены, отличные от тех, что характерны для иных социальных слоев и групп.

Развивая эту идею, надо сказать, что разные социальные группы и соответствующие им культуры могут различаться типом прецедентных феноменов. Так, есть основания полагать, что, поскольку в элитарной части общества значительный слой культуры составляют разного рода тексты (мифологические, художественные, публицистические и т.п.), то в речевой коммуникации представителей интеллигенции велика роль прецедентных текстов, высказываний и имен литературных персонажей. В среде же «простой», с иными, чем у интеллигенции, культурными традициями преобладают прецедентные ситуации: в ходе речевой коммуникации представители такой среды - семейного клана, производственной бригады и т.п. - чаще используют имена или более развернутые наименования ситуаций, которые имели место в прошлой жизни такой социальной группы.

Имена литературных героев или исторических лиц фигурируют в интеллигентской речи в качестве символов определенных человеческих свойств - скупости (Плюшкин, Гобсек), ума и разносторонних знаний (Ломоносов), смелости и самопожертвования (Иван Сусанин), самодурства (Салтычиха), беспочвенной мечтательности (Манилов) и т.п. При этом, поскольку такие имена служат своего рода эталонами указанных свойств, они часто употребляются в сочетании с квалификаторами типа настоящий, вылитый, классический, с модальными наречиями и частицами просто, прямо, прямо-таки и нек. др.: Он настоящий Плюшкин: у него зимой снега не допросишься; Ты всё мечтаешь, а ничего не делаешь, - просто Манилов какой-то; Свекровь у нее - прямо Салтычиха и т.п.

Цитаты из литературных произведений также весьма характерны для речевого общения интеллигентных носителей языка. Формы и способы цитации зависят от степени социальной и психологической близости собеседников, от характера коммуникативной ситуации и ряда других факторов. Основным условием для реализации возможности процитировать какое-либо произведение (или намекнуть на то или иное место в его тексте) является общность некоего культурного фона и, более конкретно, знание и говорящим, и слушающим данного произведения и оценка его как такого, которое часто служит источником расхожих цитат. Это позволяет говорящему вводить в свою речь элементы, которые, как он уверен, должны быть узнаны и правильно интерпретированы адресатом. Ср. цитаты типа: быть или не быть (и многообразные обыгрывания этой формулы: бить или не бить, пить или не пить, шить или не шить и т.п.); Служить бы рад - прислуживаться тошно; А воз и ныне там; Позвольте вам выйти вон; Сижу, никого не трогаю, починяю примус; великий комбинатор и т.п.

 

4.3. Языковая игра

 

Для интеллигентской среды, в особенности для гуманитариев», характерны такие явления, как рефлексия над словом, намеренное его искажение, обыгрывание его звукового состава, внутренней формы, связей с другими словами, словесные каламбуры и т.п. - иначе говоря, языковая игра во всех ее обличьях. Разумеется, разным людям это присуще в различной степени. Не исключено и полное отсутствие у того или иного человека чувства юмора, языкового вкуса, неумение вслушиваться в звучание слова и вдумываться в его настоящий или мнимый смысл. Но более или менее очевидно, что в массе своей именно образованные и культурные носители языка в наибольшей степени склонны к языковой игре. Недаром В. З. Санников, автор замечательного исследования «Русский язык в зеркале языковой игры», рассматривает языковую игру применительно только к литературному языку и подчеркивает, что она «основана на знании системы единиц языка, нормы их использования и способов творческой интерпретации этих единиц» [Санников 1999: 13, 15], что «это всегда неправильность (или необычность), осознаваемая и намеренно допускаемая говорящим» [Санников 1995: 67]. Почти весь богатейший иллюстративный материал, приведенный в книге В. З. Санникова: литературные цитаты, анекдоты, расхожие каламбуры и присловья, остроты и т.п., - рассчитан на творческое восприятие языка, на умение всматриваться и вслушиваться в слово, вдумываться в его смысл. А это как раз и характерно для речевого поведения типичного интеллигента.

Исследователи русской разговорной речи квалифицируют языковую игру, разнообразные способы обыгрывания формы высказывания как одну из характерных черт непринужденного общения в интеллигентской среде и приводят многочисленные и разнообразные примеры такой игры, основанные на искажении фонетического облика слова, его морфолого-словообразовательной структуры, на сознательном нарушении правил сочетаемости слов друг с другом, на совмещении в одном высказывании стилистически несовместимых слов и т.п. [Земская, Китайгородская, Розанова 1983: 172-214]: тюлипанчики, кинижечки, ужастно, конкректно, румочки, мармалад; лясочек, мядаль, лямон; лизарюция, лисипед, брульянт; докýмент, прóцент, пущай, сидю, хочете; У нее двое детей, а у меня один деть; - Вот наши апартаменты (вводя собеседника в более чем скромное жилище); - Завтра у них какое-то муроприятие; - Старухи на завалинке симпозиум устроили и т.п.

Одним из наиболее распространенных видов языковой игры являются шутки, основанные на искажении или распространении известных фразеологизмов и литературных цитат: работать не прикладая рук (вместо: не покладая), гнать каленой метлой (из: каленым железом и новая метла); В этом деле он съел не одну собаку; Что-то я не в шутку занемог; Ну, что - бум меняться дежурствами? (бум меняться - из эстрадной миниатюры в исполнении Аркадия Райкина); А у нас с собой было (с этими словами говорящий достает из портфеля чистую бумагу, сама же эта фраза - из рассказа М. Жванецкого и подразумевает наличие у собеседников спиртного); - У них то и дело воду отключают. - Зато сухо (вторая реплика - из известной телевизионной рекламы детских памперсов) и т.п.

 

Мы не ставим себе целью исчерпывающим образом описать виды языковой игры, распространенные в среде интеллигенции. Задача в другом: показать, что игра со словом и в слово - характерная черта речевого поведения представителей интеллигенции, отличающая их от носителей языка из иных социальных слоев и тем самым важная в качестве одного из штрихов в социально-речевом портрете интеллигента.