А-а-а! Тогда извините, я выясню, кто меня ввел в заблуждение (анекдот).

За последние десять лет произошли существенные собы­тия по изменению массового сознания, которые затронули десятки миллионов людей. Гласность и перестройка выдви­нули М. Горбачева в число важных специалистов по паблик рилейшнз, как отмечают сами американцы (см., к примеру [260]). Мы не будем вслед за С. Курганяном [94] говорить об определенной «злонамеренности» случившегося. Но в лю­бом случае столь резкие изменения за столь малые сроки не­сомненно представляют исследовательский интерес. Семь­десят лет мы также подвергались определенного рода кодированию (типа «Читайте, завидуйте, я — гражданин Со­ветского Союза!»). Но они носили более естественный ха­рактер (если в этом случае позволителен такой термин) из-за растянутости во времени и параллельной смене поколений, происходящей за тот же период. В перестройку все события происходят в краткий срок и в течение непро­должительного периода жизни одного поколения. Даже пси­хоаналитики говорят, что существенных изменений можно достичь за период от полугода до года [3]. Однако это про­исходит при индивидуализированной и еженедельной рабо­те (2—3 часа в неделю). Все это очень сложный и напряжен­ный труд. К примеру, если достаточно легко удалось совершить распад СССР, то построение государствами СНГ своей идеологии пока окончилось безрезультатно. Напри-

Семиотика советской цивилизации 373

мер, Украина содержит в своем массовом сознании проти­воречивые интерпретации действительности. С одной сторо­ны, газета «Коммунист» печатает свидетельства очевидцев о зверствах бандеровцев, с другой — им ставятся памятники на Западной Украине, что является абсолютно ненормаль­ным для одного государства, в котором обязательно должны быть единые схемы интерпретации действительности.

Процессы «кодирования» массового сознания советско­го периода носили далеко не условный характер, в них вкладывались достаточно большие людские и материальные ресурсы. И при этом лучшие варианты идеологических тек­стов того периода имеют одновременно высокий эстетичес­кий уровень. К примеру, и «Волга-Волга», и даже «Кубан­ские казаки» сохраняют художественный интерес и сегодня. И зрительская ностальгия по фильмам тех лет, отмечаемая руководителями телевидения, покоится на вполне реальных основаниях.

Однако массовое сознание, вероятно, начиная с хрущев­ского периода, становится раздвоенным, разделенным на официальную и неофициальную точку зрения на одни и те же события. Впервые на авансцену вообще была допущена частная жизнь, ознаменовав начало смены мифологем. «Сме­на эпох выражается сменой знаков. Советское общество дох­рущевского периода было серьезным. Оно было драматичес­ким, героическим, трагическим. 60-е искали альтернативы этой идеологической модели. Они заменили знаки, и общес­тво 60-х стало НЕсерьезным» [40, с. 67—68]. Однако более точно следует сказать, что общество не потеряло серьезнос­ти, а допустило еще одну интерпретацию, схему действитель­ности. Они могли сосуществовать, когда описывали разные сферы, к примеру, частную и публичную. Когда же они стол­кнулись на одной сфере — публичной, конкурируя в призна­нии именно своей интерпретации в качестве единственно верной, между ними разразилась война. «Холодная война» в этом плане может рассматриваться как поддержка одной из конкурирующих точек зрения из-за рубежа.

Максимума это раздвоение достигает в брежневский пе­риод, когда неофициальная интерпретация по многим воп­росам начинает побеждать официальную. С этой точки зре-

Г.Г. Почепцов. Семиотика

ния лидером «перестройки» скорее можно считать Леонида Ильича, который сделал для собственно развала Советско­го Союза гораздо больше Михаила Сергеевича. Если идти по концепции С Кургиняна об управляемости этих процес­сов, то лучшей фигуры, чем Л.И. Брежнев в роли генсека и не требовалось для тех гипотетических лиц, которые это могли бы задумывать. Типажи Ю. Андропова и М. Горбаче­ва уже не могли исправить создавшуюся ситуацию. Они и не могли этого сделать из-за сформированной к тому вре­мени сильной западной ориентацией. К примеру, для того, чтобы облегчить вхождение имиджа Ю. Андропова в это новое информационное пространство ему были приписаны (реальные или мифические) характеристики любви к джазу, виски и западным романам.

Массовое сознание реагировало порождением своих тек­стов в ответ на доминирующую коммуникацию. Два их ти­па существенным образом формировали интеллектуальную защиту от пропагандистского кодирования: «кухонные раз­говоры» и анекдоты. Разговоры на кухне не уступали по ин­тенсиву политической пропаганде того времени. Нормой коммуникативного поведения стало признание всего проис­ходящего вокруг чистой пропагандой. Анекдоты также выс­троились по всем параметрам идеологической сетки. К при­меру, анекдот «из энциклопедии: Брежнев Л.И. — мелкий политический деятель эпохи Аллы Пугачевой» системно ме­няет всю иерархию. Анекдоты о Ленине разрушали агиогра­фию первых лиц, о Чапаеве — советскую героику, о чукче — интернационализм и т.д. С одной стороны, массовое соз­нание таким образом защищается от давления, демонстри­руя точки своего наибольшего сопротивления. Кстати, именно таким образом Дж. Фиске определяет массовую культуру [234] как реализующую ресурс сопротивления до­минирующей культуре. Массовая культура занята на своем микрополитаческом уровне теми же явлениями перерас­пределения власти, что и макрополитика на своем. С дру­гой стороны, это явный прием разрушения, когда из реаль­ности конструируется нужный образ, с которым затем и производят все необходимые манипуляции. Так, к примеру С. Кургинян расценивает миф о «командно-административ-

Семиотика советской цивилизации

ной системе», созданный Г. Поповым, поскольку команда и администрирование свойственны любой системе. Или от­меченное выше стремление скептически оценивать все про­исходящее как советскую пропаганду. Таким же ярлыком, но уже частичного самоописания является термин «совок» (частичного, поскольку никто себя этим термином не опи­сывает, а переносит его на других).

Таким образом, если бы перед нами стояла гипотетическая задача разрушения, мы бы могли идти только таким путем:

— предварительный этап (при действующей системе) — конструирование образа, принципиально неправильного. Здесь на первом месте действовали два варианта — осмеяние и обвинение. К примеру, Л. Брежнев подходил для того и другого вариантов — он оглуплялся, и он и его окружение обвинялись в коррупции; этот процесс можно назвать скры­тым порождением (или накоплением) негативности;

— активный этап (начало разрушения системы) — при акцентуации существующей негативности (открытое порож­дение негативности) выход был предложен в рамках запад­ной модели. К примеру, как считает С. Кургинян, ни одно высказывание советского политика не обходилось в то вре­мя без фразы «У НИХ ВСЕ ХОРОШО, У НАС - ВСЕ УЖАСНО, ДАВАЙТЕ СДЕЛАЕМ ТАК, КАК У НИХ, И БУДЕТ ТАК ЖЕ ХОРОШО, КАК У НИХ» [94, с. 154].

На примере Украины мы увидели процесс ускоренного решения по этой же модели путем отделения от «империи неправильности», для чего номенклатуре пришлось выпус­тить на «боевые позиции» творческую интеллигенцию. За­тем, после проведенного артобстрела, интеллигенцию вновь вернули на привычные позиции «толкователя уже принятых наверху решений», что вернуло на маргинальные кресла так громко прозвучавшие раньше имена, например, И. Драча или Д. Павлычко. Если в период перестройки интеллиген­ция могла влиять на принятие решений, то теперь она мог­ла лишь «легитимизировать» своим участием принятые на­верху решения.

— закрепляющий этап (переход к новой системе) — эйфо­
рия разрушения сменилась непонятным унынием и полным
отсутствием вразумительного ответа на стоящие перед мае-

Г.Г. Почепцов. Семиотика

совым сознанием вопросы. Отсюда идет возникновение ин­тереса к построению новой идеологии, о которой сначала заговорил Б. Ельцин, а затем Л. Кучма и В. Путин. Это можно назвать открьпым порождением позитивности,но ра­бота в этой сфере очень сложна, и мы не имеем достаточ­ного числа специалистов. К примеру, опыт показывает, что даже полный контроль телеэфира может не привести к по­беде, как это случилось с Л. Кравчуком. Его образ в массо­вом сознании закреплен только «кравчучкой» и анекдотом о «хитром лисе». Даже отсылка к нему носит меняющийся характер — первый? второй? президент, что отражает совер­шенно «сырой» характер украинской истории.

Кстати, сегодня мы практически потеряли стихию анек­дотов, что вновь порождает два возможных ответа. Либо сейчас уменьшилось давление на массовое сознание, что не требует столь же интенсивной его защиты, как раньше, ли­бо отсутствует потребность в разрушении имеющихся сте­реотипов, если принять гипотезу о сознательном конструи­ровании этого процесса в прошлом. При этом не только исчезла старая идеология, но и не возникла новая, а на бе­зыдеологическом постсоветском пространстве не оказалось места для анекдотов.

Каким конкретным образом шло разрушение советских идеологических стереотипов? Избранным инструментарием, по нашему мнению, была контекстная коммуникация. Этим термином мы хотим обозначить тип передачи информации, когда главным становится не само содержание, а передача сопутствующего контекста. К примеру, образ человека, ку­рящего сигару, помимо курения передает нам отсылку на аристократический тип жизни. Что здесь оказывается глав­ным?

а) это отсылка на уже имеющийся в сознании образ, его
только активизировали и привязали к данному новому
объекту,

б) эту коммуникацию трудно опровергнуть, поскольку
основная информация идет на так называемом уровне пре­
суппозиции (предполагаемого содержания), которое не про­
веряется данным высказыванием, а принимается как дан­
ность;

Семиотика советской цивилизации

в) принципиальной при таких видах коммуникации яв­ляется полная отключенность сознания, поскольку мы не осознаем и соответственно не фильтруем получаемую ин­формацию, она идет на более глубинном уровне, чем уровень осознания.

При этом проводниками (каналами для массового созна­ния) стали известные в СССР лица, начиная с того же Гав­риила Попова. Перестройка действительно была сделана творческой интеллигенцией, поскольку их авторитет абсо­лютно не был затронут эрозией советского времени, а нао­борот, перед перестройкой они начали выходить на новые более выигрышные позиции. При решении гипотезы об уп­равляемости этих процессов вопрос был бы в другом — сис­тема почему-то разрешила это делать, создавая зрелищно выгодные образы типа уничтожения своего партбилета Марком Захаровым.

Интересное мнение на страницах «Комсомольской прав­ды» высказал Валентин Распутин, даже если принять во внимание присущий ему синдром обиженного человека. Он начал с упоминания о кампании повальных разоблачения того периода, считая, что тем самым общество принялось уничтожать себя. И далее остановился как на лидерах пе­рестройки, так и на лидерах антикоммунизма:

«Кто собирал стотысячные демонстрации у Манежа? Это привилегированная часть общества — научные городки, тот же Зеленоград. Они при коммунизме жили неплохо и пер­выми начали переворачивать те, прежние порядки. То же можно сказать про академгородки у нас в Новосибирске и Иркутске.

Теперь о лидерах антикоммунизма тех лет. В основном это внуки старых революционеров, которые при старой власти жили намного лучше остальных. По сути, они выступили против дела, которому служили их отцы и деды. Но и деды, и внуки воевали против России, против народа, только за свои интересы» («Комсомольская правда», 1996, 25 сент.).