ПАРАДОКСЫ БРЕЖНЕВСКОГО ДИСКУРСА

Телефонный звонок. Брежнев под­нимает трубку:

— Дорогой Леонид Ильич слуша­ет! (анекдот).

В массовом восприятии Л. Брежнев оказался первым из генсеков, который незаконно надел на себя маску героя. Перед этим попытка Н. Хрущева облечься в образ героя за­кончилась с негативным результатом. В случае Л. Брежнева образуется двойственность восприятия: он ведет себя по мо­дели героя, его же воспринимают по реальному поведению. И здесь не вина Брежнева. Не его шамкающий голос разру­шает стереотип. Изменились информационные параметры общества. С одной стороны, телевидение стало в небывалой до сего момента мере передавать весь набор характеристик генсека, что приводит к уменьшению возможностей для контроля. Но эти же возможности дали небывалую силу размножению дискурсов генсека в виде фильмов, пласти­нок, спектаклей и т.д. С другой стороны, ни один период прошлого не обладал такой силой «кухонных дискурсов», которые теперь смогли наравне с официальными обсуждать те или иные события. Впервые частный дискурс сравнялся с публичным, что привело к полной деградации дискурса публичного, поскольку он слабо учитывал изменившиеся контексты восприятия и продолжал наращивать объемы, не меняя своей сути. Количество не смогло победить качество, особенно потому, что качество соответствовало потребите­лю, поскольку создавалось им самим.

Для спасения ситуации начинается резкое наращивание символизации, что становится характерной приметой бреж­невского времени. «Первый» секретарь заменяется на Гене­ральный, растет число юбилеев. Брежнев, как и все другае

Семиотика советской цивилизации

советские вожди (и Хрущев, и Горбачев, да в какой-то ме­ре и Сталин) оказывается очень зависим от западного дис­курса, в первую очередь американского. Наши вожди испы­тывают какую-то небывалую гордость от общения с американскими президентами. То ли это действие «запрет­ного плода», то ли просто переход в пограничные дискур­сивные сферы, но факт остается фактом — общение с инос-труктурой непонятным образом становится одним из основных параметров руководителя. В случае Горбачева он вообще был более популярен вне страны, чем внутри нее.

Можно условно разделить массовую историю на время действия, время думания и время говорения. Сталин был временем действия (как позитивного, так и негативного), Брежнев — временем говорения. Брежневское время — это огромное число докладов и выступлений, которыми сопро­вождаются бесконечные юбилеи. Оказывается даже, что анекдот о чтении нескольких экземпляров одного доклада имел место в действительности. Начальник личной охраны ряда генсеков В. Медведев вспоминает сразу о двух «стран­ностях»:

«Когда-то чехи смущались перед нами за Гусака, потом мы поменялись местами. В 1981-м Брежнев выступал на съезде Компартии Чехословакии, все ждали оценки поло­жения в Польше, но генсек перепутал листки и еще раз повторил уже прочитанное. С ответной речью выступил Гу­сак, закончил по-русски: "А сейчас, Леонид Ильич, я ска­жу по-русски. Мы очень рады, что вы приехали на наш съезд. Большое вам спасибо!" Брежнев внезапно повернул­ся к переводчику и громко с обидой спросил: "А ты поче­му мне не переводишь?" В зале — гробовая тишина» («Все-украинские ведомости», 1996, 16 авг.).

Следует отметить, что в начальный период своей карье­ры первого секретаря Л. Брежнев воспринимался как впол­не прогрессивный лидер. Он как бы сменяет «кукурузника» (а значит, в определенной степени самодура) Хрущева. Проходит некоторое время, и вновь генсек превращается в тормоз движения страны. Начинается эпоха застоя. Каждый вождь должен соответствовать своему времени. Когда ему удается задержаться в своем кресле дольше, он начинает

Г.Г. Почепцов. Семиотика

выполнять роль мешающего фактора. Он пытается подчи­нить время, но ему удается только немного приостановить его движение. Брежнев даже политбюро создал «геронтоло-гическое», что крайне отрицательно воспринимало общес­тво. Анекдоты пародируют глупость Брежнева: значит, об­щество фиксировало это со всей отчетливостью.

«Вождь-гротеск тотально семиотичен», — отмечает Та­тьяна Чередниченко [197, с. 67]. Брежнев стал героем, веро­ятно, наибольшего количества анекдотов. Необычно и то, что он становится подобным героем при жизни, что было невозможным ни при одном из советских генсеков до этого.

Брежнев пытается надеть на себя маски всех предыду­щих исторических периодов. Он — «верный ленинец», по­этому ему требуется выступать с научными трудами, двига­ющими вперед марксизм-ленинизм. С другой стороны, он должен носить строгую фуражку генсека Сталина, посколь­ку любой генсек жаждет признания. И Брежнев получал все признания в виде демонстраций, гигантских портретов и т.д. По тому максимальному количеству наград видно, что его внутренняя позиция, реальная оценка себя была очень шаткой. По количеству почестей — это явный Сталин се­годня. Он спасает себя, воздвигая частокол из звезд героя. Одновременно он должен быть Хрущевым, демонстрируя народную простоту. Все эти три противоположные маски он пытается надеть на себя одновременно. Это как бы по­пытка разместить на одной голове кепку Ленина, фуражку Сталина и шляпу Хрущева одновременно. Расслоение обра­за не способствовало эффективности воздействия. Поэтому образ получился совершенно иной. Брежнева мы можем представить в качестве читающего анекдоты о себе как ни­кого другого из наших генсеков. Он и это допускает из-за пластичности своего образа, которая переходит границы возможного.

Брежнев одновременно и плох, и хорош. Именно это позволяет сегодня оценивать период Брежнева как вполне пристойный, что позволяет его внуку даже баллотироваться в депутаты. «Создав» застойный период, Брежнев одновре­менно задал тем самым достаточно четкую семиотику со­ветского общества того периода. Бесконечная череда юби-

Семиотика советской цивилизации

леев, характерная для его времени, и является попыткой создания семиотической грамматики.

Генсек Брежнев годился для завершения начатых дел, но не для начала новых. Он не был «инноватором», говоря сов­ременным языком. Он постоянно вступал в противоречие со своим идеальным образом. Если Брежнев выпускал текст под названием «Целина», то все понимали, что написать он его не мог. Он был принципиальным «аниматором», говоря словами Э. Гофмана, то есть озвучивателем, диктором, но при этом занимал роль не диктора, а создателя текста. Вся страна с помпой обсуждала это произведение, автором кото­рого были совсем другие люди. Таким образом, в фигуре Брежнева воплотилось наибольшее количество противоре­чий. Советский Союз и «взорвался» именно на его времени, в том числе и из-за этого. Брежнев не мог качественно сыг­рать ролей, которые ему писались. И раньше все понимали, что за генсеками стоят толпы помощников, но только теперь впервые все ощущали, что перед ними не автор того, что он произносит. А это сразу уничтожает тот культ почтения, ко­торый имеется у вождей. Вождь оказывается оголенным, как король из сказки Андерсена... А вождь всегда должен быть закрыт броней, сквозь которую нельзя разглядеть правду.

ГОРБАЧЕВСКАЯ СЕМИОТИКА КАК ПОРОЖДЕНИЕ НЕОДНОЗНАЧНЫХ СООБЩЕНИЙ

Горбачев, уже почувствовав отноше­ние в народе к своей жене, как-то гово­рит ей:

— Рай! Я тебя очень прошу: ты хоть на Политбюро со мной не ходи!

— Только при одном условии: если и ты туда ходить не будешь (анекдот).

Горбачев входит в историю как автор неоднозначных текстов. Он в принципе нарушил все правила коммуника­ции вождей. Если вожди были безмолвными, то Горбачев заговорил. Если вожди были резко отделены от народа, то

Г.Г. Почепцов. Семиотика

Горбачев первым стал практиковать «выход в народ». Гор­бачев, являясь представителем номенклатуры, бросал в тол­пу клич о кррггике партийных комитетов. Он нарушил весь тип властного дискурса, сложившийся на тот период.

Мы начнем с завершающего этапа правления М. Горба­чева как президента СССР — путча 1991 г. и Фороса. Ана­толий Собчак противоречит сам себе, когда говорит, что со­бытия 19 августа для демократических лидеров страны быжи неожиданностью («Московские новости», 1996, № 33), пос­кольку тут же рассказывает и о предупреждении Э. Шевар-надзе в декабре 1990 г., и о попытке Г. Попова предупредить американское руководство через посла в Москве Мэтлока о возможном перевороте и смещении Горбачева в июне 1991 г.

Горбачев проигрывает президентские выборы 1996 г. при полном молчании публики. Единственное замечание по этому поводу встретилось мне у Эдварда Радзинского, в последнее время ставшего «телевизионным историком». От­вечая на вопрос о российских политиках, достойных для изучения и осмысления, он первым называет Горбачева:

«Хотел бы сделать с ним беседу для "Загадок истории". Те десятые доли процента, которые он получил на выборах, — по-моему, вовсе не повод ко всенародному ликованию. Горбачева можно не любить, но трудно не уважать. Ни од­на страна мира не осталась бы равнодушна, если бы ее быв­ший президент получил удар по лицу. Это не его, это всю страну ударили» («Известия», 1996, 30 июля).

Сам Горбачев нашел аргумент в оправдание своей «нере­шительности». В статье в «Московских новостях», подпи­санной необычных в наших условиях титулом «Президент СССР» он говорит следующее:

«Перемены таких масштабов, да еще в такой огромной стране, — дело многотрудное и архисложное. Нельзя упус­кать времени, но нельзя и торопить его. Нельзя не видеть реальных условий, реальной подоплеки тех или иных собы­тий и обстоятельств, а "Новости" с революционным напо­ром торопили, подталкивали к более радикальным переме­нам, не всегда разбираясь в сущности происходящего. А ведь в политике можно делать только то, что возможно*» («Московские новости», 1996, № 32) *Выделено нами. — Г.П.

Семиотика советской цивилизации

Реальные события заключения в Форосе наиболее наг­лядно демонстрируют принятие не реальной, а семиоти­ческой точки зрения на события. Основной моделью ин­терпретации стал коммуникативный аспект заключения: изолированность от средств, дающих возможность влиять на развитие ситуации.

Бывший начальник Службы госохраны в Крыму Лев Толстой выступил в роли свидетеля события. Легенду о ста­реньком радиоприемнике он автору прощает — человек столько пережил! Но ради истины поясняет: на объекте не чердак, а подвесной потолок. Перед заездом гостей все про­веряется. О «стареньком радиоприемнике» не могло быть и речи так же, как и о «старенькой мине». «Самый старый ра­диоприемник, который у нас тогда был, — рассказывал он, — это ВЭФ 1989 года выпуска. Выключены были только теле­фоны и центральный ретранслятор. Все радиоприемники спокойно брали «Маяк» и все другие радиостанции, но с со­седнего ретранслятора...» («Зеркало недели», 1996, 10 авг.).

Модель отключения от мира — это известная модель. Бог (барин, царь, генсек) не знают и потому не реагируют на нарушения. Но раньше эту модель использовало населе­ния. Горбачев применяет эту модель, оставаясь в позиции барина.

Модель ухода от ситуации была для Горбачева централь­ной. Его стандартное оправдание: «Я не знал о (Тбилиси, Вильнюсе, ГКЧП)».

Пространное интервью о событиях в Тбилиси заверша­ется фразой Горбачева («Московские новости», 1996, № 30):

«В определенной степени я стоял вне тех событий».

В самом интервью масса попыток отстранения от тех со­бытий, например:

«Никаких приказов и распоряжений на применение войск я не отдавал, поскольку, исходя из представленной мне информации, не видел в этом необходимости».

Коммуникативные характеристики были достаточно зна­чимыми и в случае ГКЧП. В памяти у всех остались не только нервные пальцы Г. Янаева и молчание М. Горбаче­ва. Так, в программе «До и после...» (ОРТ, 1996, 19 авг.) го­ворилось, что В. Крючков агитировал военных за поддер-

Г.Г. Почепцов. Семиотика

жку ГКЧП магнитофонной записью «подслушанной» бесе­ды М. Горбачева и Н. Назарбаева, где шла речь о смещении Павлова и заменой его Назарбаевым, а также о смещении Председателя КГБ и Министра обороны.

Начальник личной охраны Горбачева В. Медведев назы­вает массу указателей на то, что ситуация ГКЧП хотя и бы­ла неоднозначной, но не была новой для М. Горбачева:

«В мой кабинет в Форосе вошли оба моих начальника — Плеханов и Генералов, последний только что разговаривал со мной из Москвы. "Все в порядке, — улыбнулся Плеха­нов. — К Михаилу Сергеевичу прилетела группа, пойди доложи". Он назвал имена прилетевших — самые близкие люди.

Горбачев сидел в теплом халате, читал газету. Он удивил­ся: "Зачем они прибыли?" И замолчал. Перед ним стоял я, начальник его личной охраны, одного его слова было дос­таточно, чтобы на руках "гостей" оказались наручники, в моем подчинении были и самолет, и вертолет. Но, видимо, Горбачев знал, зачем они прилетели, недаром на прощание он пожал им руки. Поэтому ничего он мне не сказал и, как всегда, пошел в спальню — советоваться с женой. К "гос­тям" он еще долго не выходил, и они сами бродили-иска­ли его по пустому дому. После разговора с генсеком Бол-дин спокойно сказал: "Нет, не подписал"» («Всеукраинские ведомости», 1996, 16 авг.).

Партийный лидер Крыма в 1991 г. Николай Багров так­же дает понять, «что путч организовал лично Михаил Горба­чев и что об этом не знал даже его заместитель Владимир Ивашко. <...> место президента в эти дни было вакантным. Именно потому, что его зарезервировал сам Горбачев» («Зеркало недели», 1996, 23 авг.). Кстати, при таком разви­тии событий становится ясной сдача Горбачевым многих своих позиций (запрет КПСС и т.д.). Ельцин мог шантажи­ровать его раскрытием роли Горбачева в самом путче.

Во всех этих перипетиях нас не столько интересует сам фактаж, как порождение Горбачевым неоднозначного тек­ста в любой ситуации.

С чем связан этот феномен? Дело в том, что подобная модель является характерной для массовой культуры, кото­рая выступает в виде «меню», откуда каждый может выбрать

Семиотика советской цивилизации

блюдо по своему вкусу. Джон Фиске пишет по поводу Ма­донны:

«Мадонна как текст, или как серия текстов, неполна до тех пор, пока она не попадет в социальную циркуляцию. Ее по­литика пола лежит не в ее текстуальности, а в ее функцио­нальности. Она настолько популярный текст, насколько пол­на противоречий — она содержит патриархальное значение женской сексуальности и сопротивление ему: ее сексуаль­ность принадлежит ей, что позволяет использовать ее такими способами, где не требуется мужское одобрение» [234, р. 124].

В популярной культуре объектом почитания в меньшей степени является текст или художник и в большей исполни­тель, и исполнитель, такой, как Мадонна, существует толь­ко интертекстуально» [235, р. 125]. Интертекстуально — в случае и поп-певца, и политического лидера значит одно — в процессах говорения, обсуждения и т.д.

Горбачев, став генсеком нового поколения, начинает вес­ти себя подобно поп-певцу. Столкнувшись с наличием об­ратной связи, т.е. зависимостью от населения, М. Горбачев первым среди генсеков, взял ее на вооружение. В восприя­тии людей он спонтанно останавливает машину для разгово­ра с толпой. Это необычный тип собеседника для генсека. Генсеки до этого функционировали в манере, свойственной классическому искусству, когда исполнитель «не видит» сво­его зала. Поп-исполнитель действует совместно с залом, он его «заводит», он просит поддержки в виде аплодисментов.

Он же, как и поп-певец, извлекает все возможные атри­буты для своих фанов, включая жену. Г. Хазанов не зря в одной из своих юморесок назвал Михаила Сергеевича Ми­хаилом Раисовичем. Жена — это новый феномен для совет­ского вождя. Мы не имели опыта по введению частных объектов в сферу общественной жизни. Тогда, когда они возникали, они возникали в чисто отрицательном контек­сте. Это бесконечная борьба со Светланой Аллилуевой, за­тем Галиной Брежневой.

«Знал ли Горбачев о раздражающем мелькании жены?» — спрашивают у начальника личной охраны. Владимир Мед­ведев дает следующий ответ:

Г.Г. Почепцов. Семиотика

«Кто-то осмелился намекнуть Горбачеву, что, может, не стоит так часто брать жену в поездки, он резко ответил: "Ездила и будет ездить" («Всеукраинские ведомости», 1996, 16 авг.).

Это первый коммуникативный вождь в обществе, кото­рое еще не созрело к такой роли. Негативным последстви­ем такой коммуникативности становится боязнь Горбачева быть связанным с любыми негативными явлениями, кото­рые могли повлиять на его имидж. Отсюда дистанцирова­ние от Тбилиси, Вильнюса и ГКЧП. Однако боязнь при­нять на себя негатив повлияла на создание неуправляемой ситуации. Беловежская пуща требовала решений, но образ не позволял. А. Руцкой требовал самых решительных мер, но Горбачев только улыбался в ответ. Ради красивого жеста он упустил свою власть, став экс-президентом.

Американские исследователи провели сопоставительный анализ Дж. Буша и М. Горбачева в плане их психологичес­ких портретов. Это построение портретов на расстоянии, а не в процессе, к примеру, сеанса психоаналитика. Психоло­гический анализ мотивов Дж. Буша и М. Горбачева показал их близость как друг другу, так и Ричарду Никсону [266]. При этом Горбачев определяется как «социалистический Никсон». По мнению исследователей, он также напомина­ет короля Хуссейна из Иордании, лидера итальянских ком­мунистов Энрико Берлингуэра, аргентинского генерала, за­тем президента Видела и бразильского генерала, потом президента Гизела. Горбачев, как Никсон, спас страну от войны со страной «третьего мира», восстановил отношения с долговременными врагами. Как Хуссейн и Берлингуэр, он нашел прагматический курс компромисса.

Мотивные профили Буша и Горбачева описывают их как заинтересованных в рациональном сотрудничестве, в мак­симализации общих результатов, а не эксплуатации другого (низкий уровень власти). В состоянии стресса они защища­ются. Буш и Горбачев высоко оцениваются по концептуаль­ной сложности. Если обычно подозрительный национализм реализуется в виде упрощенной черно-белой модели, то у Буша и Горбачева эта тенденция преодолевается из-за их высокой концептуальной сложности. Горбачев также полу-

Семиотика советской цивилизации 365

чил оценку как имеющий ориентацию на развитие полити­ческого процесса. Такие лидеры стремятся улучшить поло­жение своих наций в экономической или военной сферах. Но поскольку они не уверены в том, что их нации могут уп­равлять событиями, они ищут помощи на стороне.

Вербальные характеристики этих двух лидеров описыва­ют их межличностный стиль (много прямых отсылок и ри­торических вопросов), высокий объем негативов и «мне»-местоимений предполагает, что в стиле Буша есть оппозиционные и пассивные тенденции. У Буша высокая экспрессивность (высокое соотношение я/мы). Горбачев использует контролируемое выражение эмоций. Оба лидера экспрессивны, увлечены, импульсивны. Следующая табли­ца показывает частоту использования на 1000 слов:

 

	послевоенные американские президенты	Буш	Горбачев 1
Использование "я"	25,0	47.8	11,8
Использование "мы"	18,0	10,4	19,3
Соотношение я/мы	1,4	4,6	0,6
Использование "мне"	2,0	3,5	0,9
Выражение чувств	3,0	4,0	1,8
Оценка	9,0	15,0	12,4
Прямая отсылка на аудиторию	2,0	4,2	ЗД
Интенсификация наречием	13,0	12,9	21,4
Риторические вопросы	1,0	2,5	2,5
Отступающие высказывания	7,0	10,9	7,4
Негативы	12,0	15,2	13,1
Неличностные отсылки	750,0	543,5	854,1
Творческие выражения	2,0	4,0	1,3 1
Квал ификаторы	11,0	9,0	6,3!

Как интерпретируются эти данные? С точки зрения эмо­ционального стиля Буш и Горбачев очень экспрессивны, но в разных плоскостях. У Буша наблюдается личностные вер-

Г.Г. Почепцов. Семиотика

бальные экспрессивные характеристики (высокий уровень соотношения я/мы, выражение чувств и низкие неличнос­тные отсылки). Экспрессивность Горбачева вдет не в лич­ностном ключе, а использует интенсификацию (оценки, интенсификацию с помощью наречия, прямые отсылки и риторические вопросы). Вывод авторов: «Горбачев реализу­ет контролируемое выражение эмоций; он, говоря вкратце, совершенный актер-политик» [266, р. 235]. По отношению к проблеме принятия решений Буш выглядит импульсив­ным политиком (у него низкий уровень квалификаторов, а они вносят сомнение в ситуации; высокий уровень отступ­лений от только что сказанного — именно так Д. Винтер (личное сообщение) понимает этот тип указателей — как бы «забирание назад» того, что только что прозвучало). У Гор­бачева уровень таких отступлений умеренный (Буш — 10,9, Горбачев — 7,4). Низкий уровень квалификаторов предпо­лагает импульсивные тенденции, хотя одновременно это просто могут быть ответы на заранее подготовленные воп­росы. И очень интересно творческое использование (куда подпадают новые слова, новые комбинации слов, метафо­ры). Уровень Буша — 4,0 при норме американских прези­дентов — 2,0, Горбачев же показал — 1,3. Вывод авторов: «Горбачев больше полагается на других для получения но­вых идей и решений проблем» [266, р. 235]. Оба они приз­наются стабильными экстравертами, при этом Горбачев чуть больше, а Буш — чуть меньше.

Когда два лидера, стремящихся установить отношения, ведут переговоры (а они одновременно отличаются недове­рием и национализмом), особенно важно, чтобы первое впечатление оказалось благоприятным.

Как авторам при таком портрете Буша удается объяснить войну в Персидском заливе? Поскольку у Буша высок уро­вень национализма и важны темы опасности и конфликта в его операционном коде, то соглашение с Горбачевым и конец холодной войны не уничтожили эти характеристики, а перевели их на нового врага — Саддама Хусейна. «Прове­дение Бушем, как и создание, политики в Персидском за­ливе выражают его высокую мотивацию к достижениям, как и другие аспекты его личности. Его исходное намере-

Семиотика советской цивилизации

ние возникло после длительной встречи с британским пре­мьер-министром Тэтчер» [265, р. 461]-.

Горбачеву удалось остаться в политике после своего ухо­да из власти. Постепенно ушло неприятие его своей ауди­торией, и теперь Горбачев воспринимается как четкая часть нашей истории.

 

[Сфера личности	Буш	Горбачев 1
Мотивы	Достижения и отношения; власть на умеренном уровне.	Достижения и отноше­ния; власть от низкого до умеренного уровня
Представ­ления	Недоверчивый национа­лист, высокий уровень когнитивной сложности. События рассматриваются как частично контролируемые. Низкая самоуверенность.	Недоверчивый национа­лист, высокий уровень. когнитивной сложности. События рассматривают­ся как контролируемые. Высокая самоуверенность.
Стиль	Тенденция акцентировать людей, а не задачи.	Тенденция акцентиро­вать людей и задачи.
Операци­онный код	Рассматривает мир как враждебный. Создает ограниченные цели. Использует конфликт.	Рассматривает мир как дружелюбный. Ставит всеобъемлющие цели. Использует как политику (позитивные слова), так и конфликт.
Характер­ные черты	Эмоционально экспрес­сивный. Не тревожен. Подвержен депрессии. Чувствителен к критике. Реагирует с гневом. Импульсивен. Относительно стабильный. экстраверт.	Эмоционально экспрес­сивный в просчитывае­мой манере. Не тревожен. Не подвержен депрессии. Чувствителен к критике. Реагирует, беря контроль над ситуацией. Несколько импульсивен. Стабильный экстраверт.
В целом	Ориентирован на роли ин­тегратора/посредника (со вторичной ориентацией на развитие/улучшение)	Ориентация на разви­тие/улучшение.

Г.Г. Почепцов. Семиотика