Старшина роти

Дата добавления: 2015-10-12; просмотров: 678

Le P. P. Doncoeur „La minute française...”, op. cit.; P. Champion „Procès...”, op. cit. В частности, для первого допроса мы имеем только официальный латин­ский перевод и теперь Орлеанский манускрипт, который тут, однако, совсем скомкан (из самого его текста видно, что составлявший его писец сначала да­же пропустил целиком всю первую часть допроса и только потом спохватился и эту часть поставил в конец) ; поэтому я для первого допроса (тут, как и в главе III) следую в основном латинскому переводу (в издании Шампиона), за исключением решающего места относительно присяги, где Орлеанский.ману­скрипт восстанавливает подлинные заявления Жанны, явно фальсифицирован­ные сознательно в латинском переводе. Во втором допросе (22 февраля) та­кая же фальсификация в латинском переводе видна особенно ясно в заявле­ниях о мужской одежде: ее следующий ответ („верю, что мой Совет сказал мне хорошо”) предполагает, что она вопреки латинскому переводу, уже ска­зала без обиняков, что оделась мужчиной по повелению Голосов; именно это и дает Орлеанский манускрипт (который тут остается опять единственным па­мятником первоначальной французской записи, - у Эстивэ это место отсут­ствует, а Юрфэ начинается вообще только с середины допроса 3 марта).

В изложении допросов я, как правило, избегаю повторять те ее заявления повествовательного характера, которые уже приведены в предыдущих главах; кроме того, для ясности я в некоторых случаях изменил последовательность ее ответов, сгруппировав - в рамках данного допроса — те из них, которые от­носятся к одной и той же теме. Нужно, следовательно, иметь в виду, что воп­росы сыпались на нее гораздо более беспорядочно, чем это получается в моем изложении.

Для параллельных мистических опытов: В. Н. Ильин „Преподобный Сера­фим Саровский”, у к. соч.; L. Oechslin „L’Intuition mystique...”, op. cit.; E. B. Allo „Saint Jean, l’Apocalypse”, Paris, 1933.

Переход от процесса „ex officio” к „ординарному”: Pierre Tisset, Professeur à la Faculté de Droit de Montpellier, in „Mémorial de Jeanne d’Arc 1456-1956”, éd. J. Foret, 1958.

XI

„Да, - но Господу первому послужив”.

26 марта, на заседании в доме епископа, Эстивэ зачитал 70 статей обвинительного акта, извлеченных из материалов следствия. „Было постановлено, что эти статьи составлены хорошо; что вышеназван­ная Жанна будет по ним допрошена... и что если она откажется отве­чать, после того как ей будет сделано каноническое увещание, то бу­дет считаться, что она призналась в их содержании”.

На следующий день, 27 марта, ее привели в парадную залу Буврейского замка, где опять, как в первые дни процесса, суд собрался с десятками асессоров. В ее присутствии, по требованию Эстивэ, был обсужден вопрос о ее приведении к присяге.

„После этого мы сказали Жанне, что все асессоры были людьми церковными и учеными, образованными в области божественного и гражданского права, и что все они желали поступать с нею со всем благочестием и со всей мягкосердечностью, к коим они и всегда бы­ли склонны. И так как у нее не было достаточных знаний по столь сложным вопросам, мы предложили вышеназванной Жанне выбрать из числа асессоров одного или нескольких, чтобы давать ей советы о том, что она должна отвечать”.

Она понимала, конечно, чего стоил бы любой из таких адвокатов, и ответила с изысканной вежливостью:

— Очень вам благодарна и всему собранию за то, что вы учите ме­ня моему благу и нашей вере. И за советника, которого вы мне пред­лагаете, благодарю вас также. Но я не имею намерения расстаться с Советом, который дает мне Господь. А насчет присяги, которой вы от меня хотите, я готова присягнуть, что буду говорить правду о всем, что относится к процессу.

„Так она и присягнула”, — по своей старой формуле, которая поз­воляла ей отводить некоторые вопросы.

После этого Тома Курсельский приступил к постатейному чтению обвинительного акта, составленного Эстивэ.

Во вступительной части судьям предлагалось „объявить ее ведь­мой, колдуньей, гадалкой, лжепророчицей, призывавшей и заклинав­шей злые духи, суеверной, предавшейся волшебству, худо думаю­щей о нашей католической вере, раскольницей, не признающей члена Символа Веры о Церкви и некоторых других, сомневающейся и за­блудшей, кощунствующей, идолопоклонницей, проклятой и злодей­ственной, хулительницей Бога и святых, причиной соблазна, бунтов­щицей, нарушительницей мира и противящейся его установлению, поджигательницей войны, жестоко жаждущей человеческой кро­ви, призывающей к ее пролитию, совершенно оставившей, без стыда, приличие и добрые правила женского пола, со срамом одевшейся в безобразные одежды и принявшей состояние военных людей, допу­скавшей и позволявшей, в презрении к Богу, почитать ее и ей поклоняться, давая целовать свои руки и свою одежду, еретичкой или по меньшей мере сильнейшим образом подозрительной в ереси”.

В статье 1-ой обвинитель обращается к судьям: „Вам, одному, как судии в своей епархии, другому, как инквизитору веры, принадле­жит право изгонять из вашей епархии и из всего королевства Фран­цузского ереси, кощунства, суеверия и прочие вышеназванные пре­ступления, наказывать и исправлять еретиков” и т. д.

На эту статью она ответила:

— Верю, что отец наш папа Римский, епископы и другие церков­ные люди поставлены охранять христианскую веру и наказывать тех, кто от нее уклоняется; но что касается меня, насчет моих дел я под­чиняюсь только Небесной Церкви, то есть Богу, Пресвятой Деве и святым Царствия Небесного. Я твердо верю, что не уклонилась от нашей веры и не хотела бы уклониться.

В манускрипте Юрфэ после этого стоит оборванное начало какой-то дальнейшей фразы: „Я и прошу...” Можно думать, что именно тут разыгрался эпизод, о котором на процессе Реабилитации рассказали Маншон и Изамбар.

Первый из них говорит: „В то время, когда Девушку очень по­нуждали подчиниться Церкви (в своих последующих показаниях Маншон уточнил дату: „приблизительно на Страстной неделе”, — а чтение обвинительного акта происходило в страстной вторник), Ла Фонтен, Изамбар и Ладвеню объяснили ей, что она может без страха подчиниться папе и Собору, потому что там (т. е., очевидно, на Соборе) будут представители от ее лагеря так же, как и от дру­гих. И на следующий день она сказала, что готова подчиниться папе и Собору”.

Сам же Изамбар показал, что однажды он ей сказал о Соборе, ко­торый должен был собраться в Базеле. Она спросила, что это такое. И узнав, что там будут представители клира всех стран, заявила, что подчинится Собору. Кошон, по словам Изамбара, встревожился на­столько, что закричал: „Замолчите, черт возьми!” И запретил Маншону заносить ее слова в протокол.

Нужно отметить, что в этой связи сам Изамбар, в отличие от Маншона, говорит только о Соборе, а о папе добавляет лишь то, что сто­ит и в самом процессе: „Когда ее спрашивали, готова ли она подчи­ниться суждению папы, она отвечала, что хочет, чтоб ее к нему от­вели”.

Со своей стороны, Маншон, опрошенный об этом вторично, под­твердил: „Я слышал, как епископ, когда Изамбар убедил ее подчи­ниться Собору, сказал ему: Замолчите, черт возьми”.

И конечно, Собор — каков бы он ни был в обстановке морально­го разложения клира — представлял единственную возможность выйти из этой, с таким искусством построенной, дилеммы: пере­стать повиноваться Церкви Небесной или стать непокорной Церкви земной. Вопрос о том, чтобы перестать повиноваться Церкви Небе­сной, для Жанны, конечно, не ставился: если она заявила, что готова подчиниться Собору, то, значит, была уверена в том, что этого Собор от нее не потребует. Со своим обычным здравым смыслом она, ко­нечно, сознавала, что только Собор мог дать некоторую гарантию политической непредвзятости; но этого было мало: чтобы подчи­ниться Собору, она тут, как и всегда, должна была иметь интуицию высших реальностей — должна была быть уверена в том, что земная Церковь соборно не погрешит против велений Церкви Небесной и, напротив, силою Духа Святого сама подчинится той Церкви и будет „служить ее выражением”.

Перечтем: другие люди подсудны „папе Римскому, епископам и иным представителям духовенства”; но она „относительно своих дел” „подчинится только Церкви Небесной” — и Собору, поскольку Церковь земная в соборе явится выражением Церкви Небесной; ина­че она в своих делах не подсудна никому, потому что знает, что де­лает. Точка зрения настолько опасная, что протестантский богослов Теодор де Бэз, препровождая в Кембридж открытый им древний ма­нускрипт Евангелия, снабдил его пометкой: „Лучше спрятать, чем публиковать”. В главе VI Евангелия от Луки там стоит стих, выпав­ший из более поздних списков Нового Завета: „В тот день Иисус увидел человека, работавшего в субботу, и сказал ему: Человек, бла­гословен ты, если знаешь, что делаешь; а если не знаешь, проклят ты, нарушитель закона”.

Чтоб можно было жить беспечно, ученые клирики с этим-то и бо­ролись, в XV веке во Франции, как на 1400 лет раньше в Иудее.

К каждой из последующих статей обвинительного акта приведены в подтверждение выдержки из ее заявлений на предыдущих допро­сах. Все эти заявления мы уже знаем, и я их здесь не повторяю, но из этого сопоставления с первых же статей особенно бросается в глаза одно обстоятельство, в корне разрушающее всякую попытку до­казать, что эти ученые клирики действовали „по совести”, следуя лишь „представлениям своей эпохи”: изображая ее колдуньей и чуть не публичной девкой, illustrissimus vir Эстивэ (Benedicite) лжет и не может не знать, что он лжет. О том, что она варила магические зелья, о том, что она в пляске кружилась вокруг „дерева Фей” по ночам и в часы, когда люди собирались в церкви на богослужении, о том, что ее видения были связаны с „деревом Фей”, о том, что она носила на груди мандрагору, о том, что она долгое время жила в притоне в Нефшато, о том, что ее из-за этого бросил жених, в ее заявлениях нет, разумеется, ни звука. Если об этом были лжесвидетельства, то где они? Почему показания, полученные в Домреми, были предъявлены только на одном из предварительных заседаний и затем изъяты из употребления окончательно? И наконец, рассказывая всю эту мер­зость о притоне и о женихе, Эстивэ знает достоверно, как и весь три­бунал, что она девственна.

Статья 2: „Она с детства делала и изготовляла чары и суеверия; ее обожествляли, и она позволяла поклоняться себе, призывала демо­нов, просила у них совета, общалась с ними, заключила с ними пакты и договоры, вводила в те же заблуждения и колдовские дела многих людей различного состояния”.

— Колдовство, суеверные дела и гадания я отрицаю. А насчет по­клонения — если некоторые люди целовали мне руки или одежду, это было не от меня и не по моей воле, и я береглась от этого, как могла. Все остальное в статье я отрицаю.

Статья 3: „Она говорила, изрыгала и внедряла в сердца простых людей утверждения ложные, лживые, еретические, соблазнительные, кощунственные, противные добрым нравам, оскорбительные для благочестивых ушей”.

— Жанна это отрицает.

Как могла, я поддерживала Церковь.

Статья 4: „Она не была воспитана в истинной вере и не была обу­чена ее принципам и зато была приучена и натаскана некоторыми ста­рухами пользоваться чарами, гаданиями” и т. д. и т. д. „Многие жите­ли этих двух деревень (Домреми и Гре) исстари известны тем, что пользуются таким колдовством... В особенности о своей крестной матери она сказала, что та много говорила о явлениях фей”.

— Что такое феи, я не знаю. Я училась вере и меня научили вести себя так, как должны хорошие девочки. Что касается моей крест­ной, я ссылаюсь на то, что сказала об этом прежде.

Они потребовали, чтобы она сказала Символ Веры.

— Спросите того, кому я его говорила на исповеди. (Значит ли это, что Луазелер действительно ее исповедовал, чтобы затем пере­давать по начальству то, что она ему говорила на исповеди, как это утверждал на процессе Реабилитации Мижье?)

Статья 5: „Дерево Фей”. „Говорят, что вокруг этого дерева и клю­ча водятся злые духи, называемые феями, с коими те, кто занимает­ся колдовством, имеют обыкновение плясать по ночам”.

„Относительно дерева и ключа она отсылает к ответу, который да­ла уже раньше. Остальное отрицает”.

Статья 6: „Она приучилась посещать ключ и дерево, чаще всего по ночам, иногда днем, особенно в часы, когда в церквах совершается богослужение, чтобы быть там одной... плясала, кружась вокруг де­рева, и пела некие заклинания”.

Ей противно и ей надоело. Она отвечает монотонно:

— Я отсылаю к ответу, который уже дала, и отрицаю остальное.

Статья 7 : „Она имела обыкновение носить иногда на груди ман­драгору”.

„Жанна это отрицает абсолютно”.

Статья 8: „Без разрешения своего отца и матери она ушла в город Нефшато и прислуживала там в течение некоторого времени у одной женщины, содержательницы постоялого двора, по имени Лa Русс, где проживали постоянно молодые женщины дурного поведения, а так­же там останавливались большею частью ратные люди”.

„Она отсылает к тому, что ответила об этом раньше, и отрицает остальное”.

Статья 9: „Будучи на этой службе, она подала в суд по брачному делу на некоего молодого человека, который, узнав, что она жила с этими женщинами, отказывался на ней жениться”.

„Жанна отсылает к тому, что ответила раньше, и отрицает осталь­ное”.

Статья 10: видения архангела и святых. „Вопреки своему отцу и матери, которые ей в этом противились, она покинула их и по соб­ственному почину и желанию отправилась к Роберту де Бодрикур” и т. д.

„Она отсылает к тому, что ответила раньше”.

Статья 11: „Она сказала Роберту де Бодрикуру, что у нее будет трое детей, из которых один будет папой, другой императором, тре­тий королем”, и прочее об этом — действительном или вымышлен­ном — разговоре. „Названный Роберт де Бодрикур утверждал это и открыто объявлял в разных местах, в присутствии прелатов и знат­ных людей”.

— Я отсылаю к тому, что уже говорила об этом. И я никогда не хвасталась, что у меня будет трое детей.

(Ее предыдущих ответов на эту тему нет в протоколах. В сноске же к этой статье указывается только, что по ее словам Голоса назы­вали ее „Девушкой Жанной, дочерью Божией”.)

Статья 12: „Она бросила совершенно женское платье, оделась и вооружилась наподобие ратных людей... утверждая, что этим она исполняет повеление Божие”.

— Я опять отсылаю к тому, что ответила раньше.

Статья 13: „Она приписывает Богу, Его ангелам и святым предпи­сания, противные женскому полу... запрещенные церковными прави­лами под страхом анафемы, как ношение мужской одежды... Оста­вив вообще всякую женскую стыдливость, ...она пользовалась безобразными нарядами, какие имеют обыкновение носить только самые распутные мужчины; более того, она носила оружие. Приписы­вать это повелению Божию, ангелам и святым девственницам, значит хулить Господа и святых, нарушать каноническое право, вносить соблазн в женский пол” и пр.

— Я не хулила ни Бога, ни святых.

Ей возразили: по святым канонам, женщина, носящая мужскую одежду, — богомерзка. (О том, что, по церковному преданию, одна из святых девственниц, которых Жанна считала своими руководи­тельницами, тоже оделась мужчиной для служения Богу, они, конеч­но, не сказали.)

— Об этом я вам уже отвечала. А если хотите более подробного от­вета, дайте мне отсрочку.

Согласна ли она переодеться в женское платье, чтобы причаститься на Пасху?

— Сейчас я еще не сниму этой одежды ни за что, ни для того, что­бы причаститься, ни для чего бы то ни было. И для причастия я не де­лаю разницы между мужской и женской одеждой и мне не должны из-за одежды отказывать в причастии.

Оделась ли она мужчиной по повелению Голосов?

— Я уже отвечала об этом; и завтра дам вам ответ... Я знаю очень хорошо, кто велел мне надеть эту одежду, но не знаю, как мне это открыть.

Статья 14: „Она уверяет, что поступила хорошо, пользуясь такими нарядами распутных мужчин, и она хочет упорствовать в этом, гово­ря, что она не должна их снять без особого разрешения от Бога по от­кровению, — оскорбляя тем самым Бога, Его ангелов и святых”.

— Я не делаю ничего плохого тем, что служу Богу; и завтра я вам отвечу.

Ночью, когда „живодеры” оставят ее в покое и дадут сосредото­читься, она позовет своих „сестер из рая” и спросит, нельзя ли ей сде­лать маленькую уступку.

Статья 15: „Судьи подали ей надежду, что ей будет дана возмож­ность пойти к обедне и причаститься в случае, если она согласится оставить окончательно мужскую одежду... Но она предпочитает не быть допущенной к причастию и к богослужениям, чем отказаться от этой одежды, притворяясь, что этим она прогневала бы Бога. В чем проявляется ее упорство... и ее презрение к божественным та­инствам”.

— Я лучше умру, чем отрекусь от того, что сделала по повелению Господа.

И в ответ на их новые вопросы о мужской одежде:

— Я еще ее не сниму и не от меня зависит срок, когда я ее сниму... Если судьи отказывают мне в обедне, Господь может сделать так, что я буду слышать обедню, когда Он захочет, без них...

Статья 16: „В Боревуаре и в Аррасе благородные и знатные люди убеждали ее одеться в платье, приличествующее ее полу: она решительно отказывалась и упорно отказывается и теперь; отказывает­ся также исполнять иные работы, приличествующие женскому полу'’.

— В Аррасе и в Боревуаре меня действительно убеждали одеться в женское платье, а я отказалась и еще отказываюсь. А насчет женских занятий — для этого достаточно есть других женщин!

Статья 17: „Королю Карлу она обещала, среди других, три вещи: что снимет осаду Орлеана, что приведет его для помазания в Реймс, что отомстит за него его противникам, убьет их всех своим колдов­ством и изгонит их из этого королевства. Она многократно прибегала к гаданиям... хвасталась тем, что узнает по откровению людей, которых никогда не видала в глаза”.

Она оживляется:

— Я принесла моему королю весть от Бога о том, что Господь вернет ему его королевство... И я говорила, что, если герцог Бур­гундский и другие подданные королевства не подчинятся, король приведет их в повиновение силой.

Статья 18: „Все время, пока она была при вышеназванном Карле (т. е. при короле Франции), она всеми силами разубеждала его и его сторонников от заключения какого бы то ни было мира, подстрекая их к пролитию человеческой крови, утверждая, что... так было повелено Богом, ибо противники короля иначе не оставят того, что они занимали в королевстве”, и т. д.

— Что касается герцога Бургундского, я просила его об установ­лении мира, письмами и через послов. А насчет англичан, мир, кото­рый тут надо, — это просто, чтобы они ушли в свою страну, в Англию.

Статья 19: „Совещаясь с демонами и прибегая к гаданиям, она по­слала за мечом, который был спрятан в церкви св. Екатерины в Фьербуа ...дабы благодаря этому и благодаря иным подобным же средствам легче верили тому, что она говорит”.

„Она ссылается на то, что уже отвечала об этом, и отрицает осталь­ное”.

Статья 20: „Она вложила жребий в свое кольцо, в свое знамя и пр. ...и приказывала совершать над ними множество заклинаний, утвер­ждая публично... что благодаря им она одержит победу” и пр.

— Во всем, что я сделала, не было никакого колдовства. А счастье было с моим знаменем оттого, что счастье послал ему Господь!

Статья 21: „...С дерзновением и гордыней она писала письма, в за­головке которых ставила „Иисус — Мария” и знак креста... письма, содержавшие много дурного, пагубного и противного католической вере”.

— Письма я писала не от гордости и не от тщеславия, а по повеле­нию Господа.

Статья 22: приводит текст ее первого письма англичанам.

Прослушав эти „простые слова на ее материнском языке”, про­диктованные ею два года тому назад, она сказала:

— Если бы англичане поверили моим письмам, они поступили бы, как умные люди...

И опять повторила:

— Семи лет не пройдет, как они убедятся в том, что я им писала.

Судьи чувствовали себя уже настолько сильнее ее, что и на этот раз не побоялись занести ее слова в протокол.

Статья 23: „Из текста этих писем вытекает, что вышеназванная Жанна стала игрушкой злых духов и многократно спрашивала у них совета о том, что ей делать; или она лживо придумала подобные из­мышления, чтобы обольщать население”.

— Это я отрицаю.

Статья 24: „Она злоупотребляла именами Иисуса и Марии и зна­ком креста, предупреждая некоторых из своих сторонников, чтобы, находя эти слова и этот знак на ее письмах, они делали обратное то­му, что она им писала”.

„Она ссылается на ответ, который уже об этом дала”.

Статья 25: „Приписывая себе то, что является назначением анге­лов, она утверждает, что она была послана Богом также и для на­сильственных действий и для пролития человеческой крови, что со­вершенно противно святости, ужасно и отвратительно для благоче­стивых ушей”.

— Я просила сначала, чтобы был установлен мир; а если мира не хотели, я была готова сражаться.

Статьи 26—30: ее переписка с графом д’Арманьяком. Вывод: „Она не только поставила под сомнение, кто был истинным папой, тогда как в то время был один папа, единственный и несомненный, но бо­лее того... своим словам она отдавала предпочтение перед авторите­том Церкви, утверждая, что даст ответ о том, в какого папу следует верить”.

„Она ссылается на то, что уже ответила об этом”.

Ввиду объемистости обвинительного акта, продолжение чтения было перенесено на следующий день, 28 марта.

Ночью она молилась об ответе: может ли она попытаться малень­кой внешней уступкой спасти свою жизнь? И „святая Екатерина и святая Маргарита сказали мне, как я должна отвечать насчет одежды”.

Наутро, присягнув по своей обычной формуле, она заявила:

— Эту одежду и оружие я носила с разрешения Божия — и муж­скую одежду, и оружие. Без разрешения от Господа я этой одежды не сниму, даже если мне за это отрубят голову; но если Господу бу­дет угодно, эта одежда будет тотчас снята. Без разрешения от Госпо­да я не переоденусь в женское платье.

Совершенно очевидно, что мужская одежда для нее уже — не про­сто техническое средство самозащиты в тюрьме: чем дальше идет обвинение и чем больше оно концентрируется на этом пункте, тем яснее она понимает, что уступка с ее стороны будет истолкована, как капитуляция, отречение. И тут — „я лучше умру”.

*

* *

Чтение обвинительного акта возобновилось.

Статья 31 касается „откровений и видений, о характере коих она не хотела и не хочет присягнуть; более того, она отказывается объяс­ниться об этом достаточно ясно, словом или знаком... Несколько раз она заявляла... что не сообщит нам свои откровения... что у нее не вырвут знака, который открыл ей Бог и по которому она узнала, что послана Богом”.

Она настораживается, как только речь заходит о знаке:

— О том, чтобы открыть знак и другие вещи, о которых говорит­ся в этой статье, я действительно могла сказать, что этого я не от­крою. В моем заявлении, сделанном раньше, должно стоять, что я этого не открою без разрешения от Господа.

Статья 32: „Из этого вы можете и должны вывести сильнейшее подозрение, что эти откровения и видения, если вышеназванная Жанна имела их когда-либо действительно, исходят скорее от злых и лживых духов, чем от добрых... в особенности принимая во внимание ее жестокость, гордость, поведение, действия, ложь” и пр.

— Я это отрицаю. Я действовала по откровению от святых Екате­рины и Маргариты, и это я буду утверждать до смерти.

И внесла поправку:

— Там, где написано „Все, что я сделала, я сделала по повелению Господню”, должно стоять: „Все, что я сделала хорошего”.

Хорошо ли или плохо она сделала, осадив Лa Шарите (т. е. прово­дя операции, которые по собственным ее словам не были ей повелены свыше и не удались, потому что действительно были навязаны ей со стороны)?

— Если я сделала плохо, это дело для исповеди.

Статья 33: „Она хвасталась и хвастается тем, что знает будущее, знала прошедшее и открывает тайное; то, что присуще Божеству, она приписывает себе самой — простому и невежественному челове­ческому существу”.

— Господь волен давать откровения, кому Он хочет... А насчет ме­ча и будущих вещей, про которые я говорила, — это было по откро­вению.

Статья 34: „Упорствуя в своем дерзновении и в своей самонадеян­ности, она заявляла открыто, что узнает и различает голоса арханге­лов, ангелов и святых... и умеет отличать их голоса от голосов чело­веческих”.

— Я придерживаюсь того, что уже говорила об этом. А насчет дерзновения — я полагаюсь на Господа, моего Судию!

Статья 35: „Она хвасталась, что умеет отличать тех, кого Бог лю­бит больше, и тех, кого Он ненавидит”.

— Я придерживаюсь того, что ответила раньше об этом, насчет ко­роля и герцога Орлеанского; а про других людей я на этот счет ниче­го не знаю. Я знаю, что моего короля и герцога Орлеанского Бог любит больше меня — для их телесного блага. Это я знаю по откровению.

Кого и какая любовь соединяет с Богом для другого, нетелесного блага, она не сказала. Но как можно утверждать после этих слов, будто она не понимала, что избрана быть жертвой?

Статья 36: „Она утверждает, что не только она сама, но также и другие люди действительно узнали голос, который к ней приходил”.

— Я придерживаюсь того, что ответила раньше.

Статья 37: „Она сознается в том, что многократно делала обрат­ное тому, что ей было поведено откровениями, будто бы данными ей от Бога: так, например, когда она покинула Сен-Дени после при­ступа на Париж, когда она прыгнула с башни в Боревуаре и в других случаях. Откуда явствует, что она не имела откровений от Бога или же презрела точные предписания и откровения, хотя и говорит, что руководствуется ими во всем. Говорит, кроме того, что, получив повеление не прыгать с башни, она не была в силах поступать иначе: из чего можно сделать вывод, что она дурно думает о свободной во­ле человека и впадает в заблуждение тех, кто утверждает существо­вание роковой неизбежности”.

— Я придерживаюсь того, что ответила раньше.

И добавила, что ей было разрешено покинуть Сен-Дени.

Статья 38: „Хотя она смолоду совершала множество злодеяний, преступлений и грехов, постыдных, жестоких и пр. ... она утвержда­ет, тем не менее, что все, что она сделала, она сделала по повелению Божию”.

— Я придерживаюсь того, что сказала раньше.

Статья 39: „Несмотря на то, что праведный впадает в грех семь раз в день, она утверждает, что не совершила никогда, или по край­ней мере не думала, что совершает, смертный грех, хотя в действи­тельности она совершала все деяния, какие обычно совершают воен­ные люди, и хуже того”.

— Я уже ответила об этом и полагаюсь на то, что сказала раньше.

Статья 40: „По наущению дьявола она не устыдилась многократно принимать Тело Христово в мужской и непристойной одежде, запре­щенной для нее повелениями Бога и Церкви”.

— Я уже ответила и полагаюсь на то, что сказала раньше... Я пола­гаюсь на Господа.

Статья 41: „Как бы в отчаянии... сделала попытку броситься с вер­шины высокой башни... бросилась таким образом, подстрекаемая дьявольским инстинктом, стремясь спасти свое тело более, чем ду­шу... Многократно хвасталась, что скорее убьет себя, чем допустит свою передачу в руки англичан”.

— Я полагаюсь на то, что сказала об этом раньше.

Статья 42: „Утверждала, что архангел и святые имеют телесные члены, как-то: глаза, лицо и т. д., и что она прикасалась к этим свя­тым и лобызала их”.

— Я ответила об этом и полагаюсь на то, что уже сказала.

Статья 43: „Утверждала, что святые, ангелы и архангелы гово­рят по-французски, а не по-английски... что они не на стороне англи­чан, но на стороне французов... и, к стыду своему, питают смер­тельную ненависть к католическому королевству, усердно почи­тающему всех святых, согласно предписаниям Церкви”.

— Я полагаюсь на Господа и на то, что уже ответила.

Статья 44: „Хвасталась и хвастается, будто св. Екатерина и св. Маргарита обещали ей привести ее в рай... если она сохранит свою девственность, и что она в этом уверена” (ее фраза из протокола 14 марта приведена неверно: она говорила о „девственности тела и души”).

— Я полагаюсь на то, что ответила раньше.

Статья 45: „Несмотря на то, что суд Божий для нас неисповедим, она говорила и объявляла, что различает, кто святой или святая, кто архангел, ангел и избранник Божий, и что она может узнавать таковых среди них”.

— Я полагаюсь на то, что ответила раньше.

Статья 46: „Говорит, что она просила за жителей Компьени св. Екатерину и св. Маргариту, говоря им как бы в упрек: Неужели Бог позволит компьенцам, таким честным людям, погибнуть такой злой смертью! — в чем и проявляется ее нетерпение и ее неуважение к Бо­гу и к святым”. (Рабы, боящиеся Господина, потому что они только лукавые рабы, не понимают, что дочь может крикнуть Отцу, когда у нее сердце разрывается от жалости: „Неужели Ты это допустишь?” — и что Отец, может быть, для того все и делал, чтобы по этому кри­ку узнать сердце Дочери.)

— Я полагаюсь на то, что ответила.

Статья 47: разбившись при прыжке в Боревуаре, „она страш­ным образом хулила Бога и святых, к ужасу всех присутствовав­ших, также и в дальнейшем, находясь в Руанском замке”, и т. д.

— Я полагаюсь на Господа и на то, что уже ответила.

Статья 48: „Она говорила, что верила и верит в являющихся ей духов так же твердо, как в христианскую веру... не сообщая в то же время никакого знака, который позволил бы их узнать; она не сове­товалась ни с епископами, ни со священниками, ни с какими бы то ни было духовными лицами, чтобы знать, должна ли она верить по­добного рода духам... Тем самым она признает, что ее вера дерзно­венна... что у нее были подозрительные откровения, которые она хотела скрыть от церковных людей, предпочитая сообщать их свет­ским лицам” („некоему начальнику ратных людей, вышеназванному Карлу” и т. д.).

— Я уже ответила и отсылаю к тому, что написано. А чудеса, — если те, кто их требует, недостойны их, я ничего не могу поделать. Несколько раз я молилась, чтобы Богу было угодно открыть это не­которым из тех, кто на нашей стороне... Чтобы поверить в мои откровения, я не спрашивала совета ни у епископа, ни у священника, вообще ни у кого; но я верю, что это был Святой Михаил, из-за доб­ра, которому он меня учил.

Ее переспросили о заключительной части статьи.

— Я полагаюсь на Господа. Так же твердо, как я верю, что Го­сподь наш Иисус Христос претерпел смерть, чтобы искупить нас от адских мучений, — так же я верю и в то, что это были святой Михаил и святой Гавриил, святая Екатерина и святая Маргарита, которых Господь послал ко мне, чтобы укрепить меня и указывать мне. (Впервые среди документов, до нас дошедших, она здесь сама гово­рит об архангеле Гаврииле. По-видимому, он стал ей являться уже только в тюрьме и что-то она об этом, должно быть, говорила уже раньше, т. к. судьи упоминали уже несколько раз, что, кроме Михаи­ла, ей являлся и Гавриил.)

Статья 49: „Она поклонялась духам такого рода, целовала землю, где, по ее словам, они прошли” и пр., „каковое поклонение связано, по-видимому, с идолопоклонством и происходит от пакта, заклю­ченного с демонами”.

— Я об этом ответила; я полагаюсь на Господа.

Статья 50: „Постоянно и каждый день она призывает эти духи... что является призыванием демонов”.

— Я об этом ответила. Я буду звать их на помощь, пока буду жи­ва. Я прошу Господа и Божию Матерь дать мне совет и укрепить ме­ня и тогда Они посылают их ко мне.

Судьи переспросили, как она молится об этом.

— Вот как я прошу Их: Très doux Dieu...

Как перевести эту коротенькую молитву, стоящую под статьей 50-й обвинительного акта, в протоколе 28 марта 1431 года? „Très doux Dieu” — это звучит по-французски не слащаво (как и вообще ей совершенно чужда слащавость, так пышно распустившаяся в дальнейшем в католическом мире и, в частности, во Франции); и это лас­ково и интимно. Пожалуй, все же ближе всего у нас подходит к это­му, тоже по-крестьянски ласковое, обращение к Иисусу Христу про­топопа Аввакума: „Миленький мой” (причем, конечно, следует помнить, что наш неукротимый протопоп был великовозрастным мужчиной, а Жанна умерла молодой девушкой).

— Вот как я прошу Их: „Боже мой миленький, в честь святых Твоих страстей я прошу Тебя, — если Ты меня любишь, открой мне, как я должна отвечать этим церковным людям. Я знаю, насчет одеж­ды, по какому повелению я ее надела, но не знаю, как я должна ее снять. Поэтому, да будет Твоя воля меня этому научить”. И тогда они тотчас приходят... Сегодня они пришли три раза!

Вероятно, когда она это говорила, лицо ее опять сияло так же, как в Лошском замке, когда она, при Бастарде Орлеанском, расска­зывала о том, как она разговаривает со своими Голосами. Только глаза, вероятно, стали еще больше.

Она добавила, что часто от своих святых она слышит о монсеньере Бовезском. Тот переспросил, в чем дело.

— Я вам это скажу с глазу на глаз.

Статья 51: „...Не раз она говорила, что ей являлись архангелы Гав­риил и Михаил и иногда тысяча тысяч ангелов... Она хвастается, что по ее молитве этот ангел принес... весьма драгоценную корону ее ко­ролю... Такова ложь, измышленная этой Жанной по наущению дьяво­ла, или представленная ей демоном, дабы насмеяться над ее любопытством, поскольку она вмешивается в вещи, которые превосхо­дят ее понимание и возможности ее состояния”.

— Я ответила раньше относительно ангела, который принес знак. Что же касается миллиона ангелов, о котором говорит обвини­тель, я не помню, чтобы я это сказала, то есть число. Но я гово­рю, что никогда не было того, чтоб я страдала и не получила бы большого утешения и большой помощи от Господа и от святых Екатерины и Маргариты. А о заключении статьи, которое обвини­тель выдвигает против моих дел, — я полагаюсь на Бога, нашего Господа.

Статья 52: „Она настолько обольстила католический народ сво­ими измышлениями, что многие в ее присутствии поклонялись ей как святой и теперь еще поклоняются ей в ее отсутствие... и пропове­дуют открыто, что она послана Богом и является скорее ангелом, чем женщиной: что пагубно для католической веры, вредно для спа­сения душ” и пр.

— Я раньше ответила об этом. Я полагаюсь на Господа.

Статья 53: „Вопреки повелениям Бога и святых, она приняла на себя, из гордости и тщеславия, власть над мужчинами, сделалась вождем и начальником войска... Князей, баронов и других дворян она побудила служить в войске под своим начальством, будучи сама главным начальником”.

— Об этом я ответила раньше. И если я была начальником на вой­не, так это для того, чтобы бить англичан. Относительно заключения статьи я полагаюсь на Господа.

Статья 54: „Без стыда, она ходила с мужчинами... желала иметь только мужчин для частных услуг в своей комнате и в своих тай­ных делах, что неслыханно для женщины целомудренной и благо­честивой”.

Коротко и деловито она объяснила, так сказать, технику дела, предоставив другим, после ее смерти, засвидетельствовать в бесчис­ленных показаниях ее почти болезненную стыдливость:

— Мой конвой состоял из мужчин; но на квартирах со мной чаще всего были женщины. А когда я бывала на войне, я ложилась одетая и в латах, там, где не могла найти женщин. Относительно заключения статьи я полагаюсь на Господа.

Статья 55: „Она злоупотребляла откровениями, которые она буд­то бы получила от Бога, используя их для корыстных целей... Приоб­рела многие богатства... также и своим братьям и родственникам устраивала большие доходы” и пр.

— Я об этом ответила. Относительно подарков моим братьям, — то, что король им давал, он давал по своей милости и не по моей просьбе. А насчет того, в чем меня обвиняют, я полагаюсь на Го­спода.

В статье 56 указывается по крайней мере источник одного из злобных перешептываний, на которых строится обвинение: в данном случае этот источник — достаточно известная нам Катерина Ла Рошельская. „Как выяснилось из показаний Катерины Ла Рошельской, данных в Париже, она хвастается, что у нее имеются два советника, которых она называет „советниками от родника”, кои приходят к ней с тех пор, как она взята в плен; Катерина заявила, что упомяну­тая Жанна выйдет из тюрьмы с помощью черта, если ее не будут хорошо стеречь”.

— Я придерживаюсь того, что уже говорила (очевидно, о Катери­не). Что такое „советники от родника”, я не знаю, но, кажется, один раз я слышала Святую Екатерину и святую Маргариту у родника (у „Крыжовникова ключа” в Домреми). А заключение статьи я отри­цаю и заявляю, под моей присягой, что совсем не хочу, чтобы черт вытащил меня из тюрьмы!

Статья 57: Под Парижем, Ла Шарите, Пон-Л-Эвек, а также в Компьени „она многократно давала обещания и объявляла многоразлич­ные предсказания, якобы по откровению, кои не исполнились от­нюдь, а произошло как раз обратное. Перед вами она отрицала эти обещания и предсказания, потому что они не исполнились так, как она говорила; между тем, многие люди, достойные доверия, переда­вали, что эти обещания были ею высказаны и объявлены... На задан­ный ей вопрос, почему ее вступление в Париж не состоялось вопреки ее обещанию... она, как говорят, ответила: Христос не сдержал Сво­его слова”.

Как могло произойти, что она не довела своего дела до конца, — этого она сама не понимала, или не хотела понять, чтобы не обвинять тех, за кого она умирала:

— Об этом я уже ответила раньше; и если буду знать это яснее, то охотно и отвечу яснее... Заключение же статьи — о том, что Христос не сдержал мне Своего слова, — я отрицаю.

Статья 58: „В Реймсском соборе во время коронации вышеназван­ного Карла, она поставила свое знамя около алтаря, желая, чтобы ему воздавали особые почести... Она также велела написать свой герб, что как будто указывает на тщеславие и суетность, а не на бла­гочестие и веру” и пр.

— Я об этом уже ответила. Я полагаюсь на Господа.

Статья 59: „В Сен-Дени она принесла в дар и велела выставить в церкви, на возвышении, латы, в которых она была ранена во время приступа на город Париж, чтобы народ поклонялся им, как релик­вии. В том же городе она приказывала зажигать восковые свечи и ка­пала расплавленный воск на голову маленьким детям, предсказывая их судьбу.. ”

— Я уже ответила о латах. „Что же касается капанья воска заж­женных свечей, она это отрицает”.

Статья 60: „Несколько раз она отказалась присягнуть, что скажет суду всю правду, тем самым вызывая подозрение, что относительно веры или откровений она говорила или делала такие вещи, в кото­рых она не смеет признаться перед церковными судьями”.

— Я просила отсрочки только для того, чтобы вернее отвечать на вопросы... Я боялась отвечать и просила отсрочки, чтобы узнать, должна ли я говорить. Что касается совета, который получил мой король, — он не относится к процессу, и я не захотела его сказать. А знак, который был дан королю, я рассказала, потому что церковные люди меня заставили.

Статья 61: „Увещеваемая отдать все свои слова и дела на суд во­инствующей Церкви и предупрежденная о различии между Церко­вью воинствующей и Церковью торжествующей, она сказала, что подчиняется торжествующей Церкви и отказывается подчиниться Церкви воинствующей, выказывая тем самым свое дурное мнение о члене Символа веры, относящемся к Церкви”, и пр.

— Воинствующей Церкви я хочу воздавать почет и уважение, все­ми моими силами.

— Отдаете ли вы ваши дела на суд воинствующей Церкви?

— Я должна отдать себя на суд Господа, Который велел мне сде­лать все это.

— Отдаете ли вы то, что сделали, на суд воинствующей Церкви?

Бесспорно, это то, что больше всего мучает ее и, скажем прямо, пугает. Честолюбивые и алчные церковные политиканы судят ее име­нем Святого Престола, который сам связан с Англией политически; и конечно, они теперь всеми силами стараются ей внушить, что они и на Соборе будут играть первую роль и Собор не скажет ничего иного, кроме того, что говорят они. И ей все-таки страшно сказать „Нет”, страшно не только за свое тело, которому угрожает огонь: для этого сама она слишком верит в таинства, а, значит, и в апостольское пре­емство, и слишком понимает дисциплину.

— Пришлите ко мне писца в субботу, я вам отвечу. (В субботу — т. е. через два дня: дело происходило в среду.)

Статья 62: „Она поставила себя выше всякой церковной власти, чтобы вводить людей в заблуждение. Так обычно поступаю лжепро­роки, когда они вводят обманчивые и пагубные секты... И если цер­ковные пастыри не примут надлежащих мер, из этого может проистечь ниспровержение авторитета Церкви; со всех сторон восста­нут мужчины и женщины, делая вид, что они получили откровения от Бога и ангелов, сея ложь и заблуждение, как это можно было наблюдать уже столько раз с тех пор, как явилась эта женщина и нача­ла... распространять свой обман”.

— В субботу я отвечу. И я ссылаюсь на то, что уже говорила.

Статья 63: „О своих откровениях она делала поочередно проти­воположные и противоречивые заявления, изрекала проклятия про­тив вельмож и именитых людей и против целой нации; без стыда произносила... слова издевательства, не подобающие святой женщине и достаточно показывающие, что ею руководили злые духи” и пр. (В сносках приведено ее выражение, что ее трофейным мечом, взя­тым у бургундцев, „можно было здорово лупить”, — „donner de bonnes buffes ou de bons torchons”, — приведено также, что на вопрос „Есть ли у архангела волосы?”, она ответила: „Зачем бы их ему от­резали?”)

— Я полагаюсь на то, что уже сказала. Я полагаюсь на Господа.

Статья 64: „Она хвастается, что знает, что получила прощение за грех, который она совершила, бросившись с башни в Боревуаре, между тем как Писание учит, что никто не знает... отпустился ли ему его грех.

— Об этом я вам уже достаточно отвечала и отсылаю к моим отве­там. Я полагаюсь на Господа.

Статья 65: „Она говорит, что просила у Бога точных откровений, через ангелов и святых о том, как она должна себя вести, о том, дол­жна ли она, например, отвечать на этом процессе всю правду на неко­торые вопросы. Это значит искушать Бога, просить у Него то, чего не должно просить, без нужды, не испробовав всех средств человече­ского разумения”, и пр.

— Я об этом ответила; и то, что мне было открыто, я не хочу от­крыть без разрешения от Господа. И я не прошу Его без нужды. И я хотела бы, чтобы Он посылал их еще больше, чтобы ясно увидали, что я пришла от Бога, то есть, что Он меня послал!

Здесь между ними и ею — настоящая бездна, та, которая разделяет два основных отношения к жизни. Их „средства человеческого ра­зумения” — это уже вся цивилизация новой Европы, это уже — „единственное научное мировоззрение”, которое утверждается ими, покамест, на Библии и на Аристотеле, но уже может прекрасно обхо­диться без присутствия Божия. А она не может жить и не может шагу ступить, не поговоривши с Богом. И на этом, на втором пути нет и не было, ни в какие времена и ни под какими широтами, иного „ме­тода”, кроме „метода” Жанны д’Арк. „Перед каждой конференцией я ухожу в себя и слушаю весть от Бога”: эту фразу можно принять за слова Жанны д’Арк, хотя они сказаны на противоположном конце континента, нашим современником, совершившим, как бы то ни было, один из величайших переворотов XX века. „Король вообще не может дать никакой надежды, надежду дать может только Бог”: и это заявление журналистам, после приема в Букингемском Дворце, словно взято из ее биографии. Насколько Ганди „овладел” этим „методом” (насколько он, по его выражению, получал всегда „под­линные вести”), — это вопрос для биографов Ганди. Но метод тот же. Жанна же настолько этим жила, что ради этого она умерла.

Статья 66: „Некоторые из проповедуемых ею утверждений про­тивны божественному, евангельскому, каноническому и граждан­скому праву... суть колдовство, гадание, суеверие... пахнут ересью и вводят в еретическую пагубу... являются бунтарскими, ниспроверга­ют порядок, препятствуют миру; есть среди них такие, которые при­зывают к пролитию человеческой крови; иные суть не что иное, как проклятия и хулы на Бога” и пр.

— Я христианка; и по всем обвинениям этой статьи я полагаюсь на Господа.

Статья 67: „Все эти злодеяния и каждое из них обвиняемая совер­шила... в разных частях королевства, не один, а много раз... рециди­вировала” и пр.

„Она это отрицает”.

Статья 68: „Как только вам стало известно, из общей молвы и из дознания, сделанного на этот предмет, что обвиняемая сильнейшим образом подозрительна... вы постановили... что она должна предстать перед вами и ответить по этим пунктам” и пр.

Она сказала только:

— Эта статья касается судей.

Статья 69: „Сильнейшим образом подозрительная, вызывающая соблазн в высшей степени, обвиняемая всеобщей молвой... она не исправилась ни в чем... Напротив, она упорствовала и упорствует в своих заблуждениях” и пр.

— Преступлений, которые приписывает мне обвинитель, я не дела­ла; и насчет всего остального я полагаюсь на Господа. И насчет этих преступлений, в которых меня обвиняют, я считаю, что ничего не сде­лала против христианской веры.

— А если вы сделали что-нибудь против христианской веры, отда­ете ли вы себя на суд Церкви и тех, кому ведать надлежит?

Опять она попросила отсрочки:

— В субботу, после завтрака, я отвечу.

Статья 70: „Каждое из этих предложений верно и общеизвестно... Обвиняемая призналась в них многократно и в достаточной степе­ни... перед судом, как и в других местах”.

„Она это отрицает, за исключением того, что она признала”.

Чтение обвинительного акта кончено. Ее увели назад в тюрьму. Три ночи и два с половиною дня она просила у Бога ответа на их воп­рос: „подчинится ли она суждению Церкви и тех, кому ведать надле­жит?”. 31 марта Кошон самолично явился за ответом в тюрьму, в сопровождении шести делегатов Университета. „Отдает ли она на суд Церкви, сущей на земле, все свои дела и слова, будь то в хорошем, будь то в дурном?”

— О том, что от меня спрашивают, я положусь на суждение воин­ствующей Церкви, если только она не потребует от меня такой вещи, которой сделать невозможно. И я считаю невозможным отречься от моих дел и слов, о которых говорилось на процессе, от видений и от­кровений, о которых я сказала, что они даны мне от Бога, и я не от­рекусь от них ни за что на свете. Ни для кого на всем свете я не пере­стану делать то, что Господь велел или велит мне делать, и от этого мне невозможно отречься. И если бы Церковь захотела заставить меня поступать против повелений, данных мне от Бога, я не сделаю это­го ни за что на свете.

А если Церковь говорит, что ее видения — самообман или дья­вольское наваждение?

— Я послушаюсь Господа и Его повеления я буду исполнять всег­да. И я отлично знаю, что то, о чем говорится в моем процессе, со­вершилось по повелению Божию. Относительно дел, про которые я утверждала на процессе, что я сделала их по повелению Божию, мне иначе поступить нельзя. И если бы воинствующая Церковь приказала мне обратное, я не послушалась бы никого на свете, кроме Господа, повеления Которого я буду всегда исполнять.

А если бы здесь был сам папа со всеми своими кардиналами, — подчинилась бы она их суждению?

— Да, — первому послужив Господу.

Тогда они спросили, отказывает ли она в повиновении потому, что так ей велят ее Голоса.

— Все то, что я говорю, я беру не из моей головы. Я отвечаю по их повелению. Они не говорят мне, чтобы я не слушалась Церкви, — Господу первому послужив.

„Мы ушли, дабы довершить то, что оставалось сделать в этом про­цессе о вере”.

Спустя 25 лет судьи Реабилитации, назначенные Святым Престо­лом, больше всего бились над этими и подобными местами процесса 1431 г., силясь доказать, что она все же была покорна Риму. При этом не было возможности оспаривать подлинность ее заявлений: их можно было только перетолковывать, и судьям Реабилитации в этом усердно помогали некоторые свидетели, старавшиеся теперь за­гладить перед национальной монархией свое участие в трагедии 1431 года. Массье первым пустил версию о том, что она, дескать, бы­ла дурочкой и говорила: „Я не понимаю, что такое Церковь воин­ствующая и Церковь торжествующая, но готова подчиниться Церк­ви, как подобает добрым христианам”. В своих дальнейших показа­ниях Массье договорился до того, что она „хотела подчиниться папе, но Луазелер подстрекнул ее говорить иначе относительного оного подчинения”.

Слова, записанные в актах 1431 г. и заряженные такой этической силой, какую редко можно найти в истории, были произнесены, ко­нечно, не дурочкой и, конечно, не Луазелер их подсказал. И, как мы увидим дальше, на процессе Реабилитации, несмотря на все старания, не удалось доказать, что она говорила о подчинении папе что-либо, кроме того, что стоит в актах 1431 г.

Протестанткой она, конечно, не была, и конфликт с церковной властью переживала как величайшую трагедию. Но объективная историческая истина заключается в том, что вокруг нее сталкивались два понимания Церкви и две формы церковной жизни. Девушка, признанная Жерсоном и своим мистическим опытом близкая к мис­тике Жерсона, Девушка, бившаяся в лапах Кошона и всем своим обликом ненавистная тем, кто за бенефиции и политическую власть отрекался от галликанских вольностей, могла надеяться только на Собор, И единственный факт, который в этой области доказан про­цессом Реабилитации, это то, что по совету Изамбара она потребова­ла, чтобы ее дело было разобрано Собором, и заявила, что подчинит­ся решению Собора.

*

* *

„Да распространится еще дальше, через твои столь похвальные де­ла, благоухание твоей доброй славы”, — писал восемь месяцев спу­стя, 29 января 1432 г., папа Евгений IV Пьеру Кошону, переводя его на епископскую кафедру в Лизье. Пьер Кошон не дожидался этого апостольского благословения, дабы распространять свое благоуха­ние: он приступил к мобилизации всех сил на поддержку своего пра­восудия, своего „прекрасного процесса”.

Из громоздкого обвинительного акта была сделана, по-видимому, Николаем Миди, вытяжка в форме двенадцати статей, для представ­ления на отзыв возможно большему числу „ученых и торжественных клириков”. Приводя обрьюки из ее ответов, выпуская из них самое главное и тем самым извращая их смысл, — что впоследствии было совершенно верно отмечено на процессе Реабилитации, — путая эти обрывки со сплетнями и перетолками, которые она категорически отрицала, двенадцать статей свели, в основном, обвинение к следую­щему:

1. Ее видения происходили у дерева и ключа, имеющих дурную славу по части языческих суеверий и колдовства. Она предпочита­ет мужскую одежду обедне. Против воли родителей она ушла из родного дома, говорит, что послана Богом и отказывается подчи­ниться суждению Церкви; в то же время она уверена, что попадет в рай.

2. Она говорит, что архангел Михаил явился ее государю и дал ему корону. „Один раз она сказала, что ее государь был один; а другой раз сказала, что некий архиепископ, как ей кажется, принял знак ко­роны на глазах у многочисленных светских вельмож”.

3. Она упорно верит, что ей являются архангел и святые, прирав­нивая свои откровения к церковной вере.

4. Хвастается, будто она знала и знает тайное.

5. Опять мужская одежда.

6. Имена „Иисус Мария” и крест на письмах; „причем она грозила умертвить тех, кто не послушается того, что она в этих письмах писала”.

7. Своему королю она заявила, что хочет вести войну против его врагов и что для этого она послана Царем Небесным.

8. Бросилась с высокой башни и говорит, что не была в силах удержаться; уверена, что Бог простил ей этот грех.

9. По ее словам, святая Екатерина и святая Маргарита обещали ей привести ее в рай, если она сохранит девственными тело и душу; и она думает, что не совершала смертных грехов, потому что иначе святые перестали бы к ней приходить.

10. Утверждает, что Бог любит определенных людей, что ее виде­ния говорят с ней по-французски, а не по-английски, и что она не­взлюбила бургиньонов с тех пор, как узнала, что ее видения покро­вительствуют ее королю.

11. Она поклонялась этим видениям, не спросив совета ни у одного представителя духовенства.

12. Она заявляет, что, если Церковь потребует от нее что-либо про­тивное повелениям, которые она будто получает от Бога, она этого не сделает ни за что.

При составлении XII статей произошло, однако, осложнение.

В конце концов, основным доказательством злокачественности ее видений оказывалась „дерзновенная уверенность” в том, что Бог ве­дет ее к вечному спасению: она знает, что Боревуарский грех ей от­пущен; думает, что она — не в смертном грехе, потому что иначе ее святые оставили бы ее; уверена, что они приведут ее в рай, если она сохранит девственными тело и душу (речь об этом идет в 3-х статьях из 12-ти).

Между тем, в составе трибунала были францисканцы, — не-реформированные и преданные душой и телом англо-бургиньонской вла­сти, но все-таки францисканцы. И ни один францисканец не мог не знать некоторых вещей:

„Лично я — Франциск — не помню ни одной вины, за которую я, по милосердию Божию, не принес бы покаяния: Он всегда показывал мне, когда я молился, что Ему угодно во мне и что нет”, И рассказ Челано: „Сам Бог открыл ему, что... за свое терпение он может в полном спокойствии и с уверенностью ожидать для себя Царствия Небесного”.

И тогда, при этом поразительном сходстве в чем-то самом основ­ном, в несколько ином свете представлялось и упорство — „слушаться Церкви, но Господу первому послужив”. Устав Ордена асессо­ры-францисканцы все-таки знали:

„Будем считать нашими учителями всех клириков во всем... что не противно нашему Уставу”, — каковой Устав „открыл мне Все­вышний, и я велел написать его просто и в немногих словах”.

Словом, пришел, по-видимому, момент, когда асессоры-францис­канцы смутились.

Через 25 лет судьи Реабилитации нашли экземпляр XII статей, пе­реписанных рукой францисканца Ла-Турена и весь испещренный по­правками, сделанными его же рукой: по-видимому, Лa-Турен старал­ся приблизить текст статей к подлинным ответам обвиняемой.

Это внезапное проявление оппозиции, как видно, подбодрило и Маншона: как явствует из другого документа, также попавшего в руки судей Реабилитации, он со своей стороны подал, 4 апреля, за­писку о том, что статьи во многом не сходятся с протоколами допросов, и указывал ряд необходимых поправок. Из сличения с окон­чательным текстом XII статей видно, что некоторые из этих попра­вок были приняты, — именно те, которые не имели особого значе­ния; а наиболее важные так и не были внесены: указание, что она надеялась победить „с помощью Божией”, иные упоминания Бога в ее ответах, и в особенности заключительная фраза к последней статье:

„Отмечает, что она покорна Церкви, Господу первому послужив, и если только воинствующая Церковь не потребует от нее ничего противного ее откровениям, прошлым и будущим”.

Опрошенный об этом в 1456 г., Маншон показал:

„Так было угодно судьям. Они сделали, что хотели”.

Ла-Турену пришлось еще ездить в Париж с — по существу не ис­правленными — XII статьями; он вернулся оттуда, но вскоре исчез с процесса. А другой францисканец, Феллье, тоже поехавший в Париж, вообще больше не вернулся в Руан.

По этим XII статьям, которые никогда не были прочтены Девуш­ке, высокопоставленные богословы и князья Церкви, ненавидевшие ее, и мелкие клирики, не желавшие наживать неприятности с началь­ством, могли теперь высказаться о мятежнице, отказывавшей в по­виновении Церкви. Результат не мог вызывать сомнений. И все же дело прошло не совсем гладко.

12 апреля шестнадцать асессоров — в том числе Бопер, Миди, Пьер Морис, Тома Курсельский, Луазелер, а также Ла-Турен и Изамбар, как видно, тоже не желавшие рисковать до конца, — высказа­лись официально к полному удовольствию судей: ее видения они признали „человеческим измышлением или делом злых духов”, ее верования „ни на нем не основанными”, ее утверждения „кощун­ственными”, „противными заповеди о любви к ближнему”, „идоло­поклонническими и лживыми”, ее действия „соблазнительными” и противными вере”.

Это решение облегчило задачу целому ряду других клириков: Вендерэс, декан Руанского капитула, и многие другие сочли самым благоразумным просто присоединиться к суждению столь сведущих мужей.

Больше всего рвения проявили три высокопоставленных прелата, самым широким образом пользовавшиеся щедротами англо-бургиньонской власти. Аббат Фекамский прямо ответил, что ее надле­жит „передать в руки светских властей”, т. е. отправить ее на костер, если она будет упорствовать; если же она покается, то ей все равно нельзя будет верить и надо будет держать ее в тюрьме дондеже. Епис­коп Филибер Кутанский со своей стороны рекомендовал „безотлага­тельное осуждение”. Едва ли не самым характерным был отзыв епи­скопа Лизьезского, Зенона ди Кастильоне; этот итальянец, гуманист, представитель нового духа Ренессанса, пользовавшийся особым по­кровительством Глостера и закупавший для него итальянские кни­ги, представлявший английское правительство в Базеле и затем перекинувшийся на сторону Карла VII, назначенный кардиналом в 1456 г. и умерший легатом Пия II в Анконе, дает Шампиону неко­торое основание считать, что он по всей вероятности уже не верил в христианскую религию; о Жанне д’Арк Зенон ди Кастильоне вы­сказался с чисто ренессансным презрением блистательного князя Церкви: „Нет никаких признаков, по которым можно было бы предположить, что Бог вселил в эту женщину дух святости... Принимая во внимание ее низкое происхождение... следует думать, что ее видения суть фантасмагория, созданная демонами, или лживые измышления”.

Но были и иные отзывы. В конечном итоге, вопрос сводился к одному: а если все-таки „можно предположить, что Бог вселил в эту женщину дух святости”?.. Изамбар рассказал, в 1450 г., что он был послан за отзывом к епископу Авраншскому, Сент-Авиту. Тот не скрыл от него крайнего неодобрения Руанским решениям и вы­сказался, с ссылкой на Фому Аквината, в том смысле, что „в столь сложных вопросах всегда следует обращаться к папе или к вселенскому Собору”. Это особое мнение не было включено в акты про­цесса, а через год Сент-Авит был обвинен в арманьякском заговоре и посажен в тюрьму.

Два человека уже раньше нашли в себе мужество уклониться от участия в процессе. Видный Руанский юрист Жан Лойе, ознакомив­шись с актами, заявил, что процесс недействителен, потому что обви­няемая не имеет никакой защиты. Как рассказывает Маншон, Лойе сказал ему: „Они постараются поймать ее на словах, — там, где она говорит про свои видения „Я уверена”; а если бы она вместо этого говорила „Мне кажется”, никакими силами нельзя было бы ее осу­дить”. Конечно, она никогда не согласилась бы говорить „Мне кажет­ся” о том, что было для нее абсолютной уверенностью; но Кошон проявил такое негодование по поводу оценки Лойе, что тот предпочел как можно скорее уехать за границу, в Рим, где он и скончал свои дни.

Не мог уехать за границу другой Руанский клирик, Николай Уппвилль, заявивший уже на одном из первых заседаний, что, собствен­но, нет оснований для церковного суда, т. к. вопрос о Девушке уже разобран церковной комиссией, в которой председательствовал архиепископ Реймский, прямой иерархический начальник Кошона. Уппвилль ушел с процесса, но Кошон припомнил ему все это и до­бился его заключения под стражу, правда, не надолго.

У подавляющего большинства опрошенных не было охоты риско­вать своими местами и доходами, а может быть, и свободой. Но очень многим из них хотелось держаться подальше от этого дела. Ру­анский капитул начал с того, что выразил пожелание: пусть сначала выскажется Парижский Университет. 13 апреля на заседание пришло недостаточное количество людей. Тогда новое заседание было назна­чено на следующий день, причем было объявлено, что отсутствующие будут лишены недельного содержания. Этого было достаточно: капи­тул собрался и, „на основании новых данных”, признал Жанну д’Арк непокорной Церкви. Ряд опрошенных лиц — Дэшам, Алепэ и другие — все же предложили запросить Университет: по сути дела это не ме­няло ничего, т. к. Университет ненавидел девушку, но это уменьшало их личную ответственность. Консультации Университета потребовали также аббаты Жюмьежский и Сен-Корнейский, оговорив, что „не на­ше дело судить о тайных вещах”. Лe-Соваж рекомендовал, „для спокойствия совести судей”, послать XII статей на отзыв Святого Престола. Одиннадцать адвокатов Руанского суда осудили, но... „при условии, что она не получила повелений от Бога, — что, впрочем, не представляется правдоподобным”. Почти буквально так же высказа­лись Боссэ, Марсель и Дюшемен; все они по этому поводу также по­лагались на решение Университета. И только трое из опрошенных, Груше, Минье и Пигаш, выбрали еще более смелую формулу: „Ее ви­дения не могут быть истолкованы плохо в том случае, если они про­исходят от Бога, — что, впрочем, не является для нас очевидным”.

Опрос Университета не представлял для Кошона ни малейшей опасности: наоборот, он мог только укрепить его позиции. Двенад­цать статей были отправлены для отзыва в Париж.

Пока происходило все это, Девушка, наконец, не выдержала фи­зически и совсем разболелась в тюрьме. Уорвик вызвал врачей и без обиняков высказал им свою тревогу: весь интерес в том, чтобы с по­зором казнить ее всенародно, скоро все будет для этого готово, — а тут она вдруг возьмет и умрет в тюрьме... Этот эпизод рассказан двумя врачами, Тифеном и Ла-Шамбром. И теперь еще, несмотря на болезнь, они нашли ее в цепях. Определив у нее жар, они решили пу­стить ей кровь. Узнав об этом, Уорвик испугался еще больше: как бы она не воспользовалась этим и не покончила с собой... Тем не менее, кровь была пущена, и она сразу почувствовала облегчение. Но тут разыгралась дикая сцена. Отвечая на расспросы Тифена, она ска­зала, что заболела, может быть, от какой-то рыбы, которую прислал ей поесть Кошон (заболевание могло быть желудочным, т. к. у нее была сильная рвота). Услыхав ее слова, Эстивэ, сопровождавший врачей, поднял крик и изругал ее последними словами: „Сама, б..., жрешь непотребное” и т. д. По словам Тифена, она пыталась отвечать Эстивэ, но все это так ее потрясло, что она почувствовала себя хуже прежнего. Боясь больше, чем когда-либо, что жертва ускользнет от казни, Уорвик строжайше запретил Эстивэ ее оскорблять.

18 апреля ей было так плохо, что судьи решили не мешкая попы­таться получить от нее отречение. Кошон с несколькими своими сотрудниками явился в тюрьму. „Мы ей сказали, что эти магистры пришли к ней, движимые милосердием, чтобы посетить ее при ее болезни... Мы ей предложили выбрать кого-либо из ученых и про­свещенных людей, кто мог бы соответствующим образом ее на­ставлять... Мы добавили, что мы — люди церковные, что мы готовы содействовать спасению ее души и тела... Если же она будет проти­виться, полагаясь на свое собственное чувство и на свою неопытную голову, мы будем вынуждены от нее отказаться: пусть же она поду­мает об опасности, которая для нее от этого проистечет; а мы стре­мимся ее от этого избавить, всеми нашими силами и всей нашей любовью”.

— Очень вам благодарна за то, что вы мне говорите для моего спа­сения. Но* мне так плохо, что, мне кажется, я могу умереть. И если Богу будет угодно совершить надо мной Свою волю, я вас прошу разрешить мне исповедаться и принять моего Спасителя — и прошу вас похоронить меня в освященной земле.

Очевидно, ей уже говорили, что, если она умрет обвиненная в ере­си, ее прах выкинут неизвестно куда. Кошон ей теперь это подтвер­дил: чтобы претендовать на права, какие имеют члены Церкви, она должна подчиниться церковному трибуналу.

Она ответила:

— Ничего другого я вам сейчас сказать не могу.

Они ей заметили, что чем больше она боится за свою жизнь, тем больше ей следовало бы подумать о христианском погребении.

— Если тело умрет в тюрьме, я надеюсь, что вы его похороните в освященной земле. А если вы этого не сделаете, я надеюсь на Го­спода.

Но ведь она говорила, что не хотела бы настаивать на том, что мо­жет в ее словах оказаться противным христианской вере.