Предварительные размышленияПри всей наивности выше приведенного призыва он, на мой взгляд, очень точно фиксирует, с одной стороны, претензии массового сознания к профессиональной историографии (то, что достаточно точно передается избитым понятием «социальный заказ»), а с другой — идеальную модель взаимодействия исторической науки и массового сознания на протяжении XVIII (с момента формирования исторической науки в нововременном понимании), XIX и большей части XX вв. — до 60-х годов прошлого века, т.е. до начала цивилиза-ционного перехода, обычно характеризуемого как «состояние постмодерна». В эпохи глобальных социальных перемен обостряется интерес к обобщающим описаниям исторического процесса, к историческим метарассказам. Так было на рубеже XIX-XX вв., когда историки начали осознавать недостаточность национальных историописаний, так происходит и сейчас. Это вовсе не означает, что историки реализуют лишь глобальные исторические построения всемирного охвата. Интерес к национальной истории все же преобладает, но коренным образом меняется ее видение. История страны уже не мыслится вне мирового контекста, без сопоставления с иными типами исторического развития, без определения места собственной страны в мировой истории. В постсоветское время полки российских книжных магазинов постепенно заполнились такими трудами. Но, к сожалению, не все они выдерживают даже самую поверхностную критику. Наиболее уязвимы изыскания двух типов: на одном полюсе прямо заявляющие о своей принадлежности к сфере «теоретической игры» и не претендующие на выход за пределы чисто интеллектуальных конструкций, а на другом — как раз претендующие на воссоздание «подлинной истории». И те и другие социально опасны, поскольку в равной мере компрометируют историческую науку в общественном мнении. Первые тем, что в постмодернистском духе отрицают достижимость научной истины, вторые тем, что имплицитно содержат предположение о том, что если эта истина пока еще и не достигнута, то уж по крайней мере она может быть только одна и все прочие построения ложны. Оценивая степень социальной опасности подобных позиций, необходимо помнить, что то или иное понимание исторического процесса прямо или опосредованно выходит на массовое историческое сознание и на социально-политическую практику. При осмыслении характера взаимодействия профессиональной историографии и массового исторического сознания в ситуации постмодерна следует акцентировать внимание, во-первых, на специфике переживаемого культурного перехода и, во-вторых, на актуальных задачах профессиональной историографии в новых условиях. Начнем с бесспорного (по крайней мере не часто оспариваемого) утверждения о взаимовлиянии массового исторического сознания и профессиональной историографии. Но также не вызывает сомнения и сложность механизмов их взаимодействия, обусловленная сложностью индивидуально-психологических и ментальных процессов восприятия исторического прошлого. При рассмотрении проблемы взаимодействия массового исторического сознания и профессиональной историографии мы будем исходить из принципа «единства сознания», сформулированного Кантом и развитого в неокантианской эпистемологии. Это обусловливает необходимость выявления в первую очередь ментальных факторов, присущих как массовому сознанию, так и профессиональной историографии. Под профессиональной историографией мы понимаем специальную осознанную деятельность по получению научного, т.е. полученного на основе отрефлексированного метода и, следовательно, верифицируемого, знания о человеке и обществе в историческом целом. Под массовым историческим сознанием мы понимаем представления об историческом прошлом, формирующиеся у человека в обществе и отвечающие как его индивидуально-психологическим потребностям, так и потребностям функционирования общества как целостной системы. Таким образом, подчеркнем, что в массовом историческом сознании, признавая его нерасчлененность, аналитически можно выделить две составляющие — индивидуально-психологическую и соци-алоную. Признаком сформировавшегося массового исторического сознания является представление об истории как о процессе, т.е. о влиянии исторического прошлого на актуальное состояние общества. Аксиоматично предполагается, что научное историческое знание добывает историческую «истину» и затем позиционирует ее в массовом сознании различными способами, через различные, в том числе и государственные (идеология, государственная система образования), механизмы с ббльшим или меньшим успехом. Реально же взаимодействие научного исторического знания и массового сознания является гораздо более сложным. Далее будут обоснованы следующие утверждения. Первое. В новое время (начиная с XVIII в.) в европейской культуре окончательно оформляется исторический тип мировосприятия. Исходя из этого, можно сформулировать следующую модель взаимодействия исторической науки и массового сознания: в массовом сознании формируется (часто неосознанное) представление о целях научного исторического познания, требования к профессиональной историографии. Пути (способы, методы) достижения этих целей разрабатываются профессиональной историографией, на их основе выстраивается некое историческое знание, которое и предлагается обществу как ответ на «социальный заказ». Второе. В условиях цивилизациейного перехода в конце XX в. нововременная модель взаимодействия науки и массового сознания разрушается, что проявляется главным образом в «недоверии в отношении метарассказов»1. 2. «Социальный заказ» и задачи исторической науки Исходя из предположения, что именно социум порождает задачи, эксплицируемые профессиональной историографией, кратко остановимся на том, что ожидало массовое сознание от научного исторического знания в новое время и отчасти продолжает ожидать. Начиная с XVIII в. перед исторической наукой социум последовательно ставил следующие задачи. Первая задача — давать нравоучительные примеры. Как писал лорд Болингброк (правда, со ссылкой на Дионисия Галикарнасского), это философия, которая учит нас с помощью приме-
|
