Социокультурная ситуация рубежа XVIII—XIX вв

Конец XVIII — начало XIX в. прошли под знаком последствий Великой французской революции и наполеоновских войн.

В этих условиях формируются новые подходы к осмыслению задач научного исторического знания. Особенностью XIX в. является фор­мирование альтернативных, оппонирующих друг другу подходов в понимании целей и способов историописания. Формируется оппози­ция историзма и позитивизма.

Первым четко сформулировал собственные задачи исторической науки, естественно оспорив утверждения своих предшественников, Леопольд фон Ранке:

«Я же утверждаю: каждая эпоха стоит в непосредственном отноше­нии к Богу, и ее ценность основана вовсе не на том, что из нее выйдет, а на ее существовании, на ее собственном " я". Благодаря этому рассмотрение истории, и именно индивидуальной жизни в ис­тории, получает совершенно особую привлекательность: каждая эпоха должна быть рассматриваема как нечто, имеющее цену само по себе, и является в высшей степени достойной рассмотрения».

«История возложила на себя задачу судить о прошлом, давать уроки настоящему на благо грядущих веков. На эти высокие цели данная работа не претендует. Ее задача — лишь показать, как все про­исходило на самом деле [выделено мной. — М. Р.]»¹.

Напомним, что и Гегель, который в отличие от Ранке философс­ки подходил к выстраиванию целостного исторического процесса, вполне в ранкеанском духе размежевывается с нравоучительной ис­торией предшествующей эпохи.

«Правителям, государственным людям и народам с важностью сове­туют извлекать поучения из опыта истории. Но опыт и история учат, что народы и правительства никогда ничему не научились из истории и не действовали согласно поучениям, которые можно было бы из­влечь из нее»².

Credo историзма уже в начале XX в. сформулировал Н. И. Кареев:

«Надо различать науки чистые и науки прикладные. Одни основаны на строго теоретическом отношении к знанию... тогда как другие стоят к знанию в утилитарном отношении, т.е. занимаются применени­ем чистого знания к решению разных задач, ставимых жизнью... Собст­венно говоря, настоящая наука есть одна наука чистая, а все осталь­ное — уже только искусство, не в художественном, а в техническом смысле, или, коротко говоря, техника... Задача истории не в том, чтобы открывать какие-либо законы (на то есть социология) или давать прак­тические наставления (это — дело политики), а в том, чтобы изучать конкретное прошлое [выделено мной. — М. Р.] без какого бы то ни было поползновения предсказывать будущее... Если данными и выводами истории воспользуются социолог, политик, публицист, тем лучше, но основной мотив интереса к прошлому в истории, понимае­мой исключительно в качестве чистой науки, имеет совершенно само­стоятельный характер: его источник в том, что мы называем любозна­тельностью, на разных ее ступенях — от простого и часто поверхност­ного любопытства до настоящей и очень глубокой жажды знания»³.

Позиция «чистого» историзма вполне понятна и психологически легко объяснима. Она представляет собой результат разочарования в светлых идеалах XVIII в., утраты веры в возможность переустроить мир на основах Разума. И здесь нельзя переоценить воздействие на умы Великой французской революции, а вернее ее последствий. Ведь

¹ Ранке Л. фон. Об эпохах новой истории//Историки и история: Жизнь. Судьба. Творчество. М., 1998. Т. 2. С. 297; см. также: Тош Дж. Стремление к истине: Как овладеть мастерством историка: Пер. с англ. М., 2000. С. 16—17.