ТОПОГРАФИЧЕСКАЯ

 

В философии уже со времен Пифагора существовала противоположность между людьми, чьи мысли в основном стимулировались математикой, и теми, на которых больше влияли эмпирические науки. Платон, Фома Аквинский, Спиноза и Кант принадлежали к партии, которую можно назвать математической; Демокрит, Аристотель и эмпирики Нового времени, начиная с Локка и до наших дней, относятся к противоположной партии. В наши дни возникла философская школа, которая ставит себе целью устранить пифагорейство из принципов математики и соединить эмпиризм с заинтересованностью в дедуктивных частях человеческого знания. Цели этой школы менее эффектны, чем у большинства философов прошлого, но многие ее достижения столь же значительны, как и достижения людей науки.

Эта философия обязана своим происхождением достижениям математиков, задавшихся целью очистить свой предмет от ошибок и неряшливых выводов. Великие математики XVII века были настроены оптимистически и стремились к быстрым результатам, поэтому они и не дали надежного обоснования исчислению бесконечно малых величин и аналитической геометрии. Лейбниц верил в реальность бесконечно малых величин, но, хотя эта вера соответствовала его метафизике, в математике она не имела твердой основы. В середине XIX века Вейерштрасс показал, как можно обосновать исчисление без бесконечно малых величин, и, таким образом, сделал его, наконец, логически надежным. Затем пришел в математику Георг Кантор, развивавший теорию непрерывности и бесконечных чисел. Слово «непрерывность», до того как Кантор дал ему определение, было неясным, удобным для философов типа Гегеля, которые хотели внести в математику метафизическую путаницу. Кантор придал точное значение этому слову и показал, что непрерывность, как он ее определял, – это понятие, в котором нуждаются математики и физики. Благодаря этому многие учения мистиков, вроде Бергсона, были признаны устаревшими.

Кантор также разрешил давнишнюю логическую загадку бесконечных чисел. Возьмем ряд целых чисел, начиная с 1, сколько их? Ясно, что их число не конечно. Перед тысячей имеется тысяча чисел, перед миллионом – миллион. Какое бы конечное число мы ни назвали, ясно, что общее количество целых чисел больше этого, так как от единицы до данного числа имеется как раз данное число чисел, и ведь есть еще и другие числа, которые больше данного. Число конечных целых чисел должно быть поэтому бесконечным числом. Но дальше следует любопытный факт. Число четных чисел должно быть таково же, как и число всех целых чисел. Рассмотрим два ряда:

1, 2, 3, 4, 5, 6… 2, 4, 6, 8, 10, 12…

Каждому из чисел верхнего ряда соответствует число в нижнем ряду, поэтому число членов в обоих рядах должно быть одинаково, хотя нижний ряд состоит только из половины членов верхнего ряда. Лейбниц, заметивший это, считал это противоречием и заключил, что хотя имеются бесконечные совокупности, но не имеется бесконечных чисел. Наоборот, Георг Кантор смело отрицал наличие здесь противоречия. Он был прав: это только кажется странным.

Георг Кантор определил «бесконечное» множество как имеющее части, содержащие столь же много членов, как и все множество. На этой основе он смог построить наиболее интересную математическую теорию бесконечных чисел, включив в область точной логики целую область, до этого полную мистицизма и путаницы.

Следующей значительной фигурой был Фреге, который опубликовал свою первую работу в 1879 году, а в 1884 году дал свое определение «числа». Но, несмотря на то что его исследования открывали новую эпоху, он оставался непризнанным до тех пор, пока в 1903 году я не привлек внимания к его работам. Интересно отметить, что все определения числа, предложенные до Фреге, содержали элементарные логические ошибки. Обычно «число» раньше отождествляли с «множественностью, совокупностью». Однако конкретный пример «числа» – это определенное число, скажем, 3, а конкретный пример 3 – это определенная тройка. Тройка и есть совокупность, а класс всех троек, который Фреге отождествляет с числом 3, есть совокупность совокупностей, а число вообще, частным случаем которого является 3, есть совокупность совокупностей совокупностей. Элементарная грамматическая ошибка, состоящая в смешении числа вообще с простой совокупностью данной тройки, сделала всю философию числа до Фреге переплетением абсурда в самом строгом смысле слова. Из работ Фреге следует, что арифметика и чистая математика в общем есть не что иное, как продолжение дедуктивной логики. Это опровергает теорию Канта о том, что арифметические суждения являются «синтетическими» и заключают в себе ссылку на время. Дальнейшее выведение чистой математики из логики было детально осуществлено Уайтхедом и мной в «Principia Mathematica».

Постепенно становилось ясным, что большую часть философии можно свести к так называемому «синтаксису», хотя это слово надо здесь использовать в более широком смысле, чем к этому привыкли до сих пор. Некоторые ученые, в особенности Карнап, выдвинули теорию, что все философские проблемы в действительности являются синтаксическими, и если избежать ошибок в синтаксисе, то любая философская проблема будет или решена средствами синтаксиса, или будет показана ее неразрешимость. Я думаю, и Карнап теперь согласится, что это преувеличение, но нет сомнения, что пригодность философского синтаксиса для решения традиционных проблем очень велика.

Я проиллюстрирую эту пригодность кратким объяснением того, что называют теорией дескрипций. Под «дескрипцией» я подразумеваю такую фразу, как, например, «теперешний президент Соединенных Штатов», где обозначается какая‑ то личность или вещь, но не именем, а некоторым свойством, принадлежащим, как предполагают или как известно, исключительно этой личности или вещи. Такие фразы причиняли раньше много неприятностей. Предположим, я говорю: «Золотая гора не существует», – и предположим, вы спрашиваете: «Что именно не существует?» Казалось бы, что если я отвечу: «Золотая гора», – то тем самым я припишу ей какой‑ то вид существования. Очевидно, что если я скажу: «Круглого квадрата не существует», – это будет не тем же, а другим высказыванием. Здесь, по‑ видимому, подразумевается, что Золотая гора –)то одно, а круглый квадрат – другое, хотя и то и другое не существует. Назначение теории описаний – преодолеть эти, а также и другие трудности.

Согласно этой теории, если утверждение, содержащее фразу в форме «то‑ то и то‑ то», анализируется правильно, то фраза «то‑ то и то‑ то» исчезает. Например, возьмем утверждение «Скотт был автором „Веверлея”». Теория интерпретирует это утверждение следующим образом:

«Один и только один человек написал „Веверлея”, и этим человеком был Скотт». Или более полно:

«Имеется один объект с, такой, что утверждение «х написал „Веверлея”» истинно, если х есть с, и ложно в других случаях. Более того, х есть Скотт».

Первая часть этого высказывания до слов «более того» определяется как обозначающая: «Автор „Веверлея” существует (или существовал, или будет существовать)». Таким образом, «Золотая гора не существует» означает: «Не имеется объекта с такого, что высказывание „ х – золотое и имеет форму горы” истинно только тогда, когда х есть с, но не иначе».

При таком определении не нужно ломать голову над тем, что мы подразумеваем, говоря: «Золотая гора не существует».

Существование, согласно этой теории, может утверждаться только относительно дескрипций. Мы можем сказать: «Автор „Веверлея” существует»; но сказать: «Скотт существует», – плохо грамматически или весьма плохо синтаксически. Все это объясняет два тысячелетия глупых разговоров о «существовании», начатых еще в «Теэтете» Платона.

Один из результатов этой деятельности в области философии, которую мы рассматриваем, – это свержение математики с величественного трона, который она занимала со времени Пифагора и Платона, и разрушение предубеждения против эмпиризма, которое из этого вытекало. И действительно, математическое знание не выводится из опыта путем индукции; основание, по которому мы верим, что 2 + 2 = 4, не в том, что мы так часто посредством наблюдения находим на опыте, что одна пара вместе с другой парой дает четверку. В этом смысле математическое знание все еще не эмпирическое. Но это и не априорное знание о мире. Это на самом деле просто словесное знание. «3» означает «2 + 1», а «4» означает «3 + 1». Отсюда следует (хотя доказательство и длинное), что «4» означает то же, что «2 + 2». Таким образом, математическое знание перестало быть таинственным. Оно имеет такую же природу, как и «великая истина», что в ярде 3 фута.

Физика, как и чистая математика, тоже дала материал для философии логического анализа. Особенно это относится к теории относительности и квантовой механике.

Для философа очень важна в теории относительности замена пространства и времени пространством‑ временем. Обыденный здравый смысл считает, что физический мир состоит из «вещей», которые сохраняются в течение некоторого периода времени и движутся в пространстве. Философия и физика развили понятие «вещь» в понятие «материальная субстанция» и считают, что материальная субстанция состоит из очень малых частиц, существующих вечно. Эйнштейн заменил частицы событиями; при этом каждое событие, по Эйнштейну, находится к каждому другому событию в некотором отношении, названном «интервалом», который различными способами может быть разложен на временной элемент и элемент пространственный. Выбор между этими различными способами произвольный, и не один из них теоретически не является более предпочтительным. Если даны два события А и В в различных областях, то может оказаться, что соответственно одному соглашению они будут одновременными, соответственно другому – А раньше, чем В, соответственно третьему – В раньше, чем А.

Из всего этого следует, что материалом (stuff) физики должны являться события, а не частицы. То, что раньше считали частицей, надо будет рассматривать как ряд событий. Ряд событий, заменяющий частицу, имеет важные физические свойства и поэтому должен быть нами рассмотрен. Но у данного ряда событий не больше субстанциальности, чем у любого другого ряда событий, который мы можем произвольно выбрать. Таким образом, «материя» является не частью конечного материала мира, но просто удобным способом связывания событий воедино.

Квантовая теория усиливает это заключение, но основное ее философское значение состоит в том, что она рассматривает физические явления как возможно прерывные. Она предполагает, что в атоме (интерпретированном в вышеописанном смысле) некоторое время имеет место определенное устойчивое состояние, а затем внезапно оно заменяется другим устойчивым состоянием, которое отличается от первого на конечную величину. Раньше всегда принимали, что движение непрерывно, но, как выяснилось, это был просто предрассудок. Философия на основе квантовой теории, однако, до сих пор развита недостаточно. Мне кажется, что она потребует еще более радикального отхода от традиционного учения о времени и пространстве, чем потребовала теория относительности.

В то время как физика делала материю менее материальной, психология делала дух менее духовным. В предыдущей главе мы сравнивали ассоциацию идей с условным рефлексом. Ясно, что последний, заменивший первую, гораздо более физиологичен (это единственный пример, я не желаю преувеличивать область применимости условного рефлекса). Таким образом, с двух противоположных концов физики и психологи приближаются друг к другу, что делает более возможным концепцию «нейтрального монизма», предложенную У. Джеймсом, критиковавшим понятие «сознание». Различие между духом и материей пришло в философию из религии, хотя долгое время казалось, что оно достаточно обосновано. Я думаю, что и дух и материя – это просто удобные способы группирования событий. Я должен допустить, что одни единичные события принадлежат только к материальной группе, другие – к обеим группам и поэтому являются одновременно и духовными и материальными. Такая концепция значительно проясняет нашу картину структуры мира.

Современная физика и физиология проливают новый свет на очень старую проблему восприятия. Если имеется что‑ то, что может быть названо «восприятием», это должно быть в некоторой степени воздействие воспринимаемого объекта, и оно должно более или менее походить на объект, чтобы служить источником знания о нем. Первое условие может быть выполнено только в том случае, если имеются причинные цепи, в большей или меньшей степени не зависящие от всего остального мира. Согласно физике, именно это и имеет место. Световые волны идут от Солнца к Земле, при этом они подчиняются своим собственным законам. Однако это верно лишь приблизительно. Эйнштейн показал, что на световые волны действует сила тяготения. Достигнув нашей атмосферы, они претерпевают преломление и одни рассеиваются больше, чем другие. Когда они приходят в соприкосновение с человеческим глазом, то имеют место определенные явления, не существующие больше нигде, которые приводят к тому, что мы называем «видением солнца». Но хотя солнце, воспринимаемое нами зрительно, сильно отличается от солнца астрономов, оно все же является источником знания о последнем, потому что «видение солнца» отличается от «видения луны» таким образом, что это отличие причинно связано с различием между солнцем и луной у астрономов. Однако то, что мы можем узнать о физическом объекте таким путем, есть только некоторые абстрактные свойства структуры. Мы можем узнать, что солнце в некотором смысле круглое, хотя и не строго в том смысле, в котором то, что мы видим, является круглым. Но у нас нет оснований полагать, что оно яркое или теплое, так как физики могут дать объяснение, почему оно кажется ярким или теплым, и не предполагая, что оно на самом деле таково. Поэтому наши знания о физическом мире – это только абстрактные и математические знания.

Современный аналитический эмпиризм, представление о котором я хочу дать в этой главе, отличается от аналитического эмпиризма Локка, Беркли и Юма тем, что он включает в себя математику и развивает мощную логическую технику. Поэтому он способен достигнуть определенных ответов на некоторые вопросы, имеющие характер науки, а не философии. По сравнению с философами, которые создают системы, логический эмпиризм имеет то преимущество, что он в состоянии биться над каждой из своих проблем в отдельности, вместо того чтобы изобретать одним махом общую теорию всей вселенной. Его методы в этом отношении сходны с методами науки. Я не сомневаюсь, что, насколько философское познание возможно, его надо будет искать именно такими методами. Я не сомневаюсь также, что с помощью этих методов многие очень старые проблемы могут быть полностью разрешены.

Однако остается широкое поле, по традиции включаемое в философию, где научные методы неприменимы. Эта область содержит конечные проблемы ценности; например, с помощью одной лишь науки нельзя доказать, что наслаждаться, причиняя другим страдание, плохо. Все, что может быть познано, может быть познано с помощью науки, но вещи, которые законно являются делом чувства, лежат вне ее сферы.

Философия в течение всей своей истории состояла из двух частей, не гармонировавших между собой. С одной стороны – теория о природе мира, с другой стороны – этические и политические учения о том, как лучше жить. Неспособность достаточно четко разделять эти две стороны была источником большой путаницы в мыслях. Философы, от Платона и до У. Джеймса, допускали, чтобы на их мнения о строении вселенной влияло желание поучать: зная (как они полагали), какие убеждения сделают людей добродетельными, они изобрели аргументы, часто очень софистические, чтобы доказать истинность этих убеждений. Что касается меня, то я осуждаю такую предубежденность как по моральным, так и по интеллектуальным соображениям. С точки зрения морали, философ, использующий свои профессиональные способности для чего‑ либо, кроме беспристрастных поисков истины, совершает предательство; и если он принимает еще до исследования, что некоторые убеждения – не важно, истинные они или ложные, – способствуют хорошему поведению, он так ограничивает сферу философских рассуждений, что философия делается тривиальной; истинный философ готов исследовать все предположения. Когда, сознательно или несознательно, на поиски истины накладываются какие‑ либо ограничения, философия парализуется страхом, и подготавливается почва для правительственной цензуры, карающей тех, кто высказывает «опасные мысли»; фактически философ уже наложил такую цензуру на свои собственные исследования.

В интеллектуальном отношении влияние ошибочных моральных соображений на философию состояло в том, что они в огромной степени задерживали прогресс. Лично я не считаю, что философия может доказать или опровергнуть истинность религиозных догм, но, уже начиная с Платона, большинство философов считало своим долгом изобретать «доказательства» бессмертия и бытия Бога. Они находили ошибки в доказательствах своих предшественников: св. Фома опровергал доказательства св. Ансельма, Кант – Декарта, но они сами при этом совершали новые, собственные ошибки, чтобы заставить свои доказательства казаться правильными, они должны были фальсифицировать логику, наводнять математику мистикой и уверять, что глубоко сидящие предрассудки были ниспосланными небом прозрениями.

Все это отвергают философы, сделавшие основным делом философии логический анализ. Они откровенно признают, что человеческий интеллект неспособен дать окончательные ответы на многие очень важные для человечества вопросы, но они отказываются верить в существование некоторого «высшего» способа познания, с помощью которого мы можем открывать истины, скрытые от науки и разума. За этот отказ они были вознаграждены, открыв, что на многие вопросы, ранее скрытые в тумане метафизики, можно дать точный ответ и что существуют объективные методы, в которых нет ничего от темперамента философа, кроме стремления понять. Возьмем такие вопросы, как: Что такое число? Что такое время и пространство? Что такое дух? Что такое материя? Я не говорю, что мы можем здесь сейчас дать окончательный ответ на все эти очень старые вопросы, но я утверждаю, что открыты методы, с помощью которых мы можем (как в науке) последовательно приближаться к истине, причем каждая новая стадия возникает в результате усовершенствования, а не отвергания предыдущей.

В сумбуре противоречащих друг другу фанатизмов одной из немногих объединяющих сил является научная правдивость, под которой я подразумеваю привычку основывать наши убеждения на наблюдениях и выводах столь «неличных» и настолько лишенных местных пристрастий и склонностей темперамента, насколько это возможно для человеческого существа. Именно в том, что настояли на внесении этих прекрасных черт в философию, и в том, что изобрели мощный метод, с помощью которого можно сделать философию плодотворной, и заключается основная заслуга философской школы, к которой я принадлежу. Привычка к тщательной правдивости, приобретенная в практике этого философского метода, может быть распространена на всю сферу человеческой деятельности. Она приведет, где бы она ни существовала, к уменьшению фанатизма, к увеличению способности к сочувствию и взаимному пониманию. Отказываясь от части своих догматических притязаний, философия не перестает предлагать и вдохновлять на тот или иной образ жизни.

 

[1]Ayer A. J. Russell. Fontana/Collins, 1972.

 

[2]The autobiography of Bertrand Russell. Vol. 2, pp. 223–224. London, George Allen and Unwin Ltd, 1971.

 

[3]Этот взгляд был известен в более ранние времена: он высказывается, например, в «Антигоне» Софокла. Но до стоиков мало кто придерживался такого взгляда.

 

[4]Вот почему в современной России не считают, что нам следует повиноваться в первую очередь диалектическому материализму, а не Сталину.

 

[5]Арифметика и кое‑ что из геометрии были уже у египтян и вавилонян, но по преимуществу в форме чисто эмпирических правил. Дедуктивное умозаключение из общих посылок – греческое нововведение.

 

[6]Диана – латинский эквивалент Артемиды. Именно последняя упоминается в греческом Новом завете там, где в нашем переводе речь идет о Диане.

 

[7]Она имела двойника мужского пола, или супруга, – «Повелителя животных», но он менее значителен. Гораздо позднее Артемида отождествляется с Великой Матерью Малой Азии.

 

[8]См.: Martin P. Nilsson. The Minoan‑ Mycenaean Religion and its Survival in Greek Religion, p. 11 и далее.

 

[9]См.: Р. N. Ure. The Origin of Tyranny.

 

[10]Например, «гимель» – третья буква еврейского алфавита – означает «верблюд», и ее знак является условным изображением верблюда.

 

[11]К. J. Beloch. Griechische Geschichte. Кар. XII.

 

[12]М. Roslovtsev. History of the Ancient World. Vol. I, p. 399.

 

[13]Five Stages of Greek Religion, p. 67.

 

[14]H. J. Rose. Primitive Culture in Greece. 1925, p. 193.

 

[15]Время деятельности Зороастра является, однако, весьма предположительным. Некоторые относят его к 1000 году до н.э. См.: Cambridge Ancient History. Vol. IV, p. 207.

 

[16]Цит. по: Фрагменты ранних греческих философов. Ч. 1. М., 1989, с. 172.

 

[17]В результате поражения, которое Афины потерпели от Спарты, персы возвратили назад все побережье Малой Азии, их права на которое были признаны Анталкидовым миром (387–386 годы до н.э.). Приблизительно пятьюдесятью годами позднее оно было включено в империю Александра Македонского.

 

[18]Н. J. Rose. Primitive Culture in Greece, p. 65 и далее.

 

[19]J. E. Harrison. Prolegomena to the Study of Greek Religion, p. 651.

 

[20]Я имею в виду духовное, а не алкогольное опьянение.

 

[21]К. J. Beloch. Griechische Geschichte. Bd. I, kap. I, s. 434.

 

[22]С другой стороны, книги Корнфорда о различных диалогах Платона представляются мне в целом восхитительными.

 

[23]М. Rostovtsev. History of the Ancient World. Vol. I, p. 204.

 

[24]Дж. Барнет (J. Burnet. Early Greek Philosophy, p. 51) ставит это последнее высказывание под вопрос.

 

[25]Возможный год выхода в свет первого греческого философского произведения – сочинения Анаксимандра «О природе». – Прим. ред.

 

[26]Греческим городам в Сицилии угрожали карфагеняне, но в Италии эта опасность не ощущалась как непосредственная угроза.

 

[27]Аристотель говорит о нем, что он «сперва занимался науками и числами, впоследствии же, подражая Ферекиду, стал также чудотворцем».

 

[28]Эдди – основательница американской религиозной секты «Христианская наука»; главное положение этой секты состоит в том, что зло и болезни могут быть преодолены путем осознания их нереальности. – Прим. перев.

 

[29]Шут. Каково мнение Пифагора относительно дичи?

 

[30]Цит. по: J. Burnet. Early Greek Philosophy, см. также: Фрагменты ранних греческих философов, с. 138–149.

 

[31]Фрагменты ранних греческих философов, с. 141.

 

[32]Фрагменты ранних греческих философов, с. 143.

 

[33]J. Burnet. Early Greek Philosophy, p. 108.

 

[34]Однако это доказательство не принадлежит самому Евклиду. См.: ГЛ. Heath. Greek Mathematics. Вышеприведенное доказательство, вероятно, было известно еще Платону.

 

[35]Джефферсоновское «священное и неотъемлемое» было заменено Франклином на «самоочевидное».

 

[36]Фрагменты ранних греческих философов, с. 141.

 

[37]Там же, с. 173.

 

[38]Там же, с. 170–171.

 

[39]Фрагменты ранних греческих философов, с. 173.

 

[40]Корнфорд (op. cit., p. 184) подчеркивает это, как мне кажется, правильно. Гераклита часто понимают ложно именно из‑ за включения его в число других ионийцев.

 

[41]Но ср.: «В одну и ту же реку мы входим и не входим, существуем и не существуем».

 

[42]Фрагменты ранних греческих философов, с. 290–291. Барнет замечает: «Смысл, как я думаю, таков: „Не может быть мысли соответствующей названию, если это название не есть название чего‑ либо реального”».

 

[43]Фрагменты ранних греческих философов, с. 390.

 

[44]Там же, с. 359.

 

[45]Платон. Сочинения. М., 1970, т. 2, с 359.

 

[46]Фрагменты ранних греческих философов, с. 408–409.

 

[47]Там же, с. 408.

 

[48]Фрагменты ранних греческих философов, с. 404.

 

[49]Там же, с. 406.

 

[50]Там же, с. 411.

 

[51]Не ясно, кто это «они»; можно лишь предположить, что это те, которые сохранили чистоту.

 

[52]Фрагменты ранних греческих философов, с. 412.

 

[53]Платон. Сочинения. Т. 2, с. 210.

 

[54]Сирил Бейли (Cyril Bailey. The Greek Atomists and Epicurus) определяет, что расцвет деятельности Левкиппа относится примерно к 430 году до н.э. или немного более раннему времени.

 

[55]J. Burnet. From Phales to Plato, p. 193.

 

[56]Th. Heath. Greek Mathematics. Vol. 1, p. 176.

 

[57]Аристотель. О возникновении и уничтожении // Сочинения. М., 1981, т. 3, с. 410. 326а.

 

[58]Это истолкование принято Барнетом, а также, по крайней мере применительно к Левкиппу, Бейли (op. cit., p. 83).

 

[59]См.: С. Bailey. Op. cit., p. 121 (о детерминизме Демокрита).

 

[60]О логических и математических основаниях теорий атомистов см. G. Milhaud. Les Philosophes Georaetres de la Grece. Ch. IV.

 

[61]Аристотель. О возникновении и уничтожении, с. 408, 325а.

 

[62]Напротив, С. Бейли (op. cit., p. 75) утверждает, что у Левкиппа имелся «весьма тонкий» ответ. Он заключался, по существу, в признании существования чего‑ то [пустоты], что не было телесным. Аналогично этому Барнет говорит: «Любопытно, что атомисты, которых обычно считают великими материалистами древности, были фактически первыми, кто отчетливо сказал, что вещь может быть реальной, не будучи телом».

 

[63]О том, как это происходит по предположению атомистов, см. С. Bailey. Op. cit., p. 138 и далее.

 

[64]«Бедность в демократии настолько же предпочтительнее так называемого благополучия граждан при царях, насколько свобода лучше рабства», – говорит Демокрит.

 

[65]Она окончилась в 404 году до н.э. полным поражением Афин.

 

[66]См.: J. В. Bury. History of Greece. Vol. 1, p. 444.

 

[67]Платон. Софист // Сочинения. Т. 2, с. 399, 286c‑ d.

 

[68]Цит. по: Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1979, с. 375.

 

[69]Е. Zeller. Grundriss der Geschichte der griechischer Philosophie. 1883, s. 1299.

 

[70]J. Burnet. Greek Philosophy, from Phales to Plato London, 1914, p. 149.

 

[71]Ксенофонт Афинский. Сократические сочинения. Academia. M., 1935, с. 33.

 

[72]Ксенофонт Афинский. Сократические сочинения, с. 93–94.

 

[73]Платон. Апология Сократа // Сочинения. М., 1968, т. 1, с. 85.

 

[74]J. Burnet. Greek Philosophy, from Phales to Plato, p. 180.

 

[75]Платон. Апология Сократа, с. 83.

 

[76]Там же, с. 84.

 

[77]В комедии Аристофана «Облака» Сократ изображен отрицающим существование Зевса.

 

[78]Платон. Апология Сократа, с. 83.

 

[79]Там же, с. 84.

 

[80]Платон. Апология Сократа, с. 88

 

[81]Там же, с. 88.

 

[82]Там же, с. 89.

 

[83]Там же, с. 90.

 

[84]Там же, с. 91.

 

[85]Там же, с. 91.

 

[86]Платон Апология Сократа, с. 94.

 

[87]Там же, с. 97.

 

[88]Там же, с. 98–99.

 

[89]Платон. Апология Сократа, с. 99.

 

[90]Там же, с. 100.

 

[91]Там же, с. 100–101.

 

[92]Платон. Апология Сократа, с. 109–110.

 

[93]Там же, с. 110.

 

[94]Там же, с. 111.

 

[95]Платон. Апология Сократа, с. 112.

 

[96]Платон. Пир // Сочинения. Т. 2, с. 153.

 

[97]Там же, с. 100.

 

[98]Там же.

 

[99]Ксенофонт Афинский. Сократические сочинения, с. 222.

 

[100]Платон. Пир, с. 152–153.

 

[101]Не говоря уже о д‑ ре Томасе Арнольде и об английских закрытых средних школах для мальчиков.

 

[102]J. В. Bury. History of Greece. Vol. I, p. 138. По‑ видимому, спартанцы‑ мужчины ели почти в шесть раз больше, чем их жены.

 

[103]Плутарх. Избранные жизнеописания, М., 1987, т. 1. c. 106.

 

[104]Говоря о «демократических» элементах в государственном устройстве Спарты, следует, конечно, помнить, что гражданами в целом был правящий класс, свирепо угнетавший илотов и не предоставлявший власти периэкам.

 

[105]J. В. Bury. Op. cit., p. 141.

 

[106]Аристотель. Политика // Сочинения. М., 1983, т. 4, с. 428–430.

 

[107]Там же, с. 429–430.

 

[108]Плутарх. Избранные жизнеописания, с. 95.

 

[109]Там же.

 

[110]Там же, с. 99.

 

[111]Плутарх. Избранные жизнеописания, с. 100.

 

[112]Там же.

 

[113]Там же, с. 105.

 

[114]Там же, с. 106.

 

[115]Плутарх. Избранные жизнеописания, с. 108–109.

 

[116]Там же, с. 116.

 

[117]Плутарх. Избранные жизнеописания, с. 116.

 

[118]Там же, с. 117.

 

[119]Там же, с. 121.

 

[120]Платон. Сочинения // Государство. М., 1971, т. 3, ч. I, с. 180.

 

[121]«Все эти женщины должны быть общими всем этим мужчинам, ни одна не должна жить частно ни с одним».

 

[122]См.: Н. Lea. A History of Sacerdotal Celibacy.

 

[123]Название суда на английском языке включает слово «справедливость» – «court of justice». – Прим. перев.

 

[124]Платон. Государство, с. 275.

 

[125]Платон. Государство, с. 284.

 

[126]Платон. Государство, с. 288.

 

[127]Платон. Государство, с. 307.

 

[128]Платон. Государство, с. 316.

 

[129]Платон. Государство, с. 321.

 

[130]Там же, с. 317.

 

[131]Платон. Сочинения. Т. 2, с. 408.

 

[132]Там же, с. 409.

 

[133]Даже для многих христиан «Федон» стоит на втором месте после описания смерти Христа. «Ни в одной античной или современной трагедии, ни в поэзии, ни в истории (за одним исключением) нет ничего подобного последним часам Сократа в описании Платона». Это слова преподобного Бенджамина Джоуита.

 

[134]Платон. Критом // Сочинения. М., 1966, т. Г, с. 130.

 

[135]Там же.

 

[136]Платон. Федон // Сочинения. М., 1970, т. 2, с. 19.

 

[137]Там же.

 

[138]Там же, с. 20.

 

[139]Платон. Федон, с. 22.

 

[140]Там же.

 

[141]Платон. Федон, с. 25–29.

 

[142]Платон. Федон, с. 44.

 

[143]Там же, с. 48.

 

[144]Там же, с. 49.

 

[145]Платон. Федон, с. 73.

 

[146]Этот диалог содержит много неясного и вызвал споры среди комментаторов. В целом моя точка зрения совпадает главным образом с точкой зрения Корнфорда, изложенной в его блестящей книге «Plato's Cosmology». (Диалог «Тимей» цитируется по следующему изданию: Платон. Сочинения. М., 1971, т. 3, ч. 1. – Прим. ред.)

 

[147]Генри Вон, должно быть, читал этот отрывок, когда он писал поэму, начинающуюся словами: «Я видел Вечность той ночью».

 

[148]Корнфорд (см. его «Plato's Cosmology») указывает, что необходимость не должна смешиваться с современным понятием детерминистического царства закона. Вещи, которые происходят через «необходимость», – это те вещи, которые не появляются благодаря цели: они хаотичны и не подчинены законам.

 

[149]См.: Th. Heath. Greek Mathematics. Vol. 1, p. 159, 162, 294–296.

 

[150]Относительно примирения этих двух положений см.: F. М. Cornford. Plato's Cosmology, p. 219.

 

[151]Th. Heath. Greek Mathematics. Vol. 1, p. 161.

 

[152]Этот диалог цитируется по изданию: Платон. Сочинения. М., 1970, т. 2. – Прим. ред.

 

[153]По‑ видимому, этот отрывок вызвал у Ф. Шиллера восхищение Протагором.

 

[154]По всей вероятности, ни Платон, ни энергичные эфесские юноши не заметили, что, согласно крайней теории Гераклита, перемещение невозможно. Движение требует, чтобы данная вещь А была то здесь, то там. Она должна оставаться той же самой вещью в то время, когда она движется. Согласно теории, которую излагает Платон, имеется изменение качества и изменение места, но не изменение субстанции. В этом отношении современная квантовая физика идет дальше самых крайних учеников Гераклита в эпоху Платона. Платон считал бы это роковым для науки, что, однако, не оказалось таковым.

 

[155]По этому вопросу см. последнюю главу настоящей работы.

 

[156]A. W. Benn. The Greek Philosophers. Vol. 1, p. 285.

 

[157]Аристотель. Большая этика // Сочинения. М., 1983, т. 4, с. 262–263.

 

[158]Аристотель. Об истолковании // Сочинения. М., 1978, т. 2, с. 97.

 

[159]Е. Zeller. Aristotle. Vol. I, p. 204.

 

[160]Аристотель. Метафизика // Сочинения. М., 1975, т. 1, с. 310.

 

[161]В цитируемом здесь русском переводе Аристотеля (Соч. М., 1975, т. 1) употребляется слово сущность, а в английском издании книги Рассела при переводе текстов Аристотеля использовано слово субстанция. С точки зрения редактора, последнее более правильно в свете общей направленности философии Рассела. – Прим. ред.

 

[162]Аристотель. О душе // Сочинения. М., 1975, т. 1.

 

[163]Аристотель. Никомахова этика // Сочинения. М., 1983, т. 4.

 

[164]Аристотель. Никомахова этика, с. 236–237.

 

[165]Употребляемое Аристотелем греческое слово буквально означает «великодушный» (в цитируемом ниже русском переводе Аристотеля употребляется слово «величавый». – Прим. ред.) и обычно переводится именно так, но в оксфордском переводе оно передается как «гордый». Ни то, ни другое слово в их современном употреблении не выражает вполне значения, придававшегося Аристотелем, но я предпочитаю «великодушный» и потому заменил им слово «гордый» в вышеприведенной цитате из оксфордского перевода.

 

[166]Верно, что и Аристотель говорит это (1105а), но он подразумевает не столь далеко идущие последствия, как христианство.

 

[167]Аристотель. Политика // Сочинения. М., 1983, т. 4, с. 460, 462.

 

[168]Ср. речь Нудля в книге Сиднея Смита: «Если бы это предложение было здравым, разве саксы прошли бы мимо него? Разве датчане пренебрегли бы им? Разве оно ускользнуло бы от мудрости норманнов?» (цитирую по памяти).

 

[169]Это было написано в мае 1941 года.

 

[170]Th. Heath. Greek Mathematics. Vol. I, p. 145.

 

[171]Аристотель. О небе // Сочинения. М., 1981, т. 3.

 

[172]Книга «Aristarchus of Samos, the Ancient Copernicus» by Sir Thomas Heath, Oxford, 1913. Последующее изложение основано на этой книге.

 

[173]Th. Heath. Greek Mathematics. Vol. II, p. 253.

 

[174]Посидоний был учителем Цицерона. Он жил во второй половине II века до н.э.

 

[175]Это исторически неверно.

 

[176]Возможно, что это не так, так как сыновья, верившие в это, воспитывались в Итоне.

 

[177]Цит. по: Е. Bevan. House of Seleucus. Vol. 1, p. 298n.

 

[178]Царе, а не астрономе.

 

[179]Annals. В. VI, ch. 42.

 

[180]См.: Cambridge Ancient History. Vol. VII, p. 194–195.

 

[181]W. W. Tarn. The Social Question in the Third Century // The Hellenistic Age. Cambridge, 1923. Этот очерк исключительно интересен и содержит много фактов, которые нелегко найти где‑ либо в другом месте.

 

[182]W. W. Tarn. The Social Question in the Third Century.

 

[183]Bevan. House of Seleucus. Vol. II, p. 45–46.

 

[184]Five Stages of Greek Religion, p. 177–178.

 

[185]Там же, р. 176.

 

[186]С. F. Angus. Cambridge Ancient History. Vol. VII, p. 231. Вышеприведенная цитата из Менандра взята из той же главы.

 

[187]Benn. Vol. II, р. 4, 5; Murray. Five Stages, p. 113–114.

 

[188]Murray. Five Stages, p. 117.

 

[189]Там же, р. 117.

 

[190]The Hellenistic Age. Cambridge, 1923, p. 88.

 

[191]Там же, р. 86.

 

[192]Цит. по: Edwyn Bevan. Stoics and Sceptics, p. 126.

 

[193]Cyril Bailey. The Greek Atomists and Epicurus. Oxford, 1928, p. 221. Мистер Бейли специализировался на Эпикуре, и его книга бесценна для изучающих данный вопрос.

 

[194]Стоики были очень несправедливы к Эпикуру. Эпиктет, например, обращаясь к нему, говорил: «Вот жизнь, которую ты сам объявляешь стоящей: есть, пить, спариваться, испражняться и храпеть» [кн. II, гл. XX. Речи Эпик‑ тета (Discourses of Epictetus)].

 

[195]Gilbert Murray. Five Stages, p. 130.

 

[196]Там, где это возможно, я воспользовался переводами Оутса (The Stoic and Epicurean Philosophers, by W. J. Oates, p. 47).

 

[197][Для Эпикура] «отсутствие страдания само по себе есть наслаждение, – в его полном анализе это, без сомнения, вернейшее наслаждение» (Bailey. Op. cit., p. 249).

 

[198]По поводу дружбы и очаровательной непоследовательности Эпикура см. Bailey. Op. cit., p. 517–520.

 

[199]Аналогичный взгляд пропагандируется в наши дни Эддингтоном в его интерпретации принципа индетерминизма.

 

[200]Лукреций приводит жертвоприношение Ифигении как пример зла, причиняемого религией (кн. I, с. 85–100).

 

[