Зимовец А.А. 18 страница

 

Броню, может, и не пробьет. Порвет просто. Сомнет. В гармошку. В лепешку. И стальные листы, и все, что за ними. Ну, нет того запаса прочности в сварных швах бронелистов, чтоб выдержать удар каменной кувалды. Не устоит легкобронированная цель перед пятнадцатитонным средневековым орудием. Не должна.

 

Бурцев не знал наверняка, но очень на это надеялся.

 

Он огладил шершавый металл бомбарды. Жесткий, холодный, ребристый корсет. Доспех. Совсем не похожий на теплое, мягкое податливое женское тело. «Бешеная Грета» – дамочка особая. Железная леди из тех, что не признают телячьих нежностей. Путь к ее сердцу найдет лишь мужчина с огоньком.

 

С огоньком…

 

Бурцев глянул на запальную пороховую дорожку, что извилистой змейкой тянулась от затравочного отверстия. Измельченный почти в труху порошок только ждал искры. Гигантская бомбарда – кованая, толстостенная, толстокожая, многотонная спящая красавица – тоже ждала. Когда ее пробудит страстный поцелуй пламенного язычка. Или это будет не поцелуй? Или огонь в затравочное отверстие сродни сокровенному акту между мужчиной и женщиной, а то, что после, – великий оргазм?

 

Бурцев хмыкнул. Старину Фрейда бы, блин, сюда!

 

Зажигалка в руке аж чесала ладонь.

 

Ну что, красотка Грета, говорят, ты в своем неистовстве рушишь крепости. А как насчет немецкой брони?

 

Проверим?

 

Жаль, что так далеко вперед выдвинулись авангардные «Цундаппы». Кабы ехали поближе к бронетранспортеру, можно было б одним ядром, да всех скопом. Но так хорошо не бывает. А коли бывает – то очень редко.

 

Передних мотоциклистов Бурцев пропустил. Пусть себе едут. Пока… Дальше баррикады не уедут. Нужно сосредоточиться на главных силах противника.

 

«Цундаппы» повернули, вырулили из сектора обстрела.

 

Теперь из «Греты» их не достать.

 

Зато прямо на «Грету» надвигалась полугусеничная бронемашина фрицев. Надвигалась, надвигалась…

 

Каково сейчас наблюдать за ней арбалетчикам, затаившимся по обе стороны тракта. Когда стрела на тетиве и рука – на спуске… А сигнала – нет. Бурцев выжидал. Чтоб наверняка. Ведь на любой войне чем ближе – тем вернее.

 

Метров четыреста пятьдесят уже до броневичка.

 

Дорога – прямая. Наводка – прямая. Бомбарда, швыряющая полутонные ядра за километр, уже способна поразить цель. Но бить-то придется не по замковой стене. Бить придется по мишени поменьше. И движущейся к тому же. Так что пусть уж БТР подъезжает еще ближе.

 

Машина вильнула, чуть съехала с середины тракта, с линии выстрела. И снова – под ствол.

 

Четыреста двадцать метров… Четыреста…

 

Да, четыреста. Без малого. Глазомер-то наметан. На стрельбищах в десантуре и в ОМОНе.

 

Триста пятьдесят метров. Ждем…

 

– Воевода, слышь, воевода, – хриплым шепотом позвал Гаврила Алексич. – Ты чего воевода?

 

Нервничает, ох, нервничает новгородский богатырь. А кто сейчас не нервничает? Бурцев – так больше всех.

 

– Тихо, – только и ответил он.

 

Стараясь, чтоб голос не дрожал.

 

– Василий-Вацлав, нас уже могут заметить, – это уже задергался Хабибулла, – сверху-то с большой шайтановой повозки виднее, чем с маленькой.

 

– Заметят – вдарим.

 

А пока – ждем.

 

Двести пятьдесят метров.

 

Ждем…

 

Двести.

 

Сто пятьдесят.

 

Сто.

 

Сто метров – более чем достаточно. С учетом габаритов пушки и снаряда – это практически в упор. Захочешь – не промажешь.

 

Мотоциклисты по-прежнему ничего не замечали. А вот пулеметчик в бронетранспортере встревожился, направил «MG-42» на замаскированную бомбарду.

 

Всматривается фриц в колышущуюся стену зелени перед собой…

 

Неужто заподозрил неладное? Увидел что? Нутром почуял?

 

Что ж, пора. Все равно больше ждать нет смысла. Лучшего момента уже не будет: БТР – прямо перед стволом «Бешеной Греты».

 

Бурцев щелкнул зажигалкой.

 

Раз. Другой…

 

Мать твою наперекосяк!

 

Третий…

 

Ну не сейчас! Только не сейчас!

 

Бестолковый щелк, щелк…

 

Искра. Искра.

 

Огонек!

 

Наконец!

 

В руке пыхнул маленький яркий язычок. Перескочил на порох. Пламя шустро побежало по черной рассыпчатой дорожке.

 

Бурцев покатился в окоп – к Гавриле и Хабибулле. Скомандовал шепотом:

 

– Лежать. Заткнуть уши.

 

И показал пример.

 

На тракте застрекотал пулемет.

 

Глава 59

 

Из немецкого бронетранспортера били не по замаскированной бомбарде, не по тягачу с ядрами и не по прицепу. Зоркий фриц целил туда, где уловил подозрительное движение. Где вдруг шевельнулась листва. И пока искристый огонек бежал к затравочному отверстию, пули свистели над окопом.

 

Пулеметчик, правда, успел выпустить не очень длинную очередь.

 

Бурцев прикрыл ладонями уши. Подумал: «Только бы „Греточку” не разорвало от избытка пламенных чувств!»

 

А грохот был такой, будто разорвало. И бомбарду разорвало. И саму землю раскололо.

 

Содрогнулся весь окоп. Весь лес содрогнулся.

 

Бух-бух-бух! – беззвучно билось сердце.

 

– Мля! Мля! Мля! – беззвучно шептали губы.

 

Сыпались земляные комья. Падали ветки, щепка, труха и дерн.

 

Секунду, а то и целых две лежали в окопе оглушенные, контуженные люди. И Бурцев не видел, не мог видеть, как все было на самом деле.

 

Как разлетелся зеленый холм маскировки. Как лопнули тросы, удерживавшие орудие, и чудовищной отдачей отбросило прицеп-упор, стоявший позади бомбарды. Как смяло и опрокинуло тягач, а тяжелые каменные ядра покатились из кузова в разные стороны, ломая кусты и молоденькие деревца.

 

Как «Бешеная Грета», дернувшись всем телом, выплюнула отесанную глыбу – вместе с густыми черными клубами, снопом искр, догорающим порохом, расколотым пыжом и тлеющей мешковиной.

 

Как, словно в жутком кегельбане, этот дымный шар разметал зеленую стену, стряхнул листья с гибких ветвей, понесся, не касаясь земли, по тракту.

 

И как падали, как разлетались люди-кегли.

 

Первыми на пути ядра оказались мотоциклисты.

 

Смело. Размазало. Смешало хрупкую человеческую плоть и тонкий металл. Солдат и «Цундаппы».

 

Потом – двое всадников: орденский брат с арбалетчиком. Обоих снесло, словно ураганом. Вместе с лошадьми. Отшвырнуло прочь, к обочине. Смяв, расплющив доспехи и то, что под ними.

 

И лишь затем сокрушительный удар обрушился на бронетранспортер.

 

Массивное ядро долбануло промеж фар. И по капоту. И по кабине. Броня промялась, вдавилась… Движок – разворотило. Кабину – сплющило. Распахнулись сорванные под чудовищным давлением люки. Разошлись сварные швы бронелистов.

 

Брызнувшие во все стороны куски колотого камня – большие, маленькие и совсем уж мелкая сыпь – разили подобно осколкам взорвавшейся бомбы.

 

Осколки снесли защитные стальные щитки впереди, и деревянные щиты вдоль бортов, и пулемет, и торчавшую за ним голову пулеметчика. И всех, кто сидел в кузове. Или почти всех.

 

Осколки достали, накрыли и изодрали в клочья экипаж арьергардного «Цундаппа» вместе с мотоциклом. Осколки разбросали, размазали по обочинам почти весь конный отряд сопровождения. И тевтонских рыцарей, и оруженосцев, и стрелков. Каменные осколки срезали, срубили, свалили, словно сухой тростник, несколько молодых деревьев…

 

Восьмитонный бронетранспортер от удара полутонного ядра сначала клюнул носом землю, потом – подпрыгнул как мячик, дернулся назад, задрал развороченный передок, едва не встал на попа.

 

И – тяжело рухнул на бок. Давя людей и коней.

 

Уцелевшие лошади шарахнулись прочь, сбрасывая всадников. Уцелевшие люди орали и бежали тоже. К обочине, к лесу. А из спасительного леса – с двух сторон – стрелы. Навстречу. Короткие, меткие, безжалостные. Из засады били арбалетчики.

 

Когда Бурцев поднял, наконец, голову, его взору предстала жутковатая картина. Опрокинутый бронетранспортер со смятым в гармошку передком и расколотой кабиной. Оба колеса – сорваны с передней оси. Крылья растопырены – широко, как ноги пьяной шлюхи. Правая гусеница слетела с опорных катков.

 

Вокруг – разбросанные, раздавленные, разорванные тела и конские туши. Искореженные доспехи. Проломленные шлемы. Расщепленные щиты. Крики и стоны раненых. И оседающая пыль.

 

Вот оно, бешенство бомбарды по имени Грета!

 

Впрочем, на тракте кричали не только раненые.

 

Несколько эсэсовцев и тевтонов – живых-здоровых – принимали бой. И сдаваться немцы явно не собирались.

 

Возле разбитой бронемашины началось копошение. Поднялись щиты, заслоняя людей от стрел, сыпавшихся из леса. Яростно застрекотали «шмайсеры», полетели с тракта тевтонские болты. Хорошим ориентиром для вражеских стрелков сейчас служил столб дыма, все еще поднимающийся из жерла пятиметрового орудия. И развороченные ядром заросли. Да и само массивное тело бомбарды, сбросившей с себя маскировку, теперь явственно проступало среди зелени.

 

Срезанные пулями ветки и сколотая кора сыпалась дождем. Взметались фонтанчики земли и рваного зеленого дерна. Часто-часто звенело о ребристые бока «Бешеной Греты». Звякало о перевернутый тягач и прицеп. Просвистели две или три стрелы.

 

– Факел! – потребовал Бурцев.

 

Хабибулла сунул ему в руку палку с тряпкой, от которой несло бензином.

 

Под пулями, прижимаясь к земле, Бурцев пополз к малым бомбардам, заряженным картечью, выстроенным в ряд, упрятанным под нарубленными ветками. На тракт направленным.

 

Щелчок зажигалки – и весело пляшет пламя на ткани, смоченной горючим.

 

Тычок горящего факела в запальные отверстия.

 

Одно, другое третье…

 

Ба-бум! Ба-бум! Ба-бум! … – отзывались, сотрясаясь, небольшие тевтонские пушчонки на тяжелых колодах.

 

Застучала картечь об искореженную броню БТРа и перевернутые мотоциклы. Разлетелись в щепу поднятые щиты. Упали тевтонские арбалетчики и рыцари. Затихли эсэсовские автоматчики.

 

Глава 60

 

В этот раз не спасся почти никто. А те, кто все же уцелел…

 

Один окровавленный эсэсовец – со «шмайсером» на животе, с гранатой-«колотушкой» в руках, один прихрамывающий рыцарь с обнаженным мечом и пяток кнехтов – приняли безрассудное, но единственно верное решение: уходя с открытого простреливаемого тракта, эта небольшая группка с отчаянными криками лезла вперед.

 

На артпозицию лезла врукопашную.

 

Через проход в зеленой стене, пробитый пушками. А там, где мешали пройти растопыренные, обожженные, безлистые ветви – преграду рубили. Мечами, секирами… Как мачете.

 

Немцы приближались быстро. И стрелы из-за обочины тракта их уже не доставали – мешали деревья.

 

Что ж, пришло время ближнего боя. Бурцев схватился за трофейный «Вальтер», Вальтером же и преподнесенный. Выпустил из теллевского подарка остаток обоймы по ломившимся сквозь заросли германцам. Успел свалить автоматчика с занесенной над головой гранатой.

 

Граната взорвалась, выкосив полгруппы тевтонов. Поранив, контузив остальных.

 

Оставшихся немцев атаковали Хабибулла со скорострельным китайским арбалетом и Гаврила Алексич с шестопером. И у оставшихся немцев, по большому счету, не было шансов. Ни единого. У этих – не было. Но в тылу засады, за поворотом лесной дороги, уже истошно и нервно лаяли два пулемета. То наяривали «MG-42» мотоциклистов авангарда. Пропущенных вперед мотоциклистов. Вот о ком забывать не следовало! Вот кто может еще изменить ход сражения.

 

Два «Цундаппа», наткнувшись на обозные телеги, что преграждали дорогу, крутились на месте и очередями лупили наугад – по повозкам, за которыми никого нет, по лесу, где никого не видать.

 

Пригнувшись, прячась за кустами и деревьями, слыша над головой сухой стук пуль о стволы, Бурцев бежал туда. Там, у баррикады на колесах, сейчас было по-настоящему жарко. А жмудинский отрядик – если вдруг высунется сдуру под огонь – поляжет весь, до единого.

 

И ведь высунулись! Люди в звериных шкурах лежали вдоль обочины. Безумцы! Тоже хотели врукопашную! С рогатинами! На пулеметы!

 

Но был, оставался еще последний козырь у лесной засады. Бурцев вкатился в кусты, где ждала своей очереди повозка войны. Двенадцатиствольный орган смерти. И все двенадцать стволов – заряжены. И рядом – факел, приготовленный загодя, пропитанный бензином. И в руке – опять немецкая зажигалка.

 

Он навалился на двухколесную платформу. Выкатил, раздвигая ветви. Чуть повернул – так, чтобы ближайший мотоцикл попал в пространство меж первым и последним стволом тотеноргела.

 

Сейчас!

 

Бурцев щелкнул зажигалкой. Запалил огонь.

 

Наверное, шевеление и пыхнувшее в густой зелени пламя все же заметили. Из «Цундаппа», на который смотрела многостволка, дали очередь. Пули расщепили защитную павезу, засвистели над головой, сбивая листья.

 

И Бурцев тоже…

 

Дал свою очередь.

 

Сыграл на органе смерти. От всей души сыграл.

 

Тотеноргел – не «Бешеная Грета». Здесь запальных отверстий – целая дюжина.

 

Бурцев с маху мазанул горящим факелом по всем. Посильнее придавливая плюющееся, брызгающееся, капающее пламя.

 

Пух-пух-пух-пух-пух-пух-пух-пух-пух-пух-пух-пух…

 

Тотеноргел сыграл двенадцать смертельных нот. Не так громко, как «Бешеная Грета», не так споро, как «MG-42». Но все же достаточно эффективно.

 

Жахнули все двенадцать стволов. Немного растянутым залпом. Но что-то попало.

 

Водителя повалило на руль, сидевшего сзади автоматчика свалило. Пулеметчика в коляске бросило на спинку сиденья. И…

 

Видимо, рука рулевого все же судорожно дернулась на ручке газа. В последний раз. И…

 

Взвыл, захлебываясь, мотор. Тяжелый мотоцикл, изрешеченный картечью, потерявший управление «Цундапп», прыгнул, вломился в телеги, перегораживавшие тракт. Опрокинул одну повозку, сдвинул другую. Полетел, кувыркаясь, сам. Завалился на бок. Замер искореженной грудой металла. Уже по ту сторону баррикады замер.

 

Колеса еще вертелись, двигатель еще кашлял. Разбросанный экипаж лежал неподвижно.

 

Зато брешь, проломленная трехколесным тараном, открывала путь к спасению.

 

Второй «Цундапп» заложил крутой вираж. Подпрыгнул на одном трупе, на втором. Понесся к спасительному пролому.

 

Немцы решили выходить из боя. Прорываться. Вырываться. Надеясь на пулемет и скорость. И ничего уже поделать нельзя! Бурцев с тоской глянул на дымящиеся стволы органа смерти. Одноразового тевтонского пулемета.

 

Ничего? Нельзя?

 

Краем глаза он увидел, как над кустами – у разбитой баррикады – поднялись двое. С луками. Бурангул и дядька Адам. Две стрелы мелькнуло в воздухе. Мотоциклист-водитель в круглых защитных очках пригнулся. Низко – к самому рулю. Пассажир, сидевший сзади, – не успел. Первая стрела вошла ему под кадык. Оперение второй затрепетало в груди пулеметчика.

 

Водитель поддал газу, пролетел мимо лучников. И вот в этот-то момент в узком проеме между раздвинутыми повозками – прямо на пути ревущего «Цундаппа» – встал…

 

Один жмудин был еще жив. Еще…

 

– Куда, Скирв! – не сдержался Бурцев.

 

Жмудинский вожак – последний из некогда большого рода – не слушал, не слышал. Скирв упер рогатину тупым концом в землю. Острие направил на приближающийся мотоцикл. Крепко вцепился в толстое древко. Заорал – страшно, громко. Так и стоял: орал и ждал. Загораживая своим массивным телом брешь в баррикаде.

 

Наверное, Скирв делал сейчас то, что привык делать на медвежьей охоте в своих жмудинских лесах. Когда идешь с рогатиной один на один против косолапого. Да только разгоняющийся мотоцикл – это не медведь. Тяжелый «Цундапп» на рогатину не поднять.

 

Эсэсовец за рулем тоже так считал. И смело бросил машину на одинокого человека в звериной шкуре. В последний момент подался чуть в сторону, чтобы не напороться на широкий заточенный наконечник. Сам – уклонился, но коляска с разгону все же налетела на острие.

 

Крепкое толстое древко с треском переломилось. Охотник кубарем покатился в сторону. Пробитая коляска подскочила. Резко – водитель не успел выровнять мотоцикл, не смог отвернуть от торчавшей слева тележной оглобли.

 

«Цундапп» слетел с тракта, с хрустом и звоном впечатался в дерево.

 

Переднее колесо выскочило из вилки. Эсэсовец вывалился с сиденья. И лежал без движения, неестественно вывернув шею.

 

В сторонке слабо постанывал сбитый жмудин.

 

На этом все кончилось.

 

…Раненых немцев – таких было немного и все – тяжелые – дружинники добили, не дожидаясь воеводы, – еще прежде, чем Бурцев покинул разбитую баррикаду. Добили быстро и деловито. Не утруждая себя лишними хлопотами. Не доставляя обреченным лишних мучений.

 

Шустро, в общем, ребята справились. Только никто одержанной победе не радовался. Тяжко она далась. От «цундапповских» пулеметов пал весь жмудинский отряд. Скирв харкал кровью – видимо, бедняге отбило все потроха. Многих задело шальной пулей или стрелой. По счастью, серьезных ранений не было, но Аделаиде и Ядвиге все же пришлось изрядно потрудиться, перевязывая кровоточащие раны.

 

Однако все ведь могло сложиться хуже. Могло… Гораздо… Только это сейчас и утешало.

 

Глава 61

 

Возле разбитого немецкого БТРа горячо спорили Бурангул с Вальтером. Татарин и швейцарец яростно жестикулировали, указывая то на длинные стрелы, выпущенные из лука, то на арбалетные болты. Между спорщиками стоял Дмитрий, знавший и татарский, и немецкий. Толмачом стоял – переводил. А может, и судьей тоже. Похоже, новгородцу и самому было интересно.

 

– Об чем спор? – поинтересовался Бурцев.

 

– Выясняют, что лучше – лук или самострел, – откликнулся Дмитрий.

 

– Там, где можно разместить десяток лучников, встанут от силы пять арбалетчиков, – доказывал Бурангул.

 

– Зато у арбалета тетиву не надо все время держать натянутой, – выдвигал свой аргумент Телль, – рука не устанет и в нужный момент не дрогнет.

 

– Лук в тренированной руке быстрее бьет. Даже самострел Сыма Цзяна ему уступает в скорости.

 

– Зато арбалет пустит стрелу дальше и сильнее.

 

– Ну, это еще как посмотреть. Ты не видел настоящего степного лука.

 

– И не желаю. Мне достаточно арбалета. Известно ли тебе, какие чудеса меткости показывал на состязаниях мой отец?

 

– А ты знаешь, как мой отец бил птиц влет, да на полном скаку?!

 

– Ну, хватит, хватит! – Бурцев решил вмешаться.

 

Этак дело и до дуэли дойдет. К барьеру, блин, выйдут татарин и швейцарец с луком и арбалетом. Или начнут, чего доброго, яблоки друг у дружки с голов сбивать. Расстояние увеличивая. До первого промаха.

 

– И луки, и арбалеты – вещь хорошая, коли умеешь с ними обращаться. Но сейчас вокруг оружие получше лежит. Так что давайте-ка не языком трепать, а собирать немецкие громометы. Вот сюда прямо все и складывайте, под этой… колдовской колесницей.

 

Бурцев обошел смятую легкобронированную «колесницу». Осмотрел раскуроченный каменной глыбой передок, заглянул в раздавленную кабину. Эх, не поедет больше машинка. А жаль! «Опель»-то их тоже свое отъездил. Таранная сшибка с конным рыцарем, копье в движке, спущенные колеса… м-да… И тягач «Фамо» выведен из строя чудовищной отдачей «Бешеной Греты». Помяло основательно вездеходик на артпозиции. Даже мотоцикла целого ни одного не осталось.

 

– Чего кручинишься, воевода? – подошел Гаврила.

 

– Да так, Алексич. Тачку нам пора менять.

 

– Тачку? – удивился новгородец. – Какую тачку?

 

– На повозки обозные с безлошадной колесницы пересаживаться придется.

 

– А дальше?

 

– Дальше – к Взгужевеже путь держать будем. Как с самого начала порешили.

 

– А там? Заклинания творить на развалинах?

 

– Боюсь, этого сделать нам теперь не дадут. За другим туда поедем. Воеводу немецких колдунов – магистра Томаса Зальцмана, о котором пленник сказывал, – живота лишить надо.

 

– Что ж, дело нужное, – одобрил новгородец.

 

Трофейного железа набралось немало. Но все за собой таскать смысла нет. Бурцев отобрал пяток «шмайсеров». Один – для себя, два – для Сыма Цзяна и Ядвиги, которые уже в достаточной мере освоили огнестрельное оружие, и два – про запас. Снял пулемет с коляски «Цундаппа». Нашел несколько ручных гранат. Набрал побольше снаряженных магазинов и пулеметных барабанных коробок. Ленты, ящик патронов.

 

Для перевозки трофеев выбрали большую и крепкую телегу, где стояли короба с…

 

– Кто-нибудь знает, что это такое? – спросил Бурцев, разглядывая странные шипастые железяки.

 

Колючки, блин, какие-то… Похоже на противотанковые ежи в миниатюре, только с заостренными концами. Может, что-то вроде метательных сюрикенов? Или картечь?

 

– Так известно что. – Дмитрий взял одного «ежика», покрутил перед глазами. – Чеснок это.

 

– Чеснок? – удивился Бурцев. – Для чего?

 

– Раскидаешь в траве – и вражеская конница уже не пройдет. Да и пехота ноги пропорет.

 

Ага, мины, значит, средневековые… Противопехотные и противоконные.

 

– А на кой этот чеснок во Взгужевежу везти? Подступы к крепости перекрыть?

 

– Похоже на то, – кивнул Дмитрий.

 

Похоже… Наверное, минных полей цайткоманде для надежной защиты важных объектов уже не достаточно.

 

– Ладно, скидывайте ящики, – распорядился Бурцев. – Освобождайте телегу. Хотя нет, погодите. Один короб оставьте.

 

Если придется уходить от погони – пригодится.

 

Такой «чесночок» – и всадников остановит, и протекторы пропорет.

 

По приказу Бурцева взяли еще три телеги с небольшими бомбардами. И – еще одну. С щитами-павезами. Щиты сбросили, а на повозку водрузили риболду-тотеноргел, снятую с легкой двухколесной платформы.

 

Уложили кое-какого припаса – так, для отвода глаз. Пару-тройку ядер на ствол, да бочонок пороха.

 

– У тебя есть план, Вацлав? – догадался Бурангул.

 

– Есть, – ответил Бурцев. – Поедем во Взгужевежу под видом тевтонского обоза. Скирв, ты как? С нами? Или…

 

Жмудин уже стоял на своих двоих. Бледный, без рогатины, придерживаясь за повозку, оглаживая отшибленный бок, но стоял.

 

– С вами, – прохрипел Скирв.

 

– А князь Витовт? Он ведь ждет от тебя донесений.

 

– Пусть еще обождет. А мне поквитаться с ворогом нужно. Род…

 

Жмудин запнулся, не договорил. Но и так ясно: после сегодняшней стычки от некогда большого рода остался один человек. Сам Скирв. И просто наблюдать за орденской дорогой, как прежде, он уже не мог. Бурцев кивнул. Что ж, толковый проводник им сейчас не помешает.

 

– Ты вроде говорил, что под Взгужевежей застава дорогу стережет?

 

– Говорил, – ответил Скирв. – Стережет.

 

– А подобраться к ней незаметно можно?

 

– Если заранее сойти с тракта – да. Лес ведь кругом. Мы вот подбирались. И обходили заставу.

 

– А захватить без шума, чтоб во Взгужевеже ничего не прознали?

 

Жмудин подумал, ответил:

 

– Это тоже возможно. Если навалиться на заставу скопом и внезапно, то немцы тревоги поднять не успеют.

 

– Что ж, значит, так и сделаем, – подытожил Бурцев.

 

– Все поедем? – поинтересовался Гаврила.

 

– До заставы – все. Дальше – нет.

 

Бурцев обвел взглядом соратников.

 

Бурангула, Хабибуллу, Сыма Цзяна и Вальтера Телля лучше оставить в прикрытии. С такими рожами в тевтонском обозе делать нечего. И от Скирва с отбитым нутром проку будет мало. И Аделаиду с Ядвигой совсем ни к чему тащить в самое логово врага. Особенно Аделаиду, которую в лицо знает сейчас каждый солдат цайткоманды.

 

По-хорошему бы и самому Бурцеву светиться у немцев нежелательно. Его тоже могут узнать – спасибо маэстро Джотто ди Бондоне.

 

Да, светиться крайне нежелательно. Но, с другой стороны, уж очень ответственное предстояло дело. Убрать магистра-бригаденфюрера… Такого целиком и полностью доверять другим нельзя.

 

Ну, а лицо… Что ж, одно лицо в обозе можно прикрыть. Однажды Бурцев въехал во Взгужевежу, надев глухой тевтонский шлем-топхельм. Сейчас, правда, полагаться на шлем не стоило. Взгужевежа нынче – важный объект цайткоманды. Шлем на въезде, скорее всего, заставят снять.

 

Значит… значит… Бурцев улыбнулся. Значит, нужно изготовить другую маску. Из тряпок, запятнанных кровью. Обмотаем рожу и будем изображать раненого. В голову. На общем фоне это вызвать подозрений не должно: половина дружины тоже вон – вся в повязках.

 

– Скажем, что на обоз напали, – объявил Бурцев. – И нам лишь одним удалось скрыться.

 

В неспокойное предвоенное время это могло сработать. Или не могло…

 

Глава 62

 

Ехали споро, меняя в упряжках лошадей, отдыхая на редких привалах лишь самую малость. Торопились…

 

Но и по сторонам поглядывать не забывали. Места за обочинами орденской магистрали переставали быть нехожеными да неезжеными. К главному тракту отовсюду сбегались-стягивались просеки, дорожки, тропинки. Не то добжиньцами, не то фашистами проложенные. Всюду виднелись следы. Людей и коней. Повозок и машин.

 

– Тут ухо держи востро, – предупредил Скирв. – Застава уж скоро.

 

Телеги с грузом загнали в лес. Спрятали надежно. Там же, в укромном месте, оставили и коней. Присматривать за обозом наказали Ядвиге и Аделаиде.

 

Дальше по тракту пустили только одну повозку – с железным чесноком. На месте возницы сидел Скирв. Жмудин сам вызвался отвлечь внимание противника.

 

– Из-за одного человека и одной повозки на заставе поднимать тревогу не станут, – сказал Скирв. – А вам сподручней будет, покуда немцы на меня пялятся. Главное, ползите тем вон овражком. Почти до самой заставы доберетесь. А дальше уж сами решайте. Мы-то, когда к Взгужевеже шли, близко не совались и заставу стороной обходили.

 

Пробирались вдоль тракта скрытно, по заросшему оврагу, по кущерям. Ползли с арбалетами и луками – ни одного ствола Бурцев не взял: захватить заставу следовало быстро, но без шума.

 

Бурцев двигался впереди. И правильно делал. Возле самой заставы чуть не наткнулись на мины. Безобидные проволочные усики, торчавшие из травы, не насторожили бы диверсантов пятнадцатого века, однако бывший десантник и омоновец заставил следовавшую за ним дружину осторожно обогнуть припрятанные «гостинцы».

 

Добрались благополучно. Заняли позицию, осмотрелись.

 

Любимого цайткомандой шлагбаума с щитами-павезами на этой заставе пока не было. Дорогу перегораживало бревно – длинное, толстое, тяжелое и сучковатое – в грубо сбитых козлах. Наспех брошенная по кустам и деревьям колючая проволока надежно оберегала фланги заставы от лесного зверя и визита чужаков. Но не от стрелы.

 

На огороженной территории – ни сторожки, ни караулки. Только брезентовая палатка и шалаш.

 

За шалашиком – дуб в три обхвата. С дуба свисало простое, но эффективное средство оповещения об опасности – медный гонг. При гонге дежурил часовой – кнехт с колотушкой.