Философия и человек

Философия. Моя цель — представить философию как неотъемлемую часть общественной и политической жизни; не оторванные от жизни спекуляции замечательных людей, но след­ствие и причину характера того общества, где процветает та или иная философская система.

Философия в том смысле, как я понимаю это слово, является чем-то средним между теологией и наукой. Подобно теологии, она требует размышлений о предметах, в отношении которых определенное знание было до сих пор недостижимым; но, по­добно науке, она взывает скорее к человеческому рассудку, чем к авторитету, будь то авторитет традиции или откровения. Я ска­зал бы, что все определенное знание относится к науке; все дог­мы о том, что выходит за пределы точного знания, относятся к теологии. Но между теологией и наукой есть нейтральная терри­тория, открытая для атак с обеих сторон. Эта нейтральная терри­тория и есть философия.

Философия, в отличие от науки, исходит из некоторой само­надеянности, связанной с представлением о том, что наши цели имеют существенное отношение к цели универсума и что в ко­нечном счете ход событий в целом должен быть таким, как мы желаем. Наука отвергла эту форму оптимизма, но склоняется к другой его форме, — утверждая, что мы можем силой нашего интеллекта сделать мир соответствующим значительной части наших желаний. Это — практический оптимизм, в противопо­ложность метафизическому. Я надеюсь, что будущим поколени­ям он не покажется столь же глупым, как оптимизм д-ра Панг-лоса.

Философия должна быть всеобъемлющей; она должна вы­двигать такие гипотезы об универсуме, которые наука еще не в состоянии подтвердить или опровергнуть. Но их всегда следует представлять как гипотезы, а не как непреложные истины напо­добие религиозных догм. (К сожалению, так делают слишком

часто.) Более того, хотя создание всеобъемлющих систем — это часть философской работы, я не думаю, что это самая важная ее часть. По моему мнению, наиболее важная часть этой работы состоит в критике и прояснении понятий, которые считаются фун­даментальными и принимаются некритически.

Ценность философии на самом деле во многом связана с са­мой ее неточностью. Человек, лишенный вкуса к философии, живет в плену предубеждений, подсказанных здравым смыслом, представлениями своего века или своей нации, взглядами, не про­веренными зрелым рассудком. Такому человеку мир кажется опре­деленным, конечным и ясным; обычные предметы не вызывают никаких вопросов, и неизвестные возможности с презрением от­вергаются. Как только мы начинаем философствовать, наоборот, даже самые обычные вещи приводят к вопросам, на которые мож­но дать лишь очень неполный ответ. <... >

Рассел Б. Словарь разума, материи, морали. М., 1996. С. 304-306.

Философия профессиональная. «Философия» означает «лю­бовь к мудрости», и философия в этом смысле — то, что люди должны освоить, чтобы новые силы, изобретенные технически­ми специалистами и переданные во владение обычным людям, не ввергли человечество в ужасную катастрофу. Но философия как часть общего образования — не то же самое, что профессио­нальная философия. Не только в философии, но во всех областях академической науки существует различие между тем, что обла­дает культурным значением, и тем, что составляет лишь про­фессиональный интерес.

Философия, функции философии. Кроме того, что филосо­фия пытается понять мир, она выполняет и другие функции. Она может расширять воображение созданием космического эпоса; она может предложить образ жизни не столь своевольный и слу­чайный, как образ жизни бездумного человека. О философе, ко­торый пытается решить какую-либо из этих задач, следует су­дить исходя из ценностных критериев, а не из критериев интел­лектуальной точности.

Помимо этических и ценностных вопросов (оставим их на время в стороне), есть ряд чисто теоретических вопросов, вызы­вающих неизменный и страстный интерес, на которые наука не может ответить, по крайней мере в настоящее время. Сохраняем­ся ли мы после смерти в том или ином смысле, и если да, —

сохраняемся ли мы на время или навсегда? Может ли разум гос­подствовать над материей, или материя полностью господствует над разумом, или, возможно, оба обладают некоторой ограни­ченной независимостью? Есть ли цель во вселенной, или вселен­ная движется слепой необходимостью? Или вселенная — всего лишь хаос и путаница, в которой то, что нам представляется ес­тественными законами, — не более чем фантазия, порожденная нашим стремлением к порядку? Если есть космический порядок, обладает ли жизнь в нем большим значением, чем это позволяет предположить астрономия, или наша склонность придавать жиз­ни особое значение — всего лишь результат ограниченности и преувеличенного самомнения? Я не знаю ответов на эти вопросы и не думаю, что кто-нибудь другой знает, но я думаю, что чело­веческая жизнь сделалась бы бедней, если бы эти вопросы были забыты или если бы при отсутствии достаточной очевидности были приняты определенные ответы. Одна из функций филосо­фии состоит в том, чтобы поддерживать интерес к таким вопро­сам и разбирать предлагаемые ответы на них.

Философия, цели философии. С самого начала философия имела две разные цели, которые считались тесно связанными между собой. С одной стороны, философия стремилась к теоре­тическому осмыслению структуры мира; с другой — она пыта­лась найти и поведать лучший из возможных образов жизни.

Философия, ценность философии. Философия может дать
привычку к точному и внимательному мышлению, не только в
математике или в естественных науках, но и в важных практи­
ческих вопросах. Философия может дать беспристрастное и ши­
рокое понимание целей человеческой жизни. Она может дать че­
ловеку чувство меры в понимании своей роли в обществе, роли
современности по отношению к прошлому и будущему, роли всей
истории человечества по отношению к космосу. Расширяя мыш­
ление, философия создает противоядие тревогам и страданиям
нашего времени и делает возможным то приближение к спокой­
ствию, на которое способен чуткий разум в нашем измученном и
неуверенном мире j

Там же. С. 306—30&

Человек, власть человека. Коротка и беспомощна жизнь чё^; ловеческая: на человека и на весь его род медленный и уверен­ный рок безжалостно опускает завесу тьмы. Слепа к добру и злу, равнодушна к разрушению, всемогущая материя проходит своим

неумолимым путем. Человеку, осужденному сегодня утратить самых близких, а завтра самому пройти через врата тьмы, оста­ется лишь лелеять, пока не пал удар судьбы, возвышенные мыс­ли, облагораживающие его короткие дни; презирая малодушные страхи раба Судьбы, служить в храме, построенном его собствен­ными руками; не страшась империи случайности, сохранить ра­зум свободным от бессмысленной тирании, управляющей его внешней жизнью; в гордом неповиновении непреодолимым си­лам, которые временно терпят его знание и его осуждение, под­держивать в одиночку, как усталый, но непреклонный Атлант, мир, вылепленный из его собственных идеалов вопреки разру­шительному шествию бессознательного.

Человек, назначение человека. Мы тоже всеми своими де­лами вносим свой вклад в процесс, развитие которого мы не в состоянии предугадать; даже самые малозаметные — актеры в великой драме. Мы не можем сказать, будет ли достигнута ка­кая-либо важная для нас цель; но во всяком случае сама драма преисполнена титанического великолепия. Дело историка — из­влечь это великолепие из приводящего в замешательство множе­ства несоответствующих деталей.

Человек, недолговечность человека. Даже в масштабах жизни нашей планеты человек — это всего лишь короткий эпизод. Не­человеческие формы жизни существовали бесчисленные века, прежде чем развился человек. Человек, даже если он не покон­чит жизнь научным самоубийством, в конечном счете погибнет из-за недостатка воды, воздуха или тепла. С трудом верится, что Всемогущий нуждался в стольких декорациях ради такого скром­ного и преходящего результата.

Человек, подлинная жизнь человека. Я хочу предостеречь от опасности сторонников экономического восстановления: рас­сматривая человека как средство производства товаров, вместо того чтобы считать товары необходимым фактором освобожде­ния нематериальной стороны человеческой жизни, они перени­мают ошибки своих оппонентов. Подлинная жизнь человека не состоит в деле наполнения желудка и одевания тела, но в искус­стве, мышлении и любви, в творчестве и в созерцании прекрас­ного, и в научном постижении мира. Чтобы мир был возрожден, каждый должен получить возможность участвовать во всех этих делах, а не только в потреблении материальных благ.

Человек счастливый. Счастлив тот, кто живет непредубеж-

денно, кто имеет свободные чувства и широкий спектр интере­сов, кто обеспечивает свое счастье благодаря этим интересам и чувствам и благодаря тому, что они, в свою очередь, делают его объектом интересов и чувств многих других людей.

На самом деле вся противоположность себя и остального мира, которая предполагается в теории самоотречения, исчезает, как только у нас появляется какая-либо искренняя заинтересованность в людях или вещах вне нас. Благодаря такой заинтересованности человек начинает ощущать себя частью течения жизни, а не от­дельной непроницаемой сущностью, которая, как бильярдный шар, не может иметь никаких отношений с другими, кроме стол­кновений.

Человек, участь человека. Вселенная огромна, и люди, — не более чем крохотные крупинки на незначительной планете. Однако, чем больше мы осознаем свою ничтожность и свою бес­помощность перед лицом космических сил, тем более порази­тельным становится то, чего достигли человеческие существа. Своей последней верой мы обязаны возможным достижениям человека, и мысль о них облегчает суровые волнения нашей бес­покойной эпохи.

Человек, цель человека. Человечество в такой степени стало одной семьей, что мы не можем обеспечить наше собственное процветание, не обеспечив процветание каждого другого. Если вы хотите сами быть счастливыми, вы должны заняться заботой о счастье других. Может ли наука развиваться дальше, и, разви­ваясь, может ли она приносить больше блага, чем вреда, зависит от способности человечества усвоить этот простой урок. Вероят­но, всем следует постичь этот урок, но в первую очередь — тем, кто наделен большой властью. Некоторым из них еще предстоит долгий путь.

Человеческая природа, преобразование человеческой при­
роды. Основной источник целой серии зол лежит в большевист­
ском взгляде на жизнь — в догматической ненависти и в убежде­
нии, что человеческую природу можно полностью преобразовать
силой. _.

Если бы человеческая природа была такой неизменной, ка­кой необразованные люди до сих пор ее представляют, ситуация была бы действительно безнадежной. Но мы знаем, благодаря психологам и физиологам, что то, что выдается за «человечес­кую природу», составляет самое большее 1/10 часть природы, а

остальные 9/10 приходится на воспитание. То, что называют че­ловеческой природой, можно почти полностью изменить пере­менами в начальном воспитании. И эти перемены могут сохра­нить значимость жизни, лишенной привкуса опасности, если мысль и энергия будут посвящены этой цели. Две вещи необхо­димы для этого: развитие созидательных импульсов в юности и благоприятные возможности для их существования во взрослой жизни.

Человеческое благополучие, индивидуальный вклад в че­ловеческое благополучие. Предположение, что мы можем сде­лать что-нибудь важное для улучшения судеб человечества, мо­жет показаться высокомерным. Но это ошибка. Мы должны ве­рить, чтолш можем помочь приблизить лучший мир. Хорошее общество создается только хорошими людьми; это так же верно, как то, что большинство на президентских выборах создается голосами отдельных избирателей. Каждый может сделать что-нибудь для того, чтобы вызвать в своем окружении добрые чув­ства, а не злобу, рассудительность, а не истерию, счастье, а не страдание.

Человечество, будущее человечества. В конце нашего сто­летия, если только не случится нечто непредвиденное, будет воп­лощена одна из следующих трех возможностей: 1) конец челове­ческой жизни, вероятно, всей жизни на нашей планете; 2) воз­вращение к варварству после катастрофического уменьшения на­селения земного шара; 3) объединение мира под началом едино­го правительства, обладающего монополией на все главные ору­дия войны. Я не претендую на знание того, что именно произой­дет, ни даже того, что является наиболее вероятным. Но я могу утверждать без всякого колебания, что та система, к которой мы привыкли, вероятно, не может больше существовать.

Человечество, семья человечества. Мы должны осознать, интеллектуально и нравственно, что мы все являемся одной се­мьей и что счастье любого члена семьи не может быть надежно построено на разорении другого. В наше время недостаток нрав­ственности мешает ясному мышлению; а путаное мышление по­ощряет недостаток нравственности. Возможно, хотя я едва смею надеяться на это, водородная бомба запугает человечество до здра­вомыслия и терпимости. Если это произойдет, то мы будем иметь основания благодарить ее создателей.

Там же. С. 318—323.