Герменевтика, наука и философия

Феномен понимания и правильного истолкования понятого является не только специальной методологической проблемой наук о духе. С давних пор существовала также и теологическая и юридическая герменевтика, которая не столько носила научно-теоретический характер, сколько соответствовала и способство­вала практическим действиям научно-образованных судьи или священника. Таким образом, уже по самому своему историчес­кому происхождению проблема герменевтики выходит за рамки, полагаемые понятием о методе, как оно сложилось в современ­ной науке. Понимание и истолкование текстов является не толь­ко научной задачей, но очевидным образом относится ко всей совокупности человеческого опыта в целом. Изначально герме­невтический феномен вообще не является проблемой метода. Речь здесь идет не о каком-то методе понимания, который сделал бы тексты предметом научного познания, наподобие всех прочих предметов опыта. Речь здесь вообще идет в первую очередь не о построении какой-либо системы прочно обоснованного познания, отвечающего методологическому идеалу науки, — и все-таки здесь тоже идет речь о познании и об истине. При понимании того, что передано нам исторической традицией, не просто понимаются те или иные тексты, но вырабатываются определенные представле­ния и постигаются определенные истины. Что же это за позна­ние и что это за истина?

Если принять во внимание то господствующее положение, которое занимает наука Нового времени в рамках философского освещения и обоснования понятий познания и истины, вопрос представляется неоправданным. Однако даже в рамках самой науки без него никак нельзя обойтись. Феномен понимания не только пронизывает все связи человека с миром. Так же и в на­уке он имеет самостоятельное значение и противодействует всем попыткам превратить его в какой-либо научный метод. Предла­гаемые исследования опираются на это противодействие, утвер­ждающее себя в рамках самой современной науки вопреки уни­версальным претензиям научной методики. Их задача состоит в том, чтобы раскрыть опыт постижения истины, превышающий

область, контролируемую научной методикой, везде, где мы с ним сталкиваемся, и поставить вопрос о его собственном обосно­вании. Таким образом, науки о духе сближаются с такими спосо­бами постижения, которые лежат за пределами науки: с опытом философии, с опытом искусства, с опытом самой истории. Все это такие способы постижения, в которых возвещает о себе исти­на, не подлежащая верификации методологическими средствами науки.

Философия наших дней ясно сознает указанное положение дел. Однако вопрос о том, до какой степени может быть фило­софски легитимирована претензия на истину подобных, стоящих вне науки способов познания, — это уже совершенно другой воп­рос. Актуальность герменевтического феномена основывается, с моей точки зрения, на том, что лишь углубление в феномен понимания может привести к подобной легитимации. Это мое убеждение подкрепляется не в последнюю очередь тем, какое значение получила в современной философской работе история философии. Понимание исторической философской традиции предстает перед нами как некий возвышенный опыт, который с легкостью развеивает видимость исторического метода, лежа­щую на историко-философских изысканиях. К элементарному опыту философствования относится то, что классики философ­ской мысли, когда мы пытаемся понять их, выдвигают такое притязание на истину, которое современное сознание не в силах ни отклонить, ни превзойти. Наивное самочувствование совре­менности может возразить на это, что философское сознание тем самым заранее признает, что его собственное философское познание стоит на низшей, по сравнению с познанием Платона и Аристотеля, Лейбница, Канта или Гегеля, ступени. Многие склонны видеть определенную слабость современного философ­ствования в том, что оно приступает к истолкованию и разра­ботке классического наследия со столь откровенным признани­ем собственной несостоятельности. Совершенно ясно, однако, что гораздо большей слабостью философской мысли является такая установка философствующего, когда он предпочитает вовсе не подвергать себя подобному испытанию и валять дурака на свой страх и риск. Тот факт, что при понимании текстов этих великих философов постигается истина, недостижимая ника­ким другим путем, следует признать, даже если подобное при­знание противоречит тому масштабу настойчивого исследова-

ния и непрерывного прогресса, которым современная наука ме­ряет самое себя.

То же самое можно сказать об опыте искусства. В данном случае научное исследование, которым занимается так называе­мое искусствознание, с самого начала сознает, что оно не в силах ни подменить собой, ни превзойти непосредственный опыт взаи­модействия с искусством. Тот факт, что в произведении искусст­ва постигается истина, недостижимая никаким иным путем, и составляет философское значение искусства, утверждающее себя вопреки всякому рационализированию. Таким образом, наряду с опытом философии опыт искусства оказывается настоятельней-шим призывом к научному сознанию признать свои собственные

границы.

Предлагаемые исследования начинают поэтому с критики эс­тетического сознания, стремясь оградить тот опыт истины, к ко­торому мы становимся причастим благодаря произведению ис­кусства, от эстетической теории, суженной и обедненной тем по­нятием истины, какое сложилось в науке. На оправдании истины искусства они, однако, не останавливаются. Мы стремимся, ско­рее, исходя из этого пункта, развить понятие познания и истины, соответствующее целостности нашего герменевтического опыта. В опыте искусства мы имеем дело с истинами, решительно воз­вышающимися над сферой методического познания, то же самое можно утверждать и относительно наук о духе в целом, наук, в которых наше историческое предание во всех его формах, хотя и становится предметом исследования, однако вместе с тем само обретает голос в своей истине. Опыт исторической традиции принципиально возвышается над тем, что в ней может быть ис­следовано. Он является не только истинным или ложным в том отношении, которое подвластно исторической критике, — он все­гда возвещает такую истину, к которой следует приобщиться.

Гадамер X. Г. Истина и метод. М., 1988. С. 38—40. Проблема понимания обретает в последние годы все возрас­тающую актуальность, что очевидным образом связано с обо­стрением геополитической и общественно-политической ситуа­ции и с усилением пронизывающих нашу эпоху противоречий. Она встает каждый раз, когда терпят крах попытки установить взаимопонимание между регионами, нациями, блоками и поко­лениями, когда обнаруживается отсутствие общего языка и во­шедшие в привычку ключевые понятия начинают действовать как

раздражители, лишь укрепляющие или усиливающие противо­положности и напряжения, на преодоление которых направля­лись бы общие усилия. Достаточно вспомнить хотя бы такие сло­ва, как «демократия» или «свобода».

Положение, согласно которому всякое понимание есть про­блема языковая и что оно достигается (или не достигается) в ме­диуме языковости, в доказательствах, собственно, не нуждается. Все феномены взаимосогласия, понимания и непонимания, об­разующие предмет так называемой герменевтики, суть явления языковые. Однако тезис, который я осмелюсь поставить на об­суждение, будет более радикальным. Я полагаю, что не только процедура понимания людьми друг друга, но и процесс понима­ния вообще представляет собой событие языка — даже тогда, когда речь идет о внеязыковых феноменах или об умолкнувшем и зас­тывшем в буквах голосе — событие языка, совершающееся в том внутреннем диалоге души с самим собой, в котором Платон ви­дел сущность мышления.

Гадамер X. Г. Актуальность прекрасного. М., 1991. С. 43-44.

Поппер Карл Раймунд (1902—1994) — британский фило­соф, логик и социолог, один из крупнейших мыслителей XX века. Работал в Вене, в Новой Зеландии, с 1946 — в Лон­доне. Свою философскую концепцию критического рацио­нализма разрабатывал путем преодоления логического по­зитивизма. Его идеи стали исходными для постпозитивиз­ма, где важнейшей стала идея роста (развития) знания. Поп­пер подверг резкой критике марксистскую концепцию обще­ственного развития. Вместе с тем сформулировал целый ряд продуктивных идей: о сущности и опасности тоталитариз­ма, о социальной технологии и социальной инженерии, о фундаментальной роли экономической организации обще­ства для всех его институтов, о специфике социального по­знания и его методов и т. д.

Основные сочинения: «Логика и рост научного знания» (М. 1983), «Нищета историцизма» (М. 1993), «Открытое об­щество и его враги» (В 2 т. М. 1992).