Аристотелево понятие метафизики

Исторически принято указывать на " Ме­тафизику" как главный труд Аристотеля и на самого Аристотеля как создателя пер­вой, по всей видимости, метафизики. Мы действительно вправе возводить к Аристо­телю и открытие этой дисциплины, и пер­вое определение ее проблематики. Следует, однако, принять к сведению то обстоятель­ство, что сам Аристотель не называл ее словом " метафизика". Создание термина нам придется приписать Андронику Ро­досскому, который, готовя в III в. н. э. издание трудов Аристотеля, дал заглавие " Метафизика" ряду его книг, остававшихся до той поры безымянными. Разумеется, весьма знаменателен тот факт, что сам Аристотель не дал этим книгам никакого специального названия, хотя в его школе

они соответствовали определенному кругу лекций и бесед. Впрочем, читателю " Мета­физики" скоро становится ясно, что опреде­лить, в чем заключается единство и тем самым точный предмет комплекса исследо­ваний, представленного в этих книгах, — задача не из легких. В самом деле, по мысли античных издателей, заглавие " Ме­тафизика" имело чисто классификацион­ный смысл. Оно попросту означало, что в собрании сочинений Аристотеля ряд книг, носящих это название, идет " после Физи­ки". И все же эта классификация не столь уж произвольна: она отвечает — как по идее самого Аристотеля, так и в традиции его школы — глубинной необходимости. Действительно, " метафизические" исследо­вания Аристотеля представляют собой главным образом продолжение его физи­ческих исследований. На этом основании позднейшие интерпретаторы смогли перей­ти от чисто классификационного к содер­жательному пониманию термина " метафи­зика". В этом новом значении " метафизи­ка" — это то, что " за пределами, по ту сторону физики". Об этом перетолковании можно, правда, сказать, что оно не соответ­ствует этимологии слова: греческое meta может обозначать простую последователь­ность, но никогда не значит " за пределами, вне". Однако это филологическое возраже­ние несущественно в философском плане. Настоящая философская проблема состоит скорее в том, до какой степени позволи­тельно пренебречь случайностями этимоло­гии ради того, чтобы придать термину столь фундаментальное значение. Когда под метафизикой понимают что-то, чему место по ту сторону физики, то тем самым обычно предполагается, что физика имеет дело с миром чувственным, а метафизика,

 

следовательно, — с миром сверхчувствен­ным. Такое истолкование действительно может показаться оправдываемым некото­рыми аспектами Аристотелевой метафизи­ки. Но оно никак не согласуется с содер­жащимся в VII книге " Метафизики" анали­зом " сущности", который вполне приложим также и к чувственным вещам. Можно, таким образом, допустить, что ме­тафизика обозначает что-то по ту сторону физики: трудность, однако, в том, чтобы выяснить, в каком смысле следует пони­мать это самое " по ту сторону".

а) По ту сторону наук в философии Платона

Первое указание мы отыщем в плато­новском определении того, что находится за пределами научного знания. Конечно, науки, о которых идет речь у Платона, не имеют ничего общего с физикой. Аристо­телю, и только ему, следует приписать как само именование физики, так и ее определе­ние в качестве науки. Платон же усматри­вал в познании физического мира лишь материал для догадок и посторонних рас­суждений. Дисциплины, к которым Платон относился со всей серьезностью, — это прежде всего математика и затем ее приме­нение в астрономии и музыке. За их преде­лами он постулировал существование зна­ния, понятие о котором и будет для нас первым определением того, что позже по­лучит имя метафизики.

Платон доказывает необходимость зна­ния за пределами науки, опираясь на крити­ку дедукции — метода в основном матема­тического. В самом деле, математика сос­тоит из дисциплин, которые " по привычке мы не раз называли... науками" ¹, потому что они достигают доказательства и пото­му кажется, что они способны установить истину. Однако своим исходным пунктом дедуктивные доказательства имеют ряд по­нятий и положений, обоснование которых не дается. Эти первичные данные, из кото­рых исходит математик, не могут быть,

¹ Платон. Государство. VII 533 d // Соч.: В 3 т. М., 1971. Т. 3. Ч. 1. С. 345. Ср. наст. изд.

Гл. 2. С. 52.

следовательно, названы в собственном смысле слова " началами", если под нача­лом подразумевать абсолютно достовер­ный и обоснованный исходный пункт мыс­ли. Самое большее, их можно принимать как " гипотезы" или " предположения". А значит, математическое доказательство возможно только при наличии ряда пред­положений, так что математическая истина оказывается и ограниченной, и гипотети­ческой. Выходит, не слишком правильно называть математику наукой², ибо душа здесь " вынуждена пользоваться предпосыл­ками и потому не восходит к его началу, так как она не в состоянии выйти за преде­лы предполагаемого" ³, чтобы подняться выше. Главное для математики — процеду­ра умозаключений, истинность начал — вне сферы ее интересов⁴. Метод же, который можно не обинуясь назвать методом нау­ки³, или мысли⁶, таков: " отбрасывая пред­положения, он подходит к первоначалу с целью его обосновать" ⁷.

Необходимость превзойти тот тип зна­ния, который расхожее мнение считает на­учным, Платон выводит из недостаточнос­ти наук и потребности в таком абсолютном начале знания, чтобы его можно было в полном смысле слова называть " первона­чалом". Знание, которое может требуемым образом достичь вершины, Платон отож­дествляет с диалектикой:

...Диалектика будет у нас подобной кар­низу, венчающему все знания, и было бы неправильно ставить какое-либо иное зна­ние выше нее: ведь она вершина их всех⁸.

Мощь диалектики — вот что действует в абсолютном познании, которое Платон противопоставляет математике:

Пойми также, что вторым разделом умо­постигаемого я называю то. чего наш ра­зум достигает с помощью диалектической способности. Свои предположения он не выдает за нечто изначальное, напротив, они для него только предположения как таковые, то есть некие подступы и устрем­ления к началу всего, которое уже не пред-

² См. там же.

'Там же. VI 511 а. С. 319. ⁴См. там же. 510 Ь. С. 318. ⁵ См. там же. VII 533 е. С. 345. " См. там же. VI 511 d. С. 319. 'Там же. VII 533 с. С. 345. ⁸ Там же. 534 е. С. 346—347.

 

положительно. Достигнув его и придержи­ваясь всего, с чем оно связано, он прихо­дит затем к заключению, вовсе не пользу­ясь ничем чувственным, но лишь самими идеями в их взаимном отношении, и его выводы относятся только к ним¹.

В платоновском описании абсолютной нау­ки перед нами встает во всей чистоте иде­альный образ абсолютно рационального знания, которое движется от идеи к идее, не прикасаясь ни к чему чувственному. Остает­ся только удивляться, почему такая наука названа " диалектикой". В самом деле, она состоит в основном в непрерывной дедук­ции из первоначала, нисходящей от одной идеи к другой — к следствиям, шаг за шагом выводимым из него. Вполне очевид­но, что такая концепция абсолютного зна­ния строит его методику по математическо-му образцу. В такой перспективе абсолют­ная наука — это дедукция, абсолютно уверенная в своем исходном пункте, иными словами, это математика, возведенная в аб­солют. Похоже, именно в этом состояла интерпретация, которую Платон избрал для своего устного преподавания. Во вся­ком случае, об этом говорят разочарован­ные свидетельства его слушателей, которые после его лекции о благе возвращались с чувством, что они выслушали всего-навсе­го урок математики. О тех же платониках, которые сохранили верность этой философ­ской ориентации, Аристотель говорит, что для них " математика стала... философией" ². Однако математик обычно не очень-то " искусный диалектик" ³. Так, может быть, вовсе не из-за своей дедуктивной стороны, которая объединяет ее с математикой, аб­солютная наука зовется диалектикой? Быть может, диалектика — это то, что предше­ствует дедукции и, отбрасывая предполо­жения наук, восходит к первоначалу. Это восхождение Платон изображает в виде скачка, использующего предположения в качестве трамплина⁴. Но ведь скачок ука­зывает на резкий разрыв с тем способом, каким осуществлялось движение прежде:

таким образом, это совсем не то, что ме­тод, которому свойственно последователь­ное постоянство движения. Переход к аб­солютной науке — это внезапная смена метода, чуть ли не полный отказ от метода. Не случайно Главкон в связи с этим гово­рит, — если дословно переводить его выра­жение, — не о том, " как удивительно высо­ко мы взобрались", а о бог знает каком головоломном прыжке⁵.

Самое большее можно сказать, что эта восходящая диалектика характеризуется критическим и полемическим подходом, пробиваясь, " словно на поле битвы, сквозь все препятствия" ⁶. Но тогда неясно, как этот подход, в существе своем негативный, может преобразиться в непрерывную цепь позитивных дедукций из первоначала. Не­возможно определить, " чем отличается эта способность рассуждать, из каких видов она состоит и каковы ведущие к ней пути" '. И в самом деле, Сократ прямо отказывает­ся дать такое определение, без околичнос­тей заявляя, что у его собеседника не хва­тит сил следовать за ним.

Пользы от весьма общего определения диалектики, которым довольствуются собе­седники в " Государстве", и впрямь не очень много. То, что диалектика состоит в умении " привести разумный довод или его воспри­нять" ⁸, иначе говоря, в умении аргументиро­вать в форме диалога, — не более чем напоминание об этимологии слова " диалек­тика". Более конкретным является указание на то, что невозможно правильно вести спор, не обладая точным знанием о каждой вещи, и прежде всего о том, что есть благо. Вот где, стало быть, следует искать содержание диа­лектики и источник совершенства знания:

Когда же кто-нибудь делает попытку рас­суждать, он, минуя ощущения, посредст­вом одного лишь разума, устремляется к сущности любого предмета и не отступа­ет, пока при помощи самого мышления не постигнет сущности блага⁹.

Однако на просьбу разобрать " вопрос о благе" ¹⁰ Сократ отвечает: " Что такое бла-

¹ Платон. Государство. VI 511 be // Соч. Т. 3. Ч. 1. С. 319.

² Аристотель. Метафизика. I 9, 992 а 32—-33 // Соч.: В 4 т. М., 1975. Т. 1. С. 90.

³ Платон. Государство. VII 531 d // Соч. Т. 3. Ч. 1.С. 343.

" См. там же. VI 511 Ь. С. 319.

⁵ См. там же. 509 с. С. 317.

⁶ Там же. VII 534 с. С. 346.

⁷ Там же. 532 de. С. 344. ⁸Тамже. 531 е. С. 343. 'Там же. 532 ab. '»Там же. VI 506 d. С. 313.

 

го само по себе, это мы пока оставим в стороне" ¹. Платонизм — по крайней мере такой, каким мы его знаем из опубликованных и сохранившихся работ, — не формулирует точно предмета и ре­зультатов диалектики и не дает строгого определения ее природы и методов. Конеч­но, во многих местах диалогов утвержда­ется необходимость наиболее высокого знания — науки о благе². Но все эти слова не выходят за рамки программных заявле­ний. Сама эта наука не исследована и не определена, а ее результаты и содержание не предъявлены. Несомненно, причина тому — радикальная неспособность сде­лать это. Благо само по себе, такое, каким его желает знать платонизм, может быть только всеобщим благом. Это — не благо индивида, находящееся в ведении личной этики, это — коллективное благо человече­ства, которым ведает политика. Знание блага оказывается политическим знанием, политической наукой. Очевидно, что пла­тонизм, предлагая возвести политику в достоинство науки, выдвигал программу, которую даже при нынешнем развитии науки и технократии непросто осущест­вить. Тем более что для науки о благе Платон требовал научного статуса более высокого даже, чем статус математики. Такая претензия не только преждевремен­на, но и не обоснована как таковая. Платон сам свидетельствует об этом в тех диалогах, где признается, что политика находится ниже уровня рациональной науки. Так, в " Меноне" выражается сомне­ние в том, что " знание... руководит государственными делами" ³, и констатиру­ется, что в этой области " правильное мнение приносит не меньше пользы, чем знание" ⁴. Именно этого второго направле­ния будет держаться Аристотелева этика, утверждая, что " не во всех рассуждениях" можно достичь " точности в одинаковой степени" ⁵ и что, следовательно, невозмож-

¹ Платон. Государство. VI 506 de // Соч. Т. 3. Ч. 1.С. 313.

²См.: Хармид. 741 b—d; Лахет. 190 de; Гор-гий. 503—505; Евтидем. 286 b — 290 d.

³ Платон. Менон. 99 b // Соч. Т. 1. С. 409.

" Там же. 97 с. С. 407.

'Аристотель. Никомахова этика. I 1, 1094 b 13 // Соч. М., 1983. Т. 4. С. 55.

но в политике иметь такие же научные доказательства, как в математике. В этом смысле платоновский проект такой абсо­лютной науки о благе, которая двигалась бы путем строгих дедукций из знания того, что есть благо само по себе, представляется неосновательным. По правде говоря, он и не мог принести другого результата, кроме разочаровывающих псевдоматематических спекуляций устного учения Платона.

Можно, таким образом, утверждать, что Платон представил первое критическое до­казательство необходимости знания по ту сторону научного знания, но что при этом его собственные заявления по поводу этого абсолютного знания остались манифеста­цией программы, не более того. Платонизм не смог определить ни содержание этого знания (поскольку идея блага остается не­определенной), ни суть его метода, кото­рый лишь самым общим образом обозна­чен как диалектика.

Ь) Троякое направление метафизики Аристотеля

Решая вопрос о природе абсолютного знания и его связи через диалектику с нача­лами наук, Аристотель постарался добить­ся большей, сравнительно с Платоном, оп­ределенности и связности. С этой целью он резко противопоставляет две стороны, ко­торые кажутся смешанными в абсолютном знании Платона, — диалектику и дедукцию:

...Ни одно искусство, доказывающее при­роду чего-то, не есть искусство ставить вопросы... Диалектика же есть искусство ставить наводящие вопросы. Если бы она доказывала, то она не ставила бы воп­росов, если не относительно всего, то по крайней мере относительно первоначал и начал, свойственных [каждой области]⁶.

Сущность диалектики — в вопрошании: ди­алектик то и дело ставит вопросы и тем самым ставит все под вопрос. Напротив, дедукция ведет доказательство исходя из начал, которые она может принять только, как они есть: не прими она их, никакого доказательства попросту не получится. Вот почему доказывающие науки, такие, как

⁶ Аристотель. О софистических опроверже­ниях. 11, 172 а 15—20 // Соч. М., 1978. Т. 2. С. 556.

 

математика, непричастны диалектике. Зна­чит, если допустить вместе с Платоном, что абсолютное знание предполагает доказатель­ство¹ и, следовательно, какую-то научность,

— нечего и думать, что такое знание может быть диалектическим. Действительно, если абсолютное знание доказывает и дедуцирует, значит, оно принимает свои начала без вопро­сов, тогда как диалектика только и делает, что ставит под вопрос как универсальные первоначала, так и частные начала каждой науки. Но ставить под вопрос, спрашивать

— еще не значит знать. Диалектика, таким образом, только подготавливает знание: " ди­алектика делает попытки исследовать то, что познает философия" ². Метод философии прежде всего предполагает исследование фи­лософской проблемы в виде диалектического вопроса. Но это всего лишь подготовитель­ный прием: вслед за ним философия, посколь­ку она включает в себя абсолютную науку, принимается за дедуктивное доказательство. Однако есть трудность в определении абсолютного знания как науки, если оно в то же время должно быть постижением перво­начала. В самом деле, " предмет научного знания — [это нечто] доказываемое" ³. Одна­ко первоначало или принцип, будучи источ­никами всякого доказательства, сами не до­ступны доказательству, так как " доказа­тельство и всякое иное знание исходит из принципов" ⁴. Постижение первоначала на­ходится, стало быть, за пределами, по ту сторону науки. " Остается [сделать вывод], что для [перво] принципов существует ум" ⁵:

А значит, должно быть так, что мудрец не только знает [следствия] из принципов, но и обладает истинным [знанием самих] принципов. Мудрость, следовательно, бу­дет умом и наукой, словно бы заглавной наукой о том, что всего ценнее⁶.

Обычные науки вовсе не имеют головы⁷, ибо " ни одна наука не рассуждает диалек-

¹ См.: Аристотель. Никомахова этика. VI 6, 1141 а 2—3 //Соч. Т. 4. С. 178.

² Аристотель. Метафизика. IV 2, 1004 b 25—26//Соч. Т. 1. С. 123.

'Аристотель. Никомахова этика. VI 6, 1140 b 35 // Соч. Т. 4. С. 178.

" Там же. 1140 b 34.

⁵ Там же. 1141 а 7.

«Там же. 7, 1141 а 17—20. С. 179.

'См.: Платон. Горгий. 505 d // Соч. Т. 1. С. 338.

тически о своих началах, но довольствуется тем, что принимает их такими, как они есть, чтобы затем развернуть их следствия" ⁸. Аб­солютное знание вместе с наукой познает то, что зависит от начал, но оно, кроме того, приставляет голову к телу наук, ибо оно благодаря диалектическому исследова­нию возвысилось до продуманного и осоз­нанного понимания начал. Таков новый синтез, как результат критического пере­смотра платоновского определения абсо­лютного знания у Аристотеля. Отсюда можно обрисовать в общих чертах природу этой высшей дисциплины, которую Аристо­тель, следуя греческой традиции, называет то " софией" — той самой, к которой ус­тремлена философия, то " первой наукой", то " первой философией". При этом можно признать, что трудности проекта абсолют­ной науки, заметные у Платона, в Аристо-телевом синтезе — более ясном, лучше структурированном, менее парадоксальном (хотя бы потому, что он признает науками те дисциплины, которые и у всех слывут таковыми), — похоже, не столь велики.

В самом деле, Аристотель называет нау­кой всякий " доказывающий" ⁹ метод, а " на­чалом" — все " то, откуда как от первого познается предмет... например, основания доказательств" ¹⁰, то есть его фундамен­тальные гипотезы — предпосылки или предположения. Термин " гипотеза", заим­ствованный у Платона, значит здесь не про­извольное допущение, но то, что необхо­димо предпослать, предположить, чтобы состоялось доказательство. Совершенно очевидно, что математические доказатель­ства не были для Платона чем-то сомни­тельным: основания математики названы у него " предпосылками" (" гипотезами") не для того, чтобы бросить тень на их ос­новательность, а только ради указания на тот факт, что сами они остаются не­обоснованными. Однако платонизм огра­ничивался здесь простой констатацией: ма­тематики в практике своей науки не обосно­вывают ее начал. Аристотель же докапы-

⁸ Alexandre d'Aphrodise. Commentaire aux Refutations sophistiques. II, 172 a 18.

'См.: Аристотель. Никомахова этика. VI 3, 1139 b 31—32 // Соч. Т. 4. С. 175.

¹⁰ Аристотель. Метафизика. V 1, 1013 а 14—16//Соч. Т. 1. С. 145.

 

вается до причины такого положения дел: начала и не могут быть доказаны именно потому, что они сами — основания доказа­тельств, и нет возможности идти дальше, чтобы их в свою очередь обосновать. Выхо­дит, они недоказуемы, — но не потому, что у них нет доказательства, а в гораздо более глубоком смысле слова, — в том смысле, что они выше всякого доказательства.

Однако, даже если согласиться, что фун­даментальные положения доказывающих наук суть самые настоящие начала, сохра­няется возможность выйти за их пределы к " первой науке", которая их превосходит. В самом деле, " среди начал одни присущи какой-то одной науке (как аксиомы и опре­деления в геометрии), другие являются об­щими для всех наук" ¹. Начала, общие для всех наук, — это те, " на основании которых все строят свои доказательства, например положение, что относительно чего бы то ни было необходимо или утверждение, или от­рицание и что невозможно в одно и то же время быть и не быть, а также все другие положения такого рода" ². Эти первичные положения представляют собой то же, что " в математике называется аксиомами" ³. Ссылка на математические аксиомы вовсе не означает, что Аристотеля интересуют лишь принципы математики. Математика для него — всего лишь наука в ряду прочих, тогда как аксиомы, которыми интересуется философия Аристотеля, — это " универсаль­ные недоказуемые начала, которые обеспе­чивают возможность доказательства в лю-бой области наук" ⁴. Ссылка на математику, как и заимствование самого термина у этой науки объясняются тем, что " именно мате­матики главным образом пользуются акси­омами, потому что преимущественно в их науке наличествуют доказательства, в кото­рых они выступают под этим именем" ⁵.

В том, как используют термин " акси­ома" для обозначения недоказуемых начал

всякого доказательства Аристотель и мате­матики его времени, есть что-то очень со­временное⁶. Аристотель определяет таким способом первую науку, которая представ­ляет собой подлинную аксиоматику — по­иск фундаментальных предпосылок любой мыслимой науки. Такая аксиоматика не мо­жет зависеть ни от какой частной науки. Каждая наука, с одной стороны, пользуется аксиомами, не задаваясь вопросом об их происхождении, с другой же стороны, ог­раничивает их применение той областью, на которую простирается ее собственная компетенция:

Аксиомы... имеют силу для всего сущест­вующего... Их применяют настолько, на­сколько это каждому нужно, т. е. насколь­ко простирается род, относительно кото­рого приводятся доказательства⁷.

Например, " геометрия, приняв аксиому, что две вещи, равные третьей, равны между собой, применяет ее к размерам (потому что она имеет дело с величиной фигур), но арифметика на свой манер применяет ее к числу" ⁸. Стало быть, именно на долю этой " первой науки" выпадает изучение ак­сиом в универсальном смысле, и такая вот первая наука и может составить собствен­ный предмет философского исследования. Но если первая наука имеет дело с абсо­лютным первоначалом, ей пристало сфор­мулировать аксиому, которая предпослана всем прочим. В четвертой книге " Метафи­зики" действительно дается такая аксиома — это принцип противоречия:

Невозможно, чтобы одно и то же в одно и то же время было и не было присуще одному и тому же в одном и том же отношении'.

" Именно такое начало есть наиболее дос­товерное из всех" ¹⁰, так что оно может быть названо " свободным от всякой пред­положительности" " — без предпосылки. Последний термин, между прочим, пред-

¹ Simplicius. Commentaire ä la Physique d'Aristote. I 1. Diels. P. 12, 5—7.

² Аристотель. Метафизика. Ill 2, 996 b 28—31 //Соч. T. 1. C. 103.

³Там же. IV 3, 1005 a 20. С. 124.

⁴ Alexandre d'Aphrodise. Commentaire ä la Metaphysique d'Aristote. IV 3. Bekker. P. 649 b 11—12.

⁵ Ibidem.

⁶ Евклид будет говорить не об аксиомах, а об " общих понятиях".

⁷ Аристотель. Метафизика. IV 3, 1005 а 24—27 // Соч. Т. 1.С. 124.

⁸ Alexandre d'Aphrodise. Commentaire ä la Metaphysique d'Aristote. IV 3. P. 649 b 33—35.

⁹ Аристотель. Метафизика. IV 3, 1005 b 19—20//Соч. Т. 1. С. 125.

¹⁰Там же. 17—18, ср.: 22—23. " Там же. 14.

 

ставляет собой ту самую характеристику, которую Платон относил к идее блага. Ра­зумеется, Аристотель совершенно созна­тельно заимствует данный термин, настаи-вая на том, что принцип противоречия не является гипотезой — " не есть предположе­ние" '. Тем самым он ясно дает понять, что этот принцип может составить содержание — на сей раз до конца высказанное и оп­ределенное — " науки", которую законно назвать " первой", так как она содержит начала всех доказательств всех частных на­ук. Таким образом, не идея блага, а прин­цип противоречия будет подлинным перво­началом, " ведь по природе" он " начало даже для всех других аксиом" ².

Однако Аристотель оставляет этот пос­ледний тезис без доказательства. Он не по­казывает, каким образом из принципа про­тиворечия могут быть извлечены те или иные следствия. Что же касается самого принципа противоречия, то он недоказуем, так как его первичность столь абсолютна, что о предшествующей аксиоме, из которой он мог бы быть выведен, нечего и думать. Наука о первоначале не содержит, следова­тельно, ни доказательства первого принци­па самого по себе, ни доказательства его следствий. Здесь есть некоторое противоре­чие с идеей о том, что наука характеризует­ся способностью доказывать: познание пер-воначала не будет в таком случае наукой, хотя бы и первой. Но следует ли вообще стремиться доказать то, на чем основано всякое доказательство? " Ведь это невежест-'во — не знать, для чего следует искать доказательства и для чего не следует" ³. Бо­лее того, " для всего без исключения доказа­тельства быть не может, ведь иначе прихо­дилось бы идти в бесконечность" ⁴. Движе­ние от доказательства к доказательству не имело бы предела, " так что и в этом случае доказательства не было бы" ⁵. Здесь как раз видно, что абсолютное доказательство есть противоречивая идея и, следовательно, аб­солютное знание не может быть доказыва­ ющей наукой.

¹ Аристотель. Метафизика. IV 3, 1005 b 16 // Соч. Т. 1.С. 125.

² Там же. 33—34.

³Там же. 4, 1006 а 6—8. С. 126.

" Там же. 8—9.

'Там же. 9.

Стремясь избавиться от противоречия между необходимостью первой науки и не­доказуемостью первоначала, Аристотель приходит к мысли о том, что принцип противоречия можно доказать через опро­вержение⁶. Дедуктивное доказательство — дело того, кто развивает научное изло­жение: доказать какое-то положение оз­начает в таком случае вывести его из дру­гих положений, принятых за истинные. Доказательство же через опровержение на­целено на то, чтобы припереть к стенке всякого, кто дерзнет оспаривать данный принцип. Ведь всякий враг принципа проти­воречия может быть опровергнут, " если только" он " что-то высказывает" ⁷. Дейст­вительно, высказывать что-то, имеющее смысл, можно, только говоря что-то оп­ределенное, тогда как говорить о чем-то, что оно таково и не таково, — значит не говорить ничего путного. Достаточно, та­ким образом, попросить противника дан­ного принципа высказать что-либо осмыс­ленное, как он тут же автоматически под­чинится его требованиям:

Исходная точка всех подобных доводов состоит... в том, чтобы сказанное им хоть что-то означало и для него, и для другого; это ведь необходимо, если толь­ко он что-то высказывает, иначе он ничего не говорит ни себе, ни другому. Но если такую необходимость признают, то до­казательство уже будет возможно; в са­мом деле, тогда уже будет налицо нечто определенное⁸.

В некоторых отношениях такой прием аргументации превосходит доказательства. Ведь нельзя доказывать, не постулируя того, " что вначале подлежит доказатель­ству" ⁹. Если же тот, кто оспаривает принцип противоречия, не может ни помыслить, ни выразить что бы то ни было, не сообразуясь с требованиями этого принципа, то устраняется опасность petitio principii, доказательства от не­доказанного: не кто иной, как сам оп­понент поставляет элементы доказатель-ства и тем самым " поддерживает рас­суждение" '".

⁶ См. там же. 11—12.

'Там же. 12—13.

" Там же. 18, 22—25. С. 126—127.

»Там же. 20—21. С. 126.

'" Там же. 26. С. 127.

 

Несомненно, приведенная аргументация убедительно показывает, что принцип про­тиворечия необходим, ибо он — в основе всякой мысли и всякого значимого выска­зывания. Однако можно усомниться в том, что мы здесь имеем дело с собственно до­казательством. Ведь Аристотель сам пока­зывает, что тому, кто доказывает, незачем спрашивать, поскольку он развертывает доказательство, исходя из положений, счи­тающихся истинными¹. Когда же обосно­вывается принцип противоречия, приходит­ся обращаться с вопросом к тому, кто ос­паривает этот принцип, чтобы получить от него значимое высказывание, которое и по­служит доказательством. Вспомним те­перь, что умение ставить вопросы находит­ся в ведении диалектического искусства, а вовсе не доказывающей науки. Выходит, Аристотель дает две противоречащие друг другу интерпретации знания о первоначале. С одной стороны, если первоначало есть предмет науки, даже если это первая наука, то оно должно быть доказуемым и его действительно можно " доказать путем оп­ровержения" ². " Что же касается опроверга­ющего доказательства", которое " отлича­ется от обычного доказательства" ³, тут приходится признать, что первоначало " есть нечто истинное и помимо доказатель­ства" ⁴.

Однако диалектическое доказательство приобретает чисто логический характер в той мере, в какой оно остается в пределах языка и мысли; но оно выходит за рамки чисто логической аргументации в той мере, в какой оно основывается на требовании значимой речи, то есть речи, несущей какой-то смысл. Означать для языка — это, стро­го говоря, делать знак, жест в сторону того, что язык выражает и заменителем чего он является. Иметь смысл для речи и мысли — значит отсылать к какой-то реальности. И если принцип противоречия имеет смысл, то вовсе не потому только, что он обеспечи­вает практику мысли и речи, а прежде всего по той простой причине, что в реальности есть разница между " быть" и " не быть".

'Ср. наст. изд. Гл. 1. С. 28. ² Аристотель. Метафизика. IV 4, 1006 а 11—12 //Соч. Т. 1. С. 126.

'Там же. IV 4, 1006 а 15—16. С. 126. ⁴Там же. 27—28. С. 127.

Прежде всего, таким образом, ясно, что верно по крайней мере то, что слово " быть" или слово " не быть" обозначает нечто определенное⁵.

Таким образом, принцип противоречия

— не только основание мысли, он вытекает из самой природы бытия. Следовательно, первая наука, поскольку она имеет дело с первой аксиомой, тождественна науке о бытии⁶, той, что после Аристотеля будет названа " онтологией". Значимость принци­па противоречия далеко не ограничивается одной только логикой. Ведь то, что мы называем логикой, а именно искусство мыслить и рассуждать, — для Аристотеля всего-навсего инструмент: " исследование начал умозаключения... есть дело филосо­фа" ⁷. Если же принцип противоречия есть предмет первой науки, значит, он обознача­ет фундаментальную структуру бытия и имеет не только логическую, но и он­тологическую значимость.

" Есть некоторая наука, исследующая су­щее как таковое, а также то, что ему прису­ще само по себе" ⁸. Это определение первой науки годится и для определения науки о первой аксиоме. Ведь первое, что прису­ще бытию, — это быть непротиворечивым:

...Ибо есть — бытие, а ничто — не есть⁹. Но наука о бытии, как таковом, есть первая наука, потому что она отличается от любой частной науки, и особенно от физики. Дело в том, что наука о бытии, как таковом, исследует предметы всех наук с самой об­щей для них стороны и через то, что у всех у них есть общего, ибо у всех вещей только и есть общего, что они " есть". Напротив, любая частная наука изучает вещи, опреде­ляемые через их частные свойства: физика

— одно, математика — другое, теология

— третье. Вещи, которые изучает физика,

— это реальные объекты, подверженные возникновению и уничтожению, в то время как вещи, которые изучают математика и теология — первые в силу своей абстрак­тности, вторые благодаря отделенности от физического мира, — чужды становлению.

⁵ Там же. 29—30. 'См. там же. 3. С. 126. 'Там же. 1005 b 4—5. С. 125.

⁸ Там же. IV 1, 1003 а 25. С. 119.

⁹ Парменид. В 6 DK // Фрагменты ранних греческих философов. Ч. 1. М., 1989. С. 288.

 

Если под " движением" вслед за Аристоте­лем понимать любую форму изменения (а не только перемену места, которую Ари­стотель специально называет " пространст­венным движением"), можно сказать, что физика — это наука о бытии, подвержен­ном движению. Впрочем, следует сузить это определение, потому что оно распро­страняется и на произведения рук челове­ческих, тогда как физика занята только ес­тественными объектами. Требуемое уточ­нение можно произвести двумя способами. С одной стороны, естественные объекты производят и воспроизводят себя сами, ис­кусственные же произведены человеком. Тогда можно ограничить физику бытием, " сущим", которое " имеет начало движения и покоя" ' в себе самом. С другой стороны, вещи, произведенные человеком, зависят от искусства, которое есть практическая дея­тельность, в то время как природные объ­екты рассматриваются физикой, которая есть теоретическая наука. Таким путем мы получаем окончательное определение:

Учение о природе [физика] должно быть умозрительным, но умозрительным зна­нием лишь о таком сущем, которое спо­собно двигаться².

Согласно этому определению физика " име­ет... дело с некоторым родом сущего" ³. Можно, следовательно, сказать, что у фи­зиков " также есть некоторая мудрость, но не первая" ⁴, а " есть еще кто-то выше тех, кто рассуждает о природе" ⁵. Поэтому наука о бытии, как таковом, может претендовать на звание метафизики.

Итак, о каждой вещи можно сказать, что она есть. Но равным образом о ней можно сказать, что она есть единая вещь. " Быть" и " быть чем-то одним" становятся эквива­лентами, так что единое бытие тоже оказы­вается предметом универсальной науки, по­тому что по сути только сущее и единое " сказываются обо всем существующем" ⁶. Но именно абсолютно универсальный ха­рактер такой науки делает ее столь же аб-

' Аристотель. Метафизика. VI 1, 1025 Ь20—21 //Соч. Т. 1. С. 180. ² Там же. 26—27. С. 181. ³Там же. 19. С. 180. ⁴Там же. IV 3, 1005 b 1—2. С. 124. ⁵ Там же. 1005 а 33—34. 'Там же. III 3, 998 b 20—21. С. 108.

солютно неопределенной. В самом деле, определено лишь то, что дифференцирова­но. Чтобы определить единое бытие, надо определить его стороны, показывая, что их различает. Именно так и действует любая наука, определяя внутри исследуемого рода отдельные виды и их специфические отли­чия. Такая деятельность по дифференциа­ции и классификации и есть первая работа науки. Между тем " у каждого рода должны быть видовые отличия, и каждое такое от­личие должно быть одним" ''. Невозможно, следовательно, осуществить видовые раз­личения для единого бытия, так как видо­вым отличием для всякого рода должно быть то, что от этого рода отлично. Напри­мер, определение " разумное" дифференци­рует род живых существ вообще, давая оп­ределение вида " человек" как " живого су­щества, наделенного разумом" (одно из Аристотелевых определений человека). " Между тем ни единое, ни сущее не может быть родом для вещей" ⁸, так как в таком случае всякому видовому отличию нельзя ни " быть", ни " быть чем-то одним" (" ни одно видовое отличие не будет ни сущим, ни единым")⁹. Приходится, таким образом, заключить, что каждая вещь " есть непо­средственно нечто сущее и нечто единое, не находясь в сущем и едином как в роде" ¹⁰. Правда, как раз такое непосредственное схватывание вещи как бытия ничего нам не дает: определить вещь как сущее (нечто, что есть), то есть как бытие и единство, — значит попросту сказать, что здесь есть нечто. Это истина чересчур общая, чтобы сделаться предметом науки. Мы не можем определять вещи, не относя их к определен­ному роду, то есть говоря: вот это — чело­век, а не вот это — сущее. Тогда только мы добираемся до того, что есть каждая вещь, или, на языке Аристотеля, что есть " сущ­ность" каждой вещи. " Бытие же ни для чего не есть сущность" и не может ничего оп­ределять