Второй период: господство неокантианства

Теперь перейдем к рассмотрению второго периода развития социологии в России. В конце 80-х – начале 90-х гг. ХIХ в. российский позитивизм (как ранее и западно-европейский) столкнулся с рядом трудностей и противоречий, связанных с натуралистическим и психологическим редукционизмом в социологии. В связи с этим были подвергнуты критике попытки сближения социологии с естествознанием и объяснения социальных процессов с помощью естественнонаучных методов. Возникает антипозитивистское течение в социальной мысли России, «ядром» которого стало неокантианство.

В его теоретико-методологических рамках, наряду с критикой вульгарного натурализма, эволюционизма и механицизма, доказывалось, что общественную жизнь в целом, в России в частности нельзя рассматривать как разновидность естественного, природного процесса. В ней необходимо видеть, с точки зрения неокантианства, в первую очередь культурно-ценностные аспекты человеческого поведения, обладавшие уникальными, неповторимыми особенностями. С подчеркиванием именно этой позиции было связано отрицание единства гуманитарного и естественнонаучного знания и признание доминирующего значения первого. Наиболее яркими представителями неокантианства в российской социологии были Б.А.Кистяковский, П.И.Новгородцев, Л.И.Петражицкий, В.М.Хвостов.

Возникновение неокантианства в российской социологии, впрочем, вовсе не означало отказа многих авторов, разделявших позиции позитивизма и субъективной социологии, от своих научных убеждений и взглядов. Но в результате появления философско-социологического «антипода» позитивизма - неокантианства стала усиливаться научная аргументация этих взглядов, что в конечном итоге способствовало идейно-теоретическому обогащению российской социологии. Продолжают успешно работать Н.И.Кареев, М.М.Ковалевский, П.Ф.Лилиенфельд, Е.В. де Роберти, сторонники экономического материализма и другие.

Трудности поджидали российскую социологию совсем с другой стороны, они касались ее общественного признания и институционализации. Новая наука в правящих кругах была встречена настороженно, если не сказать враждебно. Одна из основных причин – ее тесная связь с событиями и оценками политической жизни в стране и за рубежом и попытки включения в непосредственную политическую деятельность ряда социологов, особенно тех, кто требовал революционного ниспровержения существующего строя. Кстати, именно тесной связью с реальными политическими процессами и действиями отличалась российская социология (по крайней мере, ряд ее представителей, что бросало «тень» на всю науку) от западной, поскольку последняя формировалась в постреволюционных условиях и не была ориентирована на радикальное преобразование власти.

У российской социологии долгое время не было своих журналов, кафедр в университетах, профессиональных сообществ и учреждений. Вместе с тем, печатались книги социологов – при условии благополучного прохождения ими цензуры. Переводились на русский язык и издавались работы зарубежных социологов – также при соблюдении этого условия. Однако, если обнаруживалось их «враждебное действие на умы», книги могли быть изъяты и уничтожены. Ранее, в главе о психологическом направлении уже писалось о судьбе русского перевода второго тома «Динамической социологии» Л.Уорда, сожженного по специальному решению царского правительства, члены которого сочли эту книгу подрывной и враждебной его устоям. Сам Л.Уорд, по словам М.М.Ковалевского, был уверен в том, что поводом к сожжению послужило смешение «динамизма» с динамитом.

Многие представители российской социологии были вынуждены работать и публиковаться за рубежом. В исследовании «Социология на Западе и в России» М.Ковалевский описывал случай, имевший место с ним на границе в начале ХХ столетия при его возвращении на Родину. Жандармский полковник обратился к нему со словами: «Нет ли у Вас книг по социологии? Вы понимаете… в России - это невозможно»1. Когда в 1908 г. при создании частного Психоневрологического института (во главе с академиком В.М.Бехтеревым) в нем была открыта первая в России кафедра социологии (ее возглавляли сначала М.М.Ковалевский, затем Е.В.де Роберти, позднее – П.А.Сорокин и К.М.Тахтарев), министр народного просвещения Шварц заявил на приеме, что социология – это предмет, который компрометирует учебное заведение. Термин «социология» так и не прижился в дореволюционной России. Чтобы преподавать эту дисциплину в рамках учебного плана и включать ее в программы учебных заведений, для социологии подыскивались слова-заменители.

Тем не менее результаты работы российских социологов были налицо. Они получили общественное признание за рубежом, где не только издавались их книги, но и проходили под эгидой Международного института социологии первые международные социологические конгрессы с участием российских ученых. Трое из них – М.М.Ковалевский, П.Ф.Лилиенфельд, П.А.Сорокин – избирались в разное время президентами института. Это свидетельствовало о международном признании российской социологии. Росту ее популярности и авторитета способствовало создание М.М.Ковалевским и Е.В. де Роберти в 1901 г. в Париже «Высшей Русской школы общественных наук». Обязательным предметом в ней была социология, занятия же вели ведущие российские и западные ученые. В деятельности школы по существу отрабатывалась первая модель российского социологического факультета. Но школа, к сожалению, просуществовала недолго (до 1905 г.) и по требованию царского правительства была закрыта.