Теории экспрессивного поведения избирателей

В своем большинстве теории демократии приписывают выбо­рам решающую роль в функционировании представительных ин­ститутов. И действительно, выше уже отмечалось, что только выбо­ры позволяют политическому сообществу граждан — народу — выразить свою волю в императивной форме. Тем самым более или менее явно предполагается, что, во-первых, у народа такая воля есть, а во-вторых, что в ее основе лежит ясное понимание собственных интересов и сложных политических проблем, выносимых в ходе из­бирательной кампании на суд публики. Такие выдающиеся теоре­тики демократии, как Джон Локк и Алексис де Токвиль, не обсуж­дали самой возможности того, что это предположение может и не соответствовать действительности. Впрочем, до конца XIX в., ког­да в большинстве стран участие в выборах было привилегией узко­го слоя элиты, а современные партии еще не сложились, вопрос о мотивах выборов был не очень актуальным. Да и ответить на него можно было лишь умозрительно: ведь социологические методы мае-

224 Электоральное поведение

совых опросов еще не были разработаны. Одним из главных аспек­тов «бихевиористской революции» в политической науке стало при­менение этих методов к изучению электорального поведения. Пер­вые эмпирические исследования принесли результаты, во многом обескуражившие теоретиков демократии, но в то же время обога­тившие наши знания о ней, а, стало быть, в конечном счете, внесшие свой вклад в развитие общей политической теории. Однако глав­ным итогом этих исследований стало формирование двух более ча­стных теорий, ныне известных как классические теории электораль­ного поведения — социологическая и социально-психологическая. Следует заметить, что эти названия — более или менее условны и употребляются просто по традиции (которой, впрочем, придержи­ваются не все исследователи электорального поведения).

Социологическая теория приписывает решающую роль в опре­делении мотивов голосования социальной принадлежности инди­вида. Предпосылки для развития этой теории были заложены еще в первой половине XX в., когда единственным видом эмпирических данных, доступных исследователям, были полученные в ходе всеоб­щих переписей сведения о социальном составе населения округов. Сопоставляя эти сведения с опубликованными результатами выбо­ров, пионеры электоральных исследований делали выводы о связи тех или иных социальных характеристик с итогами голосований. Однако эти выводы носили приблизительный характер, ибо ученые все же оставались в неведении по поводу того, кто именно голосует за ту или иную партию. Поэтому честь прорыва в области электо­ральных исследований принадлежит группе социологов, работав­ших в составе Группы прикладных социальных исследований Ко­лумбийского университета под руководством Пола Лазарсфелда и Бернарда Берелсона. Объектом исследований послужили выборы в США на протяжении 40-х гг., а основным методом — социологи­ческий опрос.

Один из основных выводов был сформулирован учеными следу­ющим образом: «Согласно нашим данным, некоторые требования, обычно рассматриваемые в качестве условий для успешного функ­ционирования демократии, не соответствуют поведению «средних» граждан... Многие из них голосуют без реальной вовлеченности в выборы... Граждане не очень информированы о деталях кампании... В каком бы то ни было строгом или узком смысле граждане не явля-

Теории экспрессивного поведения избирателей 225

ются очень рациональными». Как выяснили ученые «колумбийской группы», избиратели мало знали о политике, не интересовались ею и не обладали сколько-нибудь последовательными взглядами, ко­торые позволили бы им сформулировать свою позицию по тому или иному вопросу. Но почему же они голосовали так, а не иначе? «Со­циологический» ответ на этот критически важный вопрос состоит в том, что мотивы голосования коренятся «либо в первичных груп­пах, либо в их кластерах («пучках» — Г. Г.) в рамках социальных слоев». Иными словами, люди голосуют так, как голосует их бли­жайшее социальное окружение, а оно, в свою очередь, воплощает в себе характеристики более широких социальных групп. Если все твои друзья рабочие и сам ты рабочий, то и проголосуешь за рабочую партию.

Собственно говоря, именно социальный класс и оказался той груп­пой, которая, как считалось в ранних версиях социологической тео­рии, оказывала наиболее сильное воздействие на поведение избира­телей. Особенно отчетливо это показали некоторые исследования, проведенные по методике Лазарсфелда и Берелсона в западноевро­пейских странах. Так, выяснилось, что именно классовая принадлеж­ность лежит в основе партийных симпатий большинства избирате­лей Великобритании. Есть ли другие социальные параметры, обусловливающие выбор при голосовании? Продолжавшиеся не­сколько десятилетий сравнительные исследования электорального поведения позволили ответить на этот вопрос с достаточной яснос­тью. Оказалось, что охотнее всего люди голосуют за партии, иденти­фицируемые с собственной классовой принадлежностью, вероиспо­веданием или этническим самосознанием. Идентификация с классом как фактор электорального поведения наблюдается практически по­всеместно. В большинстве стран этот фактор — самый сильный. Од­нако там, где религиозная и/или этническая принадлежность оказы­вают воздействие на электоральное поведение (а это касается далеко не всех стран), их эффект может быть сильнее. Примером могут слу­жить Бельгия, Канада и Швейцария, на материале которых Аренд Лейпхарт и обосновал данный вывод. Количественный показатель, позволяющий оценить относительный вес отдельных факторов элек­торального поведения, называется индекс партийно-групповых свя­зей (раг(у-§гоир аП§птеп(тдех). Проиллюстрируем методику его вычисления на примере «классового голосования» в Швеции (1964).

226 Электоральное поведение

Население страны делится на две большие группы по признаку при­надлежности главы семейства к рабочему или среднему классу. При анализе итогов выборов оказывалось, что за социал-демократов и коммунистов голосовало 84 % рабочих и 32 % представителей других классов. Разница — 52 — это и есть индекс партийно-групповых свя­зей. Результаты подобных вычислений по целому ряду стран, полу­ченные Дж. Бингхамом Пауэллом мл., представлены в табл. 19. Важ­ный вклад в теоретическое обоснование данной модели поведения избирателей внесла теория Сеймура Мартина Липсета и Стейна Рок-кана, о которой подробно говорилось в гл. 6.

Хотя социологическая теория поведения избирателей и сыграла важную роль в развитии электоральных исследований, область ее применения не универсальна. Самый очевидный ее недостаток состо­ит в том, что, как явствует из табл. 19, во многих случаях она просто-напросто не объясняет поведение большинства избирателей: суммар­ные индексы партийно-групповых связей не достигают 50 % в таких разных странах, как Австралия, Венесуэла, Дания, Индия, Ирландия, Канада, Коста-Рика, Новая Зеландия, Уругвай, Филиппины, Ямайка и Япония. Парадоксально, но даже на родине социологической тео­рии — в США — ее объяснительная сила не очень велика. Кроме того, здравый смысл готов допустить, что классовая принадлежность дик­тует избирателю позицию по таким вопросам, как социальные рас­ходы государства или трудовые договоры, но ведь есть и вопросы, классовая позиция по которым просто невозможна.

Эти очевидные недостатки вызвали к жизни вторую классичес­кую теорию электорального поведения, социально-психологическую. В книге под названием «Американский избиратель» авторы этой теории, члены исследовательского коллектива Мичиганского уни­верситета во главе с Энгюсом Кэмпбеллом, сформулировали ее ос­новную посылку следующим образом: «...партийный выбор, кото­рый делает индивидуальный избиратель, непосредственно зависит от силы и направления элементов, составляющих поле психологи­ческих сил, причем эти элементы мы интерпретируем как установки по поводу воспринимаемых (избирателем — Г. Г.) объектов нацио­нальной политики». Заключительная часть этой замысловатой фра­зы играет ключевую роль. Дело в том, что под «объектами нацио­нальной политики» подразумеваются партии, а потому и саму теорию часто называют «теорией партийной идентификации». С

Теории экспрессивного поведения избира телей

Таблица 19

Индексы партийно-групповых связей (ПГС) в отдельных странах (ус­редненные результаты выборов 60-х гг.)

 

мбба а	Е 1 осеп 1 А\1 афазгё? Т г	озТ баёёу! ёу база 6Г а
	ёесгпаа	баэёандТа ё/ёёё уа ё^тёТ а
Аогйсвеу
Аохйёу
АазОЗву
Аазёа аЗёаЗ ёу
Аасгб/ёа
Абёу
ЁТ азу
Ёбёбазу
Еооееу
Кб аза
КТгаа-Еёёа
1 ёайёб аи
1 Т осу Сева азу
1 Т бесову
1Х10Л
себбесв
беез! У а и
ОёГ ёуГ азу
ОЗасеу
ОЕА
хёеэ
0аседссву
0асс)ёу
В? азёа
В| Т1 ёу

Примечание. За 0 приняты пренебрежительно малые величины индек­са ПГС.

228 Электоральное поведение

точки зрения этой теории, люди приходят на избирательные участ­ки, ибо испытывают сильную психологическую нужду выразить свою симпатию к той или иной партии. Разумеется, эта симпатия не сваливается на индивида с неба и не сродни любви с первого взгляда. Нормы электорального поведения воспринимаются в ходе полити­ческой социализации, как правило — на самых ранних ее этапах. Поэтому человек часто голосует за ту же самую партию, за которую голосовали его отец, дед и даже более отдаленные предки. Таким образом, партии рассматриваются не просто как «деловые партне­ры», которым можно оказать или не оказать доверие на выборах. «Выбор» партии выступает как важная индивидуальная ценность, против которой человек не пойдет даже в том случае, когда этого требуют его интересы. Проведенные в США социологические ис­следования показали, что избиратели нередко приписывают соб­ственные предпочтения «избранным» ими партиям и совершенно не заботятся о том, соответствуют ли их представления реальности.

Как и социологическая, социально-психологическая модель была сразу же экспортирована из Америки в Западную Европу. Срав­нивая поведение избирателей в США и во Франции, Филипп Кон-вере и Жорж Дюпо обнаружили, что механизмы выбора при голо­совании были в целом сходными. Они поддавались описанию в рамках социально-психологической теории. Исследования такого рода были проведены в Швеции, Италии, Австралии, Японии, Гер­мании, Нидерландах и в ряде других зрелых демократий. И хотя ни в одной стране «партийная идентификация» не оказалась настоль­ко важным фактором электорального поведения, как в США, ее роль оказалась ощутимой повсеместно, так что не удивительно, что само понятие заняло центральное место в современных электоральных исследованиях. Основное преимущество социально-психологичес­кого подхода по сравнению с психологическим заключается в том, что «партийная идентификация» может рассматриваться как непос­редственный мотив голосования за ту или иную партию, в то время как влияние социальной принадлежности сказывается лишь косвен­но. Более того, можно предполагать, что именно партийная иден­тификация — то звено, которого недоставало в социологических объяснениях электорального поведения.

В сущности, две теории легко совместимы друг с другом, и по­пытки их синтеза предпринимались неоднократно. Такова, напри-

Теории экспрессивного поведения избирателей 229

мер, разработанная Дэвидом Батлером и Дональдом Стоуксом тео­рия «партийного образа себя», примененная к изучению поведения британских избирателей. Основу для синтеза составляет то, что обе классические теории электорального поведения можно охарактери­зовать как экспрессивные. Это значит, что, собираясь на избиратель­ный участок, гражданин вовсе не стремится извлечь из своего по­ступка какую-то поддающуюся конкретному счету материальную выгоду. Выгода носит психологический характер. Выражая свою симпатию той или иной партии, человек удовлетворяет собствен­ную потребность в выражении солидарности с ней. Это приносит ему душевный комфорт. Кроме того, «правильное» голосование повышает его самооценку и поощряется непосредственной социаль­ной средой, в которой он существует. Надо заметить, что в первона­чальных версиях экспрессивных теорий поведения избирателей от­сутствовало представление о том, каким именно образом среда осуществляет свое давление на индивида. Это делало высказанные выше тезисы несколько умозрительными. Однако сегодня имеется довольно хорошо развитая теория «социальных сетей», согласно которой любой индивид включен в разветвленную сеть личных вза­имоотношений, во многом определяющую его действия. Чем выше «плотность» сети, к которой принадлежит индивид, тем более пред­сказуемо его поведение. Основное достоинство «сетевого подхода» в применении к электоральным исследованиям состоит в том, что «плотность» сетей поддается измерению. Таким образом, открыва­ется новое — и весьма перспективное — направление социологичес­кого анализа электоральной политики.

Как и не менее амбициозная теория «гражданской культуры», о которой шла речь в гл. 4, классические теории электорального по­ведения критиковались по многим основаниям. Прежде всего, неко­торые ученые усомнились в основательности методов, использован­ных группами Лазарсфелда—Берелсона и Кэмпбелла, и предложили применять значительно более сложные способы статистического анализа данных. Как будто, полученные результаты свидетельству­ют о том, что «классики» недооценили уровни политической инфор­мированности и заинтересованности избирателей, а значит — одна из основных посылок сформулированных ими теорий неверна. Но до окончательной ясности по этому вопросу далеко. Есть теория, не ставящая под сомнение достоверность полученных «классиками»

230 Электоральное поведение

результатов, но оспаривающая их традиционную интерпретацию. Со времен Лазарсфелда повелось считать, что непоследовательность мышления — индикатор политической безграмотности, признак отсутствия ясных идеологических предпочтений. Если, скажем, ин­дивид выступает за активную внешнюю политику, как демократ, и в то же время за снижение налогов, как республиканец, то это зна­чит, что в его голове царит неразбериха (которую, напомню, и на­блюдали «классики» у большинства американских избирателей). Сторонники альтернативной теории, которую называют «теорией схем», — такие как Дональд Киндер и Роберт Ласкин — утвержда­ют, что такая непоследовательность только естественна. С их точки зрения, идеология существует в голове индивида в ином виде, чем на страницах партийных документов. Это — не целостная система представлений, каждый элемент которой находится в логическом единстве с остальными, а своего рода иерархия, на вершине кото­рой находятся самые важные для данного индивида комплексы про­блем, «схемы». Есть внешнеполитическая схема, схема экономичес­кой политики, расовая схема и т. д. Каждая из «схем» внутренне последовательна и дает избирателю возможность сделать вполне компетентный выбор, отвлекаясь от тех элементов партийной программы, которые ему просто неинтересны. Теория «схем», бе­зусловно, представляет собой важный шаг в развитии электораль­ных исследований, но до ее полного эмпирического подтверждения еще далеко.

Далее, некоторые западноевропейские ученые утверждают, что классические теории поведения избирателей, разработанные в США, несут на себе слишком явную печать национальной ограниченнос­ти. Даже последователи «классиков» всегда признавали, что уров­ни политической информированности и заинтересованности евро­пейцев выше, чем в США. Более того, по мнению критиков этих теорий, разрыв настолько велик, что об общих закономерностях поведения говорить не приходится. Например, Ханс-Дитер Клинге-манн показал, что «идеологическая искушенность» избирателей Италии вдвое превосходит аналогичный показатель в Америке; весь­ма искушенными оказались избиратели в Германии, Нидерландах и в ряде других стран. Значит ли это, что американцы, как элегантно выражает свою мысль Клингеманн, менее «познавательно продви­нуты», чем европейцы? Возможно, нет. Но тогда следует признать,

Теории экспрессивного поведения избирателей 231

что сама «политическая искушенность» — это феномен, не облада­ющий жестко установленными характеристиками, общими для всех зрелых демократий. Ее изучение требует учета политических кон­текстов отдельных стран. А это, в сущности, ведет к заключению, что классические теории электорального поведения страдают наци­ональной ограниченностью, неприемлемой в сравнительных иссле­дованиях.

Однако главная проблема с применением классических теорий поведения избирателей к современным политическим процессам состоите другом. Похоже, что эти теории просто устарели. В самой Америке уже в 60-х гг. начало наблюдаться заметное оживление интереса граждан к политике. Исследования, проводившиеся по методике, в основном аналогичной использованной Кэмпбеллом и коллегами, свидетельствовали об этом довольно красноречиво. Ныне, когда в нашем распоряжении находятся однотипные данные об электоральном поведении, которые собирались десятилетиями, можно с достаточной степенью уверенности утверждать, что мно­гие выводы «классиков» были обусловлены застойной атмосферой всеобщего благодушия, царившей в послевоенной Америке. Поли­тикой не интересовались просто потому, что она не была «интерес­ной». Когда в обществе начинаются серьезные политические конф­ликты, действительно затрагивающие жизненные условия или перспективы миллионов людей, уровни «политической искушенно­сти» взлетают вверх. Вероятно, это объясняет повышенную долю идеологически мыслящих избирателей в Италии, в истории кото­рой 70-е гг., когда Клингеманн проводил свои опросы, были отнюдь не идиллическим периодом. Но и во многих других странах, вклю­чая США, люди все чаще голосовали, демонстрируя уровень созна­тельности (рациональности), который во времена Лазарсфелда ка­зался недостижимым. Как заметил один ученый, «избиратели начали решать».

Параллельно с этим происходило падение роли класса и партий­ной идентификации как факторов электорального поведения. Мно­гочисленные эмпирические исследования не отрицают, что соци­альная принадлежность остается одним из важнейших «ключей» к поведению избирателей, но со всей убедительностью показывают, что это положение вещей уходит в прошлое. Например, в Германии индекс классовых партийно-групповых связей упал с 40 % в конце

232 Электоральное поведение

50-х гг. до 10 % в конце 80-х. Сходные тенденции имеются и в тех странах, где классовое голосование было когда-то преобладающей моделью (Великобритания, Нидерланды и Швеция), и в тех, где оно никогда не доминировало (Франция). Что касается США, то там сравнительно важная роль социальной принадлежности как факто­ра голосования, которую наблюдал Лазарсфелд, ушла в прошлое вместе с эрой Ф. Д. Рузвельта, т. е. полстолетия назад. Разумеется, упадок классового голосования — неоднозначное явление, и мно­гие ученые ставят под сомнение достоверность сильных выводов по этому поводу. Действительно, индекс ПГС построен на простом раз­личии между рабочими и средним классом. Возможно, утверждают некоторые ученые, что в современном мире различие между этими категориями стерлось. Но на место старых различий между соци­альными слоями приходят новые, которые по-прежнему служат ос­новным фактором выбора при голосовании. Сегодня для анализа электорального поведения порой применяются очень сложные мо­дели социальной структуры (или, как иногда говорят, социальной стратификации), включающие в поле зрения такие аспекты, как на­личие или отсутствие в распоряжении индивида недвижимости и другой дорогостоящей собственности, отношения власти на рабо­чем месте, занятость на высокотехнологичных производствах и про­чее. Однако и эти модели, как показали Ричард Роуз и Ян Макалли-стер, обладают довольно скромной объяснительной силой.

Если социальная принадлежность была одним из краеугольных камней социологической теории поведения избирателей, то в каче­стве другого выступала религия. Однако данные по большинству за­падноевропейских стран свидетельствуют о том, что и ее значение сокращается вместе с упадком самой религиозности. В католических странах доля индивидов, посещающих церковь раз в неделю и чаще, сократилась за последние пятьдесят лет более чем вдвое. Сходные тенденции наблюдаются и в протестантских странах, где, впрочем, количество верующих всегда было меньше. Участие церквей в поли­тике идет на убыль. Два-три десятка лет назад немецкий или голлан­дский священник за несколько дней до выборов обращался к своей пастве с напоминанием о том, какое голосование угодно Богу. Се­годня подобное поведение духовного лица вызвало бы нарекания. Отмирание религиозных аспектов политики — ее секуляризация — отмечается и на католическом юге Европы, например в Италии, где

Теории экспрессивного поведения избирателей 233

совсем недавно церковь была одним из важнейших участников элек­торального процесса. Правда, эти западноевропейские тенденции не наблюдаются в США. Напротив, там в последние десятилетия воз­росло политическое значение так называемого фундаментализма — религиозного движения, охватывающего членов различных христи­анских церквей и сект, которых сближает крайний догматизм в ин­терпретации Библии и стремление к ревностному соблюдению рели­гиозных норм и запретов. Используя современные средства массовой коммуникации (прежде всего телевидение), фундаменталисты сумели мобилизовать значительную массу сторонников и стать одной из за­метных составляющих успеха Республиканской партии. Исламский фундаментализм играет важную роль в электоральной политике не­которых новых демократий. Следует, однако, еще раз подчеркнуть, что в подавляющем большинстве зрелых демократий значение рели­гиозного фактора в политике падает, а вместе с ним отмирает и «ре­лигиозное голосование».

Наконец, повсеместно — но в особенности в США — на протя­жении последних десятилетий наблюдалось ослабление «партийных идентификаций». Социологические исследования, проводившиеся в Америке в 1952-1964 гг., показывали, что примерно 75 % избира­телей идентифицировали себя с той или иной из двух крупнейших партий. К 1972 г. этот показатель упал до 64 % и с тех пор оставался стабильным. Одновременно ослабление партийных идентификаций наблюдалось в Западной Европе. Так, в Великобритании доля твердых приверженцев партий сократилась с конца 60-х до начала 70-х гг. вдвое; в Германии ослабление связей между партиями и из­бирателями наметилось в 80-х гг. Широкое сравнительное исследо­вание, проведенное под руководством Расселла Дальтона во Фран­ции, Нидерландах, Италии, скандинавских странах и Австралии, позволило говорить об «упадке партийности избирателей» как об универсальной тенденции. В качестве основной причины этого фе­номена обычно указывают на упадок — или по меньшей мере транс­формацию — самих партий. Правда, и здесь следует сделать ого­ворку. Если сам «упадок партийности» наблюдается вполне наглядно (хотя в США есть ученые, по сей день отказывающиеся в него ве­рить и объясняющие все несовершенством социологических мето­дик), то по поводу интерпретации этих наблюдений идет немало споров. Существует позиция, согласно которой «партийная идеи-

234 Электоральное поведение

тификация» — это не стабильное состояние, а циклический процесс, в котором чередуются нисходящие фазы «отделения от партий» (с1еаП§птеп{) и восходящие — «воссоединения с партиями» (геаН§птеп{). С этой точки зрения, возможно, что в 70-х гг. в боль­шинстве зрелых демократий имела место нисходящая фаза, которая неизбежно должна смениться восстановлением «партийных иденти­фикаций» у большинства избирателей. В пользу этой теории свиде­тельствует то, что в Соединенных Штатах подобные волны наблю­дались уже неоднократно. Но верно и то, что нынешняя нисходящая фаза слишком затянулась.

Таким образом, классические теории поведения избирателей не очень хорошо вписываются в реалии современного мира. Это не означает, что их время прошло. Они остаются важными уже постоль­ку, поскольку именно им соответствует поведение значительных масс избирателей в зрелых демократиях. Но потребность в альтернатив­ных теориях нарастает. Здесь уместно упомянуть еще одно обстоя­тельство. Электоральные исследования — чрезвычайно дорогосто­ящие. Проведение массовых опросов избирателей давно уже стало колоссальной индустрией, охватывающей тысячи людей и милли­оны долларов. Ясно, что ресурсы «вбрасываются» в эту индустрию по простой причине: инвесторы ожидают, что ученые ответят на весьма актуальный для любого политика и бизнесмена вопрос — кто победит на выборах? Но именно этот вопрос классические тео­рии поведения избирателей оставляют без ответа. Как социальный статус, так и партийная идентификация стабильны. Если бы они были единственными детерминантами выбора, который делает из­биратель, то такими же стабильными были бы и итоги выборов. И действительно, именно на основе классических теорий было разра­ботано понятие «нормального голосования» как минимального ко­личества голосов, на которое может рассчитывать та или иная партия. Но исход выборов решают те избиратели, голосование ко­торых доводит полученную партией долю голосов до необходимо­го для победы, а вовсе не до минимального уровня. О них класси­ческие теории говорят очень немного. С точки зрения обеих, это наименее информированные и заинтересованные граждане, поведе­ние которых — продукт случайных и поэтому непредсказуемых вли­яний. Таким образом, предсказательная сила классических теорий не очень велика. Поэтому только естественно, что на протяжении

Теории рационального поведения избирателей 235

последних десятилетий активно развивались неклассические теории, о которых пойдет речь в следующем разделе.