угла на расстояние предмета от глаза. Образ на сетчатке, как и на
фотопленке, оказывается перевернутым. То, что мы видим кры-
ши домов и кроны деревьев вверху, а не внизу, обусловлено
тем, что наш мозг под влиянием практики «исправляет» дело,
вторично переворачивая образ, запечатленный на сетчатке глаза.
Как велика при этом роль личного опыта, воспитания и практики,
показывает следующий эксперимент. Испытуемому с помощью
перевернутой киноленты показывают перевернутую свечу —
язычок пламени и дым от свечи направлены вниз. Спустя не-
сколько секунд испытуемый видит свечу в привычном положе-
нии — пламя и дым направлены вверх. Это происходит без вся-
ких сознательных усилий. Мозг на основании предыдущего опыта
автоматически исправляет «ошибку» кинокамеры.
Свет, попадая в глаз, претерпевает несколько серьезных
преобразований. В зрительных клетках имеется особое вещество,
родопсин, или зрительный пурпур. Каждому уровню энергии
и каждой частоте колебаний электромагнитных волн соответст-
вуют определенные изменения родопсина. Они, в свою очередь,
порождают строго определенные биоэлектрические импульсы,
идущие с некоторыми интервалами по зрительному нерву в мозг.
Здесь снова возникают соответствующие импульсам физико-
химические изменения клеток, которые воспринимаются нами
как цвет, форма или размер видимого объекта. Таким образом,
видит не сам глаз, а весь зрительный аппарат, включая мозг.
Процесс получения зрительных ощущений предмета включает
ряд преобразований энергии:
1. Поглощение, отражение и рассеяние света поверхностью
рассматриваемого предмета,
2. Фокусировка и преломление лучей в хрусталике.
3. Формирование образа предмета на сетчатке.
4. Физико-химические изменения молекул родопсина.
5. Возникновение соответствующих биоэлектрических им-
пульсов.
6. Передача импульсов зрительным нервом.
7. Соответствующие структурные трансформации в зритель-
ном центре мозга и образование вследствие этого определенных
образов (ощущение цвета, формы, восприятие целостной вещи,
движения и т. п.).
Из этого следует, что выработка ощущений представляет сис-
тему последовательных преобразований. Их конечный резуль-
тат есть образ предмета. Образ этот особый. Он существует в
мозгу человека, т. е. субъекта восприятия. Он не зеркальный, не
простая копия, а итог многих внутренних преобразований, притом
таких, что результат соответствует именно данному объекту, а
не другому, и в этом смысле является его отражением. Ощуще-
ние есть «субъективный образ объективного мира», «превраще-
ние энергии внешнего раздражения в факт сознания»1. Однако
Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 18. С. 120, 46.
ощущения, или чувственные образы, сами по себе суть лишь
основа сознания или знания. В настоящее знание эта основа
превращается, пройдя еще несколько ступеней преобразования.
Прежде чем рассмотреть их, задумаемся над тем, что уже ска-
зано.
Между непосредственно чувственным образом предмета, на-
пример зрительным образом на сетчатке, и его восприятием в
мозгу (ощущением, представлением) нет точного совпадения.
Оптический образ Останкинской башни на сетчатке глаза может
занимать всего несколько миллиметров, тогда как глядящий на
нее человек воспринимает башню как огромное сооружение.
Это происходит потому, что мозг на основании ранее накоплен-
ных знаний, полученных из разных источников или на базе личного
опыта, как бы «автоматически» корректирует зрительное вос-
приятие. Известно, что одни и те же предметы воспринимаются
по-разному людьми с неодинаковым личным производственным
и социально-культурным опытом. Экспериментально доказано,
что верхолазы и обычные пешеходы, находясь на большой высо-
те, по-разному определяют размеры расположенных внизу пред-
метов. В опытах, проводившихся на животных и маленьких
детях, установлено, что они не обладают готовыми пространст-
венными формами восприятия, но учатся определять расстояние
до предмета, его размеры, расположение и форму на опыте,
в практической деятельности. В результате такой деятельности
координируются зрительные, осязательные, звуковые и прочие
восприятия в мозгу. В системе памяти как бы «откладываются»
определенные эталоны и стандарты, «записываются» соответст-
вующие правила, бессознательно корректирующие наше чувст-
венное восприятие. Эти эталоны и правила меняются исторически
в зависимости от социально-культурного опыта и личной
практики.
Люди определенным образом влияют друг на друга, на тот
способ, которым они воспринимают и оценивают внешние собы-
тия. В зависимости от определенного культурного уровня обще-
ства, социальной группы, опыта и личной культуры индивидов,
а также под влиянием групповых взаимодействий личных и
общественных интересов, часто весьма противоречивых и разно-
направленных, они не только по-разному оценивают явления
природы и общественной жизни, но даже по-разному их видят.
И поэтому у них возникают совершенно различные наглядно-
чувственные образы этих явлений и процессов. Так, ближайшие
сподвижники данного политического вождя или полководца, его
соратники, осыпанные его милостями и наградами, которым
близость к лидеру выгодна и приятна, могут оставить мемуары,
в которых не только даются положительные оценки всем его
деяниям и намерениям, даже преступным, приводящим иногда
к гигантским бессмысленным жертвам, но и совершенно искренне
описывается его лучезарный портрет, привлекательная внеш-
ность, доброжелательные взгляды и поступки. В глазах же дру-
гих современников, особенно жертв его акций, он будет выгля-
деть совсем иначе. И это зависит не только от идеологических
установок или сознательного искажения фактов, но и от того, что
под влиянием определенных обстоятельств само чувственное
восприятие людей, отражающих данные явления с различных
позиций, может быть весьма разнообразным. Поэтому восста-
новление объективной картины тех или иных событий, процессов,
поступков людей, социальных потрясений, эпизодов личной
жизни представляет собой в высшей степени сложную задачу,
требующую для своего решения высокой философской под-
готовки.
Второй важный вывод заключается в том, что не существует
чисто эмпирической стадии познания, так как уже в процессе
выработки ощущений принимают участие ранее накопленные
знания (эталоны, правила), относящиеся к рациональной сфере.
Рассмотрим теперь, как в простейшем случае образуются поня-
тия и включающие их утверждения (суждения, высказывания)
о различных объектах.
Процесс создания понятий обычно называется абстрагирова-
нием, а результат или продукт этого процесса — абстракцией.
Поэтому в дальнейшем термины «понятие» и «абстракция»
будут употребляться как взаимозаменимые, синонимичные.
Процесс абстрагирования в простейшем виде можно разбить
на несколько этапов, ступеней, которые в действительности часто
сливаются, переплетаются. Разделять их приходится лишь в инте-
ресах анализа.
Первый этап — группировка и разграничение ощущений. По-
лучив некоторые ощущения или чувственные образы при наблю-
дении различных предметов, человек выделяет какое-то одно
их свойство, например окраску или геометрическую форму.
Остальные свойства как бы отбрасываются, от них отвлекаются,
абстрагируются. Предметы, несмотря на все их различия, объе-
диняются в группы по одному (или немногим) из выделенных
свойств и отграничиваются от остальных. Выделенные предметы
образуют группы данного свойства. Например, вишня, кровь,
пунцовая роза, пионерский галстук объединяются в группу по
цвету. Яблоко, футбольный мяч, бильярдный шар и т. п. объеди-
няются по форме.
Второй этап — сравнение, отождествление главного свойства.
Так как выделенное у сгруппированных предметов свойство
обнаруживается с разной интенсивностью, все различия в его
проявлении как бы устраняются, сознательно или бессознатель-
но, а сами проявления у разных предметов отождествляются,
приравниваются друг к другу (красный цвет, сферическая
форма).
Третий этап, по существу, неотделимый от второго, называется
идеализацией, или предельным переходом. Вырабатывая такие
абстракции, как «красный цвет» и «сфера», мы по существу
отвлекаемся от того, что в объективной действительности не су-
ществует предметов, поверхность которых всегда и при всех
условиях отбрасывает световые лучи строго одной и той же
энергии и одной и той же частоты колебаний, вызывающих
совершенно одинаковые цветовые ощущения. Точно так же не
существует реальных предметов, все точки на поверхности
которых всегда находятся на одном и том же расстоянии от
заданной точки, центра. Сами законы природы ставят пределы
этому. Но в процессе абстрагирования мы «перешагиваем» эти
пределы, выделяя интересующие нас свойства как бы в совершен-
но чистом виде, в каком в действительности эти свойства сущест-
вовать не могут. Это и есть идеализация. Она позволяет четко
отделить данные свойства и соответствующую группу предметов
от всех остальных, осознать их специфику.
Четвертый этап — процедура наименования. Выделенному
свойству ставятся в соответствие слово или группа слов, т. е.
знаковое выражение, например «красный цвет» или «сфера».
Отныне это знаковое выражение выступает как понятие о данном
свойстве и соответствующей группе предметов. Описание свой-
ства, т. е. признак, образует смысл понятия (абстракции), а
совокупность предметов, обладающих свойством, образует зна-
чение понятия.
Задумаемся теперь над этой схемой. Даже в крайне упрощен-
ном виде она показывает, что в процессе абстрагирования, т. е.
создания, построения, конструирования понятий, есть нечто та-
кое, что отсутствует в самих ощущениях, с которых начинается
сам процесс. В ощущениях нет, например, идеализации. В них
отсутствуют операции группировки, сравнения, отождествления.
А ведь в действительном, неупрощенном процессе абстрагиро-
вания содержатся и другие операции и процедуры, которых нет
в ощущениях и в «непосредственном» чувственном восприятии.
Откуда же эти элементы, операции и процедуры берутся?
Напомним, что философы-рационалисты утверждали, что все
это присуще разуму, врождено человеку или существует в форме
способностей. Кант более точно говорил о творческом воображе-
нии. Как бы то ни было, но объяснить их, вывести просто из
ощущений не удастся. Поэтому-то позиция эмпириков в форме,
изложенной, например Гоббсом, оказывается слишком упрощен-
ной. Она игнорирует то, что на любом этапе получения ощуще-
ний присутствует, хотя бы в скрытом виде, нечто практическое,
т. е. социально и культурно обусловленные нормы познаватель-
ной деятельности, эталоны и критерии. Однако и прежний рацио-
нализм, чуждый принципу исторического развития, не мог отве-
тить на вопрос, откуда берутся эти нормы, эталоны и критерии,
и был вынужден либо приписывать их происхождение творче-
скому акту божества (Декарт, Лейбниц), либо считать их врож-
денными, априорными свойствами и условиями деятельности
рассудка (Кант). Мы знаем теперь, что временные и пространст-
венные представления людей, которые, как и логические кате-
гории, Кант считал априорными, трансцендентальными предпо-
сылками восприятия, складываются исторически. У народов,
стоящих на разных ступенях культурного и социального разви-
тия, эти представления различны. Нормы мышления, приемы и
правила абстрагирования, как и неосознанные правила, регули-
рующие процесс чувственного восприятия, вырабатываются
исторически и передаются от поколения к поколению в процессе
обучения. Лесной охотник и житель города (вспомните хотя бы
рассказы Пришвина или роман Ф. Купера «Следопыт») обладают
различными навыками наблюдения и получают разную информа-
цию, рассматривая одни и те же явления природы. Эти истори-
чески сложившиеся правила и принципы, а также профессио-
нальные навыки в каждом отдельном случае предшествуют
любому определенному наблюдению или эксперименту. В этом,
и только в этом смысле их можно рассматривать как предшест-
вующие опыту. Если бы Кант имел в виду эту сторону дела, то у не-
го не было бы никаких разногласий с материализмом. Однако по
отношению к социально-историческому опыту людей указанные
навыки, принципы и правила оказываются основанными на исто-
рической практике, на предшествующих экспериментах и наблю-
дениях. Кант ошибался, считая время и пространство, а также
основные категории познания априорными, врожденными че-
ловеку.
Мы видим теперь, что разделение на эмпирические, чувствен-
ные и рациональные этапы очень условно. Понятия «чувственный»
и «рациональный» — сами очень сильные абстракции. При их
выработке были отброшены многие важные свойства, и, в частно-
сти, метафизики не заметили их внутреннюю диалектическую
связь, их взаимопроникновение и переходы друг в друга. На.
этапе выработки ощущений всегда присутствует рациональный
момент; в процессе рационального мышления можно обнару-
жить чувственное, эмоциональное, эмпирическое содержание.
Против эмпиризма Локка, Юма и их последователей есть и
еще одно возражение. В современной науке (особенно в матема-
тике, теоретической физике, биологии и т. п.) есть понятия, ко-
торые нельзя непосредственно вывести из ощущений или свести
к ним. К ним относятся, например, «функция», «закон тяготения»,
«спин», «вид» и т. п. Есть абстракции, «надстроенные» над
другими абстракциями, которые, в свою очередь, «надстроены»
над абстракциями еще более низкого уровня, и т. д.
Теперь мы можем со всей определенностью ответить на ряд
вопросов, поставленных в начале главы. Прежде всего следует
указать, что наши знания на всех уровнях — от ощущений до
самых сложных абстракций — представляют собой отражение
объективной реальности.
Понятие «отражение» тесно связано с понятием «информа-
ция». Информация представляет собой процесс передачи изме-
нений от объекта воздействия к субъекту посредством сигналов
и их фиксации. Важно подчеркнуть, что субъект, воспринимаю-
щий сигнал, по мере усложнения своей внутренней структуры
и функций подвергает получаемую информацию особой, подчас
довольно сложной переработке в соответствии с внутренними
законами своего функционирования и структурной организации.
Так, поток фотонов, падающих на светолюбивое растение в виде
солнечных лучей, нагревает освещенную часть стебля, вызывая
перемещение ряда гормонов в затененную его часть. В резуль-
тате активизируются определенные биологические структуры:
мембраны клеток меняют свою геометрию и стебель изгибается
таким образом, что на листья падает большее количество света,
чем раньше. В таких случаях говорят, что цветок тянется к свету,
хотя в действительности перед нами сложный процесс отражения,
в котором фотоны выполняют разные функции. Их физическая
функция заключается в «передаче» растению энергии, необхо-
димой для его жизнедеятельности; их информационная функция
состоит в «передаче» изменений положения источника света
(солнца), что отражается в соответствующих движениях расте-
ния. Здесь следует четко разграничивать биофизические и био-
химические процессы, с одной стороны, от информационных —
с другой, хотя в обоих случаях эти процессы связаны с одними
и теми же материальными носителями.
Чем сложнее структурная и функциональная организация
субъекта, принимающего и перерабатывающего информацию,
тем в большей степени он используется как средство реализации
все более сложных форм отражения, обеспечивающих сохране-
ние, развитие, приспособление, а в случае живой природы —
и размножение организмов в среде обитания. Чем больше инфор-
мации в состоянии накопить и использовать живой организм или
техническая система, тем эффективнее могут они приспособиться
к окружающей среде и активно выполнять свои функции. Это
означает, что информация как бы увеличивает способность вос-
принимающей ее системы к более правильному, точному и
определенному отражению окружающей среды и, следователь-
но, уменьшает неопределенность, неточность, ошибочность от-
ражения.
Важно понять, что не всякий вид информации достигает
уровня знания и не всякий субъект воздействия, получающий
информацию, вырабатывает или принимает решение, а затем
целесообразно и сознательно действует на их основе. Предметы
неживой природы, технические устройства и даже живые орга-
низмы, например растения, не принимают решения, не дейст-
вуют по целям. Они изменяют свое положение, характер функ-
ционирования и развития под воздействием получаемой инфор-
мации, но эти изменения не являются сознательными. Информа-
ция превращается в знание лишь при очень сложных формах
психической деятельности, которая складывается и формируется
у человека в процессе социальной и трудовой деятельности.
Знание служит особым видом информации, хотя не всякая ин-
формация поднимается до уровня знания. Когда и при каких
условиях информация превращается в знание?
Получаемая на основе чувственного восприятия мира или на
основе передачи уже сформированных знаний информация
выражается с помощью языка в форме особых знаковых струк-
тур, которые могут выступать в качестве понятий или высказы-
ваний. На этой основе появляется возможность выработки новых
знаний. Для того чтобы эти знаковые структуры превратились
в знания, они должны быть построены с помощью определенных
синтаксических, семантических и прагматических правил.
Синтаксические правила, определяющие правильные языко-
вые выражения и указывающие, как их нужно строить, обычно
«впитываются», так сказать, с молоком матери в процессе язы-
кового воспитания, хотя до поры до времени не осознаются с
необходимой четкостью и определенностью. Отказ или неумение
пользоваться такими правилами не позволяет придать языковым
выражениям смысл и значение, а следовательно, превратить их
в форму знания. Так, предложение: «Герань цветет на окне» —
имеет определенный смысл и значение и вместе с тем построено
по правилам русского языка и логического синтаксиса. Если бы
оно было написано на английском, немецком или каком-либо
другом языке, то входящие в него понятия выражались бы с
помощью других слов и при этом использовалась бы грамматика
другого языка. Логический же синтаксис не зависит от естествен-
ных языков и выражает логические связи и отношения между
понятиями, позволяющие отображать объективные свойства и
связи явлений, о которых идет речь. Если логический синтаксис
нарушен, то даже предложения, состоящие из понятий с доста-
точно четкими значениями, оказываются бессмысленными и не
выражают знаний. Языковое выражение: «Цветет окне на ге-
рань» — не соответствует логическому синтаксису, не имеет
смысла и не выражает знаний.
Одной синтаксической правильности мало. Предложение:
«Корень квадратный из Наполеона приводит к оранжевой мело-
дии, используемой в химических реакциях» — соответствует и
правилам русской грамматики, и правилам логического синтак-
сиса, но не выражает никакого знания, так как значения и смысл
входящих в него понятий не связаны между собой. Чтобы вы-
сказывания или понятия были осмысленны, они должны подчи-
няться правилам семантики. Семантика — это сложная логико-
философская наука, изучающая вопросы о том, как конструиру-
ются смысл и значения языковых выражений, содержащие знания
о реальном мире. Только выражения, обладающие более или
менее определенным смыслом и значением, могут выступать
как знания. Но и этого мало.
Знания нужны человеку, чтобы действовать. А для этого не-
обходимы особые правила, позволяющие определенным об-
разом связывать знания и действия, соединять их в особое диа-
лектическое единство, другими словами, из любого знания как бы
вычитывать, извлекать нормы и правила действия и, наоборот,
обобщать деятельность, превращать действия в особую инфор-
мацию. Этот круг задач решается с помощью прагматики, т. е.
дисциплины, вырабатывающей правила и изучающей способы
взаимодействия знаний и деятельности.
Таким образом, знания оказываются чрезвычайно сложной
системой. За каждым отдельным высказыванием или понятием,
выражающим знание или передающим его, скрывается сложная
система синтаксических, семантических и прагматических правил
и длинная цепочка других знаний, используемых для того, чтобы
установить смысл и значение отдельных выражений, входящих
в данное высказывание или в данное понятие. Знания оказыва-
ются как бы включенными в обширный, по существу, неограни-
ченный социально-культурный контекст. Следовательно, инфор-
мация лишь тогда превращается в знание, когда она претерпе-
вает целый ряд серьезных преобразований. Эти преобразования
включают в себя выражение информации в языковой знаковой
форме, представление ее в соответствии с правилами логического
синтаксиса и истолкование на основе соответствующей семантики
и прагматики.
Для того чтобы быть уверенными, что знания адекватно от-
ражают действительность и применимы к ней, т. е. на их основе
можно ориентироваться в этой действительности, действовать и
приспособиться к ней, преобразовать ее в соответствии с нашими
целями, мы должны быть уверены, что существует надежный
способ проверки знаний, установления их соответствия с дейст-
вительностью, выявления меры этого соответствия и способа
улучшения и совершенствования знаний. Это подводит нас вплот-
ную к одному из большого числа сложных вопросов теории
познания — к вопросу об истине и ее критериях.
3. ОБЪЕКТИВНАЯ, АБСОЛЮТНАЯ
И ОТНОСИТЕЛЬНАЯ ИСТИНЫ
Проблема истины, т. е. проблема достоверного, правильного,
адекватного (от лат. adaequatus — приравненный) знания, была
сформулирована и осознана еще в Древней Греции. В чем же она
состоит? Элеаты и софисты сомневались в том, что наши знания,
особенно чувственные, дают верные сведения об окружающем нас
мире и правильно его отражают. Платон настаивал, что возможны
лишь знания о вечных и неизменных идеях, а сведения о чувст-
венном мире, т. е. мнения, недостоверны. Поэтому и возникла
проблема установления соответствия между знаниями и объек-
тивными явлениями. Такое соответствие получило в философии
название истины. Аристотель писал: «...истину говорит тот, кто
считает разъединенное разъединенным и связанное — связан-
ным, а ложное — тот, кто думает обратно тому, как дело обстоит
с вещами»1. Аристотель сформулировал классическую концеп-
цию истины, сохранившуюся до наших дней. Согласно этой кон-
Аристотель. Соч.: В 4 т. Т. 1.С. 250.
цепции, истина — это соответствие не между отдельными поня-
тиями и объективными явлениями и процессами, а между опре-
деленными утверждениями, т. е. суждениями и высказываниями,
и объективным положением дел. Действительно, понятия «чет-
ное число», «закон тяготения», «бифштекс», «спин» сами по себе
не ложны и не истинны. Однако утверждения, включающие эти
понятия, например «все четные числа делятся на 7 без остатка»,
«закон тяготения не препятствует полету реактивных самолетов»,
«спин — особая физическая характеристика некоторых элемен-
тарных частиц», «бифштекс приготовляется из легированной
стали», могут быть ложными или истинными; так, первое и чет-
вертое предложения ложны, тогда как второе и третье истинны.
В понимании истины и в истории философии, и в современных
философских течениях существует большой разнобой. Например,
сторонники когерентной (от лат. cohaerenria — сцепление, связь)
концепции истины, односторонне утрируя взгляды рационалистов
и опираясь преимущественно на опыт математических доказа-
тельств, считают данное утверждение истинным, если оно полу-
чено по определенным логическим правилам из других предло-
жений, ранее признанных истинными. В математике дело обстоит
так. Пусть имеется ряд аксиом, из которых выводятся теоремы.
В истинности аксиом мы не сомневаемся, что же касается
теорем, то теорема (утверждение, предложение) считается до-
казанной, или истинной, если она выведена из аксиомы по точным
правилам логического вывода. Однако следует иметь в виду, что
понятия «истина» и «ложь» многозначны, имеют разные смыслы
применительно к разным областям знания. В частности, в мате-
матике понятие истины часто употребляется как синоним выра-
жения «теорема (предложение), доказанная (выведенная) по
таким-то и таким-то правилам». И в этом нет ничего ошибочного.
Просто это особое словоупотребление, подчеркивающее, что для
математики формальная правильность, формальная вычисли-
мость или выводимость являются самыми основными (хотя и не
единственными) проблемами. Но как только речь заходит о при-
менении математики на практике—в науке или технике, дело
в корне меняется. Например, в многомерной геометрии имеются
теоремы и утверждения, которые были установлены совершенно
формальным путем и считаются формальными истинами. И пока
они не применены ни к каким реальным физическим процессам,
говорить об их соответствии действительности бессмысленно.
В то же время их нельзя считать и ложными, ибо они строго до-
казаны. Когда в прошлом веке были открыты неевклидовы гео-
метрии Лобачевского, Римана и Больяи, их считали математи-
ческим курьезом, неприменимым в материальной действитель-
ности. Они были доказательными, правильными построениями и
не более того. Но в XX в. Эйнштейн построил новую теорию
гравитации — общую теорию относительности, которая установи-
ла, что некоторые физические процессы могут происходить в
пространстве, описываемом неевклидовой геометрией. В той
мере, в какой была подтверждена общая теория относительности,
получила и эмпирическое подтверждение и неевклидова геомет-
рия. Возвращаясь теперь к когерентной теории истины, мы мо-
жем сказать, что она берет одну реальную черту познания, вы-
рывает ее из общего процесса и выдает за процесс в целом.
Существует и другая, корреспондентная теория истины, ко-
торая исходит из того, что те или иные утверждения должны соот-
ветствовать внешней действительности. Как же добиться этого
соответствия? Когда предложения содержат понятия, отражаю-
щие наблюдаемые свойства и отношения, например, «красный»,
«шарообразный», «кислый», «твердый» и т, п., дело обстоит
просто. Достаточно посмотреть, лизнуть или потрогать вещь.
Однако в науке часто встречаются понятия, не поддающиеся пря-
мому наблюдению. Например, «спин», «элементарные частицы»,
«кварк» и т. п. Как быть в таком случае? Сторонники корреспон-
дентной концепции истины делят язык науки на три слоя: язык
наблюдения, язык теории и корреспондентный язык, или язык
интерпретации. При помощи последнего неподдающиеся не-
посредственному наблюдению теоретические понятия («спин»,
«кварк» и т. п.) как бы переводятся на язык наблюдений, заме-
няются понятиями, описывающими ощущения. Сами теорети-
ческие предложения переводятся в предложения, описывающие
вполне наблюдаемые ситуации. Задача вроде бы резко упро-
щается. Однако это простота лишь кажущаяся. Дело в том, что
многие ситуации и процессы текучи, изменчивы и не поддаются
прямому наблюдению. Да и полный перевод теоретических пред-
ложений на язык наблюдений часто невозможен. Корреспондент-
ная концепция истины неприменима и ко многим высшим разде-
лам математики, об истинности или ложности которых, следова-
тельно, нельзя ничего сказать, пользуясь этой концепцией.
В свое время Аристотель говорил, что скептики сомневаются
в возможности истины как соответствия знаний действительности.
Ведь действительность текуча, изменчива и неповторима, и потому
любое соответствие ежесекундно нарушается. Стараясь обойти
подобные трудности, великий мастер диалектики Гегель утверж-
дал, что истина заключается в самом развитии знания, в его дви-
жении. Но так как он был идеалистом, то видел это развитие лишь
в изменении абсолютного духа и реализующего его мышления.
Соответствие знаний и действительности при таком подходе ока-
зывалось соответствием мысли самой себе. Как можно было
выйти из этого заколдованного круга?
Уже Кант отчетливо понимал, что вопрос о природе истины
по существу сливается с вопросом о критерии (от греч. (criteri-
on — мерило, средство установления соответствия знаний их
объектам) истины. «Но весь вопрос в том, чтобы найти всеобщий
и верный критерий истины для всякого знания»1, — писал он. Сто-
ронники когерентной теории истины находят такой критерий в
Кант И. Соч.: Вот. М., 1964. Т. 3. С. 159.
логическом доказательстве, сторонники корреспондентной (от
лат. correspondere — отвечать, осведомлять) — в прямом наб-
людении. Есть еще прагматическая (от греч. pragmo — дело,
действие) концепиия истины, представители которой считают,
что истинность знаний проверяется успехом соответствующей
деятельности. Хотя Нант и понимал важность всеобщего крите-
рия истины, сам сн склонялся к тому, чтобы принять в качестве
такового чувственное восприятие. Это не могло удовлетворить
ни естествоиспытателей, ни обществоведов, так как еще Беркли
показал, что, признавая критерием истины лишь ощущения, мож-
но прийти к субъективному идеализму, ибо этот критерий при-
знает существуюш.им лишь то, что воспринимается чувствами.
Современная теория познания рассматривает вопрос об
истинном знании и его критериях как чрезвычайно сложную и
не имеющую формально однозначного решения задачу. Прежде
всего она выделяет понятие объективной истины. Объективная
истина — это такое содержание наших знаний, которое не зависит
ни от человека, ни от человечества. Из этого определения сле-
дует, что в наших знениях всегда присутствует элемент, который
зависит либо от декного человека, либо от данной социальной
группы, либо от всего человечества. Эта зависимость может
порождаться индивидуальными особенностями психики и обра-
зования, особенностями чувственного восприятия (взволнован-
ностью, близорукостью, тугоухостью, повышенной возбудимостью
и т. п.), групповыми предрассудками и аффектами (массо-
вый психоз, национальные или профессиональные предубежде-
ния и т. п.) или родовыми особенностями рода человеческого,
связанными, например, с конкретным земным происхождением,
а также с особен)· остями культуры, пространственными и вре-
менными границами бытия.
Задача, следовательно, заключается в том, чтобы суметь
выделить в наших реальных знаниях такое содержание, которое
не зависит от субъективных элементов и в силу этого является
объективным. Важнейшее с этой точки зрения достижение —
выделение в классе объективных истин особого важного под-
класса, имеющего решающее значение для выживания людей в
реальной социально-исторической обстановке и для развития
человеческого рода. Этот подкласс К. Маркс назвал «предметной
истиной». Она непосредственно относится к окружающей чело-
века и не зависящей от его воображения и произвола реаль-
ности — природе и обществу. Критерием предметной истины
он считал социальную и индивидуальную практику человека. По
отношению к предметной истине практика, таким образом, вы-
ступает в качестве универсального, всеобщего критерия.
Помимо предметных истин могут существовать объективные
истины, не носящие предметного характера. К их числу принадле-
жат, например, абстрактные математические истины, т. е. утверж-
дения, относящиеся к абстрактным, так называемым идеальным
математическим объектам: числам, функциям, матрицам, систе-
мам уравнений, многомерным пространствам, различным фор-
мальным системам и т. п., а также истинам, например истори-
ческим, объектом которых являются давно исчезнувшие события,
процессы и явления, с которыми мы в настоящее время не можем
непосредственно взаимодействовать. Поэтому, критерии, приме-
нимые к предметным истинам, не могут считаться универсаль-
ными по отношению к истинам этого последнего рода, хотя и они
могут обладать всеми признаками объективности, т. е. не зависеть
по своему содержанию ни от человека, ни от человечества в це-
лом.
Подлинный всеобщий критерий истины был впервые предло-
жен философией марксизма. Под объективной истиной она пони-
мает такое содержание человеческих представлений, «которое не
зависит от субъекта, не зависит ни от человека, ни от челове-
чества...»1.
Что же нового и ценного в этом определении? Рассматривая
любые виды знания как отражение объектов, легко заметить, что
в каждом случае имеется, с одной стороны, нечто, что зависит
от человека, от данной социальной или профессиональной груп-
пы, и, с другой — нечто, что не зависит ни от одного человека.
Каждый врач обладает индивидуальными навыками в распозна-
вании малярии или стресса, но в диагнозе этих болезней есть и
нечто такое, что зависит лишь от объективного положения дел и
не зависит от личного опыта и привычек врача. Математики,
составляя программы для решения какой-то задачи, могут дви-
гаться различными путями. Но если решение правильное, то его
содержание зависит уже не от индивидуальных способностей
математика, а от существа задачи и от точно доказанных теорем,
которые не подчиняются индивидуальным вкусам и способ-
ностям отдельных людей или даже всего человечества. В этом
смысле и диагноз, и решение математической задачи объективны.
Здесь можно было бы возразить, что признаки малярии и стресса
открыты медиками, а теоремы доказаны математиками. Это, ко-
нечно, верно, открытия делаются людьми, но, после того как уста-
новлен диагноз, доказана теорема, они как продукты челове-
ческой деятельности существуют объективно.
Крупнейшим вкладом в теорию познания, сделанным К. Марк-
сом, было утверждение p том, что критерием предметной истин-
ности является практика 2. Ранее мы рассматривали практику как
составляющий элемент в структуре познания, как его источник
и основу. Теперь же она выступает в принципиально новой роли —
в роли критерия предметной истины. При этом практика пони-
мается в самом широком смысле, как социально-преобразова-
тельная деятельность людей, вырастающая на основе труда и ма-
териального производства в целом. Популярно поясняя эту
мысль, Ф. Энгельс писал, что существование пудинга доказывает-
' Ленин В, И. Поли. собр. соч. Т. 18. С. 123.
- См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 42. С. 264.
ся тем, что его съедают; истинность определения структуры кра-
сящего вещества ализарина, добывавшегося ранее из растений,
подтверждается тем, что его научились вырабатывать из каменно-
угольной смолы. Поэтому, развивая эту мысль, часто говорят:
«Знать — значит уметь сделать». То, что наше знание о строении
атома и его ядра истинно, подтверждается на практике, напри-
мер, тем, что мы умеем синтезировать несуществующие в при-
роде трансурановые элементы, в состоянии использовать энергию
атомного ядра. То, что установленные нами законы тяготения и
аэродинамики истинны, подтверждается, в частности, тем, что мы
создали самолеты и умеем летать на них. Однако сказанное выше
не следует утрировать. Истинность наших знаний о строении и
происхождении Вселенной, нашей Галактики или даже нашей Сол-
нечной системы вовсе не означает, что мы можем создать Все-
ленную, Галактику или Солнечную систему. Истинность наших
знаний о предметах и процессах, рассматриваемых в многомер-
ном (например, 26-мерном) пространстве, вовсе не означает, <
