Рассказ о лимоне

Чистильщик сапог маленький Стась жил со своим дедом в литовском городке на берегу Немана.

Дед был очень старый. Он прожил так много лет, что все они перемешались у него в памяти, как колода карт, и дед никак не мог разобраться в своей прошлой жизни. Весь день он сидел у окна, набивал папиросы для заказчиков и бормотал:

— Когда же это было? До того, как Марыся посадила лимон? Или после?

Счет годам начинался от лимона. А лимону тоже было немало лет. Его посадила еще девочкой мать Стася. Сейчас лимон разросся в невысокое, но густое деревце с черными, покрытыми воском листьями. Листья эти пахли слабо и приятно. Дед ждал, когда лимон зацветет. И наконец он зацвел только одним белым цветком. Была весна, и над Неманом плыли, отражаясь в воде, разноцветные облака — то совсем белые, то розовые, то синие. От этого вода в Немане была тоже разноцветная и нарядная.

Цветок осыпался как раз в тот день, когда впервые на городок упали с неба черные немецкие бомбы. Но завязь осталась. Она начала медленно наливаться и превратилась в маленький — величиной с орех — лимон. Потом этот орех начал чутьчуть золотеть, и тогда дед сказал Стасю:

— И не думай к нему прикасаться. Пусть он сам созреет и упадет.

— А на настоящих деревьях, — ответил Стась, — лимоны срывают.

Так то на настоящих. А это дерево не настоящее. Оно волшебное. Стась засмеялся, он знал, что волшебных вещей не бывает.

— Я, когда был таким мальчишкой, как ты, — сердито сказал дед, — никогда не смеялся над сказками. Я их любил. Потому и прожил восемьдесят семь лет и еще могу зарабатывать себе на кусок хлеба.

— А чем же оно волшебное? — спросил Стась.

— Если его тронет злая рука, — оно высохнет, лимон сморщится и сок его сделается ядом.

— А если добрая? — спросил Стась.

— Тогда видно будет, — ответил уклончиво дед. — Не скажу. Не надо было смеяться. Бери ящик, ваксу, щетки и беги на свою Магистральную площадь. Чтобы у всех русских офицеров и солдат сапоги горели, как солнце. Слышишь?

Стась взял свой ящик и убежал. Посмеиваясь и болтая, он чистил сапоги шутливым русским бойцам, но чаще всего — каждый день — он чистил их высокой и веселой девушке с синими, как цветы литовского льна, глазами. Девушка эта стояла с винтовкой на соседнем перекрестке. Русские звали ее «регулировщицей», но у нее было настоящее имя — Настя, и Стась звал ее только по этому имени. Настя часто махала Стасю рукой со своего перекрестка и приносила ему по утрам хлеб, сахар и даже конфеты, где на обертке были нарисованы медвежата.

Но както ночью немецкий самолет промчался над городком, сбросил несколько бомб, — Стась даже не проснулся от взрывов, — и Настя исчезла. Вместо нее на перекрестке появился незнакомый боец. От него Стась узнал, что Настя ранена, лежит в лазарете, ей сделали очень тяжелую операцию, и неизвестно — выживет ли она, или нет.

В этот день Стась не ответил ни на одну шутку бойцов, начищая им сапоги, и даже ни разу не поднял голову. Он только быстро и незаметно, размахивая щетками, проводил рукавом своей куртки по глазам. И снова чистил, чистил, пока блеск на сапогах не расплывался перед ним радужными мутными пятнами.

Вечером Стась закинул ящик на ремне за спину и пошел в лазарет. К Насте его не пустили. Но он слышал, как пожилая сестра говорила другой сестре, что для Насти нужно непременно достать лимонный сок, а лимонов нигде нет и что Настя очень мучается.

Стась вышел из лазарета. С низкого неба падал снег — такой густой и крупный, что земля за каких - нибудь пять минут превратилась в снежное царство и сразу притихла.

Стась вернулся домой. В каморке было темно. Дед похрапывал на своей лежанке. Неясно пахло лимоном. К тому времени он уже совсем созрел и висел, тяжелый, среди легких листьев.

Стась подышал на лимон, погладил его и осторожно сорвал. Дед все всхрапывал, - должно быть, видел хорошие сны.

Стась вышел, побежал к лазарету. Он отдал лимон пожилой сестре, но ничего не мог ей ответить, когда она начала его расспрашивать, откуда он взял этот лимон, — только смущенно тер рукавом мокрое от снега лицо.

Потом Стась долго ходил по городку, боялся возвращаться к деду, даже плакал от страха и сильно дрожал, — лимонное дерево, наверное, высохло. Снег набивался Стасю за ворот, и трудно было вытаскивать ноги из голубых сугробов.

Только на рассвете Стась наконец вернулся. Дед спал. Стась вошел в каморку и тихонько вскрикнул, — за окном уже синела заря, чутьчуть освещала каморку, и в свете этой зари цвело десятками белых цветов лимонное дерево. Цветы эти поблескивали, вздрагивали, и Стась увидел, что на каждом цветке светится капля чистой росы.

От сладкого запаха цветов у Стася закружилась голова, он крикнул: «Дед, смотри!» — сел на пол, и у него перед глазами понеслись в темноте какие - то огромные ледяные цветы, похожие на звезды, понеслись, переливаясь разноцветными огнями, пока наконец кто - то не встряхнул Стася за плечо и знакомый голос деда не сказал кому-то:

— Он, пане доктор, он угорел от этого цвета. Вся наша каморка сейчас пахнет, как райский сад. А лимона нет! Кто - то сорвал. Для доброго дела сорвал, пане. Доброй рукой притронулся к дереву человек — оттого оно и цветет. Такое уж это дерево...

Стась, даже не открывая глаз, глубоко вздохнул и слышал только, как дед перенес его на кровать. Там он уснул крепко, без снов, как всегда спят люди после усталости и волнения.

В начале весны, когда лимонное дерево все еще цвело и радовало деда своим пышным цветом, пришла из лазарета худенькая Настя с синими, как цветы литовского льна, глазами, растрепала Стасю волосы, потом ласково их пригладила, отвернулась, вытерла глаза и тихо сказала, что у Стася — золотое сердце.

Так началась их дружба — на зависть всем, кто думает, что уже давно исчезли из нашей жизни сказки.

1944, Паустовский К.Г

 

Приложение 2