Будущее. Близится третье тысячелетие христианской эры

 

Близится третье тысячелетие христианской эры. Каким оно может стать в судьбе человечества? Это надобно знать: ведь дети рождаются и рождаются. Что ждет их? Какими вступят они в это тысячелетие? В какие школы пойдут и кто, и чему, и как их там будут учить, образовывать, просвещать? Зачем? Ради каких ценностей?

Если верить книгам и статьям по педагогике, то у нас непрерывно совершенствуется образование нравственно-эстетическое, умственное, физическое, правовое, экологическое, волевое, патриотическое, половое, научное, сенсорное, религиозное, скаутское и всякое иное. Но что делать с детскими алкоголизмом и наркоманией? С детьми-проститутками? Маленькими грабителями, хулиганами, ворами и убийцами?.. Как предотвратить быстро надвигающуюся катастрофу — в начале дороги, на самом пороге? Что это — плоды просвещения? Образованных все больше, образовательных учреждений все больше, и преступников все больше.

Может, школы и университеты окончательно станут бесполезными, не имеющими никакого отношения к жизни? Как будут соотноситься друг с другом образование и жизнь человеческая, одного человека и всех людей в целом? Ведь это важно решить, чтобы воспитывать или не воспитывать. Может, воспитывать-то и вредно?

Кого будем учить и чему? Постоянно слышны голоса то там, то здесь: «Она всю жизнь будет торговать чулками, ведь это же очевидно, так зачем забивать ей голову алгеброй?» Да и можно ли научить главному — мудрости в наступающем мире стрессов, спешки, погони за выгодой и успехом? «Мудрости»?.. А не опасна ли эта мудрость новых поколений? Я-то ведь совсем не так уж и мудр! А ничего — вон каким начальником вымахал! Если они будут мудрее меня, ведь не станут, надо полагать, ни слушаться, ни уважать! Без меня обойдутся! Пожалуй, пусть вместо мудрости учатся чертежи хорошо читать: здесь польза для них, для дела и для меня очевидна. Пусть приспособятся зарабатывать — остальное приложится, и мудрость тоже. Или не приложится, тем хуже, но это уже меньшая проблема.

Соответствуют ли цели и содержание образования направленности и перспективам социального развития, структуре общества, его ценностям и нормам? Необходимы ли, возможны и достаточны ли существующие формы образования с точки зрения ближайшего обозримого будущего?

На эти и смежные с ними вопросы нам помогает отвечать футурология, к педагогической интерпретации ряда материалов которой мы и приступаем.

 

I

 

Мы видим ряд различных, но тесно связанных причинными отношениями процессов, угрожающих гибелью не только нашей нынешней культуре, но и всему человечеству как виду. Это перенаселенность Земли, вынуждающая каждого из нас защищаться от избыточных социальных контактов. Опустошение естественного жизненного пространства, не только разрушающее внешнюю природную среду, в которой мы живем, но и убивающее в самом человеке всякое благоговение перед красотой и величием открытого ему Творения. Бег человечества наперегонки с самим собой, не оставляющий времени для подлинно человеческой деятельности — мышления. Исчезновение сильных красивых чувств. Изнеженность; возрастающая нетерпимость ко всему, что вызывает малейшее неудовольствие и неспособность переживать радость, которая дается лишь ценой напряженных усилий при преодолении препятствий. Скука.

Разрыв с традицией, когда достигается критическая точка, за которой младшему поколению больше не удается достигать взаимопонимания со старшим, не говоря уж о культурном отождествлении с ним. Поэтому молодежь обращается со старшими, как с чужой этнической группой, испытывая к ним «национальную ненависть». Эта тенденция имеет своей главной причиной недостаточный контакт между родителями и детьми, вызывающий патологические последствия.

Остановимся подробнее на некоторых из перечисленных угроз сегодняшнему человечеству.

Эстетическое и этическое чувства теснейшим образом связаны друг с другом. Для духовного и душевного здоровья человека необходимы красота природы и красота созданной человеком культурной среды. Всеобщая душевная слепота к прекрасному, так быстро захватывающая нынешний мир, представляет собой психическую болезнь, и ее следует принимать всерьез уже потому, что она сопровождается нечувствительностью к этическому уродству.

Когда принимается решение построить улицу, электростанцию или завод, что может навсегда разрушить красоту обширного ландшафта, эстетические соображения вообще не играют никакой роли для тех, от кого это зависит. Начиная с председателя общинного совета маленькой деревни и кончая министром экономики большого государства, все они вполне согласны в том, что красота природы не стоит каких бы то ни было экономических и тем более политических жертв. Участки на опушке горного леса, принадлежащие общине, повысятся в цене, если к ним подвести дорогу, — и вот чарующий ручеек заключают в трубу, отводят под землю; и чудесный пейзаж превращается в удушающее гарью шоссе.

Недооценка культуры чувств является, впрочем, не единственным фактором, угрожающим нам гибелью.

Тот факт, что современная молодежь начинает рассматривать старшее поколение как чужой «псевдовид», вызывает глубокое беспокойство. Бунтующая молодежь стремится как можно дальше отойти от поколения родителей в своих обычаях и нравах. Традиционное поведение старших она не просто игнорирует, но замечает в малейших деталях и во всем поступает наоборот.

В этом состоит, например, одно из объяснений проявления половых излишеств в группах, в которых половая потенция, по-видимому, вообще понижена. Тем же усиленным стремлением нарушить родительские запреты можно объяснить случаи, когда бунтующие студенты прилюдно мочились и испражнялись, как это было в Венском университете.

Мотивация всех странных, даже причудливых способов поведения остается у этих молодых людей неосознанной. Атака направляется против всех без разбора пожилых людей, совершенно безразлично к их политическим взглядам. Студенты леворадикального направления поносят леворадикальных профессоров ничуть не меньше, чем правых. Мотивация нападения состоит вовсе не в различии политических взглядов, а исключительно в том, что студенты принадлежат к другому поколению.

Установка значительной части нынешней молодежи по отношению к поколению их родителей преисполнена высокомерного презрения. Революционность современной молодежи движима ненавистью. Причем ненавистью особого рода, ближе всего стоящей к национальной ненависти, опаснейшему и упорнейшему из всех ненавистнических чувств. Иными словами, бунтующая молодежь реагирует на чужую группу, враждебную ей.

Каждая достаточно четко выделенная группа молодежи ныне стремится рассматривать себя как замкнутый в себе вид — настолько, что членов других сравнимых групп не считают полноценными людьми. Во многих туземных языках собственное племя обозначается попросту «люди». Тем самым лишение жизни члена соседнего племени не считается настоящим убийством.

Это следствие образования псевдовидов чрезвычайно опасно, поскольку оно в значительной мере снимает торможение, мешающее убить своего собрата по виду. Между тем внутривидовая агрессивность, вызываемая именно собратьями по виду и никем другим, продолжает действовать. По отношению к «врагам» испытывают ненависть, какую могут вызвать лишь другие люди, — ее не вызовет и злейший хищный зверь, — ив них можно спокойно стрелять, потому что они-де не настоящие люди. Разумеется, поддержка такого мнения входит в испытанный арсенал и всех поджигателей войны.

В основе всех таких явлений лежит функциональное нарушение некоторого процесса развития, происходящего в период созревания человека. В этот период молодой человек начинает освобождаться от традиций родительского дома, критически проверять их и осматриваться в поисках новых идеалов, новой группы, к которой он мог бы примкнуть, почитая ее дело своим. Более того, решающее значение имеет, особенно у молодых мужчин, стремление бороться за хорошее дело. В этой фазе все доставшееся от родителей кажется скучным, а все новое — привлекательным.

Задержки развития, которые могут быть обусловлены не только факторами внешнего мира, но и заведомо генетическими причинами, имеют весьма различные последствия в зависимости от момента, когда они возникли. Индивид, застрявший на одной из ранних инфантильных стадий, может никогда не выйти из традиций старшего поколения, сохраняя нерушимую связь с родителями. Такие люди плохо ладят со своими сверстниками и часто превращаются в чудаков. Физиологически ненормальная задержка на стадии неофилии ведет к характерному злопамятному раздражению против родителей — иногда давно умерших — и к обособлению особого типа. Психоаналитикам оба эти явления хорошо известны.

Однако у расстройств, ведущих к ненависти и войне между поколениями, причины другие, притом двоякого рода.

Во-первых, приспособительные изменения, требуемые при передаче культурного наследия, становятся от поколения к поколению все больше. Во времена Авраама изменения, вносимые сыном в нормы поведения, унаследованные от отца, были настолько незначительны, что многие из тогдашних людей вообще не были в состоянии отделить собственную личность от личности отца. Это убедительно изобразил Томас Манн в своем чудесном психологическом романе «Иосиф и его братья». Следовательно, отождествление происходило самым совершенным способом, какой только можно себе представить.

В наше время, при темпе развития, навязанном нынешней культуре ее техникой, критически настроенная молодежь считает устаревшей значительную часть традиционного достояния, все еще хранимого старшим поколением. И тогда заблуждение, будто человек способен произвольным и рациональным образом выстроить на голом месте новую культуру, приводит к совсем уже безумному выводу, что старую отцовскую культуру лучше всего полностью уничтожить, чтобы приняться за «творческое» строительство новой. Это и в самом деле можно было бы сделать, но только заново начав с докроманьонских людей.

Впрочем, желание «выплеснуть вместе с водой и родителей», широко распространенное в наши дни среди молодежи, имеет еще и другие причины. Изменения, которым подвергается структура семьи в ходе прогрессирующей технизации человечества, действуют вместе и по отдельности в направлении ослабления связей между родителями и детьми. И начинается это уже в грудном возрасте. Поскольку мать в наши дни не имеет возможности посвящать ребенку все свое время, почти везде возникают, в большей или меньшей степени, явления, описанные под именем госпитализации. Наихудший ее симптом — тяжелое или даже необратимое ослабление способности к общению с людьми. Этот эффект, как уже говорилось, сочетается с нарушением способности к человеческой симпатии.

Несколько позже, особенно у мальчиков, становится заметным расстройство из-за исчезновения образа отца. За исключением крестьянской и ремесленной среды, мальчик в наши дни почти не видит отца за работой; и еще реже приходится ему помогать в этой работе, осознавая при этом впечатляющее превосходство взрослого мужчины.

Далее, в современной малой семье отсутствует ранговая структура, при которой в первоначальных условиях «старик» мог внушать уважение. Признание рангового превосходства отнюдь не препятствует любви. Каждый может припомнить, что в детстве он любил людей, на которых смотрел снизу вверх и которым безусловно повиновался, — не меньше, а больше, чем равных или низших по рангу. К некоторым весьма почитаемым старшим друзьям и учителям дети испытывают самую горячую любовь. Теплые чувства не отрицают рангового почтения. Без него не может существовать даже самая естественная форма человеческой любви, соединяющая в нормальных условиях членов семьи.

В результате же новомодного воспитания по пресловутому принципу «no frustration» тысячи детей были превращены в несчастных невротиков. В группе без рангового порядка ребенок оказывается в крайне неестественном положении. Поскольку он сам не может подавить свое собственное, инстинктивно запрограммированное стремление к высокому рангу и, разумеется, тиранит не оказывающих сопротивления родителей, ему навязывается роль лидера группы, в которой ему очень плохо. Без поддержки сильного «начальника» он чувствует себя беззащитным перед внешним миром, всегда враждебным, потому что «бесфрустрационных» детей нигде не любят. А когда он в понятном раздражении пытается бросить родителям вызов, выпрашивает оплеуху, он вместо инстинктивно ожидаемой ответной агрессии, на которую подсознательно надеется, наталкивается на резиновую стену бесстрастных, псевдорассудительных фраз.

Но человек никогда не отождествляет себя с порабощенным и слабым. Никто не позволит такому наставнику предписывать другим нормы поведения, и уж, конечно, никто не признает культурными ценностями то, что почитает этот наставник. Усвоить себе культурную традицию другого человека можно лишь тогда, когда любишь его до глубины души и при этом смотришь на него снизу вверх.

И вот — устрашающее количество молодых людей вырастает теперь без такого «образа отца». Настоящий отец слишком часто для такого образа не годится, а уважаемый учитель не может его заменить из-за нынешнего массового производства в школах и университетах.

 

II

 

К этим чисто этологическим причинам, по которым отвергается родительская культура, у многих мыслящих молодых людей прибавляются и подлинно этические основания. В современной культуре, с ее скученностью, с ее опустошением природы, с ее слепотой к ценностям и погоней за деньгами, с ее обеднением чувств и отуплением под действием индоктринации, — во всем этом и вправду много такого, что не заслуживает подражания. Потому немудрено забыть, что и в нашей культуре присутствуют и глубокая истина, и мудрость.

Молодежь действительно имеет убедительные и разумные -причины для борьбы со всевозможными «истеблишментами». Но очень трудно понять, какую долю среди бунтующих молодых людей, среди студентов, составляют те, кто на самом деле действуют по этим мотивам. То, что фактически происходит при публичных столкновениях, очевидным образом вызывается совсем иными побуждениями — подсознательными, среди которых ненависть стоит, безусловно, на первом месте. Внешняя картина бунта проявляет по преимуществу симптомы невротической регрессии.

К сожалению, вдумчивые молодые люди, действующие по разумным мотивам, не прибегающие к насилию, менее заметны. Более разумная молодежь, из-за ложно понятой солидарности, оказывается явно не в состоянии отмежеваться от поведения толпы.

Не следует также забывать, что разумные соображения — гораздо более слабое побуждение, нежели стихийная, первичная сила инстинктивной агрессии, стоящая за ними в действительности. Тем более нельзя забывать о последствиях такого полного отказа от родительской традиции для самой молодежи. Последствия эти могут стать гибельными.

В течение фазы «физиологической неофилии» созревающий молодой человек одержим влечением примкнуть к некоторой группе, и, прежде всего, принять участие в ее коллективной агрессии. Влечение это столь же сильно, как и всякое другое филогенетически запрограммированное побуждение. И точно так же, как в случае с другими инстинктами, вдумчивый подход и процессы обучения позволяют фиксировать его на определенном объекте.

Глубочайшая сущность человека — как существа, культурного по своей природе, — позволяет ему найти вполне удовлетворительное отождествление лишь в культуре и с культурой. И если рассмотренные выше препятствия отнимают у него такую возможность, то он удовлетворяет свое влечение к отождествлению и к групповой принадлежности точно так же, как это происходит с неудовлетворенным половым влечением, т.е. с помощью замещающего объекта.

Исследователи инстинктов давно уже знают, с какой неразборчивостью подавленные влечения находят себе выход, останавливаясь подчас на самых неподходящих объектах. Именно такие объекты нередко находит и молодежь, жаждущая групповой принадлежности. Не принадлежать вообще ни к какой группе — это хуже всего; лучше уж стать членом самой прискорбной из всех, группы наркоманов. Именно влечение к групповой принадлежности — наряду со скукой — служит главной причиной, толкающей к наркотикам все большее число молодых людей.

Где нет группы, к которой можно примкнуть, всегда есть возможность составить себе «по мере надобности» новую группу. Преступные и полупреступные шайки юнцов часто образуются с единственной целью — служить друг для друга подходящими объектами коллективной агрессии. Эти агрессивные парные группы все же, пожалуй, более сносны, чем, скажем, гамбургские «рокеры», сделавшие своей жизненной задачей избиение беззащитных стариков.

Эмоциональное возбуждение тормозит разумное действие, гипоталамус блокирует кору головного мозга — ни к одной эмоции это не относится в такой степени, как к коллективной ненависти, которую мы слишком хорошо знаем под именем «национальной вражды». Ненависть действует хуже, чем полная слепота или глухота, потому что она извращает и обращает в противоположность все увиденное и услышанное. Что бы вы ни сказали бунтующей молодежи, чтобы помешать ей уничтожать ее собственное ценнейшее достояние, можно предвидеть, что вас обвинят в ухищрениях поддержать ненавистный «истеблишмент». Ненависть не только ослепляет и оглушает, но и невероятно оглупляет. Тем, кто нас ненавидит, трудно оказать благодеяние, в котором они нуждаются. Трудно будет доказать им, что возникшее в ходе культурного развития так же незаменимо и так же достойно благословения, как возникшее в ходе эволюции; трудно будет внушить им, что культура может угаснуть, как пламя свечи.

 

III

 

Сильные и противоречивые чувства охватывают каждого, кто задумывается о том будущем, в котором суждено жить нашим внукам и правнукам. Эти чувства — удрученность и ужас перед клубком трагических опасностей и трудностей безмерно сложного будущего человечества, но одновременно надежда на силу разума и человечности в душах миллиардов людей, которая только одна может противостоять надвигающемуся хаосу.

Огромные материальные перспективы, которые заключены в научно-техническом прогрессе, при всей их исключительной важности и необходимости, не решают все же судьбы человечества сами по себе. Научно-технический прогресс не принесет счастья, если не будет дополняться чрезвычайно глубокими изменениями в социальной, нравственной и культурной жизни человечества. Внутреннюю духовную жизнь людей, внутренние импульсы их активности трудней всего прогнозировать, но именно от этого зависит в конечном счете судьба мировой культуры.

Человечеству угрожает упадок личной и государственной морали, проявляющийся уже сейчас в глубоком распаде во многих странах основных идеалов права и законодательства, в потребительском эгоизме, во всеобщем росте уголовных тенденций, в ставшем международным бедствием националистическом и политическом терроризме, в разрушительном распространении алкоголизма и наркомании. Наиболее глубокая, первичная причина всего этого лежит во внутренней бездуховности, при которой личная мораль и ответственность человека вытесняются и подавляются абстрактным и бесчеловечным по своей сущности, отчужденным от личности авторитетом (государственным, или классовым, или партийным, или авторитетом вождя — это все не более, чем варианты одной и той же беды).

Что может противостоять, должно противостоять разрушительным тенденциям современной жизни?

«Сверхзадачей» человеческих институтов является не только уберечь всех родившихся людей от излишних страданий и преждевременной смерти, но и сохранить в человечестве все человеческое — радость непосредственного труда умными руками и умной головой, радость взаимопомощи и доброго общения с людьми и природой, радость познания и искусства.

Уже сейчас граждане более развитых, индустриализованных стран имеют больше возможностей нормальной здоровой жизни, чем их современники в более отсталых и голодающих странах. Прогресс, спасающий людей от голода и болезней, не может противоречить сохранению начала активного добра, которое есть самое человечное в человеке.

Человечество не может не найти разумного решения сложной задачи сочетания грандиозного, необходимого и неизбежного прогресса с сохранением человеческого в человеке и природного в природе.

Огромное воспитательное влияние на всех людей оказывает нравственная атмосфера государственной деятельности в национальном и международном масштабах. С этой точки зрения самое насущное — создание международных консультативных органов, следящих за соблюдением прав человека в каждой стране и за сохранением среды; повсеместное прекращение таких недопустимых явлений, как любые формы преследования инакомыслия.

Необходим повсеместный допуск уже существующих международных организаций (Красного Креста, Всемирной организации здравоохранения, Эмнести интернешнл и др.) туда, где можно предполагать нарушения прав человека, в первую очередь в места заключения и психиатрические тюрьмы.

Решение проблемы свободы перемещения по планете особенно существенно для создания атмосферы доверия, для сближения правовых и экономических стандартов в разных странах.

Основой деятельности всех международных организаций должна стать Всеобщая декларация прав человека, в их числе — Организации Объединенных Наций.

 

IV

 

Первая мировая война унесла за четыре года и четыре месяца не менее восьми миллионов семисот тысяч жизней. Вторая — более тридцати шести миллионов. Эти войны, следующие друг за другом, были самыми разрушительными во всей истории человечества, самыми людоедскими, дикими и ожесточенными. Падения такого масштаба человек никогда прежде не знал.

Начиная с 1914 г. мир испытывает постоянно нарастающий ужас. Огромное число мужчин, женщин и детей погибли, а из выживших очень многие испытали страх неминуемой смерти. Но апатия и безнадежность — не единственное умонастроение в том мире, где мы себя находим. Почти каждый человек в мире станет более счастливым и преуспевающим, если люди прекратят свои ссоры. Никому не нужно будет ни от чего отказываться, если это не мечты о мировой империи, которые сегодня нисколько не реальнее самых диких утопий. Человечество может достигнуть, как никогда раньше, изобилия необходимых вещей и удобств. С избавлением от страха воспрянут новые силы, человеческий дух станет творческим, а ужасы, таящиеся с древнейших времен в глубинах сознания, постепенно исчезнут.

Мир и сейчас полон конфликтов. Перед нами неизбежная проблема: погибнет человеческий род — или же человечество откажется от войны? Сама альтернатива трудна для восприятия. Искоренение войны — нелегкое дело, ведь это будет означать неприятные ограничения национального суверенитета. Но более всего, пожалуй, мешает, пониманию ситуации расплывчатость и абстрактность слова «человечество». Люди никак не могут понять, что опасность грозит им самим, их детям и внукам, а не какому-то туманному «человечеству». И они надеются, что, если запретить современное оружие, война, возможно, и позволительна. Но такая надежда иллюзорна. Какие бы соглашения ни заключались в мирное время, с ними перестанут считаться, как только начнутся военные действия.

Достигнутое человеком, особенно за последние 6000 лет, является чем-то совершенно новым в истории космоса, во всяком случае, насколько мы знаем эту историю. В течение бесчисленных веков солнце вставало и заходило, луна прибывала и убывала, звезды светили в ночи, но только с появлением человека эти вещи были познаны. В великом мире астрономии и в малом мире атома человек раскрыл тайны, которые можно было бы счесть непознаваемыми. В искусстве, литературе и религии некоторые люди достигли подлинной утонченности, и из-за одного этого стоило бы сохранить род людской. Неужели человечество настолько лишено мудрости, неспособно к беспристрастной любви, столь слепо даже в отношении простейших требований самосохранения, что способно к уничтожению всей жизни на планете?

Если мы позволим себе выжить, нас ожидает полное триумфов будущее, неизмеримо превосходящее достижения прошлого. Перед нами дорога непрерывного прогресса в счастье, познании и мудрости. Неужели мы выберем вместо этого смерть — потому что не можем забыть о наших ссорах?

 

V

 

Многочисленные злоупотребления властью придали этому понятию явно негативный оттенок, хотя власть как таковая совершенно нейтральна. Она представляет собой неизбежный атрибут человеческих взаимоотношений, повсеместно обнаруживая свое влияние: в сексуальных отношениях, в трудовой деятельности, при передвижениях по городу, просмотре телепередач и даже в планах и мечтах.

Несомненно, из всех сторон человеческой жизни власть оказывается самым непонятным и наиболее значительным явлением, особенно для нынешнего поколения.

Ведь именно в наше время начинается эра смещения власти. Повсюду — на службе, в магазинах, банках, кабинетах, церквях, больницах, школах, семьях — старые образцы власти пронизываются новыми элементами.

Ключ к определению новой ситуации можно найти, проанализировав все, даже внешне не связанные между собой, изменения. Тогда станет ясно, что они не так беспорядочны, как кажется на первый взгляд. Стремительный взлет Японии, непостижимый закат «Дженерал Моторс», падение престижа врачей в США — все это звенья одной цепи, имеющие общие черты.

Как, например, разрушалась власть «бога» в белом халате? В эпоху расцвета своей профессии врачи владели монополией на медицинские знания. Для написания рецептов использовался латинский язык, наделявший профессию врача неким полусекретным кодом, тайна которого была неизвестна большинству пациентов. Медицинские издания были доступны ограниченному кругу профессионалов; медицинские конференции были закрыты для непосвященных. Врачи контролировали медицинские учебные заведения, прием в них и курсы обучения.

Какой разительный контраст с сегодняшним днем, когда каждый пациент свободно может овладеть медицинскими знаниями! Имея дома персональный компьютер, легко подключиться к базе данных типа Индекс Медикус и получить научную информацию по любому вопросу: от болезни Аддисона до воспаления надкостницы — и узнать больше о том или ином заболевании или специфическом лечении, чем обычный врач в состоянии изучить.

Широко доступен и «Справочник практического врача» объемом в 2354 страницы. Еженедельно по американскому телевидению транслируется двенадцатичасовой цикл программ для обучения высшего медицинского персонала. Их просмотр не ограничивается, хотя многие из этих программ содержат материалы, «не предназначенные для широкой аудитории».

Медицинская информация непременно присутствует в ежедневных выпусках новостей. По четвергам передается видеоверсия «Журнала американской медицинской ассоциации». Пресса регулярно обнародует случаи небрежности и злоупотреблений в медицинской практике. Дешевые популярные издания дают советы об использовании лекарственных препаратов, о несовместимости медикаментов, о способах повышения или понижения уровня холестерина во время диеты.

Кроме того, информация об основных открытиях в области медицины, даже впервые опубликованная в специальных изданиях, транслируется в вечерних выпусках теленовостей еще до того, как доктора медицины получают свои экземпляры журналов. Короче говоря, принадлежавшая медикам монополия на специальные знания полностью уничтожена. Врач перестал быть богом. Пример заката престижа врачей — только одно из свидетельств более общего процесса изменения всей структуры взаимосвязи знаний и власти в обществе с высокими технологиями.

И во многих других областях некогда узкопрофессиональные знания вырываются из-под контроля и достигают широкой публики. Одновременно с этим служащие большинства фирм получают доступ к информации, ранее находившейся только в ведении управленческого аппарата. По мере распространения и перераспределения знаний перераспределяется и основанная на них власть.

Причинная зависимость изменений в знании и смещения власти наполнена глубоким смыслом. Наиболее существенным шагом в экономическом развитии нашей эпохи стало возникновение новой системы создания богатства, основанное не на физической силе человека, а на его умственных способностях. В условиях развитой экономики труд, целью которого являлось создание «вещей», превращается в процесс воздействия людей друг на друга или на информацию и обратного воздействия информации на людей, писал американский историк Марк Постер из Калифорнийского университета. Вытеснение неквалифицированного труда информацией и знаниями обусловило как упадок «Дженерал Моторс», так и возвышение Японии. Пока «Дженерал Моторс» смотрела на окружающий мир в неизменной перспективе, Япония исследовала его различные грани и обнаружила иные измерения.

Еще в 1970-е годы, когда лидеры американских деловых кругов считали свой индустриальный мир стабильным и прочным, японский деловой мир и широкая общественность оказались под натиском книг, статей и телепередач, возвещавших наступление «информационной эры» и обращенных в XXI век. В то время как понятие «конец индустриализма» было с пренебрежением отвергнуто в США, в Японии ему охотно вняли и его восприняли руководители деловых кругов, политики и средства массовой информации. Они почувствовали, что знания станут ключом к экономическому росту в будущем веке. Можно только удивляться, как скоро Япония, начавшая компьютеризацию позже США, заменила устаревшие технологии второй волны интеллектуальными технологиями третьей волны.

Началось развитие робототехники. С помощью сложнейших производственных операций, основанных на применении компьютерной и информационной техники, появилась продукция такого высокого качества, что на мировом рынке она практически оказалась вне конкуренции. Более того, осознав обреченность старых индустриальных технологий, Япония всячески стремилась обеспечить переход к новым технологиям и смягчить возможную дезорганизацию, вызванную данной стратегией.

Анализ других случаев смещения власти позволит заметить, что изменение роли знания — возникновение новой системы созидания — вызвало крупные сдвиги власти или способствовало им.

Распространение новой экономики с ведущей ролью знания явилось взрывной силой, ввергшей развитые экономические системы в жестокое глобальное соперничество, продемонстрировавшей так называемым социалистическим государствам их безнадежную отсталость, заставившей многие «развивающиеся страны» отказаться от традиционных экономических стратегий. В настоящее время эта сила обусловливает глубинные трансформации властных отношений как в частной, так и в общественной сферах.

Уинстон Черчилль однажды произнес пророческую фразу: «Власть будущего будет властью разума». Сегодня его пророчество сбылось. Еще предстоит осознать, какие трансформации — и на уровне частной жизни, и на социальном уровне — претерпит стихийная власть под влиянием новой роли «разума».

Распространение принципиально новой системы создания богатства неизбежно провоцирует межличностные, политические и международные конфликты. Попытки изменить систему вызывают противодействие тех сил, чьи интересы и власть связаны со старой системой. Еще яростнее столкновение за право определять будущее.

Именно такой конфликт, охвативший сегодня весь мир, объясняет происходящее перемещение власти. Чтобы понять, куда он может привести человечество, мысленно вернемся в прошлое, к последнему глобальному конфликту.

В XVII в. промышленная революция породила новый способ производства. Индустриальный пейзаж сменил картины сельскохозяйственного труда. Развивалась фабрично-заводская промышленность. Эти изобретения повлекли за собой установление нового образа жизни и новой властной системы.

Освобожденные от полурабского труда на полях, крестьяне превратились в городских рабочих, подчиненных частным или государственным служащим. Это изменение вызвало и изменение системы подчинения в семье. Крестьянские семьи, объединявшие несколько поколений под патриархальной властью старейшины, уступили место уменьшившейся до супружеской пары семье, отделившейся от старшего поколения или лишившей его авторитета и влияния. Сам институт семьи во многом утратил свою социальную власть, уступив ряд функций другим социальным институтам, например обучение — школе.

По мере расширения механизации и индустриализации произошли широкомасштабные политические изменения. Монархическая власть прекратила свое существование или сохранилась для чисто декоративных целей. Были введены новые политические формы.

Наиболее предприимчивые и дальновидные землевладельцы, когда-то доминировавшие в своих регионах, переселились в города, чтобы приобщиться к волне индустриальной экспансии; их сыновья стали биржевыми брокерами или промышленными магнатами. Большая часть мелкопоместного дворянства, державшаяся за привычный сельский образ жизни, попала в положение обнищавшей аристократии, а их особняки превратились в музеи или туристические объекты.

Их ускользающей власти противостояли новые формирующиеся элиты: главы корпораций, бюрократия, руководители средств массовой информации. Массовому производству, массовому распределению, массовому образованию, массовым коммуникациям сопутствовала массовая демократия или диктатура, выдающая себя за демократию.

Внутренним изменениям соответствовали гигантские смещения глобальной власти по мере того, как индустриальные страны колонизировали, завоевывали или подчиняли большую часть остального мира, создавая иерархию мировой власти, до сих пор сохранившуюся в некоторых регионах.

В целом возникновение новой системы создания богатства подтачивало опоры старой властной системы, полностью трансформируя структуры власти в семье, бизнесе, политике, а также на государственном и глобальном уровнях.

Силы, боровшиеся за контроль над будущим, использовали в своих целях насилие, деньги и знания. Сегодня начался подобный, но более стремительный процесс. Изменения, которые мы могли наблюдать в последнее время в бизнесе, экономике, политике, а также на глобальном уровне, являются, по сути, только первыми столкновениями в борьбе за власть гораздо большего масштаба, ибо мы стоим на рубеже сильнейшего смещения власти в истории человечества.

 

VI

 

То, какова личность, каков ее социальный характер, а в результате как формируется ее понимание смысла жизни, всегда социально обусловлено и зависит от системы ценностей, воспринятой личностью от общества. Человек является кузнецом собственной судьбы и жизни. Но как социальная личность, которую создает общество, само являющееся в сложной сети взаимодействий продуктом человека, творением человеческих личностей. Личность генетически связана — через воспитание, язык, личностные образцы, систему ценностей, стереотипы и т.д. — с обществом; она связана с ним и той ролью, которую играет в сложной системе социальных отношений.

Человек не обладает абсолютной свободой в своих решениях. Он не рождается как «чистая доска», на которой можно написать все. Что угодно. Наоборот — с самого начала он связан сложными и многочисленными записями своего генетического кода. В дальнейшем своем развитии человек не менее сильно, чем генетическим кодом, будет связан воспринятым от общества культурным кодом. Человек — это «доска», дважды записанная: генетическим кодом и культурным кодом, между которыми возникают сложные связи, взаимные отношения, даже конфликты.

Человек не «суверенен», он не является носителем некоей воображаемой «абсолютной свободы», не может действовать произвольно. Он, скорее, конституционный монарх, номинально суверенный, но руки которого связаны конституцией (в нашем случае — даже двумя конституциями).

Однако он свободен. Осознавая ограничения своей свободы, человек может их преодолевать всякий раз, когда необходимость является ему как альтернатива, между полюсами которой он может выбирать в процессе своей деятельности. Но чтобы делать такой выбор осознанно, человек должен знать о наличии у себя этих возможностей и предвидеть последствия своих действий.

Такое сознание человек может получить благодаря рефлексии. Это сознание должно быть внесено в умы людей «извне», и такая деятельность называется образованием.

Принимая во внимание значительность тех изменений, которые уже происходят сейчас и будут усиливаться в ближайшие годы, когда информационное общество вступит в период своей зрелости, огромная политическая и моральная ответственность внесения спасительных ценностей в умы людей с помощью образования падает на социальные движения, так или иначе организующие человеческие массы и пользующиеся их доверием. Но чтобы развивать столь необходимую деятельность, партии, социальные и религиозные движения должны сами осознать новые ценности и необходимости, осмыслить новые реалии и порвать с шаблонами и устаревшими традициями в своей деятельности.

Прежде всего, в связи с ростом социального богатства в высокоиндустриализованных странах наступит с большой степенью вероятности отход от образцов потребительского общества. Стремление к потребительству и возможность ориентации на соответствующие установки характеризуют людей «голодных», и лишь в этих условиях может иметь место соперничество богатств «напоказ», что, в свою очередь, порождает и потребление «напоказ». Несоблюдение в этом отношении определенной меры приводит к пресыщению и обратной тенденции — не к похвальбе богатством «напоказ», а к отказу от него, также «напоказ». Психологически это объяснимо, но такую экстравагантность могут позволить себе только люди «сытые», т.е. такие, у которых уже есть «все».

Приведем в подтверждение этого ряд примеров, которые — оставаясь на поверхности явлений — можно рассматривать как проявление экстравагантности, но которые при более глубоком осмыслении оказываются типичными. Начнем с примера движения «хиппи»: в своем огромном большинстве это была состоятельная, даже богатая, молодежь, которая отбросила модель потребительского общества, ориентируясь порой на аскетические образцы. Но не в этом ли самом направлении идет экстравагантность — которая является чем-то значительно более глубоким, чем простая экстравагантность, — тех часто цитируемых английских аристократов, которые носят сильно поношенную обувь и одежду, создавая, подобно «детям цветов», своеобразные образцы «антикультуры»?

С большой степенью вероятности можно предвидеть, что альтернатива человеческих установок «иметь или быть», о которой писали такие гуманисты, как Маритен и Фромм, будет в действительности решена в пользу «быть», тогда как «иметь» утрачивает смысл в качестве цели, поскольку реализуется в обыденной жизни — естественно, в соответствующих масштабах.

Примат «быть» как ценности (т.е. ценность — это человек каков он есть) влечет за собой цепь следствий в социальной шкале ценностей, на чем необходимо специально задержать свое внимание. Эта мутация (ибо это будет подлинное качественное изменение) вызовет к жизни облагорожение творческого труда, а тем самым и его носителей — интеллектуалов. Есть страны, в которых — в силу их традиций и исторических судеб — интеллигенция вообще и интеллектуалы (в смысле творческой интеллигенции) в частности обладают привилегированным, высоким социальным статусом. Но есть и страны, в которых отношение к «яйцеголовым» скорее пренебрежительное, чем уважительное.

Так вот, эта ситуация решительно изменится в лучшую сторону во всех высокоиндустриальных странах. Если главной ценностью станет «быть», а не «иметь», то социальный статус личности будет определяться, прежде всего, ее творческой социальной функцией: чем значимее она будет, тем выше будет социальный статус ее носителя. Разумеется, в игру здесь включаются не только ученые или творцы в сфере широко понимаемого искусства, но и люди, занимающиеся политикой, организацией социальной жизни и т.п., деятельность которых является интеллектуально творческой.

Все это функционально обусловлено изменением основ системы ценностей, но, в свою очередь, изменения в жизненной позиции людей, в их общепризнанном социальном статусе будут укреплять основы новой системы ценностей. Все те, кто воспользуются этими передвижками на социальной лестнице, а таких окажется много, будут, несомненно, горячими сторонниками обусловливающей эти передвижки новой системы ценностей.

Свобода как ценность, безусловно, также функционирует в настоящее время в принимаемой обществом системе ценностей, играя большую роль в индивидуальном самочувствии личности. Сколь широко понимается свобода и какое содержание в данное понятие вкладывается, зависит от исторически сформировавшихся в этой сфере потребностей людей. Свобода, потребности в которой человек не чувствует, перестает быть реальной ценностью. Социальный прогресс состоит, между прочим, в том, что формируются новые потребности, а вместе с ними и новые ценности.

Этот процесс будет базироваться на переменах, которые вносит в жизнь вторая промышленная революция. Сказанное относится и к проблеме свободы как ценности, так как в сознании людей ценность свободы будет резко возрастать. Способствовать этому будет растущая материальная независимость людей, а также объективная потребность в свободе мысли как условии развития науки.

С учетом значения науки как средства производства становятся понятными осознанные социальные усилия, направленные на обеспечение наилучших условий для ее развития. Но свободу невозможно ограничить лишь сферой науки или даже той ее части, которая непосредственно связана с производством соответствующих средств сосуществования людей. Свобода обладает свойством постепенно превращаться в потребность и условие развития остальных сфер человеческой жизнедеятельности.

В новой конфигурации системы ценностей, о которой здесь идет речь, свобода вовсе не является новой ценностью — в этом смысле не новы также и другие ценности, о которых упоминалось выше, — но она становится ценностью с резко возросшим воздействием. Это важно иметь в виду, так как одновременно будут действовать силы, представляющие свои ценности, которые обладают не только иным, но даже противоположным характером.

Прежде всего, следует назвать здесь стремление к коллективным формам общежития людей. Само по себе это стремление естественно и понятно на фоне тенденции к изоляции личности и, следовательно, ее отчуждения в связи с новыми формами человеческой деятельности, вызываемыми к жизни техникой информационного общества. И в этом не было бы ничего негативного, если бы не наблюдаемое одновременно развитие политических сил и движений, которые могут использовать подобную тягу к коллективизму для борьбы против демократии.

Об этом необходимо знать, чтобы быть в состоянии противодействовать возможной опасности. Но не в плане признания коллективистских стремлений к преодолению отчуждения личности от общества негативным явлением, а в том, чтобы это движение не оказалось использованным для развития тоталитарных тенденций.

Внешне эта опасность может проявиться в виде столкновения различных ценностей и даже систем ценностей. Речь идет, собственно, о необходимости хорошо себе представлять, что все, что будет происходить в области ценностей в недалеком будущем, будет носить характер конфликта. От уяснения этой истины и сущности конфликта зависят человеческие действия, которые предопределят его развитие в том или ином направлении. Данный конфликт систем ценностей требует для его разрешения осознанной деятельности людей, отдающих предпочтение одной из сторон конфликта. Оказывается, даже сфера ценностей не может быть «чистой», не может быть свободной от социальной ангажированности и обусловленных ею столкновений.

В связи с проблематикой ценностей требует решения еще одна проблема: религиозная вера как ценность в грядущем информационном обществе. Значимость этой ценности возрастает. Широкое распространение научного знания не ведет к отмиранию религиозной веры, поскольку научное знание не покрывает всю область человеческих интересов и проблем. Вопросы остаются, и никакой «запрет» не освобождает человека от размышлений о том, существуют ли сверхъестественные силы, существует ли загробная жизнь, что такое добро и зло и т.д. и т.п.

Проблема заключается в том, будут ли на новом этапе развития общества люди, испытывающие потребность в вере. На этот вопрос можно смело ответить, что их будет больше, чем сейчас. Это убеждение опирается на результаты эмпирических исследований, которые свидетельствуют, что в обществе ученых наибольший процент верующих составляют представители естественных и точных наук, особенно последних.

Оказывается ошибочным «предрассудок» рационализма, согласно которому большее знание о природе удаляет от религии. Дело обстоит как раз наоборот.

Очевидно, эта вера будет более элитарной, более сублимированной, не приемлющей покровы суеверий и образных представлений, предназначенных для «необразованных», но благодаря этому — более глубокой.

Ведь уже и сегодня в Соединенных Штатах, например, человек неверующий кажется чем-то «неприличным» — как босяк среди празднично одетых людей на торжественном приеме. Это может оказаться небезопасным для традиционных церквей с их литургией, не обеспечивающих условий общности. Успехом будут пользоваться те религиозные течения, которые объединяют верующих на основе общих эмоций или общей медитации.

 

VII

 

Обладание «смыслом жизни», т.е. знанием того, зачем, с какой целью мы проявляем жизненную активность, является человеческой потребностью. А потому утрата этого знания (иначе говоря — смысла жизни) образует своего рода «экзистенциальную пустоту», которая, будучи чем-то патологическим, лежит в основе различных психических заболеваний. Никто не в состоянии просто дать человеку утраченный им смысл жизни, но можно и должно оказать помощь в возврате потери.

Что понимаем мы здесь под «смыслом жизни»? То содержание, которое мотивирует деятельность человека, вызывая у него удовлетворение выполненным, если результат деятельности позитивен. Как видим, значение этого понятия просто. Речь идет здесь, однако, о жизненно важных проблемах, что подтверждается, в частности, данными современной психиатрии. Наличие у человека интериоризованного им смысла жизни является позитивной ценностью, так как определяет даже его психическое здоровье.

Современная промышленная революция несет в себе элементы, представляющие угрозу этой ценности, а поскольку в конечном счете это может представлять угрозу и психической жизни людей, необходимо более детально проанализировать эту проблему.

Угроза эта связана с социальными результатами автоматизации и роботизации производства и услуг. Современная промышленная революция по мере своего развития будет освобождать все большие массы людей от обязанности трудиться.

Речь будет идти не о временных колебаниях на рынке рабочей силы, а о том, что человеческий труд, во многих сферах деятельности уступающий место автоматам и роботам, станет попросту ненужным. Если «освобождаемые» таким образом от работы люди получат от общества необходимые им для жизни средства существования, явление это можно оценивать позитивно — как освобождение человека от необходимости в поте лица своего добывать хлеб свой насущный. Но это лишь одна сторона проблемы. Есть и другая сторона медали, которую необходимо рассмотреть: человек, теряя работу, утрачивает тем самым и свой основной, присущий в принципе всем современным людям, смысл жизни.

Для большинства людей в современном обществе, исключая социальных паразитов, труд оказывается основной мотивацией их жизнедеятельности. Здесь действуют не только материальные стимулы, но, кроме того, — желание обеспечить себе благодаря соответствующему роду деятельности социальный статус, роль, какую личность играет в обществе.

Об этом следует помнить особо, имея в виду молодых людей, удовлетворить потребности которых только дотациями будет невозможно, даже если дотации из социальной кассы будут высокими, покрывающими их материальные потребности. Для них работа в настоящее время выступает в качестве символа самостоятельности, социальной полноценности, в качестве пути к социальному авансу (в смысле соответствующего статуса). А без него исчезает стимул к учебе и вместе с «экзистенциальной пустотой» в жизнь закрадывается скука — в смысле полного отсутствия интереса ко всему, чем живет общество.

Скука — источник социальной патологии, особенно среди молодых людей. Существует множество подтверждений того, что умение социального педагога привить молодежи соответствующие интересы и энтузиазм эффективно способствует ее высвобождению из круга социальной патологии.

С другой стороны, наш политический опыт в этой сфере свидетельствует о том, что ситуация «экзистенциальной пустоты» облегчает возможность вовлечения молодежи в тоталитаристские группировки, которые легко заполняют эту пустоту мишурой громких лозунгов (особенно когда апеллируют к национализму и ненависти по отношению к «чужим»), а также созданием ощущения причастности к единству — «движения в колоннах».

Необеспеченность молодежи работой означает для нее мучительную утрату общераспространенного в настоящее время смысла жизни, что грозит — если место утраченного не будет заполнено другим, новым смыслом — вытеснением молодежи на пути патологии, которая уже дает о себе знать в различных странах в виде наркомании, алкоголизма, роста преступности в молодежной среде. И это только цветочки, зрелые же плоды неизбежно появятся в развитом обществе структурной безработицы, если вовремя не будут осуществлены профилактические мероприятия.

Со структурной безработицей, измеримой десятками, а возможно, даже и сотнями миллионов человек, придется считаться. Принимая во внимание, что эти процессы затронут прежде всего молодежь, опасность социальной патологии будет огромной, даже если государство полностью возьмет на себя расходы по ее содержанию. Отсюда возникает необходимость создания для молодежи совершенно новой формы занятости, которая, будучи социально приемлемой, обеспечивала бы сохранение стимулов, традиционно связываемых с трудовой деятельностью, и превратилась бы в основу смысла жизни людей нового общества.

В качестве универсальной формы такой занятости, весьма полезной с социальной точки зрения, могло бы выступить непрерывное образование, сочетающее — подчеркиваем это во избежание недоразумений — учебу с воспитательной деятельностью.

VIII

 

Непрерывное образование станет социальной обязанностью, подобно тому как в настоящее время обязательна учеба в школе (количество лет этого обязательного школьного образования различно в разных странах).

Образование необходимо превратить в реально исполняемую общественную обязанность, чтобы исключить деморализующую человека — особенно взрослого — ситуацию, в которой он получает от общества что-то — и весьма немаловажное — без услуг со своей стороны.

Молодость члены близящегося информационного общества будут проводить в педагогических учебных заведениях, по типу нынешних нормальных школ, хотя и с измененной программой. Учебный план этих школ примет во внимание продолжение обучения по окончании школьного возраста и дидактическую помощь в виде компьютеров и автоматов, которые позволят существенно разгрузить обучение от материала, требующего простого запоминания. Взамен этого будет усиливаться тренинг самостоятельной мысли.

Период такого обязательного обучения, безусловно, будет продолжительным, так как на высшей ступени специальные методы обучения будут уступать место большей самостоятельности и контролируемому самообразованию (например, в духе Дальтон-плана).

Период специализированного высшего образования будет протекать подобно нынешнему, но, очевидно, с фундаментально переработанной программой, и соответственно будет более длительным.

По окончании педагогически ориентированной средней школы каждый будет выполнять, в зависимости от своих умений и специализации, функции учителя, инструктора (например, в области спорта), консультанта или социального опекуна и т.п. — при наличии массовой потребности в этого типа деятелях. Студент ли, продолжающий образование на уровне какой-либо высшей школы или же совершенствующийся в произвольно выбранной сфере деятельности, например ремесле, — все будут одновременно и обучать младших.

Ученые, творцы в сфере искусства (художники, скульпторы, писатели, артисты и т.п.) либо иные самодеятельные творческие работники будут продолжать свою деятельность в избранной области. Те же, кто не имеют соответствующих способностей и склонностей к работе в каком-либо одном избранном направлении постоянной научной, художественной и тому подобной деятельности, будут продолжать обучение с возможностью перемены профиля по альтернативным программам. Следовательно, гарантируется свобода выбора направления дальнейшего обучения, причем соответствующие консультативные центры оказывают нуждающимся свою помощь.

Человек образованный, способный к перемене профессии и тем самым позиции в общественном разделении труда, до сих пор бывший утопической мечтой, приобретает сейчас черты реальности, в некотором смысле становится необходимостью. Реализации этого идеала будут способствовать как непрерывное образование, так и все эффективные информационные технологии. Без этого — либо какого-нибудь альтернативного, но столь же глубоко преобразующего социальную жизнь предприятия — человечество не овладеет новой ситуацией.

Мы находимся в ситуации нехватки времени. Необходимо иметь в виду, что появляющиеся сегодня на свет дети достигнут периода своей зрелости, когда новая эпоха будет в полном расцвете — вместе со своими социальными последствиями, разумеется. Это означает, что, вступив в период, который обычно связывают с началом трудовой деятельности, они увидят большинство путей этого традиционного труда заблокированными. Известно, что усиленная социальная активность обычно начинается лишь тогда, когда зло уже дает о себе знать. Но это неизбежно порождает множество бед. Обществу нужно вовремя приняться за профилактическую деятельность.

Если власть переходит от богатых к знающим, то в педагогическом отношении на авансцену воспитания выходит знание о знании, и знание о способах приумножения знания. При этом страшно важно обучить искусству просвещенного отношения к конкуренции и к пользованию властью, чтобы борьба за нее и применение ее не приняли разрушительных форм.

Знание как сила, меняющая лицо мира, есть нечто большее, чем средство контролировать принимаемыми кем-то и свои решения; оно обладает мощной созидательной потенцией, прежде всего как средство собственного роста и изживания насилия в общественном бытии.