ВВЕДЕНИЕ 19 страница. Ребята начинают разговоры о ночлеге

Ребята начинают разговоры о ночлеге. Скоро шесть часов, а мы еще не знаем, где приткнемся. На камнях здесь ночевать скверно и неудобно. Я все-таки отдаю ра­споряжение двигаться вперед, Бархаш хмурится. Нервни­чают, как видно, и другие ребята. У меня самого нервы также ходят ходуном. Все мы чувствуем напряженность положения и возможный роковой итог нашего пути.

Неужели и этот поход кончится ничем?

Наконец у подножья уже второй группы скал Бархаш бросает свой рюкзак на землю и говорит, обращаясь ко мне:

— Надо искать ночлег, пора, а то потом будет темно и поздно.

Он прав, надо решать, что делать. Да и едва ли можно сегодня что-нибудь узнать наверняка.

Место для ночлега ориентировочно намечаем еще не­много выше по осыпи, под группой скал, которые могли бы нас закрыть от ледяных обвалов. Следы этих обвалов мы все время встречаем на пути в виде обломков лавин. Что же касается каменных обвалов, то они шумят все вре­мя, в особенности с той стороны ущелья.

Стоп! Высота четыре тысячи пятьсот метров. Ребята, сбросивши рюкзаки, начинают разрыхлять площадку под скалами, чтобы поставить палатку. Взобравшись на боль­шой камень, мы, наверное, уже в сотый раз изучаем про­странство влево от ребра пика Ферсмана. Щель вправо от ребра этого пика все так же чиста, она только сдела­лась гораздо шире, и никакого намека на пик Крупской нет.

Холодный ужас и полное отчаянье охватывают нас. В то же время мы не хотим сознаться себе в том, что все потеряно. Наконец Бархаш предлагает, чтобы покон­чить со всеми мучительными сомнениями и раз навсегда узнать — да или нет, ошиблись мы или нет, сегодня же, еще до вечера, в оставшиеся до темноты два часа, пока ре­бята устанавливают лагерь, налегке вдвоем подняться к нависшим над нами черным скалам, вверх к ледяному карнизу и оттуда посмотреть, видна ли впереди вершина Крупской. Разбиты ли все наши надежды или, быть мо­жет, мы не видим вершины Крупской все-таки только потому, что ее продолжает загораживать противополож­ный склон.

— Идем!

— Идем, я согласен.

С одними ледорубами в руках, приказав ребятам ждать нас и готовить ужин, мы с Бархашом из последних сил устремляемся вверх на черные скалы. Метров на шестьсот подымала над нами свою голову снежная вершина, но на самую вершину мы и не хотели взбираться: мы считали достаточным, если поднимемся на двести-триста метров на каменные зубья скал у подножья ледяного карниза. Уже тогда мы будем выше противоположного склона и должны будем увидеть вершину Крупской, которая ведь еще выше и которую мы не видим только потому, что мы внизу.

Вот мы уже прошли полосу льда, узким полотнищем спускавшуюся к нашему лагерю от следующей группы скал. Вот мы уже на скалах и лезем наверх, цепляясь за выступы, перебираясь с камня на камень, пробираясь сре­ди каменных щелей то по осыпи, то по щебню, то снова по крутым каменным зубьям.

Через полчаса мы остановились. Пока мы лезли между скал, мы ничего не могли видеть, потому что все загора­живали каменные груды, среди которых мы пробирались. Сейчас мы влезли на большой выступ и глянули с него сно­ва. Вдоль боковой линии противоположного склона ущелья образовалась еще какая-то линия, как бы некое наслоение на нее, но, видимо, совершенно самостоятельное, потому что оно имело свою вершину и резко отличалось черным цветом от серого склона осыпи противоположного склона, а вверху была покрыта полосками вечного снега.

Что это такое? Самостоятельная вершина или нет?

И сердце вдруг забилось новыми надеждами, а потом вдруг замерло! А вдруг обман? А вдруг нет?

Скорее, скорее еще выше вверх! Снова лезем мы среди скал и камней, не обращая уже внимания на трудности пути, на то, что осыпается и срывается под ногами щебень и выветренные породы не дают твердой опоры.

Все выше и выше.

И поднявшись еще метров на пятьдесят, мы снова вле­заем на очередной выступ. Новая вершина совершенно яв­ственно отделяется теперь от склона противоположного ущелья. Нам четко видно, что это самостоятельная вершина и что она гораздо дальше и выше этого противо­положного склона.

Но какой же это пик и, наконец, как он сочетается с ребром пика Ферсмана; образует ли он искомый нами пе­ревернутый равнобедренный треугольник?

И мы опять лезем выше. И наконец мы на намеченной нами группе скал, после которых начинается уже фирно­вое поле, подводящее к ледяному карнизу.

Совершенно четко отделился теперь пик от противопо­ложного склона, как будто приблизился вправо к Ферсма­ну, и резко образовалась черная линия его бокового ребра. Своим нижним концом она уперлась в такой же склон ребра пика Ферсмана и наконец приняла такие доро­гие и такие знакомые нам очертания.

Вот крутой склон, падающий прямо на снежный склон пика Ферсмана. Он образует с ним узкую щель. Не видны только хорошо очертания верхней части пика, она видна нам только частично.

Несмотря на опасность, мы лезем в лоб на соседнюю скалу, лишь бы оказаться хотя на два метра выше и уви­деть рельеф верхней части пика.

Пик сверху принимает очертания усеченной зубчатой пирамиды.

— Ура! Нет сомнения, это она!

Это пик Крупской, это его зубчатая корона, та са­мая, к подножью которой мы так неудачно лезли седьмого сентября.

— Скорее фото! Ведь уже почти темно, вокруг нас со­всем стемнело, и солнечные лучи освещают только эти верхние зубья.

«Лейка» щелкает раз и еще раз.

Пик Ферсмана в конце ледника Шини-Бини.

Слева виден пик Крупской.

Новое сомнение вдруг посещает нас. А вдруг у этой вершины есть прямая связь с противоположным склоном нашего ущелья, тогда это никак не может быть пик Круп­ской. Нет, этой связи нет! Ясно, что ледник Шини-Бини, повернувши к северу, образует между ней и противопо­ложным склоном нашего ущелья еще один рукав цирка, нам отсюда не видный, но тот самый, о котором расска­зывал Бархаш и который он видел со своего перевала над Саграном.

Смотрим высоту: четыре тысячи шестьсот пятьдесят метров.

По существу проблема решена, и тем не менее мы ре­шаем влезть еще немного выше. Лезть очень трудно. Скалы поднялись отвесно гранитными массами. Поневоле забываешь о вершине Крупской и начинаешь смотреть под ноги.

Четыре тысячи семьсот метров. Над нами метрах в ста уже начинается фирн.

Стоп! Довольно. Теперь вся вершина как на ладони перед нами. Да, это пик Крупской. Это он и только он!.. Наши расчеты оказались правильными, и все наши сом­нения рассеялись как дым! Шини-Бини северным поворо­том своего ледника уперся в каменную стенку, отделяв­шую его от ледника Турамыс.

Раньше, чем идти вниз, мы с нашего наблюдательного пункта изучаем характер и возможности дальнейшего движения по леднику, туда, к этому повороту среднего цирка и к подножью пика Крупской. К сожалению, пер­спектива остается прежней. Чтобы добраться до фирна, придется пересечь и висячий ледник и опасный ледяной склон и затратить массу сил, чтобы по его пересеченной поверхности добраться до фирновых полей.

Пока мы решаем одно: завтра, быть может, залезем еще раз на ту же вершину, на которую мы подымались, а сей­час скорее вниз!..

Кричим ребятам сверху. Они где-то очень далеко внизу машут нам руками.

Очень трудно спускаться. В азарте мы так лезли вверх, что не обращали внимания на опасности. Сейчас спускаться вниз стало еще опаснее. Пришлось использовать веревку и ледорубы.

Проверили мы висячий ледник. Вывод был самый пе­чальный. Переход был совершенно невозможен. Един­ственным путем, таким образом, оставался спуск вниз на Шини-Бини и движение по его трещинам.

Спускаясь, мы перекидывались с Бархатом соображе­ниями о завтрашних планах. Ледник, который надлежало завтра перейти, даже если бы нам удалось на него безболе­зненно спуститься, пугал нас своими трещинами и тем, что на переход через него потребовалось бы не меньше суток. Да и перспективы дальнейшего движения и резуль­таты этого движения были неясны. Шини-Бини загибал к северу, но Бархаш утверждал, что дальше ледник упирает­ся с севера в та кой же цирк, Как и в западном направлении. Мы рисковали упереться в ледяную стену, откуда опять пришлось бы повернуть назад.

Стоило ли идти?

Стоило бы, если бы мы не были уверены в том, что толь­ко что видели вершину пика Крупской. Но в этом у нас со­мнений не было никаких. Что дало бы нам движение до конца ледника и ледяного цирка? Все равно пришлось бы возвращаться назад. С такими выводами и перспек­тивами мы спустились в лагерь.

Ребята ждали нас с нетерпением и сразу же засыпа­ли вопросами:

— Ну, что, как, что видели?

— Ничего не видели, — ответил я, состроив хмурую рожу.

— Как нечего?..

И лица у всех вытянулись.

— Так, ни черта. Ничего не видно, никакого подобия пика Крупской.

— Так что же теперь делать? Куда же мы зашли?

— Неужели ничего не видно? Куда пойдем завтра?

— Не знаю! Я только успел снять ее раз двадцать пять да Бархаш столько же.

— Кого?..

— Да вершину Крупской.

— Так она есть?!!

— Есть.

Бурная радость охватила ребят. Ура! Значит, не даром шли, значит все расчеты наши правильны!

А все-таки что же делать завтра?

Три варианта выдвинули ребята.

Первый вариант: вверх по леднику до конца, до полного установления факта, что Шини-Бини упирается в пик Крупской.

Второй вариант: влезть завтра на ту вершину, куда мы взбирались с Бархашом, но на самый верх, чтобы оттуда, сверху увидеть полностью все пространство цирка без того, чтобы переходить проклятый ледник.

Третий вариант, неожиданно возникший у меня: прямо завтра же повернуть домой.

— Как так домой? Почему домой?

— Ну, не совсем домой, — внес я поправку в свое пред­ложение. — Я предлагаю завтра же отправиться если не на самую вершину, куда мы лазили, то немного выше того места, где мы были, Бархашу и Церетелли, с тем, чтобы они при солнечном свете, а не в вечерних сумерках оглядели и сфотографировали вершину Крупской и произвели необходимую географическую съемку при помощи компаса с точным установлением положения вершины.

После этого всем отправиться вниз, бросив Шини-Бини, но не домой, а до выхода Бырса на ледник Сагран. Если ледник Шини-Бини упирался в ледяной цирк и ледя­ную стенку, то Бырс должен был вести в фирновые поля, расположенные над этим цирком; выйдя на фирновые поля, мы подойдем к пику Крупской с северо-западных склонов хребта Петра Первого, расположенных выше Шини-Бини, другими словами — пройдем цели­ком оставшееся «белое пятно» ме­жду ледником Хадырша и ледником Шини-Бини. На эти самые фирновые поля должен будет выйти и Воробьев, если ему удастся взобраться на ледяную стену Хадырши. Если же ему не удастся взо­браться, то мы за него проделаем этот путь и, таким обра­зом, еще раз проверим — пик Крупской это или нет, и заснимем все пространство между верховьями Шини-Бини, верховьями Хадырши и Бырсом. Вот мой план.

Всем понравился этот план как потому, что обещал реальное исследование новых фирновых полей, так и по­тому, что освобождал нас от тяжелого движения по Шини-Бини. Быть может, Бырс будет немного легче. Завтра на Сагран пойдем с утра, чтобы к вечеру подойти к Бырсу, а там послезавтра двинемся на Бырс.

Страшный грохот раздался вдруг совсем близко от нас. Пулей мы выскочили из палатки. Огромный столб снежной пыли заполнил все кругом, а с отвесного ледя­ного карниза, венчавшего вершину, куда мы взбирались с Бархашом, отвалился огромнейший обвал, и громадная лавина с шумом и грохотом неслась вниз в каких-нибудь ста метрах влево от нас по руслу и каменному желобу, видимо проделанному такими же, как и она, лавинами.

Мы, правда, могли быть спокойны. Место для нашей ночевки и для палаток было предусмотрительно выбрано под скалами между двумя полосами льда, проходившими справа и слева и, видимо, служившими дорогой для лавин. Лавина прошумела и затихла. И как будто перекликаясь с нею, с той стороны ущелья загрохотал ответный шум каменного обвала. Но тот-то был для нас совершенно безопасен.

Мы снова забрались в палатку.

Но сон бежал от моих глаз. Почти не спал Бархаш. И всю ночь гремели с противоположной стены ущелья каменные обвалы. И еще раз прошла по тому же руслу невдалеке от нас снежная лавина.

В конце концов я все-таки решил заснуть: завтра вставать придется рано и опять идти по леднику, по его трещинам и провалам. Но только под самое утро при­шел сон.

Утром поднялись в семь часов. Бархаш и Церетелли, когда я вылез из палатки, уже собрались идти наверх на съемку. Я, Недокладов и Измаил решили немедленно же двинуться вниз, даже без чая. Ручеек, из которого мы брали воду вечером, промерз совершенно. Мы решили уйти сей­час же и дожидаться их не здесь, на месте нашей но­чевки на камнях и среди льдов, а внизу, на зеленой лужай­ке у поворота на Сагран, где можно было приготовить го­рячий завтрак и как следует отдохнуть и понежиться на солнышке. Ждать, я полагал, нам придется недолго, не больше каких-нибудь двух-трех часов.

В восемь часов утра мы двинулись вниз и прежде всего остановились на том месте, где вчера прошла рядом с нами лавина. На всем протяжении ее пути, в особенности после того, когда начинался более пологий спуск, лежали горы льда; огромные глыбы, из которых каждой было доволь­но, чтобы убить на месте быка, лежали неподалеку друг от друга по бокам основного русла движения лавины. Но самое русло было гладко, как зеркало. И для того, чтобы его пройти, нам пришлось не только замедлить ход, но проделать большую и серьезную работу по рубке ступеней. Без ступенек по этому ледяному зеркалу двигаться было совсем невозможно. А сверху висели новые громады льда, готовые вот-вот рухнуть вниз в облаках пыли.

А как спастись, если попадешь в лавину?

Недокладов заявил, что самое лучшее — это «плавать», т.е. все время огребать вокруг себя снег и лед во все время движения вместе с лавиной вниз. Самое опасное, если тебя засыплет и подомнет под себя движущаяся ледяная масса. Я очень скептически отнесся к этому совету, так как не надеялся, что можно выплыть из-под лавины, и потому ре­шил как можно скорее перебраться через ее ледяное русло.

Целый час затем мы шли по осыпи, пока нако­нец не вылезли из каменного лога к первой горной лужайке, покрытой желто-зеленой травой, после чего мог­ли считать пройденными все трудные участки. Вниз даль­ше нужно было идти по пологому травянистому склону. Прощальное фото запечатлело общий ледяной пейзаж Шини-Бини. Его верховья скоро скроются из глаз…

Вниз, вниз, вниз...

Вот открылся уже противоположный ледник Малого Гандо и пик Желябова, или Агасиса. Мы делаем послед­ние снимки гигантских ледников, столбов и ледяных ко­лонн на Шини-Бини...

Через два часа после того, как мы двинулись с места ночевки, мы уже внизу, у арчи, у воды, на нашей зеленой лужайке. Брошенный нами вчера чугунный котел мы захватили теперь с собой. Недокладов сел готовить горячий завтрак. Усевшись на камне около костра, я при­нялся писать заметки для дневника...

Время бежит. Солнце давно взошло, и стало жарко. Юсуп и Недокладов после сытного завтрака спят под боль­шим камнем. Так как мои часы не работали с седьмого сен­тября, то, чтобы узнавать, который час, я решил сделать солнечные часы из ледоруба. На ровной площадке, вот­кнув ледоруб в землю, я очертил его кругом и по компасу определил точно север, юг, восток и запад. Часы пока­зали половину первого.

Бархаш и Церетелли отправились наверх в семь утра. В двенадцать часов они должны были быть уже здесь, а их все еще нет...

Напрасно я пялил глаза наверх, ожидая заметить там движущиеся человеческие фигурки. Никого не было.

Они пришли только в половине второго. Задержа­лись из-за съемки и затем из-за отдыха и еды.

Через ледопад, отделявший выход Шини-Бини на Сагран, мы перебрались по старому пути кругом, причем Бар­хаш опять повел нас всех в атаку на каменную стену. Этот опасный с моей точки зрения путь меня серьезно обеспокоил и обозлил. Кому был нужен этот риск?

Вот и место нашей ночевки. А через час уже по Саграну, по хорошо известной тропинке мы подошли к ви­сячему леднику, где мы в 1931 году бросили лошадей.

Так как я шел впереди ребят, от нечего делать я ре­шил осмотреть камень, на котором я оставил первую над­пись в экспедицию 1931 года. Вот он, этот камень. На всех других камнях я не находил своих надписей 1931 года, ни у Девсиара, ни у Пашимгара, ни в долине и на ле­дниках Гармо. А тут, на этом камне она сохранилась. Правда, красная краска приобрела темный серовато-малиновый оттенок, но все-таки надпись можно было разо­брать. Вот она: «4 сентября 1931. Ночевка № 1. Экспе­диция Академии Наук и ОПТЭ».

Сколько человек читали эту надпись, да и читали ли ее? Хотя здесь должны были проходить и проходили ив 1931, и в 1932, и в 1933 году наши группы.

Еще через полчаса по протоптанной тропе мы подо­шли к ледяным громадам Бырса. По этим громадам нам снова надо было теперь повернуть направо вверх по леднику Бырс.

Бырс, как и Шини-Бини, выходил слева (если идти вверх по леднику), но в отличие от Шини-Бини его обрам­ляли с обоих концов зеленые лощины, покрытые травой и лесом. А с одной стороны лес Бырса сливался с гу­стым арчевым лесом, заполнявшим Сагран. Между обеими зелеными лощинами лежали ледяные громады ледника вперемежку с каменными громадами, песком и щебнем.

Стоп. Мы остановились. Отсюда можно было повернуть по Бырсу и по левой лощине и по правой.

Так как нам было совершенно безразлично, по какой из зеленых лощин идти, и так как у нас еще было время, решили перейти все-таки ледник и заночевать в большом арчевом лесу по ту сторону Бырса, где было больше тени и откуда было ближе к лагерю, и подыматься завтра гоже по той стороне.

На намеченном месте, на чьей-то бывшей ночевке, у попелища давно потухшего костра мы развели свой костер и разбили палатки. Было тепло, хорошо и уютно... И у потрескивавшего костра весело и шумно располо­жилась наша группа. Все были рады и тому, что были близко от дому, и тому, что еще остался только один Бырс.

Да и стоит ли еще идти завтра сразу на Бырс? Ведь Воробьев должен был к этому времени уже вернуться в ла­герь на Сагран. Если ему удалось подняться на ледяную стенку Хадырши, он оттуда все видел прекрасно. Стоит ли нам идти?

Читателю могут показаться странными эти наши по­стоянные раздумья. Дело объяснялось очень просто: все-таки мы все очень и очень устали, и всем хотелось скорее отдохнуть. И когда после льдов, камней и снега мы попали в эту обстановку зелени, травы, леса, ночной тишины и ночной теплоты, — так не хотелось идти снова вверх; хотелось скорее, хоть день, хотя два, пожить по-челове­чески, не среди этих льдов и камней. Быть может, это была слабость, но это факт.

Я вызвал к себе в палатку Бархаша.

— Может быть, пойдем, — сказал я, — завтра сначала в лагерь, в Сагран? Нас от Саграна отделяют каких-ни­будь два часа ходу. Лошади должны придти к нам за наши­ми вещами завтра утром. Можно пожертвовать одним днем и успеть завтра дойти в лагерь и узнать, что там и кто там, какие результаты работы Воробьева? Может быть, нам можно и не ходить на Бырс? Мы сэкономим этим не мень­ше трех дней, потому что для того, чтобы подняться по Бырсу, нужен один день да один день назад, да полдня с лишком уйдет там наверху.

Бархаш присоединился к моему предложению целиком. Он был так уверен в том, что мы полностью разгадали загадку Шини-Бини и всего узла, что считал, что тут делать уже вообще нечего. Остальные спали крепким сном.

Наутро я окончательно утвердился в своем решении: раньше уйти в лагерь, а потом идти на Бырс.

Я разбудил всех очень рано. Предложение идти в ла­герь им тоже всем понравилось, —это обещало новый отдых.

Но не так-то легко оказалось добраться до лагеря. Не­смотря на раннее утро и по существу позднюю осень, Бырс почему-то оказался особенно многоводным и шумливым в это утро. И мы долго бродили по берегу, пока оты­скали большие камни, по которым перепрыгивали через шумящий поток, когда шли вверх. И чуть-чуть не про­изошла катастрофа.

Церетелли первый быстро перепрыгнул на ту сторону. Вторым решил прыгать Недокладов. Я и Бархаш спокой­но ждали своей очереди. Никому из нас и в голову не приходило, что может что-либо произойти. И вдруг Недокладов, прыгнувший с высокого камня на более низкий, где стоял Церетелли, поскользнулся, но все-таки успел схватиться за ледоруб Церетелли. На мгновенье он повис на ледорубе, но тяжелый рюкзак за плечами пере­весил, и Недокладов рухнул на спину с камня в воду. Шумящая волна моментально его покрыла. Мы видели только, как он один раз показался из воды, затем снова скрылся, на этот раз уже повернутый лицом к нам. Мы бросились к нему, но течение швырнуло его вновь к противоположной стороне и, к счастью, в тихое место, где большой камень преграждал путь бешеной реке. По­пади он сразу в основное русло, — его бы убило об этот камень. Схватившись за прибрежные скалы, он поднялся из воды. Весь мокрый, он вылез на берег. Шляпа Недокладова и оба ледоруба — его и Церетелли — ушли под воду...

— Голова-то цела? — спросил я Недокладова.

— Шишку набил, — отвечал бедный малый. — Хорошо еще, что не наткнулся на острый камень, — мог бы раз­бить башку.

Действительно, большая шишка вскочила у него на го­лове.

Мы с Бархашом, не желая рисковать, перешли реку в более широком месте. Вода нам была немного выше ко­лен. А между тем Недокладов погрузился два раза с голо­вою, — так изменчиво дно горных рек.

Но всего досаднее была гибель ледорубов. Церетелли долго шарил ледорубом Бархаша в воде, надеясь выта­щить застрявшие, как он полагал, среди камней ледорубы. Один удалось-таки вытащить, но другого не нашли. Вот так Бырс! Вот тебе и переправа в сентябре! А пока у Недокладова не попадал зуб на зуб.

На большой зеленой террасе, где паслись наши лошади, мы встретили караванщиков, отправившихся к нам на­встречу. А у самого спуска к лагерю мы неожиданно встретили Вальтера и Москвина.

Оказалось, Москвин успел проделать всю работу го­раздо быстрее, чем он полагал, и уже пятнадцатого днем пришел со всей своей группой на Сагран. Тринадцатого вечером, т.е. вечером того дня, когда мы ушли на Шини-Бини, пришли на Сагран застрявшие на фортамбекской базе Стах и Поляков. Но что всего было для нас радостнее и важнее, — четырнадцатого на Сагран пришли Ходакевич и Воробьев. Это было самое важное. Что узнал Воло­дя? Что удалось ему сделать? Или, быть может, ничего не удалось?

По словам Москвина, Володя совершил исключительный подвиг. Он не только взобрался на ледяную стенку ледника и цирка Хадырши двенадцатого числа, но три­надцатого он взобрался на нее еще раз и затем, отправивши Ходакевича и Юсупа через Муук-су кругом на Сагран, сам, один, только с ледорубом, сошел вниз на фирновые поля с ледяной стены цирка Хадырши, установил по этим фирновым полям подход к пику Крупской и определил с высоты ледяной стенки выход ледника Бырс именно к этим же полям. По ним он спустился на Бырс и по Бырсу пришел на Сагран четырнадцатого вечером. Дру­гими словами, Володя сделал тот путь, который мы только что сами намеревались сделать по Бырсу, с той только разницей, что он прошел его от Хадырши, а мы намеревались пройти его по фирновым полям от Бырса...

Мало того, Володя, по словом Москвина, принес при­близительную карту своего пути и всех вершин и направ­лений ледников, которые он встретил. Правда, это была карта от руки, карта, сделанная не инструментом, без фотоаппарата, но тем не менее карта более верная, чем все сделанные до сих пор, ибо она была проверена непо­средственно его движением по фирновым полям от Хадыр­ши к Бырсу и к Саграну. Задача, таким образом, оказалась разрешенной, и нам не было теперь никакой нужды дви­гаться на Бырс. Во всяком случае, если уж туда Идти, то раньше нужно было видеть Володю и подробно расспро­сить его, что и где он видел?

Даже Москвин не мог теперь спорить против очевидно­сти. На мой вопрос, какие у него планы в дальнейшем, он сказал, что решил отказаться от алайского маршрута и думает двигаться вместе со мною и всеми прямо домой! Это было и для него и для меня гораздо менее хлопотно с точки зрения организации единого каравана.

— А куда вы сейчас идете? — спросил я.

— А вот хочу взобраться на самую грань правого скло­на ущелья, — сказал он, — хочу проверить горные породы наверху. Нам нужно их обследовать для своих работ.

Мы стояли в это время у начала спуска в ущелье Сагран к самой реке. Сверху нам уже была видна на про­тивоположной стороне вся наша терраса и наш лагерь. Там бродили лошади и виднелись люди.

Чтобы дать знать о себе, я выстрелил из револьвера. Было видно, как из палаток повыскакивали человеческие фигурки.

Спуск вниз к реке, на подъем по которому нам понадо­билось раньше сорок пять минут, мы проделали теперь в десять минут.

Еще полчаса ходу по колеблющемуся мостику через реку, затем наверх на террасу по кустам и арчевому лесу, и мы подошли к лагерю, опять к нашим белеющим палаткам.

Навстречу высыпали ребята, и впереди всех Арик. Наконец-то дома!..

Арик по обыкновению сразу вывалил все новости, которые он только знал: и почему они запоздали в движе­нии с Фортамбека, и как пришел Москвин, и что сделал Воробьев, и о том, как Рубинский состоит под арестом, как ему носят пищу, как себя чувствует Мамаджан, и о том, что случилось с лошадьми.

Но прежде всего нам нужен был Воробьев. Тут же, пока готовили для всех роскошный пир, я выслушал его сооб­щение и ознакомился с его картой. Это решило вопрос. Работа действительно была исполнена что называется «на ять». Нам не было никакой нужды идти на Бырс. С его добавлением узел Гармо оказывался разгаданным до конца.

Рассказ об этой его работе, о том, как она была про­ведена и с какими трудностями встретился смелый па­рень, читатель найдет в последней главе книги.

Вот почему на этот раз совершенно спокойно я на­значил обратное выступление всей экспедиции домой на следующий же день, на семнадцатое число. Это было при­близительно дней на десять раньше, чем я рассчитывал в Москве. Я считал, что имею полное право вознаградить и себя и остальных товарищей по случаю счастливого окончания работ этим заслуженным отдыхом.

Правда, в итоге всех наших трудов еще оставались некоторые окончательно не разработанные детали. Оста­лись недостаточно и не окончательно проверенными на­правления некоторых ледников и хребтов. Так, остались неясными стыки Сагранского ледника с Гандо и Шини-Бини. Недостаточно четко уточнены стыки Аю-джилги с верховьями Малого Танымаса, равно как и самый выход Бырса к вершине Крупской мы занесли на карту только по рисункам Воробьева.

Но в основном вся задача была разрешена после­довательно и до конца. Карта «белого пятна» запол­нилась вся и целиком. Читатель найдет ее в приложении к этой книжке.

Прощай же, экзотический Памир! Прощайте, вековые снежные вершины, блеск ледяных громад и зубья черных скал! Пять лет подряд, с одним только перерывом в 1930 го­ду, мы посещали вас, бродили по вашим неизведанным ущельям, подымались на высоты, где еще никогда не бы­вало человека, проникали в наиболее сокровенные уголки горных морщин и ледяных полей. И вот все кончено. Прощайте... Надо уходить... Эти мысли бродили у меня ночью, когда все пошли спать. Ну, что же, прощай Памир! Больше я тебя уже не увижу. А может быть, увижу? Чем черт не шутит? Кто знает—не занесет ли меня опять сюда моя непоседливая натура!

На прощанье с читателями не могу отказать себе в удовольствии поделиться с ними еще воспоминаниями о минутах, пережитых на обратном пути.

Это было тогда, когда через несколько дней я, Бархаш, Арик Поляков и Стах Ганецкий оказались в кишлаке Хаит, не доезжая семидесяти пяти километров до Гарма. Для сокращения пути мы решили бросить лошадей и пуститься со всем нашим багажом вниз по бурному Сурхобу на спе­цифически восточном средстве передвижения — на бурдю­ках, т.е. на надутых воздухом бычачьих шкурах.

Этим описанием мы и закончим наш рассказ.

 

ГЛАВА III

НА БУРДЮКАХ

 

Путешествие на бурдюках было последним из эпизо­дов нашей экспедиции, заставившим всех нас еще раз пере­жить не особенно приятные минуты, но оставшимся навсегда в памяти благодаря своей оригинальности.

Бурдюк — это просто надутые воздухом восемь бычачь­их шкур, уложенных по четыре в ряд, на которых укреп­лены сверху крест-накрест жердины вроде сетки с квад­ратными окошками до полуметра шириной. На этом утлом суденышке «без руля и без ветрил» переправляются таджики по бурным волнам бешеных горных рек. Суде­нышко крутит во все стороны, а бурдючники умело выгре­бают воду примитивными деревянными лопатами вроде тех, которыми у нас в больших городах дворники сгре­бают снег. Надувают бурдюки тоже довольно примитив­но — прямо ртом, за неимением насоса или какого-либо иного приспособления.

На таких-то бурдюках двинуться вниз по Сурхобу от Хаита до Гарма предложили мне теперь мальцы, чтоб сэкономить время.

Но одно дело переправиться на бурдюках с одного бе­рега на другой за какие-нибудь полчаса по руслу, более или менее известному бурдючникам-таджикам, и другое — пройти на них восемьдесят или девяносто километров, счи­тая все изгибы, вниз по бешеной реке со всеми ее капри­зами и неизведанными, никем не проверенными глубинами, бурунами, отмелями и прибрежными камнями и скалами. Я категорически отказался поэтому от такого опасного эк­сперимента и запретил мальцам даже думать о нем. Они, однако, настаивали на своем, заявив мне, что-де и хозяин наш однажды уже совершил такое путешествие и в пять с половиной часов добрался от Хаита до Гарма. Пять с поло­виной часов или полутора суток? Мчаться по волнам вниз по течению или трястись тридцать с лишком часов на кир­гизской лошади по горам и горным тропам Таджикистана?.. Эти последние соображения заставили меня более серьезно отнестись к предложению мальцов.