Студопедия — ВВЕДЕНИЕ 17 страница
Студопедия Главная Случайная страница Обратная связь

Разделы: Автомобили Астрономия Биология География Дом и сад Другие языки Другое Информатика История Культура Литература Логика Математика Медицина Металлургия Механика Образование Охрана труда Педагогика Политика Право Психология Религия Риторика Социология Спорт Строительство Технология Туризм Физика Философия Финансы Химия Черчение Экология Экономика Электроника

ВВЕДЕНИЕ 17 страница






Во-вторых, западный перевал, по всей вероятности, точно так же вел не на Сагран. Так выходило по нашим предположениям, исходя из учета изгибов ледника Турамыс и ориентировочного местоположения ледника Хадырша. Однако Москвин продолжал утверждать, что за каменным тупиком Турамыса должен быть именно Сагран. Спор принял ожесточенный характер, в особенности, когда Мос­квин попытался сослаться на опыт Недокладова, кото­рый якобы взошел на грань вершины Крупской и оттуда видел большие фирновые поля. Я резко заявил, что Не­докладов «заливает» и на эту вершину взобраться не мог. Москвин вспылил и заявил, что он в той же мере отвечает за слова Недокладова, как за свои. Конфликт грозил вы­литься в совершенно недопустимую форму. Взяв себя в руки, я искал и не находил выхода из положения, когда вдруг Москвин, тоже овладевший собой, предложил то решение вопроса, которое должно и могло быть единствен­ным выходом.

— Вальтер! У вас полностью готовы геодезические заметки и наблюдения по всему протяжению ледника Турамыс? — спросил он.

— Да, готовы, — отвечал Вальтер.

— И по леднику Курай-Шапак?

— Тоже готовы.

— И по леднику Сагран и Шини-Бини по экспедиции 1931 года?

— Сделано.

— Пусть Вальтер нанесет их на карту ориентировоч­но, — сказал Москвин, обращаясь ко мне, — но нанесет, точ­но выдерживая направление и градусы углов поворотов. Посмотрим, как сойдутся на карте линии. Если при вы­черчивании Сагран, и Турамыс верховьями совпадут, — правы мы, не сойдутся, — правы вы. За ночь он эту работу проделает.

Это действительно был выход, и я на него с радостью пошел. Но независимо от этого я предложил утвердить следующий план дальнейших работ: завтра же или, самое позднее, послезавтра выйти всей группой вниз по Фортамбеку, затем по Курай-Шапаку через перевал, который знают местные таджики и который ведет на ледник Хадырша. Там по леднику Хадырша мы попытаемся еще раз подняться на вершину Крупской и проверить чертежи Валь­тера.

Это предложение также было принято единогласно. Правда, Москвин продолжал ворчать, что он больше верит своим инструментам, чем моим глазам и ногам, но именно поэтому он на такую проверку согласился. Раз углы у Вальтера взяты правильно, — а в этом он не сомневался, — вычерчивание верховьев Турамыса и Саграна должно ре­шить спор, а решение мы потом проверим и эксперимен­тальным путем.

Это постановление, принятое единогласно, разрешало, однако, и ряд других вопросов. Во-первых, оно целиком снимало вопрос о восхождении на пик Зинаиды Крыленко, так как путь, который предстояло проделать, уводил нас в сторону, был длинный, утомительный и требовал очень много времени.

Больше того, оно изменяло план дальнейших работ. От Курай-Шапака нелегко было возвращаться назад на третью базу, когда и вторая и первая база были ближе. Если бы Москвин за время нашей разведки Хадырши ус­пел закончить свою работу по леднику Москвина, — а он закончил геодезическую работу и не закончил только гео­логического исследования, — он также мог бы вернуться вниз на Фортамбек, на вторую базу, где уже можно было решить, что делать дальше: Идти ли на Аю-джилгу или не идти? После зрелого размышления мы решили отказаться и от этой работы. Мы решили всем сойтись уже не на второй, а на первой базе. За это говорило и то обстоятель­ство, что изучение группой Москвина ледника Аю-джилга показало, что если с Аю-джилги и есть путь к верховьям Малого Танымаса, то этот путь можно было проделать, только спустившись к реке Муук-су и пройдя от Муук-су в ущелье Аю-джилги. Это требовало вновь большой за­траты сил.

В конце концов для того, чтобы начертить карту всей местности, материала было достаточно. А все пространство по ту сторону хребта Академии было известно по не­мецкой карте 1928 года и стык обеих половинок карты получался, таким образом, независимо от проверки.

С другой стороны, для геологических работ Москвину нужно было много времени, ему нужно было работать, взрывая горные породы, а амонала не было, его должен был привезти караван Васи, от которого не было еще никаких вестей. Вот почему и здесь лучше было сохранить время для этих необходимых работ.

Окончательно определились следующие сроки: день переждать и десятого выступать с тем, чтобы к восемнад­цатому Москвину быть на первой базе. Если бы ему не удалось к этому времени решить задачу, он должен был нас туда известить, и тогда нужно было бы решить, что делать дальше. Если же работа будет закончена, Москвин хотел последние две недели потратить на движение отдель­ным караваном в один из отрогов Алайского хребта, где у него еще остались неисследованными некоторые геоло­гические проблемы со времени экспедиции 1931 года. Ис­следование Аю-джилги решили снять с очереди вовсе. Иначе несколько определился в связи с этим маршрут нашей группы.

Если бы нам удалось разрешить задачу на Хадырше, наша группа была намерена, не возвращаясь на вторую базу на Фортамбек, прямо придти с Хадырши на сагранскую базу № 1. Москвин должен был туда же придти, и двадцатого всем можно было тронуться в обратный путь. Мы оканчивали предварительную работу только вчерне, зато к первому октября можно было рассчитывать быть в Москве. А это тоже было бы большой выгодой. Десять дней отдыха после работы были нами заслужены вполне.

В соответствии с этим принялись за новое распределе­ние и перераспределение групп.

Арика и Петю решили теперь же немедленно направить вниз на вторую базу; там они должны были заниматься сборкой барахла и организацией переправы всего иму­щества на первую базу к семнадцатому числу.

Москвин оставался на третьей базе со всей своей груп­пой для продолжения геологических работ. К восемнад­цатому числу ориентировочно он тоже должен был вер­нуться на сагранскую базу.

Я забрал с собой Бархаша, Церетелли, Недокладова и Ходакевича. Всей группой мы решили идти вниз на Хадыршу, а потом на пик Крупской. В зависимости от обстоятельств группы могли быть разбиты на подгруппы по отдельным заданиям.

Заключительным решением было решение о переимено­вании пика Четырех в пик Москвина. Москвин достаточно поработал на этом леднике и оставался работать еще, что­бы иметь эту моральную награду за свои труды.

После горячих споров и треволнений мы разошлись.

9 сентября

А на следующее утро Вальтер принес вычерченную им карту. Он просидел над работой всю ночь, но работу за­кончил. Схемка Вальтера решала спор. Изгибаясь змеей, ледник Турамыс своими верховьями вышел не на Сагран, а на Шини-Бини. Я и мои ребята едва сдерживали улыбку торжества. Москвин чистосердечно заявил, что он дей­ствительно «просыпался в доску».

Но неясности все же оставались и на карте Вальтера. Ледник Хадырша не совсем совпадал с тем ледником, ко­торый мы видели сверху. Но абсолютной точности требо­вать было нельзя, и мы на этом примирились и занялись обычной работой перед выступлением. Работы было много. Приходилось сортировать вещи и упаковывать их на две группы: те, которые пойдут с нами в поход, и те, которые Арик и Петя потащат вниз на базу № 2 для дальнейшей переправы на сагранскую базу.

Ориентировочно возвращение всех групп к Саграну было запроектировано, как мы сказали, к семнадцатому, максимум восемнадцатому сентября.

 

 

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

РЕШЕНИЕ ПРОБЛЕМЫ

 

ГЛАВА I

НА ХАДЫРШУ

10 сентября

С вечера был отдан приказ встать в шесть часов утра, чтобы выйти в восемь. Путь предстоял тяжелый и скуч­ный — по уже известному леднику до поворота в ущелье Курай-Шапак. Вышли после всяких задержек в восемь часов сорок пять минут. Наша группа из шести альпини­стов и трех носильщиков была самой многочисленной груп­пой из уходивших. У Москвина оставались Траубе, Вальтер, Солдатов и двое носильщиков. С Ариком и Пе­тей Жерденко уходило тоже двое.

Как и прошлый раз, наша группа была готова раньше всех и тронулась тогда, когда москвинцы еще копошились, а Арик Поляков и Петя также еще не были готовы. На про­щанье занялись фотографированием, снимая друг друга в разных позах и видах. Потом наша группа по прото­ренной тропинке двинулась вниз с базы на ледник.

«Прощай, база № 3, больше мы сюда не вернемся!»

Через час ходьбы мы уже прошли блестящий лед, и началось всем надоевшее «нырянье» по ледяным буграм, покрытым камнем и щебнем. Как и в день возвращения с Турамыса, солнце скоро начало сильно припекать, под ногами заструились ручьи, и путь сделался еще тяжелее. Часам к четырем дня мы все же подошли к повороту с главного ледника в ущелье Курай-Шапак. Время от вре­мени, пока мы шли, я оборачивался и делал снимки отдельных пиков и вершин на ледяном плато вокруг пика Сталина. Эти снимки должны были запечатлеть горы, видеть которые снова в натуре я уже не надел­ялся.

Не доходя до поворота Курай-Шапака приблизительно километр, мы остановились отдохнуть.

— Люди идут, люди! — закричали сразу Недокладов и Воробьев.

— Где люди? Какие люди?

Действительно, снизу по леднику в нашу сторону по­дымались три человека. Они были очень далеко, казались маленькими точками, и рассмотреть, кто они такие, было нельзя. Мы сели ожидать их, тем более, что они нас тоже заметили: один из них отделился и направился к нам на* встречу, идя быстрее остальных двух, шедших по середине ледника.

— Да это Патек, носильщик снизу, с фортамбекской базы, — заявил Воробьев, смотревший в бинокль.

Действительно, это был Патек, самый молодой, самый здоровый, самый веселый и самый ленивый из всех наших носильщиков.

— В чем дело?

Но Патек оказался около нас только через полчаса. Он протянул мне сразу две записки и письмо.

Одна записка была от Васи Рубинского, другая от Стаха.

Оказалось, Рубинский с большим опозданием, но все же счастливо пришел со своим караваном на сагранскую базу. Он ждал нас там. В его записке очень неясно говорилось еще о каких-то беспорядках, которые он раскрыл в лагере. Записка от Стаха поясняла дело. Вася Рубинский обнаружил кражу лепешек и сгоряча вступил в драку с караванщиками. Обиженный караванщик Абу-Бакри убе­жал из лагеря на фортамбекскую базу к «большому на­чальнику», т.е. ко мне, с жалобой на то, что его «завхоз избил».

Дело пахло серьезным. Допускать какие-либо насилия по отношению к туземцам-караванщикам было невоз­можно; между тем, судя по записке Стаха, все караванщики были возмущены кулачной расправой завхоза.

Пришлось тут же чинить суд и расправу и отдать приказ, который Патек взялся доставить в лагерь: «Впредь до разбора дела отстранить завхоза Рубинского от должности и посадить его под арест в палатку. Кара­ванщику Абу-Бакри и всем остальным вернуться в ла­герь к исполнению своих обязанностей и ждать моего прихода». Приказ был написан Бархатом, скреплен его и моей подписью. Патек взялся немедленно его доставить в лагерь.

Письмо же совершенно неожиданно было от Дорофеева. Это письмо доставил Вася Рубинский, который заезжал в Алтын-мазар на стоянку экспедиции Горбунова. Доро­феев сообщал о несчастьях с горбуновской группой, о ги­бели московского альпиниста Николаева при восхождении на пик Сталина и о том, что о самом Горбунове нет ни слуху, ни духу. Сам Дорофеев обещал придти к Фортамбеку после окончания работы на леднике Федченко к двадцать второму сентября.

Патек сообщил нам кроме того, что Вася Рубинский привез наконец столь долгожданный амонал и что осталь­ные два носильщика несут теперь на своих плечах взрыв­чатое вещество к москвинской базе. Для верности я спро­сил — а знают ли они, что они несут. В ответ на это Патек надул губы, потом изобразил «Пфф!..» Оказалось, что знают.

Москвин получил, таким образом, груз, — это должно было его задержать еще дня два. С другой стороны, это еще более предрешало наше движение на сагранскую базу.

Наконец все новости были сообщены, распоряжения отданы, и можно было двигаться дальше. Носильщики с амоналом давно уже прошли на третью базу. Патек вместе с письмом двинулся обратно вниз по Фортамбеку, а мы повернули к Курай-Шапаку.

Курай-Шапак — большое тенистое ущелье, где бежит не ледник, а река, впадающая затем в основной ледник и про­падающая в его ледяных пещерах. Самый ледник начи­нается гораздо дальше. Язык его был виден от нас в расстоянии километров двух. Выход в ущелье был кое-где покрыт зеленым лесом, дававшим прекрасную тень. Трудно было, правда, добраться до леса через ледопад, обычный при скрещивании двух ледников. Зато когда мы добрались до зеленой лужайки и снова увидели вокруг себя деревья и зеленую листву, всем захотелось отдохнуть подольше. Так давно мы не видали всего этого при­родного комфорта!

Решили тут же сразу обедать. Воробьев взялся за стряп­ню, обещая перещеголять Арика и его супы. После обеда и отдыха двинулись дальше.

Пока шли вверх по лесу среди зелени и травы, Идти было легко, хотя ущелье заметно подымалось вверх. Река все время бежала рядом с нами, и впереди уже виднелся лед­ник, огромный, длинный, с серыми моренами, уходивший в глубь ущелья и весь пересеченный трещинами. Он кру­то забирал вверх, где уже не было видно ни зелени, ни травы.

Наши носильщики-проводники вдруг повернули с осы­пи, по которой мы шли, прямо к шумящей внизу реке.

— Почему вы поворачиваете? — спросил я их.

— Здесь надо переходить реку, — ответил самый ста­рый и опытный из носильщиков, Измаил. — Перевал на Хадыршу идет здесь.

С той стороны реки подымалась высокая стена из кам­ня, глины и песка, твердая, как цемент; на высоте ста с лишком метров она превращалась в зеленую лужайку, которая в свою очередь поворачивала вправо, образуя совершенно самостоятельное широкое ущелье и ответвле­ния основного ледника. Дорога на Хадыршу шла как раз в это ущелье в сторону от главного ледникового русла Курай-Шапака. Река шумела и бурлила. В эту пору дня (в четвертом часу) она была наиболее многоводной и, следо­вательно, наиболее опасной для переправы. Ширина реки была до пяти метров. Носильщики свалили груз с плеч и начали разуваться.

Я не люблю переправ через горные речки. Со вре­мени 1928 года, когда мне дважды приходилось тонуть, у меня осталось по отношению к горным рекам непри­ятное чувство страха. Но раз другого пути нет, думать не приходилось.

Я внимательно следил за Измаилом, который пошел вперед: у него были жилистые крепкие ноги, тонкие, как спички, но сплошь из стальных мускулов. Вода в самых глубоких местах доходила ему не выше колен, тем не менее два раза он пошатнулся, — с такой силой била вода. Вот он уже на том берегу. Брод испробован, Измаил вернулся назад, и по его следам двинулись остальные носильщики, а затем и наши альпинисты.

Этот переход продолжался не больше двух минут, и тем не менее нужно было обладать крепкими нервами, чтобы не закружилась голова, когда в бурной стремнине потока вы видите вокруг себя только шумящую, быстро несущуюся воду и теряете всякую возможность ориенти­роваться в направлении вашего движения. Мы перешли, разувшись и держась друг за друга и ледорубы.

Самое трудное, однако, начиналось только теперь. Стена подымалась с противоположной стороны отвесно вверх. Это был конгломерат, т.е. самая твердая и самая неприятная для подъема порода. В особенности трудно стало наверху, где мы уперлись в совершенно отвесную стенку, в которой пришлось вырубать ступеньки ледору­бом, чтобы можно было подняться на два-три метра, от­делявшие нас от карниза, покрытого зеленой травой.

— Яман иол (скверная дорога), — заявили наши но­сильщики.

— Киик иол, — добавил Измаил, — это дорога для ки­йков, а не для людей.

Но «киик иол» была все-таки взята. Дальше подъем шел уже по траве, тоже очень утомительный, но все же его никак нельзя было сравнить ни с только что взятой стеной, ни с речной переправой. К семи часам крутой подъем перешел в более пологий. Ущелье еще более заворачивало вправо а вверху травянистый подъем переходил в сплошное нагромождение камней, за кото­рыми еще выше виднелись ледяные поля.

Мы не даром, однако, подымались после реки на ка­менную стену и затем брали травянистый склон. Ледяные поля, которые виднелись вверху, падали крутым вися­чим ледником вниз, в глубокое ущелье, выходившее в основной ледник. Наш зеленый склон привел нас на край этого ущелья метров в двести глубиной. Основной ледник с грани этой пропасти был виден глубоко извивающимся внизу и уходившим потом в западном направлении. В самом конце его открылись снежные вершины, возвышав­шиеся, видимо, над снежным цирком. Мы таки забрались довольно высоко.

Измаил сказал, что где-то здесь на лужайке должна быть вода. Густая трава и мох показывали, что вода действительно должна быть. Но напрасно мы искали воду, — повторилась та же история, что на леднике Турамыс: к этому времени года горные ручьи уже высыхают. Мы прошли всю лужайку, обрыскали все ее закоулки, поднялись до самого ее конца к черным камням и скалам, но воды нигде не нашли. Нигде не было ни капли воды.

— Воробьев нашел воду! — вдруг услышал я позади крик Недокладова. — Есть вода!

— Где вода?

Оказалось, пробиваясь вверх по наваленным камням, Воробьев услышал журчанье ручейка глубоко под кам­нями. Сейчас же всех приспособили для работы по раз­борке камней. Когда разобрали камни, оказалось, что под ними действительно журчит маленький ручеек; но воды в нем было так мало, что пришлось сначала сделать искусственный водоем, а потом ждать, пока вода натечет, сделается чистой и успокоится от ила и песка; и только в девять часов вечера сели ужинать.

Тихая, теплая ночь, от которой мы давно-давно отвыкли, скоро одела нас своим покровом. А утром я разбудил всех ни свет, ни заря, чтобы как можно скорее двигаться дальше.

77 сентября

Теперь, когда было светло, пока готовили чай, я орга­низовал новое совещание с Бархатом и Воробьевым. Пики, которые не успели рассмотреть вчера, теперь отчетливо обрисовались перед нами. И эти пики, подымавшиеся в глубине, над ледником Курай-Шапак, с которого мы ухо­дили вечером, повергли нас в смущенье и новую тревогу,

— Что это такое? Нам были так хорошо знакомы не­которые из этих пиков, стоящих прямо перед нами. Влево над цирком основного ледника виднелся пик, который тру­дно было не узнать. Это же Мраморная головка, тот самый пик, который мы видели, когда шли от Турамыса к пику Крупской. А от него идет отрог со снежным перевалом, на­поминающий первое каменное ожерелье. Он должен был привести нас к Итальянской башне, но Итальянской баш­ни не было видно. Зато виден был другой пик, подымав­шийся над перевальной линией цирка чрезвычайно крутым, почти вертикальным подъемом. Этого пика мы не знали. Что это за пик? Далеко за Мраморной головкой виднелся подымавшийся, видимо, уже за перевалом с той стороны ледника еще один гигантский пик. По моим расчетам, он напоминал собою пик Авеля Енукидзе на ледяной стене. Правда, он несколько не сходился в на­правлении, но тем не менее напоминал собою этот пик. Наконец, слева, в большом отдалении от Мраморной го­ловки, виднелся пик, который своей верхней частью напо­минал вершину Крупской; правда, она тоже виднелась как бы позади, за фирновым подъемом.

Все эти рельефы пиков меня чрезвычайно смутили. А что, если мы не туда идем? А что, если нужно идти по ос­новному леднику Курай-Шапак, а не забирать сейчас направо к Хадырше, куда ведут нас носильщики? Ведь вот они, знакомые нам пики.

Но Бархаш рассеял мои сомнения. — Не может быть, чтобы мы ошиблись, — сказал он.— Сверху мы видели только Хадыршу, а не Курай-Шапак, так показал и компас.

Да, компас показал. Москвин ведь говорил, что он больше верит инструментам, чем глазам. Инструмен­ты, конечно, вещь точная. И мы решили идти, как шли, тем паче, что крутой отвес замыкающего основ­ной ледник пика не вязался с картиной, которая бы­ла нам известна; мы могли ошибаться и сейчас при­нимали за Мраморную головку и пик Крупской другие пики.

В десять часов тронулись со стоянки. Трава очень ско­ро кончилась совершенно, и начались голые камни. Мы шли по ним, держа направление на ледяное поле, открывавшееся наверху.

В одиннадцать часов двадцать минут утра мы стали на переплете двух хребтиков, у самого начала ледяного поля, там, где оно начинало падать висячим ледником в ущелье. От этих хребтиков взяли снова вправо. На одном из камен­ных косогоров меня поразили цветы: маленькие альпийские цветы — голубые и лиловые, почти без листьев, прижавшие­ся к камням и из камней показывавшие свои лепестки. Я сорвал их с десяток и заложил в книжку, чтобы высушить и отвезти домой.

Наконец начался лед. Ледяное поле лежало теперь пе­ред нами совершенно ровное. Оно упиралось в замкнутый амфитеатр из крутых осыпей, покрытых песком и щебнем. Вершина амфитеатра образовывала два или три больших провала среди высоких выветренных пиков. Ледяное поле и каменный амфитеатр являлись как бы верхним этажом над ущельем, откуда падал висячий ледник в основной ледник Курай-Шапак.

На одном из провалов находился перевал в ущелье Хадырши. На каком же?

— На втором. — Измаил показал рукой на правую вы­емку между двумя очередными пиками, венчавшими амфи­театр. Туда шла крутая осыпь.

В двенадцать часов тридцать минут поднялись на осыпь. Перевал был взят, мы стояли на грани, отделявшей Курай-Шапак от Хадырши. Высота была сравнительно неболь­шая, всего четыре тысячи девятьсот метров. Но когда мы глянули вниз, невольно всех взяла оторопь. Вниз шел очень крутой склон, покрытый фирном и льдом. Склон этот шел приблизительно на полтора километра. Потом лед и фирн кончались, и дальше шла каменная осыпь, которая только к концу делалась более пологой. Далеко внизу виднелась зеленая поляна, покрытая травой, а за этой поляной шел ледник. Но ледяной склон у самого вер­ха был настолько крут, что спускаться по нему вниз — зна­чило наверняка скатиться и сломать себе шею.

— Иол яман (скверная дорога), — заявили носильщики. А Измаил показал путь, по которому, по его мнению, сле­довало идти.

Надо найти путь, где спускаться нужно будет не по ле­дяному скату, а по осыпи. А для этого нужно было перей­ти с той выемки, на которой мы стояли, на соседнюю вы­емку. Ее отделяла от нас большая вершина, вся сплошь сложенная из выветренных пород — щебня и потрескав­шихся скал. С выемки, где мы стояли, по этим потрескав­шимся породам нужно было влезть на вершину и затем по грани же спуститься на вторую выемку, к месту, где спуск вниз шел по камням, а не по фирну.

Измаил полез вперед. За ним с тяжелым мешком на плечах пошел Воробьев. Воробьев полез даже не по самой грани вершины, а по той ее стенке, которая висела над пропастью. Но уж такой это был непоседливый человек, — он лез на риск и тогда, когда это было совершенно не нуж­но. Следующими полезли Церетелли, Бархаш и я.

Общий вид цирка Хадырша.

 

Когда мы втроем оказались на самой верхушке верши­ны, я остановился и вытащил фотоаппарат, чтобы снять причудливую картину бесконечных снежных цепей и пи­ков, которые открылись перед глазами. Но эти пики и цепи были совершенно неизвестны, незнакомы и ничего не говорили, откуда и куда они идут. Мало того, самый ледник Хадырша внизу был какой-то странный. Я не видел тянущихся по нему змей-морен, и только озеро, глянувшее на меня снизу своим синим глазом, напоминало мне другое озеро, которое мы видели в свое время на леднике, когда смотрели на него с вершины Турамысского перевала... Оно рассеяло мои сомнения в правильности нашего пути.

Но надо было спускаться, времени терять было нечего. Минут через пять я присоединился к остальным товари­щам. Высота была опять четыре тысячи девятьсот метров, а ночевали мы на высоте четырех тысяч метров; значит, мы поднялись за утро на девятьсот метров.

Ровно в час тридцать минут мы начали спуск, и только в четыре часа двадцать минут закончили его; другими словами, мы спускались почти три часа. Спустились, как показал альтиметр, на тысячу пятьсот метров, полтора километра за три часа. Читатель может судить по этому факту, что это был за спуск. В особенности трудна была его первая часть, когда пришлось буквально виснуть на скалах с тяжелым мешком за плечами. А затем, когда мы стали на осыпь, пришлось идти вниз, а иногда бежать и чувствовать, что вместе с тобой и за тобой летят и дви­жутся целые слои камня, песка и пыли. Этот ураган ка­мней, догонявших и перегонявших нас, иной раз был так силен благодаря крутизне спуска, что мы рассыпались друг от друга веером, чтобы не поставить нижестоящих под угрозу быть сшибленными камнями, которые мы за­ставляли катиться вниз.

Наконец внизу! Кругом трава, зелень, вода. Даже деревья кучками подымались то там, то сям на поляне. Поляна упиралась в высокую грязную морену, за которой шел ледник.

Пока устраивались на ночь, мы с Бархашом решили проверить общий вид цирка и ледника, куда мы попали. Несмотря на усталость, мы поднялись на морену, отде­лявшую ледник от зеленой поляны. Ледник растянулся теперь перед нами во всю свою ширину и длину, и цирк ледника Хадырша открылся весь.

Невольно мы в ужасе переглянулись.

Совершенно не тот ледник, который мы видели с Турамысского перевала, лежал теперь перед нами. Прежде всего, лед­ник шел без всяких морен, и ширина его не превышала по­лукилометра, и в длину весь был не больше четырех километров, а тот ледник тянулся по меньшей мере кило­метров на двенадцать и имел две полосы морен. Во-вторых, ледник, упершись в цирк, переходил сразу в короткий вися­чий ледник, от которого подымались сразу же крутые ледя­ные стены цирка. И никаких вершин, хотя бы мало-маль­ски напоминавших вершину Крупской, или пик Мрамор­ная головка, или Итальянскую башню, не было на гребне цирка. Один за другим там шли ровные полуовалы, покры­тые сплошным снегом, и только слева торчали черные зубья скал. Не менее смущали нас трава и зелень, лу­жайки и деревья, к которым мы спустились. У ледника, который мы наблюдали с Турамыса, не было ни зелени, ни лужайки, ни деревьев.

Мы еще раз переглянулись с Бархатом и опустили го­ловы. Для нас было совершенно ясно, что мы попали не туда, куда хотели. Ледник Хадырша, куда мы пришли, не был тем ледником, который мы видели сверху, с перевала ледника Турамыс. И сейчас же на память пришли вершины, которые мы видели, когда шли от Курай-Шапака: и Мраморная головка, и пик Крупской, и пик Енукидзе.

Неужели мы так ошиблись? Неужели мы видели сверху Курай-Шапак, а не Хадыршу? Тот самый Курай-Шапак, который лежал сейчас позади нас, отделенный от нас полуторакилометровым трудным спуском и гребнем, который мы взяли только сегодня утром? Увы, дело обстояло имен­но так. В отчаянии мы еще раз устремили наши взоры на цирк.

Можно ли по крайней мере выбраться отсюда, и куда мы выберемся? Для этого нужно забраться на ледяные стены цирка и посмотреть, что за ними дальше. Но можно ли забраться? Этого тоже нельзя было сказать. Как будто бы можно было забраться налево по камням. Как будто бы можно было и направо по ледяной стене. Но все это было и опасно и требовало много труда и времени. А пока опять сплошная неудача...

Мрачные, вернулись мы к ночевке, где сообщили това­рищам о своих выводах и неудачах. Все замолчали и после ужина сейчас же забрались в палатки.

Вот как описывал этот момент нашего путешествия в своих записках Володя Воробьев:

«Мрачнее тучи вернулись они (Николай Васильевич с Бархашом) со своей разведки. Стало ясно, — компас их подвел. Во время рекогносцировки они видели не Хадыр­шу, а Курай-Шапак. Мы совершенно напрасно перева­лили в эту живописную просторную долину. Вернуться на Курай-Шапак — это значило потратить не меньше двух дней на преодоление перевала. Одна мысль о ползучей осыпи, вытянувшейся на полтора километра, наводила уныние и вызывала ломоту в коленях. Усталые, хмурые, сидели мы вокруг костра, без всякого аппетита пили чай и с беспокойством поглядывали на своего начальника. У каждого в глазах можно было прочесть опасение: а вдруг он встанет, велит собираться и лезть обратно на перевал, откуда мы только что спустились...»

Но опасения их были напрасны. Лезть назад, — у меня даже мысли такой не было. Надо было искать другого вы­хода, я решил отложить это на утро.

А ночью небо покрылось тучами, тучи заволокли все ущелье. И, таким образом, к неудаче прибавилась еще и перспектива скверной погоды. Прошло уже восемь без­облачных дней, пора было наступить перелому, по опыту мы знали, — минимум дня на три.

В конце концов я так разволновался, что не мог за­снуть. Не спал до пяти часов утра и заснул лишь с мыслью — завтра же вновь идти на разведку.

12 сентября

Тучи, тучи и дождь! На этой высоте снега нет, а есть только дождь. Дождь барабанит по нашим палаткам. Как мокрые курицы, сидим мы, прижавшись друг к другу, сидим так уже с восьми часов утра, ждем, пока наконец кончится этот проклятый дождь и можно будет что-нибудь решить... В десять часов утра я пошел опять проверять наши вчерашние итоги. Вот опять мы взобрались с зеленой лужайки на грязную морену и еще раз оглядели и цирк, заволоченный тучами наверху, и ледниковое ущелье. Явная ошибка! И ошибка не только наша, но и Вальтера. Безу­словно, мы видели сверху Курай-Шапак, который остался позади. Тут же на морене, сидя на камнях под продол­жавшим накрапывать дождем, мы приняли с Бархашом окончательное решение, как быть дальше. Так как у меня было мало надежды на то, что отсюда удастся подняться, в особенности при непогоде, на грань ледяной стены над цирком, а отказаться от такой попытки все же не хотелось, я решил оставить здесь Володю Воробьева, Сережу Ходакевича и Юсупа с заданием попытаться подняться на стену, чтобы узнать, что лежит за ее пределами, и в случае не­удачи к шестнадцатому вечером придти на сагранскую базу. А сам я решил вместе с Бархашом, Недокладовым и Церетелли пойти сегодня же бегом на сагранскую базу, затем от сагранской базы по леднику Сагран двинуться до поворота с ледника Сагран на ледник Шини-Бини и по леднику Шини-Бини пройти до его конца, чтобы этим пу­тем попытаться выйти к верховьям Турамыса. Ориентировочной вехой и тут должна была быть вершина Крупской.







Дата добавления: 2015-10-18; просмотров: 409. Нарушение авторских прав; Мы поможем в написании вашей работы!



Обзор компонентов Multisim Компоненты – это основа любой схемы, это все элементы, из которых она состоит. Multisim оперирует с двумя категориями...

Композиция из абстрактных геометрических фигур Данная композиция состоит из линий, штриховки, абстрактных геометрических форм...

Важнейшие способы обработки и анализа рядов динамики Не во всех случаях эмпирические данные рядов динамики позволяют определить тенденцию изменения явления во времени...

ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ МЕХАНИКА Статика является частью теоретической механики, изучающей условия, при ко­торых тело находится под действием заданной системы сил...

Мотивационная сфера личности, ее структура. Потребности и мотивы. Потребности и мотивы, их роль в организации деятельности...

Классификация ИС по признаку структурированности задач Так как основное назначение ИС – автоматизировать информационные процессы для решения определенных задач, то одна из основных классификаций – это классификация ИС по степени структурированности задач...

Внешняя политика России 1894- 1917 гг. Внешнюю политику Николая II и первый период его царствования определяли, по меньшей мере три важных фактора...

ТЕХНИКА ПОСЕВА, МЕТОДЫ ВЫДЕЛЕНИЯ ЧИСТЫХ КУЛЬТУР И КУЛЬТУРАЛЬНЫЕ СВОЙСТВА МИКРООРГАНИЗМОВ. ОПРЕДЕЛЕНИЕ КОЛИЧЕСТВА БАКТЕРИЙ Цель занятия. Освоить технику посева микроорганизмов на плотные и жидкие питательные среды и методы выделения чис­тых бактериальных культур. Ознакомить студентов с основными культуральными характеристиками микроорганизмов и методами определения...

САНИТАРНО-МИКРОБИОЛОГИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ ВОДЫ, ВОЗДУХА И ПОЧВЫ Цель занятия.Ознакомить студентов с основными методами и показателями...

Меры безопасности при обращении с оружием и боеприпасами 64. Получение (сдача) оружия и боеприпасов для проведения стрельб осуществляется в установленном порядке[1]. 65. Безопасность при проведении стрельб обеспечивается...

Studopedia.info - Студопедия - 2014-2024 год . (0.011 сек.) русская версия | украинская версия