Студопедия — ВВЕДЕНИЕ 16 страница
Студопедия Главная Случайная страница Обратная связь

Разделы: Автомобили Астрономия Биология География Дом и сад Другие языки Другое Информатика История Культура Литература Логика Математика Медицина Металлургия Механика Образование Охрана труда Педагогика Политика Право Психология Религия Риторика Социология Спорт Строительство Технология Туризм Физика Философия Финансы Химия Черчение Экология Экономика Электроника

ВВЕДЕНИЕ 16 страница






Только через три часа достигли мы конца спуска и вышли на широкие фирновые поля ледника Турамыс.

У самого выхода на фирновые поля сошлись все вместе. Теперь — скорее домой. По нашим расчетам, до дому было часа полтора ходу. Надо было пройти по леднику вниз и затем опять подняться вверх к месту, где мы бросили палатки. В результате крутого спуска, который мы сде­лали, мы оказались, по нашим расчетам, метров на двести ниже нашей сегодняшней ночевки.

И все-таки мы ошиблись метров на сто. Эти лишние сто метров пришлось опять подыматься вверх уже не по льду, а по щебню и камню.

Вид на ледник Курай-Шапак с перевального пункта над ледником Турамыс.

Был уже шестой час, когда мы наконец нашли свою палатку. Теперь — опять вниз, к Юсупу. Мы нашли его на высоте четырех тысяч семисот метров. Он устроился на бывшей стоянке Москвина. Это была совершенно ров­ная площадка у хорошего ручья ключевой воды, вся покрытая мягким песком. За день безделья он окружил ее невысоким заборчиком из камня, закрывавшим от вет­ра и солнца.

— Ну, как твоя голова?

— Якши, якши, — забормотал Юсуп, радостно улы­баясь. — Совсем якши.

Скоро зашипел чайник. А после ужина все сейчас же завалились спать, так как, согласно принятому решению, выйти собирались как можно раньше, по меньшей мере этак часов в шесть. Путь к началу подъема представлялся длинным, да и самый подъем обещал быть очень тяжелым.

7 сентября

Вчера было условлено, что утренний завтрак, чтобы не терять времени, будет весь заготовлен накануне и что Церетелли бросит спичку в заранее заготовленную спиртовку при первом моем вопросе: «Который час?» На приготовле­ние завтрака и самый завтрак давался час, самое большее полтора часа времени, к половине седьмого мы предпо­лагали уже двинуться в путь.

Я действительно проснулся рано и выглянул из па­латки. Ясная полная луна освещала снежные вершины, длинные тени скал черными полосами лежали на снегу. Я немедленно же подал условный возглас:

— Который час?

Бархаш долго возился, пытаясь определить при лунном свете правильное расположение стрелок, потом ответил:

— Пять.

— Вставать! К шести часам утра чтобы горячее какао уже было готово и можно было бы выйти.

Стремясь сэкономить время, мы все работали, как бе­шеные, и, по часам Бархаша, в двадцать минут седьмого мы уже тронулись в путь.

Так как мы решили, сегодня взять вершину почти в шесть с половиной тысяч метров высоты, — мы вышли налегке, без рюкзаков. Лишь самое необходимое продо­вольствие было в горном мешке у Церетелли.

Путь был также намечен еще с вечера: мы решили дви­гаться сначала вверх по леднику, причем для краткости пути решили пройти вплоть до самого последнего фирно­вого подъема каменной стены, запиравшей ледник. Затем повернуть вправо и подыматься по фирну к самой вершине, а до вершины остановиться на одном из выступов горного гиганта и оттуда попытаться еще задолго до вершины по­смотреть на то, что откроется по ту сторону тупика и ка­менной стены в западном направлении. По одному из вари­антов Москвина, мы могли увидеть с той стороны даже не Сагран, а непосредственно Гандо. Этот вариант отпал по­сле наших вчерашних исследований. С северного склона мы видели не Сагран, а, как мы вчера предполагали, Хадыршу. Вот почему сейчас мы могли рассчитывать уви­деть только либо Сагран, либо Шини-Бини, причем на девять десятых мы были убеждены все же, что увидим Сагран.

Первый час пути прошел очень быстро. Крепкий мороз сковывал лед, снег хрустел под ногами. Благодаря быстрой ходьбе, несмотря на то, что мы были одеты сравнительно легко, нам скоро стало жарко. Луна и звезды продолжали все так же обливать нас своим мягким светом.

Прошел еще час. Луна и звезды продолжали все также светить.

Что такое? Почему же не рассветает? Если мы вышли в двадцать минут седьмого, то сейчас должно быть два­дцать минут девятого, но в это время уже совершенно светло, а сейчас даже на востоке не светлеет.

— Стой, черт побери! Который час?

Бархаш зажигает спичку, смотрит на свои часы.

— Да скорей же, ну!

Бархаш зажег еще одну спичку и, помедлив, наконец возгласил:

— Сейчас без двадцати минут пять.

Мы расхохотались. Значит, мы вышли в три часа утра. В конце концов мы только выиграли. Правда, мы вышли немного рано, зато тем больше времени оставалось у нас на работу. Мы стояли теперь внизу перед самым началом подъема. Можно было считать, что за два часа нашего пути мы прошли не меньше пяти-шести километров. Зато теперь дело сразу становилось хуже. Бархаш, желая сократить путь, двинулся тут же вправо по направлению к намечен­ному еще вчера подъему. Но сразу же мы попали тут в такой лес ледяных скал и трещин, что пришлось надеть кошки и пустить в ход веревки,

Если днем не весело было пробираться среди ледяного хаоса, то ночью, при луне, тем более. Только в одном от­ношении это было даже хорошо. Благодаря тому, что при­ходилось работать, нам было по крайней мере тепло, а благодаря ночному морозу не было и жарко. Мы рассчи­тывали, что если пойдем и дальше тем же темпом, то к десяти часам утра будем у вершины.

Но целый час пришлось нам то подыматься вверх, то опять спускаться вниз, чтобы только выбраться из ле­допада, выйти на ровное место. А когда мы все-таки из него выбрались, ледяной фирн, подымавшийся наверх, оказался настолько крутым, что наше движение сразу сильно затормозилось.

Теперь целью наших стремлений была первая большая черная гирлянда скал, выделявшаяся резко на блестящей, залитой лунным светом, полосе фирна. Впрочем, это был не фирн, а чистый лед, где приходилось идти очень медлен­но, с силой втыкая ледоруб в твердую ледяную кору. Подъем шел под уклоном от сорока до шестидесяти гра­дусов. В итоге сразу пришлось перейти на замедленные темпы, с остановкой минуты на две после каждых пяти­десяти шагов. И веревка, которой мы связались на время движения через ледопад, оказалась нужной и здесь. Так прошел еще час. И только тогда начало светлеть на востоке.

Тяжелый, по крутому фирну, подъем, который мы уже делали в продолжение нескольких часов, отнимал у нас до сих пор все силы и не давал возможности сосредо­точиться на чем-либо ином, кроме как на самом процессе восхождения. Все ночные красоты поэтому пропадали да­ром: блики и игра лунного света на белоснежных вер­шинах, и постепенная кристаллизация в неясном сумраке горных очертаний, и картина открывшихся сзади вершин, подымавшихся на снежном плато хребта Петра Первого. С рассветом эти картины начали больше привлекать наше внимание. На одной из остановок приблизительно на высоте пяти тысяч двухсот метров, когда, усевшись плот­но, прямо на землю, на крутом склоне фирна, мы огля­нулись назад, — открывшаяся панорама невольно заста­вила нас взяться за фотоаппарат.

Картина солнечного восхода вообще всегда хороша. Но картина, когда первые солнечные лучи еще не под­нявшегося светила прорезают из-за гор ночную тьму и широким веером рассыпаются по темному небу, озаряя снежные вершины всеми цветами и радуги от светло-голубого и до ярко-красного, — эта картина действительно велико­лепна. Мы засняли ее раза два и сверх того отдельно за­сняли вершины пика Енукидзе и пика Крупской. Озарен­ные солнечными лучами в самой верхней грани, в то время как все остальное было в тени и предрассветном тумане, они были очень хороши.

Еще большее впечатление произвел вид ровного снежного плато, на котором теперь совершенно четко можно было различить отдельные вершины. Прежде всего гигант — пик Сталина, повернутый к нам своим западным ребром, затем наискось от него, в юго-восточном направлении, пик Молотова, еще ближе к нам пик Зинаиды Крыленко и затем, через некоторый промежуток времени, величествен­ные очертания пика Енукидзе и пика Сулимова и рас­положенный прямо против нас пик Варвары Яковлевой. Последние три названия наиболее выдающихся вершин мы окончательно, сейчас закрепили за этими тремя осно­вными точками.

В особенности хорош был пик Авеля Енукидзе с многотысячными громадами снежных валов, лавин, на­висших на всем протяжении его от самой вершины до под­ножья, время от времени срывавшихся и заполнявших снежной пылью глубокие морщины ледяной стены. Впро­чем наблюдать вблизи величественную картину падения лавины мы имели возможность несколько часов спустя. Но об этом ниже.

Вдоволь налюбовавшись панорамой хребтов, ледяной стены и снежного плато (мы могли отчетливо наблюдать, что плато представляет собою пространство в несколько километров длины и до полукилометра шириной), мы снова обратились к основной цели наших стремлений — к вос­хождению на пик Крупской.

Читатель помнит, что восхождение должно было со­вершаться нами по фирновому крутому склону, прибли­зительно по середине которого пролегала большая камен­ная осыпь, подводившая нас почти вплотную к началу скал, венчавших зубчатую корону пика Крупской.

Сейчас, стремясь к максимальному сокращению пути, мы выбрали другую дорогу: мы не пошли по этой каменной полосе, а пошли прямо по фирну, держась как можно ближе к каменной стенке, Запиравшей тупик и цирк лед­ника Турамыс. Мы это делали из тех соображений, что хотели прежде, чем мы достигнем вершины, посмотреть сразу же с первого удобного пункта каменной стены на то, что откроется за перевальной стенкой на запад.

Вот почему мы сейчас свернули с фирна к каменной перевальной стенке, как только по высоте мы достигли пункта выше перевальной стенки.

Эти надежды, к сожалению, не оправдались. К восьми часам утра мы уже бы пи значительно выше перевальной грани, но когда мы сошли с фирна и подошли к каменному бесснежному ребру вершины Крупской, то по ту сторону мы не увидели ничего: там подымалось еще одно такое же ребро, и оно закрывало целиком весь горизонт. Мы видели только треугольник, образованный линией этого ребра и линией склона вершины Варвары Яковлевой. Мы видели, что с той стороны ребре пика Яковлевой представляет крутой снежный фирн, но и только. Для того, чтобы уви­деть, что действительно находится по ту сторону перевала, обязательно нужно было взобраться на самую вершину.

Мы решили отдохнуть. Прошло уже пять часов с лиш­ком со времени нашего выхода от места ночевки. Ноги у всех нас отчаянно иззябли. Солнце освещало пока только полосу фирна, находившуюся выше нас. На отдых мы ра­сположились тут же у границы фирнового склона и скал ребра вершины Крупской. Высота была около пяти ты­сяч четырехсот — пяти тысяч пятисот метров. На взгляд, до вершины оставалось не меньше восьмисот или тысячи метров. Другими словами, мы рассчитывали, что часам к двенадцати будем на вершине.

Вдруг гул и свист заставили нас всех переполошиться. Один за другим три больших камня, каждый величиной с детскую голову, неслись сверху по фирну, в несколь­ких шагах от места, где мы сели отдыхать. По кру­тому склону фирна камни шли с неимоверной быстротой. Сорвавшись, видимо, с самой вершины, они неслись по плоскости фирна с высоты шести тысяч метров, подскакивая при ударе на фирне на несколько метров и пролетая сразу пространство метров в двадцать. Благодаря чрезвычайной крутизне фирна, движение их не только не замедлялось от этих толчков, но еще больше усиливалось. Они разре­зали воздух со свистом, напоминавшим свист трехдюй­мового снаряда.

Мы все, как по команде, втянули головы в плечи, опаса­ясь, что вот-вот один из камней заденет кто-нибудь из нас.

Камни пронеслись, и сразу стало все тихо.

— Вот так фунт! — сказал Бархаш. — Поганое дело! Откуда они идут?

И новые два камня как бы в ответ на наивный вопрос Бархаша с тем же воем и свистом пронеслись мимо, а один из них, оттолкнувшись от фирна, почему-то изменил направление и пронесся прямо над нашими головами. Те­перь уже некогда было разговаривать, надо было скорее менять место нашего отдыха. И все, как были, кто ползком, кто бегом, перебежали к ближайшей гирлянде скал по­дальше от фирна и прижались к скалам так, чтобы они заслоняли наши головы. И снова начали отсюда наблюдать.

И опять новый свист и вой прорезали воздух. На этот раз сверху шел целый каскад крупных и мелких камней. Они подскакивали от ударов о фирн, догоняя и перегоняя друг друга, неслись дальше вниз.

Что делать?

Если эта канонада будет продолжаться, она исключает всякую возможность дальнейшего восхождения по фирну. Подыматься по крутому склону в кошках и на веревке под этаким обстрелом явно невозможно, ибо подыматься до первых скал нужно было не меньше двух часов.

Но камнепад не прекращался, камни шли то реже, то, наоборот, чаще. Но это не меняло положения. Хуже всего было то, что было совершенно невозможно приспособиться к этому камнепаду. Никак нельзя было определить, когда очередной камень полетит сверху, а удар такого камня убил бы на месте. Мы поглядели: нельзя ли лезть по скалам, на которых мы стояли?

Но скалы были и круты и непрочны. И время от вре­мени и тут тоже сыпались камни. Благодаря выветренности пород, их можно было ждать здесь даже больше, чем на фирне, куда долетали только более тяжелые камни. Да если бы мы и пролезли по скалам, с них все равно при­шлось бы опять перейти на фирн под тем же обстрелом.

Причина того, почему камнепада не было до сих пор, стала ясна. Солнце, которое мы так приветствовали, со­грело не только нас, но согрело и растопило скрепы ночного льда; не сдерживаемые больше силой этих скреп, разрушен­ные за ночь водой и морозом породы теперь сыпались вниз. Сколько времени пройдет, пока вершины стряхнут с себя эти сделавшиеся им ненужными каменные обломки,— предсказать было совершенно невозможно. И Бархаш пер­вый произнес роковые слова:

— Надо возвращаться, нет никакой возможности идти вверх под этим обстрелом.

— Неужто возвращаться?

Но возвращаться было так же опасно, как и идти вверх. Возвращаться нужно было опять по фирну, а это значило идти вниз под обстрелом.

Мы невольно пали духом. Надо было обдумать, что делать: возвращаться назад так не хотелось. Мы были уже почти у цели, нас отделяли какие-нибудь восемьсот метров.

Неужели же придется идти назад?

В этот момент снова засвистали камни. Они шли как раз вдоль нашей дороги, которой мы до сих пор подыма­лись. Но вниз по крайней мере можно было спускаться скорее, чем подыматься вверх. А раз подыматься вверх уже было нельзя, то ясно, что оставалось только спу­скаться.

Чтобы по возможности избежать камнепада, мы решили теперь избрать следующее: не идти прямо вниз по фирну, а перебежать фирн вдоль к той каменной полосе, которая шла приблизительно по середине фирна и по которой собст­венно нам следовало идти. Каменная осыпь задерживала падающие камни и не давала им с такой силой нестись вниз, как это было на фирне. Во что бы то ни стало нужно было добраться до этой осыпи. Но для этого нужно было пере­бежать по фирновому склону не меньше полукилометра. Это значило полкилометра пройти под обстрелом. И выбрав момент, когда, казалось, камни перестали летать, мы нача­ли перебежку по фирну.

Каменная осыпь упиралась в большую группу черных скал приблизительно на середине подъема. Под их прикры­тием можно считать себя в безопасности.

Мы начали свой переход, связанные веревкой и в кошках. Первым пошел я, потом шел Церетелли и последним Бар­хаш. Не успели мы пройти первые двадцать шагов, как снова засвистали камни. Они пролетели как раз над самой головой Бархаша. Это заставило нас ускорить шаг. Но не­счастья не приходят поодиночке.

— Стоп! — закричал Бархаш. — Не могу идти, развяза­лись кошки.

Пришлось ждать, пока он, сидя на крутом фирне, на обстреливаемой площадке, завязывал кошки. А через пять минут они развязались у него второй раз и еще через пять минут развязались в третий раз. К счастью, камни на этот период затихли. Через двадцать минут мы все уже стояли на каменной осыпи.

Но до боли было обидно уходить. Осыпь шла гораздо более пологим подъемом, чем фирн, и приводила опять-таки к той же группе зубчатых скал у вершины. До скал, каза­лось, было не больше двухсот метров. Это означало часа полтора или даже час ходу, а там, по скалам и между скал, может быть, можно будет идти безопасно.

Я посмотрел на часы: только десятый час утра, — у нас еще был целый день в запасе! И я обратился к Церетелли:

— Пойдем наверх, пойдем опять на вершину по этой осыпи!

Церетелли с восторгом закивал головой. Бархаш, наоборот, нахмурился.

Но едва я сделал несколько шагов вверх по каменной осыпи, как вновь засвистали камни. На этот раз они шли по-прежнему по фирну, но у самого края морены. Они шли не с такой быстротой, так как здесь было более полого, но они все-таки шли по всему пространству фирна, в том числе и по нашей дороге.

— Ну их к черту!

Мы снова остановились. Придется, видимо, отказаться от восхождения, или опять подыматься ночью, или же ждать, пока успокоится этот камнепад.

Осыпь, на которой мы стояли, была всего-навсего метров пять ширины, а затем начиналась вторая половина такого же крутого склона, шириной по меньшей мере снова в полкилометра и до километра в длину. Большие скалы, от которых подымалась осыпь, только некоторое время могли служить прикрытием от камней, а потом опять нужно было переходить на чистый фирн. И мы решили окончательно отказаться от восхождения и двигаться вниз. Мы решили обсудить дома еще раз: Идти ли сюда с вечера, чтобы подниматься ночью до самой вершины, или поискать нового пути? Совершенно отказываться от решения про­блемы, конечно, никто из нас не думал. И все же это было непродуманное трусливое решение, простить себе кото­рое я до сих пор не могу.

Но спуск наш здесь был менее удачен, чем по первой половине фирна. Едва мы двинулись вниз, опять возоб­новился камнепад. И снова у Бархаша развязались кошки. Свист раздался над самой головой. Невольно я пригнулся совсем к земле. И вслед за свистом вдруг раздался рез­кий стон.

В чем дело?

Церетелли лежал неподалеку от меня на фирне, дер­жась руками за правый бок. Камень угодил ему прямо по ребрам.

Бархаш, быстро отвязавшись, бросил нам свой конец веревки.

— Идите скорее вниз, идите вдвоем. Я добреду один, иначе я задержу вас всех.

Церетелли поднялся. Но теперь не время было смот­реть, что с ним. Лишь через десять минут мы оба были в безопасном месте под каменной скалой. Но вся меховая куртка у него была разорвана, разорван был теплый свитер и вся одежда. Он жаловался на тупую боль, но все же мог идти. Беспокойство внушал нам теперь Бархаш. Мы с Церетелли могли двигаться вниз дальше под покровом каменной гряды скал. А Бархаш, отвязавшись от нас, шел теперь один вниз прямо по фирну, открытый со всех сто­рон. Нам он казался маленькой черной точкой, маленькой фигуркой на огромном пространстве крутого фирнового склона. Ему оставалось еще метров четыреста до низу.

Никакой речи о восхождении теперь уже не могло быть. Церетелли был ранен, а Бархаш в одиночку ковылял под каменным обстрелом.

Вниз — так вниз. Мы начали пересекать последнюю часть фирна. И как будто на прощанье над нами опять засвистали камни. Через полчаса мы сидели все втроем уже внизу, у начала подъема на фирн, метров на триста выше места, с которого мы начали подъем. А ведь мы были так близко от цели.

Раздосадованные, озлобленные, мы молча проходили последнее оставшееся пространство склона до ровной по­верхности ледника. Мы ничего не узнали, — загадка оста­лась загадкой, и основной вопрос, который мы ставили себе, оставался нерешенным. Про себя я ругал всеми возмож­ными словами и Москвина, и Вальтера, и Дорофеева, и всех наших топографов, которые не умели сами связать свои карты. Нам приходилось оставаться еще на день.

Ту же досаду выражало лицо Бархаша. И даже безобидный Церетелли и тот шагал хмурый, угрюмый.

Наконец я не выдержал.

— Позорное отступление, — заявил я, обращаясь к Бархашу, — позорное отступление! Идти назад, когда гак близко были от цели. Надо было все-таки идти вверх.

— Больший позор был бы, — подал реплику Бархат, — если бы кого-нибудь из нас убило или серьезно ранило. Тащить раненого по этакому уклону было бы не легко. Мы могли все там остаться.

— Не всякий камень попадает, — пробормотал я.

— А вот все же попал. Покажи-ка ребро! Но Церетелли не хотел показывать.

— Ладно, после.

К двенадцати часам мы были внизу. И здесь некоторое развлечение доставила нам величественная картина па­дения лавины; ее пришлось наблюдать на этот раз очень близко.

Ледяная стена хребта Петра Первого подымалась у пика Енукидзе на шесть тысяч девятьсот метров. Это был сплошной отвес. И приблизительно на середине его вдруг заклубилось небольшое облачко. Одновременно глухой шум знаменовал начало движения лавины. Остановившись, мы с любопытством наблюдали это дикое, свойственное только этим местам явление природы.

Мало-помалу облачко становилось все больше и боль­ше. Вместе с тем рос и шум. Вот уже целые тучи клуби­лись на середине ледяной стены. Шум перешел теперь в грохот. Срывая все новые и новые массы льда и снега, лавина шла вперед, сокрушая на своем пути буквально все, что только ей встречалось. Когда она дошла донизу ледяной стены, снежная пыль заполнила все ущелье лед­ника. Ледяные массы, камни, обломки скал летели вниз, загромождая до сих пор ровное пространство ледника. А когда стало тихо и пыль улеглась, мы увидели, что то место, где прошла лавина, гладко выстругано, будто бы специально, огромнейшим рубанком.

Движение лавины мне удалось заснять с момента ее зарождения до тех пор, пока она рассыпалась. Снимков десять удалось прощелкнуть моей «лейкой».

Дальнейший путь к палаткам мы прошли без всяких приключений и к часу дня уже были на месте. Юсуп нас ждал с готовым завтраком и чаем.

Но прежде всего нужно было решить, что делать. Оста­ваться для новой попытки восхождения или нет?

Падающая лавина.

Бархаш категорически высказался против новых по­пыток. При осмотре Церетелли оказалось, что камень посадил ему здоровый кровоподтек. Заметная опухоль и боль говорили о том, что парень в лучшем случае отделался надломом ребра. А может быть, и хуже. Это последнее обстоятельство решило вопрос.

— Через два часа двигаемся назад, — сказал я после некоторого раздумья. — Пойдем назад, пойдем кругом и по леднику Хадырша, который мы видели сверху, по тому пологому подъему, который мы наблюдали, поднимемся на вершину Крупской. Там подъем спокойный и безопасный. А все-таки мы вершину возьмем; что лежит за каменной стеной, на запад, — узнаем.

На этом и порешили.

Теперь вопрос заключался в том, чтобы скорее, не тратя времени, вернуться на третью базу.

Наше решение вносило изменения в общие планы. Во­схождение на пик Зинаиды Крыленко тем самым отклады­валось. Впрочем, может быть, Вальтер, Воробьев и их группа принесут какие-нибудь другие, более утешительные известия о возможности восхождения на плато. До сих пор мы терпели только одни неудачи. Но для отчаяния все же не было оснований. Так или иначе, задачу мы разрешим во что бы то ни стало.

Так как выступление было назначено в три часа, решили полтора часа соснуть, — ночь ведь мы почти не спали. В три часа тридцать пять минут мы уже выступили в обрат­ный путь.

Описывать путь назад не стоит, — ничего нового он не дал. Стоит отметить лишь быстроту, с которой мы двига­лись. Уже через час мы прошли весь ледник до его третьего поворота. Еще через час мы уже были на площад­ке после второго поворота. Там единственной новостью был валявшийся у большого камня мертвый сурок. К нашему удивлению, он оказался без головы. А между тем труп был еще теплый. Какой-то зверь убил сурка, видимо се­годня утром. Куда он утащил голову и почему он утащил ее, — оставалось неизвестным.

А к шести часам вечера мы уже подошли к своей преж­ней стоянке. На весь путь, на который прошлый раз мы затратили день, теперь ушло каких-нибудь три часа. Не­приятностью было полное исчезновение воды, и за водой Юсупу пришлось идти далеко вниз, на ледник.

А в семь часов, усталые и измученные от ночного вос­хождения, утренних передряг и дневного пути, мы уже улеглись спать. Решили завтра идти как можно скорее на третью базу, оставивши изучение висячего ледника на будущее. Важнее всего и необходимее всего было разре­шение проблемы западного смыка нашего Турамыса с Саграном, а для этого нужно было как можно скорее по­пасть на ледник Хадырша.

Всю ночь грохотали лавины. Ледяная стена хребта Петра Первого как будто провожала нас насмешливым грохотом лавин, прощальным артиллерийским салютом.

Несколько раз ночью, несмотря на мороз, я выходил, чтобы понять, почему и откуда идут лавины. Они шли то там, то сям, но в особенности они облюбовали одно место на самом верху ледяной стены; в карнизе снежного плато образовалась как бы правильная ниша, полукруг, и оттуда постоянно отваливались глыбы льда и с грохотом летели вниз, давая движение другим лавинам. К утру, когда я посмотрел на эту нишу, она превратилась в почти полный правильный круг.

Так как воды утром не было, то вышли без чая. Быстро зашагали по зеленой лужайке, по однажды уже пройденному пути. Мы опять хотели срезать угол, чтобы выйти прямо к утиному озеру, на терраску. Но ошиблись и вышли гораздо выше его.

С восходом солнца, когда нас догнали его первые горячие лучи, мы стали на отдых, чтобы вскипятить чай. И только в половине одиннадцатого пошли дальше, теперь уже спустившись на ледник и пересекавшую его морену. Так как мы шли очень быстро, то рассчитывали, что к две­надцати часам будем дома. Но за серой мореной откры­лась черная морена, за этой — красная морена, потом пошел белый блестящий лед.

Солнце теперь жарило нам в спину. Ручьи воды бе­жали по всем направлениям по леднику. После блестящего белого льда начались засыпанные камнем и щебнем грязные ледяные бугры, Идти стало трудно. Но мы все шли, шли, не останавливаясь, хотя, казалось, конца этому пути не будет. И только к двум часам дня показался по­ворот Москвинского ледника, и лишь к двум с половиной часам мы поднялись на первый ледяной вал, с которого должна была быть видна уже наша площадка. На самом верху над нашей базой одна из скал была затянута красным кумачом вместо флага. Он должен был быть виден издалека, и я старался по нему ориентироваться, в каком направле­нии нужно пересекать ледник. Но кумача не было. Как оказалось потом, наши его сняли, а между тем его отсут­ствие поселило во мне немалое беспокойство. Оно улеглось, когда мы подошли ближе и на темной осыпи забелели наши палатки и около них закопошились черные чело­вечки.

После того, как прошла лавина.

Стремясь скорее пройти по прямой линии, мы попали опять в ледопад и, чтобы выбраться из него, должны были целые полчаса карабкаться среди ледяных глыб.

На помощь нам бросились ребята из лагеря. Значит, они уже пришли? А ведь мы сами приходили почти на день раньше срока. Вон и Воробьев, и Недокладов, и Ходакевич, и Арик. Когда мы поднялись в лагерь, оказалось, что нет только Москвина, который должен придти завтра, и что сегодня же вечером ждут Петю Жерденко из лагеря.

— Какие новости? — немедленно обратился я к Во­робьеву.

Воробьев заявил, что он вернулся, потому что задание, которое было дано ему и его группе, выполнено цели­ком и что ледник, который мы видели и считали за Аю-джилгу, действительно Аю-джилга. Но спуска вниз им найти не удалось, точно так же, как они не смогли взять пика Четырех, на который взбирались. Они поднялись выше шести тысяч метров, ночевали на этой высоте, страшно пе­ремерзли и с этой высоты установили и направление ледни­ка Аю-джилга и, что было самое интересное, возможность перехода с Аю-джилги к леднику Малого Танымаса. Это было очень важно, но все это можно было окончательно продумать, уточнить и систематизировать только после прихода Москвина. Тем более, что Воробьев сообщил, что сегодня же они ждут и Петю Жерденко из лагеря. Важно было узнать, что он сделал. Петя Жерденко действительно пришел через два часа с сообщением, что Стах здоров, как бык, лежит на базе и ни черта не делает.

Москвин, против ожидания, также пришел в тот же вечер, хотя и очень поздно, и в тот же вечер, чтобы не терять времени, я созвал наш «реввоенсовет» для подведения итогов второго тура нашей исследовательской работы.

Совещание собралось в моей палатке при свечах. Двукратная неудачная разведка верховьев Турамыса заста­вила сосредоточить все внимание на этой проблеме и ото­двинула на второй план все остальное, в частности проекти­руемые восхождения на пик Зинаиды Крыленко и плечо пи­ка Сталина. Верховья Турамыса, их стык с верховьями Саграна оставались неисследованной задачей и «белым пятном», которое во что бы то ни стало нужно было за­полнить. Разрешение этой проблемы приобрело решающий характер и предопределило все дальнейшие работы экспе­диции. Это наложило отпечаток и на работу нашего сове­щания. Против ожидания, всяких правил и порядка оно прошло чрезвычайно бурно и было очень продолжитель­ным. По существу на нем столкнулись две гипотезы, для разрешения которых обе стороны не располагали ника­ким точным материалом, но которые отстаивались сто­ронами с чрезвычайным упрямством. В итоге дошли до резкостей и личных выпадов, что было уже совсем плохо...

Результаты своей неудачной разведки я изложил пер­вым. Выводы, которые я тем не менее смог формулиро­вать с большей или меньшей точностью, были следующие:

Во-первых, северный перевал вел не на Сагран. Это является совершенно установленным.







Дата добавления: 2015-10-18; просмотров: 410. Нарушение авторских прав; Мы поможем в написании вашей работы!



Вычисление основной дактилоскопической формулы Вычислением основной дактоформулы обычно занимается следователь. Для этого все десять пальцев разбиваются на пять пар...

Расчетные и графические задания Равновесный объем - это объем, определяемый равенством спроса и предложения...

Кардиналистский и ординалистский подходы Кардиналистский (количественный подход) к анализу полезности основан на представлении о возможности измерения различных благ в условных единицах полезности...

Обзор компонентов Multisim Компоненты – это основа любой схемы, это все элементы, из которых она состоит. Multisim оперирует с двумя категориями...

Кран машиниста усл. № 394 – назначение и устройство Кран машиниста условный номер 394 предназначен для управления тормозами поезда...

Приложение Г: Особенности заполнение справки формы ву-45   После выполнения полного опробования тормозов, а так же после сокращенного, если предварительно на станции было произведено полное опробование тормозов состава от стационарной установки с автоматической регистрацией параметров или без...

Измерение следующих дефектов: ползун, выщербина, неравномерный прокат, равномерный прокат, кольцевая выработка, откол обода колеса, тонкий гребень, протёртость средней части оси Величину проката определяют с помощью вертикального движка 2 сухаря 3 шаблона 1 по кругу катания...

Индекс гингивита (PMA) (Schour, Massler, 1948) Для оценки тяжести гингивита (а в последующем и ре­гистрации динамики процесса) используют папиллярно-маргинально-альвеолярный индекс (РМА)...

Методика исследования периферических лимфатических узлов. Исследование периферических лимфатических узлов производится с помощью осмотра и пальпации...

Роль органов чувств в ориентировке слепых Процесс ориентации протекает на основе совместной, интегративной деятельности сохранных анализаторов, каждый из которых при определенных объективных условиях может выступать как ведущий...

Studopedia.info - Студопедия - 2014-2024 год . (0.011 сек.) русская версия | украинская версия