Безумия. В нем верховодит недотыкомка. Она неистребима.

В этом отношении локальное время (90-е годы) не имеет решающего

значения. Роман несет черты не какого-то определенного времени, а

"безвременщины", понятия, характерного для различных периодов русской

истории. В романе "безвременщина" торжествует над временем. Можно даже

сказать, что, согласно концепции романа, "безвременщина" - это константа

национальной истории.

Говоря о социальных истоках "передоновщины", можно также указать на

то, что сологубовское решение этой проблемы отличается от традиционной

критики реакционного мракобесия. Здесь перед нами есть параллель в лице

"человека в футляре". Беликов порожден общественной несвободой. Достаточно

рассеяться страху, отменить бюрократические порядки и авторитарный

произвол, как Беликов исчезнет сам собой, растворится в воздухе. Недаром

рассказ заканчивается призывом слушателя: "...нет, больше жить так

невозможно!" Как известно, в романе Сологуба обсуждается чеховский рассказ.

Собственно, это несостоявшаяся беседа. Если в "Бедных людях" Девушкин читал

гоголевскую "Шинель" и был оскорблен ею лично, то сологубовский Передонов

(равно как и Володин) не только не читал " Человека в футляре ", но даже не

слышал о самом "господине Чехове".

Рассказ появился в период работы Сологуба над романом. Сологуб не мог

не откликнуться на этот рассказ, герой которого оказался коллегой

Передонова. Пройти мимо рассказа - значило молчаливо признать тематическое

влияние Чехова. Сологуб выбирает иной путь: он "абсорбирует" рассказ,

включает его в свое произведение с тем, чтобы преодолеть зависимость от

него.

Впрочем, это весьма сомнительный двойник. Передонов гораздо более

укоренен в бытии, нежели Беликов - фигура социальная, а не онтологическая.

Передонова нельзя отменить декретом или реформой народного образования. Он

так же, как Беликов, целиком и полностью стоит на стороне "порядка", и его

так же волнует вопрос "как бы чего не вышло?", но это лишь один из моментов

его фанаберии. В сущности, его бредовые честолюбивые помыслы, жажда власти

и желание наслаждаться ею несвойственны Беликову: тот пугает и сам пугается

и в конечном счете умирает как жертва всеобъемлющего страха. Он скорее

инструмент произвола, исполнитель не своей воли, нежели сознательный тиран

и деспот. Передонов, в отличие от него,- жестокий наслажденец, его

садические страсти подчинены не социальному, а "карамазовскому" (имеется в

виду старик Карамазов) началу.

Общественные корни "передоновщины" двояки. Они определены не только

реакционным режимом, но и либеральным прошлым Передонова. Изображая его

неверующим человеком, для которого обряды и таинства церкви "злое

колдовство", направленное "к порабощению простого народа", Сологуб

солидаризируется с Достоевским, с его критикой либерального сознания,

которое, будучи лишенным метафизической основы, приобретает разрушительный

нигилистический характер. Передонов

впитал в себя утилитаристские идеи шестидесятничества: ";...всяким духам

предпочитал он запах унавоженного поля, полезный, по его мнению, для

здоровья". Но этот утилитаризм со временем разложился, так как не имел под

собой никакой почвы. В результате "мысль о труде наводила на Передонова

тоску и страх". Передонов - носитель либерально-интеллигентских "мифов ";,

над которыми иронизирует Сологуб. "В каждом городе,- считает Передонов,-

есть тайный жандармский унтер-офицер. Он в штатском, иногда служит, или

торгует, или там еще что делает, а ночью, когда все спят, наденет голубой

мундир да и шасть к жандармскому офицеру". Передонов числит себя "тайным

(политическим.- В. Е.) преступником", воображает, что "еще со студенческих

лет состоит под полицейским надзором";. Напротив, в противовес либеральной

традиции, образ самого жандармского подполковника Рубовского создан без

особенной антипатии. Он "был скромен и молчалив, как могила, и никому не

делал ненужных неприятностей". Сологуб даже подчеркивает, что Рубовский

"любим в обществе", хотя отмечает и тот факт, что иные из бредовых доносов

Передонова подполковник "оставлял, на случай чего".

Итак, Сологуб делит социальную ответственность за безумие Передонова

(хотя это безумие невозможно объяснить одними социальными причинами) между