ЭТОТ ЖЕСТОКИЙ, ЖЕСТОКИЙ МИР СЕКРЕТНЫХ СЛУЖБ.

В 1905 году маститый царский сановник С. Ю. Витте побывал в Соединенных Штатах. Он приехал сюда из России, страны, где высоко взметнулась революционная волна. Понятно, с какой завистью взирал посланец российского монарха на тишину, царившую в США. Она ему была особенно необходима: ведь он прибыл на американский континент не для беззаботного времяпрепровождения, а для ведения переговоров о мире с японскими представителями. Очень скоро, однако, Витте обнаружил, что закон и порядок в заокеанской стране, несомненно, дорого обходятся власть предержащим, что они не следствие имманентных свойств американцев; а скорее результат усилий широко разветвленной тайной полиции. О ее действиях Витте мог легко судить, пользуясь своим положением гостя американского президента. Позднее в своих мемуарах он неоднократно обращается к этому феномену Североамериканского государства и приходит в конце концов к выводу, что функции тайной полиции здесь гораздо шире, чем в тех странах, которые великие американские демократы именовали "тираническими". К удивлению Витте, американская публика уже настолько привыкла к широким полномочиям "чистейших джентльменов" (агентов охранной полиции), что воспринимала их акции как нечто должное^[1]. Свидетельство Витте, относящееся к началу XX века, в высшей степени показательно - в то время в Соединенных Штатах не существовало не только пресловутого ЦРУ, но даже ФБР, а надлежащий психологический климат - уважение и почитание полицейской дубинки и филера - уже сложился. Как же это произошло в стране, которая кичится своими "демократическими" традициями? Очевидно, в процессе той повседневной американской политики, которая немыслима без этих двух категорий: "закон" и "порядок". Разумеется, в американском их понимании. Советский исследователь В. Э. Петровский, занимаясь генезисом суда Линча на американской земле, нашел, что хваленое-перехваленое "народоправие" в этой стране и создает культ политического сыска, сурового преследования инакомыслящих и обожествления органов государства, занятых этим делом. "Американцы усвоили сознание одномерное, сознание узкое и жесткое, как луч лазера, сознание сугубо утилитарное, функционально экономное и лаконичное, как промышленный "дизайн"... Психические состояния гуманистической личности: так называемая "мировая скорбь", мука за человечество, тягостное раздумье над его судьбами (гогеновское: "Откуда мы? Кто мы? Куда мы идем?"), праведный гнев, благородное негодование, страсть обличения и вдохновение пророка - такие состояния чужды умонастроению традиционного янки. Это личность сугубо прагматическая"^[2]. Когда Уотергейт показал, что на вершине пирамиды власти определенно неблагополучно, в том числе и с политическим сыском, это вызвало недоумение и горечь среди правоверных, истово исповедующих кредо американизма. Эксцессы сыщиков и их покровителей были налицо. В воспаленном воображении правоверных сложилась жуткая картина: освященных коров" - ЦРУ, ФБР и других - ведут на политическую бойню. Скорые на выводы джентльмены были готовы представить говорливых конгрессменов политическими мясниками. Сама мысль о том, что некие зловещие силы уготовили американцам жалкий жребий - жить без опеки тайной полиции, - вызвала в печати поток негодующих статей. В самом конце 1974 года бывший сенатор Д. Фулбрайт в интервью, удачно названном при публикации "Фулбрайт разочарован вконец", довольно точно отразил психологию соотечественников: "Никто, конечно, не одобряет подслушивание телефонов, которое продолжается вот уже пятьдесят лет, но мы все знаем, что оно продолжается, и все согласны с этим и многими аналогичными деяниями. Теоретически люди не одобряют тайные действия ЦРУ, однако большинство говорит - мы должны заниматься этим, ибо и другие поступают таким же образом"^[3]. Буря, пронесшаяся по страницам американских газет, почти по всея пунктам подтвердила высказывание отставного сенатора. Видимо, он действительно хорошо представляет родимые порядки. Газета "Нью-Йорк таймс" от 22 декабря 1974 года выдала свое возмущение расцветшим в Соединенных Штатах политическим сыском. О действительных причинах такого шага мы скажем ниже, а пока заметим, что только газета с хорошей финансовой базой могла позволить себе роскошь выступить с собственным мнением, которое, однако, не очень заметно разошлось с обыденной мудростью американского обывателя, славного своим конформизмом. В газетной статье (автор С. Херш) указывалось, что ЦРУ "при администрации Никсона проводило массированные незаконные сыскные операции внутри страны против антивоенного движения и других групп диссидентов". Сверхтайное подразделение ЦРУ завело досье на 10 тысяч американских граждан, среди которых был по крайней мере один конгрессмен, высказавшийся против войны во Вьетнаме. Начиная с пятидесятых годов ЦРУ провело множество незаконных операций, включая "проникновение в жилища, подслушивание телефонов, вскрытие корреспонденции". Одновременно газета, ссылаясь на только ей ведомые источники, утверждала, что этим незаконным операциям уже положен конец, да и сами они проводились в связи с работой иностранных разведывательных служб в США, а не с выступлениями собственно американских диссидентов^[4]. Едва просохла типографская краска на свежих номерах "Нью-Йорк таймс", как последовало категорическое опровержение от темпераментного американского посла в Иране Р. Хелмса. Из Тегерана он телеграфировал, что в бытность его директором ЦРУ, в первый срок президента Никсона, "незаконных сыскных операций против активистов антивоенного движения или диссидентов" в США не было^[5]. Не было, и все тут, а официальным лицам в США полагается верить на слово. Против "диссидентствующей" "Нью-Йорк таймс" дружно выступили американские газеты второго разбора, для которых верность кондовым святыням - источник существования. Передовица одной из них - "Манчестер юнион лидер" (Манчестер, Нью-Хэмпшир), - самозабвенно ринувшейся на защиту дорогих святынь Америки, взяла высокий тон: "В конце прошлой недели "Нью-Йорк таймс", наивные редакторы и владельцы которой не понимают, что их газету используют хитрецы для разрушения системы свободного предпринимательства и безопасности страны, выступила с передовой, которая вне всяких пропорций раздула одну историю. Суть ее в том (о ужас!), что ЦРУ занималось шпионажем и другой разведывательной деятельностью в различных американских революционных организациях, которые "Таймс" из вежливости назвала "диссидентскими"....Президент Форд, реагирующий, как марионетка, на любой вздор, который несут либеральные средства массовой информации, немедленно и взволнованно обратился с борта своего самолета (он летел в отпуск на Запад покататься на лыжах) к директору ЦРУ прекратить любые расследования такого рода в отношении подрывных организаций в США, которые проводились ЦРУ. Форд затем благочестиво заверил, что пока он у власти такие действия будут запрещены! Если так, то наша газета спрашивает "Нью-Йорк таймс" - на чьей вы стороне? Нам бы также хотелось спросить президента Форда, почему он не понимает реального положения вещей и того, что происходит в мире в наши дни"^[6]. Для вящего впечатления вопросы были набраны жирным шрифтом... "Бирмингем ньюс" нашла: "Конечно, ЦРУ не следовало бы заниматься шпионажем внутри Соединенных Штатов. Однако эта узурпация прерогатив ФБР не столь ужасна, как считают некоторые. Она незаконна и прискорбна, но не создает большей угрозы гражданину, не занимающемуся изготовлением бомб, чем такой случай - допустим, полиция одного города начинает по ошибке патрулировать улицы другого города. Для невиновного какая этом разница?"^[7]. Подумаешь, заключила "Аргус-Лидер" (Сиу Фолз, Южная Дакота): "В кладовой есть белье, которое нельзя стирать при всеобщем обозрении. Поступить таким образом - значит уничтожить эффективность системы разведки США". Нужно, подчеркнула газета, "придержать стремление конгрессменов устроить расследование ЦРУ"^[8]. Да, высказалась "Сан-Диего Юнион" в штате Калифорния, "публичная стирка грязного белья ЦРУ и установление ответственности за его ошибки отнюдь не дадут нам новых гарантий, что потенциальные угрозы безопасности страны в будущем смогут быть расследованы без того, чтобы такая мощная организация, как ЦРУ, не обратилась к незаконной деятельности"^[9]. Категорически осудив "оргию расследований", "Атланта Конститьюшн" рявкнула: "На наш взгляд, у страны есть другие неотложные дела, которыми нужно заниматься"^[10]. "Сеятинер Стар" из городка Орландо выявила ужасающую перспективу: "По всей вероятности, близок день, когда закон ограничит деятельность Центрального разведывательного управления разбором вырезок из газет мира. Большую часть чести за популяризацию детской игры "Поймай ЦРУ!" может взять на себя "Нью-Йорк таймс"^[11]. Газетная буря имела ощутимые последствия, одно из них - внезапный интерес к истории. Пошла речь не о современных подвигах американских тружеников тайной полиции, а о тех, что сохранились в пожелтевших архивных материалах, давно забытых неблагодарными потомками. Из небытия были вызваны фантомы, наполненные в мгновение ока плотью и кровью. В 1974-1975 годах скудные сведения о разведывательной и контрразведывательной деятельности западных держав, до сих пор просачивавшиеся в печать в ничтожных дозах, слились в шумный поток.

Вдруг спустя 30 лет после окончания второй мировой войны были раскрыты некоторые тайны секретной войны США и Англии против держав фашистской "оси". В 1976 году появился "Правдивый рассказ о решающих разведывательных операциях второй мировой войны и сверхшпионе, который руководил ими" - так рекомендовалась книга "Человек под кличкой "Неустрашимый". Речь шла о беседах, подкрепленных ссылками на доселе неизвестные сверхсекретные архивы, с 82-летним пенсионером-миллионером, тем самым, по выражению У. Черчилля, "неустрашимым" сэром У. Стефенсоном, который в годы второй мировой войны был ответствен за координацию усилий английской и американской разведок. По горячим пятам за Уотергейтом и другими "слушаниями" в конгрессе западным читателям была преподнесена эта пухлая книга, сочиненная также в прошлом профессиональным разведчиком англичанином У. Стивенсоном. Творческий замысел крестных отцов названной книги очевиден - неприглядным деяниям современных рыцарей плаща и кинжала был придан лоск, под них была подведена солидная "историческая" база. Профессионалы рассудительно разъясняли поколению семидесятых годов, что оно, собственно, обязано жизнью героям шпионажа, а что до методов последнего, то... Впрочем, пройдемся по страницам книги вслед за "Неустрашимым". При внимательном рассмотрении книга оказывается на диво современной.

В предисловии к книге Стефенсон написал: "Секретность правильно отталкивает нас, она является потенциальной опасностью для принципов демократии и свободного правления... Хотя, быть может, и излишне подчеркивать столь очевидное, нужно помнить - оружие секретности теряет эффективность, стоит только отказаться от нее. Одно из условий демократии - свобода информации. Был несравнимо лучше точно знать, как работают наши разведывательные органы, почему и где. Однако стоит придать эти сведения гласности, как мы будем обезоружены. Итак, дилемма сводится к следующему: как использовать орудия секретности, не нанося ущерба самим себе? Как мы можем сохранить секретность, не ставя под угрозу конституционные законы и гарантии индивидуальной свободы? Быть может, в этом отношении поможет история БСС, "Британской организации координации безопасности"? Да, именно той организации, которую возглавлял Стефенсон. В разгар войны она насчитывала 30 тысяч сотрудников, разбросанных по всему миру, 2000 из них трудились в Рокфеллеровском центре (в Нью-Йорке), там где размещалась штаб-квартира БСС. Мораль этой давней истории, по мнению Стефенсона заключается прежде всего в том, что гигантская БСС, множество других многотысячных разведывательных и контрразведывательных служб США и Англии отнюдь не деформировали высшее государственное руководство стран. Иными словами, они действовали в рамках принятой там законности. Воздав должное Черчиллю как организатору англо-американских специальных служб, Стефенсон подчеркнул: "Черчилль не предвидел ужаса крайностей... когда разведывательные органы технически развились до такой степени, что стали угрожать принципам государств, которые они призваны защищать. Эти зубы дракона, однако, были посеяны в тайной деятельности времен второй мировой войны. Возникли вопросы чрезвычайной значимости: может ли элита тайных организаций подтолкнуть события чрезвычайной важности? Действительно ли наглые карьеристы цинично извращали принципы в среде тех, кому было доверено руководство разведкой? Что случилось за три с небольшим десятка лет с альтруистической силой, которая сыграла решающую роль в спасении свободного мира от уничтожения и рабства? Во имя трезвой оценки настоящего необходимо иметь ясное представление о прошлом. Итак, пришло время открыть архивы вверенной в свое время Стефенсону БСС"^[13]. Да, да, подтвердил отставной британский разведчик полковник Ч. Эллис во втором предисловии к книге, "история БСС - история великого англо-американского предприятия, начало которому было положено президентом Рузвельтом и его коллегами-единомышленниками, когда они спасли Британские острова от нацистской оккупации, хотя США формально еще не участвовали в войне... Ныне пришло время напомнить нам самим, что, как бы мы ни считали прискорбным обращение к секретности, именно секретность спасла нас всего одно поколение тому назад. Теперь Центральное разведывательное управление стало главной мишенью тех, кто хочет полностью разоружить нас и, ссылаясь на действительные или мнимые злоупотребления ЦРУ, стремится "выплеснуть ребенка вместе с водой", лишив нас жизненно важных средств обороны, которые громадной ценой были созданы во время второй мировой войны. Как один из историков БСС, я с готовностью согласился предоставить мои собственные документы в распоряжение автора книги. Среди них организационные разработки, которые привели к рождению Управления стратегических служб (УСС) генерала Донована. "Неустрашимый" был повивальной бабкой УСС, и читатель сам сможет судить 0 том, как УСС появилось в огне ожесточенной войны за индивидуальные свободы"^[14]. Если принять в соображение, что УСС было предшественником ЦРУ, тогда все, становится на место. Книга - яростная и страстная защита методов работы ЦРУ, которые ныне получили осуждение в самих США, по крайней мере со стороны демократической общественности. Путь, избранный для этого, прост и короток - подменить то, что вызывает возмущение, - внутренний сыск, рассказом о подвигах союзных секретных служб в борьбе с державами фашистской "оси". Следовательно, объявить средства борьбы, которые по необходимости применялись против фашистской агентуры, пригодными для расправы с американскими гражданами, имевшими дерзость иметь суждения, отличные от принятых в США. Больше того - присвоить лавры, действительно завоеванные в годы войны мужественными людьми, ставившими свою жизнь на карту ради спасения человечества от смертельной угрозы возвращения рабства на основе научных и технических достижений XX века. Хотя человечество живет без большой войны вот уже почти 40 лет, в книге У. Стивенсона на каждом шагу делаются попытки доказать - самые крайние методы военных лет в сфере разведки должны господствовать и в мирное время. А чтобы не осталось и тени сомнения, в назидание приводится множество случаев, когда не только права человека, но и жизни тысяч людей приносились в жертву ради побед в невидимых битвах. Ось всей книги - повествование о том, как тщательно хранили Англия и США некую тайну: к осени 1940 года английские криптографы с американской помощью сумели раскрыть тайну немецких шифровальных машин. Отныне западные союзники получили возможность дешифровать и знакомиться с перехваченными немецкими секретными документами. Почти сразу за выдающимся успехом в тайной войне британский военный кабинет столкнулся с мучительной моральной проблемой - был расшифрован приказ Гитлера о предстоящей террористической бомбардировке Ковентри. Как быть? Спасти жизни мирных жителей, предупредив население, и почти наверняка дать понять гитлеровцам, что англичане "свои" на их тайной кухне, или не делать ничего, сохранить тайну, но погубить беззащитных людей? Черчилль и военный кабинет высказались за второй путь. 14 ноября 1940 года Ковентри был разгромлен с воздуха настолько основательно, что Гитлер зловеще посулил "ковентрировать" другие английские города. Рузвельт обсудил со Стефенсоном проклятье знания, подумал и присовокупил: "Война заставляет нас все чаще действовать вместо бога. Не знаю, как бы я поступил... " Так и пошло. Известный в те годы английский актер Л. Ховард принял на себя поручение английской разведки и вылетел из Англии. "Немцы узнали об этом и сбили невооруженный самолет, - пишет Стефенсон. - Англичане заранее знали, что немцы знают, но, чтобы сохранить в тайне источник своих познаний в Блечли (так назывался дом, в котором располагалась служба дешифровки. - Н. Я.), позволили погубить самолет". 6 июня 1941 года Стефенсон гостеприимно приглашает американского генерала Донована в Блечли. Генерал присутствует там на инструктаже сотрудников. "Господа, - обратился к ним начальник британской политической разведки Р. Липер, - премьер-министр поручил мне раскрыть вам тайну, известную г-ну Черчиллю и начальникам штабов вот уже несколько недель. Он разрешил мне сказать вам, и только вам, с тем, чтобы мы могли скоординировать наши планы, - Гитлер нападет на Советскую Россию. Вторжение ожидается в середине июня, вероятно, 22 июня, через две недели и два дня..." Липер далее рассказал о дислокации соединений вермахта, изготовившегося к вторжению в СССР. Донован уважительно слушал, тем более что в Блечли работала и группа американских криптографов. "Если бы англичане переслали в Кремль перехваченные германские военные приказы, - докладывал Донован Рузвельту, - Сталин, быть может, уяснил бы истинное положение вещей. Однако англичане считают аппарат Блечли совершенно секретным. Они используют перехваченную ими информацию в собственных целях". Оставим в стороне морализирование: читатель сам волен делать выводы из очень пестрого конгломерата фактов. Последние могут быть совершенно различными, неизменен только интерес разведки, которая абсолютно беспристрастна. Американский посол в Лондоне Джозеф Кеннеди вызывает подозрение своими взглядами. Позднее Рандольф Черчилль припомнит: "Мы дошли до того, что стали тайно подслушивать разговоры потенциальных предателей и врагов. За американским послом Джо Кеннеди было установлено электронное наблюдение", о чем англичане конфиденциально сообщили Рузвельту. Президент весьма недолюбливал собственного посла, грозившего выступить соперником с серьезными шансами на президентских выборах 1940 года. Тогда в США происходила ожесточенная политическая борьба, "изоляционисты" стояли против широкой американской помощи Англии, утверждая, что это в конце концов вовлечет США в войну. В этом ключе уже начинал выступать Кеннеди, находя жадных слушателей. Английская разведка представила Рузвельту досье с нелояльными высказываниями Кеннеди в адрес президента, добытыми подслушиванием. Президент вызвал Кеннеди в Вашингтон, где показал ему часть досье. С политической карьерой Кеннеди, восхищавшегося тогда нацизмом, было покончено. Он замолк навсегда. Тайная война не знает иных законов, кроме достижения успеха любой ценой - охраны собственных тайн и раскрытия секретов противника. Когда в августе 1942 года был совершен налет на Дьеп, среди десантников были двое английских ученых - специалистов по радиолокации. Они должны были обследовать немецкие радарные установки. К ученым прикомандировали двух агентов ФБР. "Задача работников ФБР состояла в том, чтобы застрелить любого из этих ученых или обоих в случае опасности захвата немцами". ФБР дублировал сержант канадской службы безопасности, который должен был убить ученых, если бы сотрудники ФБР не преуспели. Среди участников налета были три союзных агента в немецкой форме, которые забрасывались во вражеский тыл. Они "наскоро пожали руки и скрылись, без сомнения, с облегчением - не возникло необходимости пристрелить их". Когда спустя тридцать лет - в 1972 году - Маунтбэттен, командовавший рейдом, встретился с ветеранами налета на Дьеп и родственниками погибших, его спросили об описанных приказах, которые только что стали известны. Он ответил: "Если бы я знал о них... я бы отменил их". Едва ли, как следует из книги, это случилось бы, ибо те, кто командовал, и не могли быть в курсе тайных операций, выполненных при высадке в Дьепе, а "люди, реализовавшие секретные задания, все до одного остались во мраке, без наград". У спецслужб свои законы, точнее, узаконенное беззаконие, что растолковывается читателям не только и не столько словами: "Как-то ФБР было потрясено и вынуждено скрыть этот инцидент от президента, - рассказывал со слов самого шефа Эдгара Гувера Ян Флеминг (впоследствии автор детективных романов о Дж. Бонде, а тогда разведчик. - Н. Я.). - Некий британский моряк, находившийся в США, продавал немцам сведения о конвоях. Маленький Билл (Стефенсон) выследил его, просмотрев дешифрованные сообщения нацистского радиопередатчика в Нью-Йорке... В тот день Билл с утра не был в своем кабинете и вернулся только к вечеру. Сотрудник ФБР, ведший дело, сказал ему: нужно бы оторвать голову мерзкому предателю. Билл посмотрел на свою правую руку и рубанул ею по столу: - Я уже сделал это. В ФБР сначала думали, что он шутит, пока тело предателя не нашли в подвале жилого дома". Впрочем, ФБР и БСС очень быстро наладили сердечные отношения, выяснив, что очень удобно совмещать функции следователя, судьи и палача в одном лице. В марте 1941 года в центре Нью-Йорка "изъяли из обращения" (служебный термин служб, работавших в сердечном согласии) немецкого агента, американского гражданина Остена. Его на глазах удивленных прохожих сбил и переехал автомобиль. Все-таки немало людей видели "несчастный случай", хотя и не догадывались о его причинах. С годами пришел опыт: выслеженных нацистских агентов стали убирать незаметно. "Обычное объяснение "убыл в Канаду" - свидетельство о куда более конечной судьбе жертвы, чем следовало из записи в полицейском протоколе". Конец малоизвестных, предположим, волновал немногих. Как быть с теми, кого хорошо знали в стране? Одним из столпов "изоляционизма" в США был крупный нефтяной магнат В. Дэвис, не скрывавший своих профашистских взглядов. Дэвис был лично известен Рузвельту, использовавшему его даже для важной и деликатной внешнеполитической миссии в Берлин в 1939 году. Очень скоро выяснилось, что Дэвис неисправим в своих, мягко говоря, заблуждениях и даже носился с планами содействия нацистам в западном полушарии. При всем этом он являл собой типичного представителя американского монополистического капитала. Как быть? Пишет Стивенсон: "В самом расцвете сил, в 52 года, Вильям Роде Дэвис скоропостижно скончался. О причине смерти сообщалось - внезапный сердечный приступ". ФБР пресекло дальнейшее полицейское расследование^[15]. Вполне возможно, что все помянутые фашистские агенты и соучастники заслужили свой конец, да они и сами прекрасно знали, на что шли. Дело не в этом, а в том, с каким смаком теперь доказываются преимущества внесудебной расправы. Расправы, в которой в этой форме вряд ли была нужда, ведь дело происходило не на фронте. Новейшие открытия в области философии разведки подводят к нехитрой мысли о том, что в тайной работе западных спецслужб как было, так и будет. Рассуждения о событиях более чем тридцатилетней давности имеют прямое отношение к нашим дням. Дискуссия о роли ЦРУ восходит именно к тем временам, когда "карьеристы в Вашингтоне, размышляя о будущем, ощущали угрозу, которую УСС являло традиционным службам разведки. Постоянная централизованная разведка могла бы лишить их руководителей части власти и подорвать авторитет дипломатов". Отсюда трения между различными спецслужбами в США и зарождавшейся системой централизованной разведки, созданию которой из опасения утратить часть своих прерогатив много препятствовал руководитель ФБР Э. Гувер. В США особенно чувствительны к воспоминаниям о Пирл-Харборе, внезапном нападении 7 декабря 1941 года японской авиации на базу американского Тихоокеанского флота на Гавайских островах, что катапультировало США во вторую мировую войну. По поводу предыстории этого нападения в США существует обширная литература, и серьезные споры идут по сей день. В это дело внес свой вклад и Стивенсон - Стефенсон: "Эдгар Гувер сделал ошибку, которая, по мнению его врагов, привела к японскому успеху в Пирл-Харборе". После осторожной формулировки следуют вздохи по поводу того, как Э. Гувер из чистоплюйства и брезгливости не использовал агента-двойника, прославившегося среди шпионов, помимо профессиональных данных, еще невероятными сексуальными возможностями, о чем пошел слух в компетентных кругах. В результате высокоморальный Гувер проморгал-де японскую подготовку к нападению на Пирл-Харбор. Мораль ясна - перешагивающий порог разведки оставляет у дверей все без исключения обычные человеческие добродетели - порядочность, например. Гувер якобы не расстался с ней, а США получили Пирл-Харбор! Насчет "порядочности" Гувера небесполезно напомнить одну историю, случившуюся много позднее. В 1965 году окружной прокурор Нью-Йорка Ф. Хоган, доведенный до отчаяния действиями банды шантажистов, вымогавших крупные суммы у лиц, склонных к гомосексуализму, начал расследование. Оно далеко не пошло: вице-адмирал У. Черч, одна из жертв шантажистов, застрелился. Главное, ФБР решительно вмешалось, чиня всякие препятствия. Личная роль Э. Гувера во всем этом осталась необъяснимой. Тогда припомнили, что холостяк Э. Гувер нежно дружил со своим заместителем К. Толсоном. Гувер был единственным, кто являлся в психиатрическую лечебницу с букетом цветов утешать помощника президента Л. Джонсона, У. Дженкинса, уличенного в 1964 году в гомосексуализме. Напомнив об этих фактах, "Нью-Йорк пост" заметила: "Хоган, по-видимому, никогда не понимал полностью личную заинтересованность Э. Гувера в деле этих шантажистов. Поскольку роль Гувера так и не была объяснена, многие работники юридических органов Нью-Йорка остались убежденными, что "тайные досье" Гувера о сексуальной жизни президентов и конгрессменов не фиксировали их самую страшную тайну"^[16]. Книга о "неустрашимом" - массированный удар по массовому сознанию в обозначенном духе ради создания благодатного климата для интриг ЦРУ. Помните, запугивает Стивенсон - Стефенсон, "будущая война может начаться и закончиться в день-два или даже меньший срок. Первая линия обороны свободного мира - свободный поток информации..., которую необходимо собирать методами тайной разведки". Перед этим меркнет все. Уже только от лица Стефенсона звучит конечный вывод: "Я верю, что американцы окажут сопротивление давлению и пропагандистским ухищрениям, чтобы ликвидировать первую линию обороны. Они разработают действенные средства для контроля над тайным оружием". Так о каком давлении идет речь и почему, собственно, внутренний сыск в США в последние годы оказался не только предметом шумного внимания, но и ожесточенной критики?

Мир обязан знакомством, пусть поверхностным, с геркулесовыми усилиями американских рыцарей плаща и кинжала на земле отчизны, взрастившей и воспитавшей их, в результате различных расследований деятельности ЦРУ и ФБР в середине семидесятых годов. Они стали необходимы не потому, что какие-то силы бесподобной Америки неудобным процветание шпионажа внутри страны, а потому, что различные спецслужбы, образующие сообщество - назовем его хотя бы старым термином - тайной полиции, стали претендовать не только на особое, но, пожалуй, даже на главенствующее положение в стране. Филеры возомнили себя выше хозяев, тех, кто нанимал и содержал их. Компетентные наблюдатели с порога указали на истоки этого феномена - годы второй мировой войны. То, что воспевалось как героика в смертной борьбе с державами "оси", имело также и оборотную сторону, в высшей степени неприглядную. Воздавая должное или раздувая действительные свершения в схватках в бездонных траншеях тайной войны, ее летописцы создали развитую мифологию разведки и контрразведки, герои которой затмили всех и вся. Дело не только в пропагандистском эффекте вовне, а главным образом в том, что сами герои той войны и их преемники по службе в мирное время сочли себя сверхлюдьми, которым дозволено и позволено решительно все. Когда в США на разные голоса заговорили о том, что с тайным сыском неладно, Т. Брейден, в прошлом один из руководителей ЦРУ, счел необходимым излить наболевшее. Пенсионером, конечно, руководило понятное стремление, укладывающееся в понятие чести мундира, сделать так, чтобы дела его родного ведомства, попавшего под огонь критики, пошли на лад. "Я думаю, что высокомерие ЦРУ коренится в боевом прошлом, оно пережиток времен второй мировой войны. Почти все руководители ЦРУ - ветераны УСС, предшественника ЦРУ военных лет. Возьмем, например, людей, лица которых я вспоминаю, - вот они стоят в кабинете директора (Аллена Даллеса) ЦРУ. Один из оккупированной нацистами страны руководил сетью агентов в Германии. Другой вызвался прыгнуть с парашютом в расположение штаба фельдмаршала Кессельринга с условиями его капитуляции. Третий, самолет которого потерпел аварию при посадке в Норвегии, потерял половину своих людей, но тем не менее оправился и взорвал намеченные мосты... Еще одно качество выделяло их. По каким-то причинам, объяснение которых я оставляю на долю психологов, человек, берущийся за чрезвычайно опасное задание в одиночку или с одним-двумя помощниками, не только смел и находчив, но и суетен... Стоило им оказаться по ту линии фронта, как внешние символы приобрели совершенно другой смысл. Они были единственными американцами в стране, полной французов, греков, итальянцев или китайцев. Некоторые относились к этим американцам с величайшим уважением. Иногда они, всего-навсего лейтенанты, командовали многими тысячами. Они завоевывали любовь и уважение, которое народы оккупированных стран испытывали к великой демократии, именуемой Америкой. В результате они начали рассматривать себя каждый в отдельности и все вместе держателями национального достоинства". Слов нет, драгоценный капитал, нажитый в достойной борьбе и весьма значительный. Но стоило стихнуть орудиям второй мировой войны, как громадное достояние, собранное борцами против держав "оси" (американцы внесли свой вклад, но отнюдь не подавляющий!), было употреблено для недостойных целей. Тот самый капитал был пущен на оплату абсурдных счетов, предъявленных "холодной войной". А единоличные держатели его, в первую очередь ЦРУ, в обмен получили власть, увеличивающуюся с каждым годом. "Сами события, - пишет Т. Брейден, - способствовали увеличению власти. США вели горячую войну в Корее и "холодную войну" в Западной Европе, а ЦРУ было единственным авторитетом в отношении планов и возможностей подлинного врага. Выступать против ЦРУ означало выступать против знания. Только Джозеф Маккарти мог пойти на такой риск. Маккарти вопреки своим намерениям лишь увеличил власть ЦРУ. Он обрушился на него с нападками, а когда схватку выиграл Даллес, то эта победа значительно увеличила респектабельность того, что тогда называлось "делом" антикоммунизма. "Не присоединяйтесь к тем, кто сжигает книги", - сказал Эйзенхауэр. - Это ошибочный путь борьбы с коммунизмом. Правильный путь - путь ЦРУ. Ошибки ЦРУ начались со злоупотребления властью. Ее было в избытке, и ее было слишком легко употребить - в отношении государственного департамента, других министерств, патриотически настроенных бизнесменов в Нью-Йорке и фондов, которыми они руководили. Мощь ЦРУ превзошла мощь конгресса, печати и, следовательно, народам^[17]. Что же, правдоподобный диагноз, по крайней мере, поставлен специалистом. Как видим, сфера профессионального интереса ЦРУ охватила и всю страну "великой демократии". Очень и очень многие среди власть предержащих оказались прямо заинтересованными в том, чтобы притупить острие разведывательного управления, пронизавшее самую вершину государственной структуры. Вмешательство его в дела высших сфер, а отнюдь не обеспечение интересов "народа", вызвало в Вашингтоне великий гнев. В конечном счете нападки на ЦРУ и ФБР были не самоцелью, а производным от Уотергейта - восстановления баланса между исполнительной и законодательной властями, деформированного в США в последние десятилетия, что особенно ярко обнаружилось в президентство Р. Никсона. Расследования и пошли по этой линии, не затронув существенным образом внешних функций ЦРУ или карательных прерогатив ФБР против инакомыслящих в США. Во всем этом деле несомненна и легко различима при внимательном рассмотрении грубая политическая подоплека, а отнюдь не прекраснодушное стремление к обеспечению пресловутых демократических свобод. На Капитолийском холме давно по уши заняты самообслуживанием, и потому не хватает времени для заботы о правах тех, кто населяет остальную территорию страны. С разной степенью резкости, но обычно ядовито американские газеты отметили личную заинтересованность конгрессменов в разоблачении шашней ФБР, но одновременно поклялись в своем уважении сыскным институтам, а именно: "Некоторые конгрессмены вознегодовали, когда открылась практика ФБР собирать о них сведения. В их негодовании просматривается мысль о том, что прекрасно, когда ФБР заводит досье на рядового гражданина, а на конгрессмена нельзя: он важное должностное лицо республики... Конечно, нет возражений, чтобы ФБР находилось под жестким контролем. Однако было бы удивительно, если бы общественное мнение или конгресс настаивали на свободном доступе к досье, в которых содержатся доказательства преступных деяний, имена добросовестных осведомителей и наверняка - значительно больше о некоторых государственных деятелях, чем нам хотелось бы знать"^[18]. "Стейт", выходящая в Южной Каролине, заявила: "Конгрессмены не святые, и отнюдь не оправданно их нынешнее возмущение по поводу известий о том, что в досье ФБР содержится некая информация о них, собранная в ходе обычной работы ФБР. Выборы или назначение на государственную должность, к сожалению, автоматически не гарантируют, что люди, попавшие туда, становятся образцом добродетели. Хотя государственные деятели как класс не должны быть предметом особого внимания ФБР или других ведомств по поддержанию закона, равным образом их не следует исключать из числа лиц, подпадающих под это внимание, если обстоятельства этого требуют"^[19]. Оклахомская "Тулса дейли уорлд" сочла необходимым особо предупредить: "Досье ФБР, говорят нам, содержат, по крайней мере частично, материал, касающийся личных пороков конгрессменов, например, о пьянстве или другом непристойном поведении. Нет необходимости разглашать содержание этих досье, чтобы заключить: конгрессменам не нравится, что ФБР завело на них досье, независимо от причин, приведших к этому. Самые говорливые среди законодателей уже заявили о том, что они потрясены и разгневаны... В нынешней обстановке таится опасность, что реакция против ФБР и, возможно, ЦРУ может подорвать их важные функции безопасности. Стране в такой же степени окажет дурную услугу эта сверхреакция, как нанесли ущерб ныне обнародованные эксцессы обеих организаций"^[20]. Те, кто в ужасе воздевал руки и закатывал глаза в Капитолии или редакциях газет, были преисполнены решимости предотвратить эту опасность. "Нью-Йорк таймс", собственно, первая забившая тревогу по поводу деяний ЦРУ и ФБР, сочла необходимым с самого начала определить, чего она добивается: "Незаконная слежка и невозможность возбудить по поводу нее законное разбирательство до публичных разглашений указывают на то, что институционная система балансов и противовесов потерпела полнейшее крушение. Много лет наша газета в числе других требовала тщательного надзора со стороны конгресса за разведкой. Однако ответственность за то, чтобы предотвратить новые злоупотребления властью, остается прежде всего за ЦРУ и другими ведомствами разведывательного сообщества, если они хотят по-прежнему пользоваться доверием, абсолютно необходимым для выполнения их задач"^[21]. Кампания против ЦРУ и ФБР набирала силу, но уже в самом ее начале столичная "Вашингтон пост" не без цинизма предрекла в передовой: "По подсчетам сенатора Матиаса, за 28 лет с момента создания Центрального разведывательного управления было предложено свыше 200 резолюций и законодательных предложений, требовавших тех или иных реформ ЦРУ. Но результатов по части реформ почти не достигнуто. Теперь реформаторам представилась еще одна возможность"^[22]. В этой психологической атмосфере и начались расследования, имевшие в виду указать тайной полиции, ее место в американской государственной системе и уже по этой причине неизмеримо повысить ее эффективность.

Двухпартийная система правления в США не эффектная фраза, а отражение сути государственного устройства страны. Указание на то, что независимо от партийной принадлежности власть принадлежит монополистическому капиталу, общеизвестно. Из этого следует, что партийные распри, заметно, иногда и неожиданно, оживляющие авансцену политической жизни страны, не затрагивают скелета государственного управления, деятельность бесчисленных исполнительных органов, через которые осуществляется практическая политика правящей олигархии. Уотергейт показал, что она ощетинилась, когда администрация Никсона попыталась превратить такие исполнительные органы, как ЦРУ и ФБР, в орудие узкопартийной, если не личной или групповой, политики. Когда с Никсоном было покончено, настала пора выправить положение этих ведомств в государственной иерархии. Застрельщиком этой кампании и выступила редакция "Нью-Йорк таймс" начавшая с конца 1974 года оповещать американскую общественность посредством редакционных статей о своей возмущенной гражданской совести. Возмущенной прежде всего тем, что ЦРУ, учрежденное для внешней разведки, превратилось в сыскное агентство внутри Соединенных Штатов. Газета внезапно припомнила, что закон 1947 года о создании ЦРУ предусматривал, что оно "не будет иметь полицейских и принудительных полномочий как функций внутренней безопасности" (раздел 50, статья 403 кодекса США). Газета, не называя имен, сослалась на ряд источников, согласно которым прискорбное положение сложилось в результате решения директора ФБР Э. Гувера в 1970 году порвать все связи с ЦРУ. Этот шаг, сокрушалась "Нью-Йорк таймс", результат "давнего недоверия между обеими организациями". Итак, цитировала она бывшего сотрудника ФБР, пожелавшего остаться анонимным, "все сотрудничество в области контрразведки, если не считать символического, между двумя ведомствами с тех пор прекратилось"^[23]. Забегая вперед и предвосхищая аргументы защитников ЦРУ, "Нью-Йорк таймс" сурово изрекла в передовой: "Говорят, что внутренний сыск (ЦРУ) допустим, когда речь идет о прямой связи с иностранной разведкой. Конкретная попытка обоснования этого проистекает из решения, принятого в 1970 году директором ФБР Эдгаром Гувером, ныне покойным, подорвать сотрудничество с ЦРУ. Коль скоро ЦРУ не могло больше опираться на ФБР, которому по закону вверена внутренняя безопасность, ему-де пришлось взяться за внутренний сыск. Между секретными службами постоянно идет профессиональное соперничество, однако эта вражда, восходящая даже к организации, предшествовавшей ЦРУ (то есть УСС. - Н. Я.), имела прискорбные последствия для государственной безопасности"^[24]. Сочинители этих и аналогичных статей в "Нью-Йорк таймс" сумели найти приемлемые, с точки зрения власть имущих в США, формулировки, чтобы изобразить элементарное требование покончить со служением ЦРУ узким интересам в высших терминах государственного блага. В патриотизме (в американском его понимании) и убедительности (по вашингтонским стандартам) им никак нельзя было отказать. Президент Форд поторопился заверить, что ничего подобного не может быть при его администрации, он, во всяком случае, не потерпит этого, а посему распорядился, чтобы директор ЦРУ У. Колби доложил ему, как обстоят дела. 26 декабря 1974 года Колби представил секретный отчет. "Лос-Анджелес таймс" сумела выяснить, что в нем действительно подтверждалось: ЦРУ составило досье на 9 тысяч американских граждан и в нарушение закона устраивало обыски квартир нежелательных лиц, включая своих бывших сотрудников^[25]. Скандал разрастался, грозя даже перерасти предначертайте рамки. Как во времена Уотергейта, вновь на карту ставилась правдивость заявлений правительственных органов. Тогда 5 января 1975 года Форд поручил вице-президенту Н. Рокфеллеру возглавить комиссию для расследования незаконного внутреннего сыска ЦРУ. 27 января сенат создал свою комиссию под председательством Ф. Черча. Через два дня аналогичную комиссию учредила палата представителей. Ею с лета 1975 года руководил конгрессмен О. Пайк. Обе комиссии конгресса получили по 750 тысяч долларов и жесткий свод правил по поводу обращения с секретными материалами. Хотя очень скоро сенсационные сообщения о злоупотреблениях тайной полиции стали предметом обсуждения на страницах печати и экранах телевизоров, вызвав словесные эксцессы, расследования не выходили из рамок того, что считала допустимым правящая олигархия. Президент Форд в повторных благословениях или, если угодно, напутствиях расследователям подчеркивал, что их задача - укреплять, а не ослаблять порядки, при которых живет американский народ. 5 марта президент указал, что он не обязывает федеральные органы подчиняться всем требованиям комиссий конгресса о предоставлении материалов. 7 апреля он воззвал: "Америка не станет сомневаться в себе и испытывать паралич воли. Американцы не демонтируют оборону Соединенных Штатов. Мы, конечно, не станем на столь наивную точку зрения на мир, в котором мы живем, что демонтируем наши жизненно важные разведывательные органы". 10 апреля Форд особо предупредил объединенную сессию конгресса, чтобы та не подрывала "один из важнейших национальных институтов" - разведку в самом широком смысле^[26]. Что до методов и результатов расследований, то тон здесь стремилась задавать правительственная комиссия Н. Рокфеллера. "Знающие наблюдатели, - заметил американский юрист Дж. Лофтус в своей книге в 1982 году, - сравнили назначение главой этой комиссии Нельсона Рокфеллера с поручением лисе стеречь курятник, ибо Рокфеллер был связан с разведывательным сообществом и знал о тайных операциях... В комиссию Рокфеллера входил Рональд Рейган, который, быть может, неумышленно в свое время помогал в сборе средств для организации ОПК ЦРУ "Крестовый поход за свободу" и публично призывал дать убежище в США борцам за свободу" (имелись в виду военные преступники, ввезенные ЦРУ в США после 1945 года. - Н. Я.). Впрочем, отмечено другим американским исследователем в книге в 1983 году: "Серьезность подхода к делу комиссии продемонстрировал один из ее членов, бывший губернатор Рональд Рейган. Он ушел, не дождавшись конца учредительного заседания комиссии, и умудрился пропустить три из последующих четырех еженедельных заседаний"^[27]. А президент Форд в то время с благочестивым видом выразил уверенность, что доклады всех трех комиссий "могут и восстановят" доверие к ЦРУ, "в конечном итоге у нас будет сильное, эффективное и должное Центральное разведывательное управление". Когда 10 июня 1975 года был опубликован доклад комиссии Рокфеллера, то стало ясно, что имел в виду президент. Скороговоркой (доклад занял 299 страниц) признав, что ЦРУ занималось деятельностью "определенно незаконной", что "вело к необоснованным нарушениям прав американцев", составители документа не дали особых гарантий на будущее в этом отношении и вместе с тем решительно выступили в защиту прав определенной категории лиц. Соответствующее место в докладе гласило: "Обращение с ищущими убежища. Установлено: Управление безопасности (ЦРУ) обязано обеспечить безопасность лиц, укрывшихся в Соединенных Штатах. Обычно такое лицо можно обработать и допустить в общество через несколько месяцев, однако одного из них против его воли поместили в учреждение ЦРУ (читай: тюрьму. - Н. Я.) на три года. Его держали в одиночном заключении в спартанских условиях. ЦРУ заключило его на такой длительный срок, сомневаясь в его искренности. Заключение одобрил директор ЦРУ, а ФБР, генеральный прокурор, управление разведки США и некоторые члены конгресса знали в той или иной степени об этом. В другом случае ищущий убежища подвергся избиению... Директор ЦРУ и генеральный инспектор должны следить, чтобы подобные случаи не повторялись". На цоколе статуи Свободы, водруженной в конце прошлого века у входа в гавань Нью-Йорка, выбиты трогательные слова насчет того, что Америка ждет униженных и оскорбленных Старого Света. Теперь за спиной внушительной статуи стоит ЦРУ со своими порядками, неведомыми навек запечатленной в камне и бронзе достойной даме. Точнее, комиссия Рокфеллера пожурила ЦРУ за то, великолепная организация дубинами и прочим приличествующим ей инструментом отбивает охоту сманивать иных в США, тогда как уже в пропагандистских целях, не говоря о других, весьма понятных и прозрачных, целесообразно устраивать вокруг таких лиц свистопляску, треща об их благоденствии за широкой спиной статуи Свободы. А уже живущим там, то есть более чем двухсотмиллионному американскому народу, доклад комиссии Рокфеллера разъяснил: "Индивидуальные свободы являются основополагающими в нашем обществе. Нужно сохранять конституционное правление. Но нужна также эффективная и действенная система разведки, а чтобы она была эффективной, многие стороны ее деятельности должны сохраняться в тайне. Достижение этих целей таит в себе значительные возможности для конфликта. Энергичное ведение разведки определенными методами может привести к нарушению индивидуальных прав. Существование США требует эффективной службы разведки, но сохранение индивидуальных прав в самих США требует ограничения или запрещения сбора разведывательных данных. Трудно провести разумную грань, где кончается законная разведка и начинается эрозия конституционного правления. Пытаясь наметить такую грань, мы в первую очередь руководствовались положениями конституции, как они истолкованы Верховным судом, теми ценностями, которые, по нашему разумению, отражены в демократическом процессе, и верой в свободное общество. В то же время мы стремились полностью принять в расчет потребности национальной безопасности, потребности мощной национальной обороны против внешней агрессии и внутренней подрывной работы"^[28]. Стандартная, битая риторика. В общем, сограждане, так было, так будет. И если у кого-нибудь на сей счет остались сомнения, то их рассеяли выводы сенатской комиссии Ф. Черча, которая 14 апреля 1976 года после 15 месяцев работы представила свой доклад. Если под рукой Н. Рокфеллера было 8 человек, то в распоряжении 11 членов сенатской комиссии - штат в 100 человек, собравших 110 тысяч страниц материалов. И каков же ее основной вывод? "Комиссия нашла, что внешние и военные разведывательные органы США внесли серьезный вклад в обеспечение государственной безопасности и в целом выполняют свои задачи ревностно и выдающимся образом. Комиссия далее находит, что мужчины и женщины, служащие Америке на трудном и опасном поприще разведки, заслуживают уважения и благодарности страны"^[29]. За что конкретно? А за то, что помянутые мужчины и женщины славно потрудились и трудятся на фронтах тайной войны, проведенных, помимо прочего, их усилиями через каждый дом самих Соединенных Штатов. У них есть свой кодекс поведения, один из постулатов которого содержался в совершенно секретном докладе президенту Д. Эйзенхауэру о деятельности ЦРУ, представленном в сентябре 1954 года: нужна "агрессивная тайная психологическая, политическая и квазивоенная организация, более эффективная, более уникальная и в случае необходимости более беспощадная, чем используемая врагом. Никому не дозволено стоять на пути должного, эффективного и полного достижения этой задачи... В этой игре нет правил. Принятые доселе нормы человеческого поведения неприменимы к этой деятельности. Если США суждено выжить, давние американские концепции справедливости должны быть пересмотрены. Мы должны развивать эффективные службы шпионажа и контрразведки и научиться вести подрывную работу и уничтожать наших врагов более хитроумными, более сложными и более эффективными методами, чем используются против нас. Может оказаться необходимым, чтобы американский народ ознакомился, понял и поддержал эту в основе отвратительную философию". В развитие изложенных общих положений директивой Совета национальной безопасности в 1955 году на ЦРУ было возложено: "- Создавать и использовать трудности для международного коммунизма. - Дискредитировать международный коммунизм, уменьшать силу его партий и организаций"^[30]. Этот подход и рекомендованный образ действий остаются в силе по сей день. Они оказали глубокое воздействие если не на американский народ, то, несомненно, на его представителей, каковыми наверняка считают себя сенаторы, составившие комиссию Ф. Черча. Хорошо усвоив помянутую "отвратительную философию", значительно упрощающую все, они, совершив дозволенную экскурсию по трущобам тайной полиции, в святой простоте сознались: "В некоторых отношениях профессия разведчика напоминает монашество с принятой там дисциплиной и личными жертвами, похожими на средневековые ордена. Разведка - профессиональная карьера, в которой, однако, нормы американской морали иногда прискорбно искажаются. Несмотря на то, что у комиссии был мандат сената и мы вчиняли требования под угрозой судебного наказания, комиссии так и не удалось самой просмотреть документы разведывательных органов. Все они - Центральное разведывательное управление, Федеральное бюро расследований, Агентство национальной безопасности, Налоговое бюро, Управление разведки министерства обороны или Совет национальной безопасности - представляли документы и материалы, только пропустив их через внутреннюю цензуру. Хотя сенатское расследование было предпринято по решению конгресса, а созданные в соответствии с конституцией комиссий имели право на неограниченный доступ, ЦРУ и другие правительственные органы ограничили доступ комиссии к материалам^[31]. Нетрудно теперь понять цену как "разоблачений" комиссии Ф. Черча и ее рекомендаций, так и установить первоисточник шумихи, поднятой в Соединенных Штатах вокруг пятнадцатимесячных трудов почтенных сенаторов. Для обозрения было выставлено то, что сочли возможным и нужным показать руководители ЦРУ и К°, - надводная часть айсберга тайной полиции. Если комиссия Ф. Черча пошла на компромисс и, по существу, оказалась на поводу у тех, кого расследовала, тем самым подтвердив живучесть великой американской традиции поклонения идолу тайной полиции, то несколько по-иному сложились дела у консервативного конгрессмена О. Пайка. Его комиссия оказалась на редкость упрямой, горевшей наивной верой в бесспорное главенство законодательной власти над исполнительной. Это наложило отпечаток на ее методы расследования и привело к неизбежному результату: комиссию честили на все корки и даже демагогически окрестили маккартистской. Доклад комиссии был представлен 19 января 1976 года. Через 10 дней палата представителей, проголосовав, постановила оставить его в тайне. Причины решения законодателей прояснились, когда корреспондент "Коламбия бродкастинг корпорейшн" раздобыл экземпляр доклада, а газета "Вилледж войс" 16 и 23 февраля 1976 года опубликовала несколько извлечений из него. Доклад начинался с красочного описания одиссеи комиссии в бурном море американских спецслужб. Уже его первая фраза многозначительна: "Если недавний опыт комиссии принять за критерий, то органы разведки, подлежащие контролю законодателей конгресса, ныне находятся вне их сферы компетенции". Утверждение это затем документировалось перечислением препятствий, которые чинили комиссии различные правительственные органы, что заняло 81 страницу^[32]. Между тем комиссия отнюдь не преступила границ, характерных для любого буржуазного парламента, она просто попыталась выяснить, сколько и на что расходуют доллары американские спецслужбы. Этому и посвящен основной раздел доклада, который открывала цитата из американской конституции: "Казначейство отпускает средства только в соответствии с законными ассигнованиями, а систематические отчеты о доходах и расходах государственных средств будут публиковаться". Статью, естественно, знает каждый успевающий американский школьник, и ее положения входят в золотой фонд идеологов американской "демократии". Поэтому, повествуется далее в докладе, "расходование средств было главным вопросом слушаний. Избрание этого в качестве отправной точки основывалось на конституционной ответственности и воплощало честную технику расследования, - проследив путь долларов, комиссия выяснит, на что они тратились, и, следовательно, установит приоритеты наших секретных служб"^[33]. Американские конгрессмены, если и обучены чему-нибудь, то в первую очередь умению считать деньги, и безмерно гордятся этой первой из доблестей буржуа. С величайшим удивлением, граничившим с ужасом, они обнаружили, что оказались в мире странной и даже немыслимой бухгалтерии - по приблизительной их оценке и призванных на помощь экспертов, расходы на внутренний сыск превышали официальные ассигнования по крайней мере в пять раз. Прикидка общих расходов на глазок, ибо в конкретных данных комиссии на каждом шагу отказывали, выявила поражающую воображение любознательных цифру - не менее 10 миллиардов долларов. Официальные же ассигнования на ЦРУ и К° составляют примерно 3 миллиарда долларов. Действительно, есть от чего прийти в ужас. Едва ли большим утешением было то, что, по оценке комиссии Пайка, действительные расходы на разведывательную деятельность за рубежом превышали всего в три-четыре раза официальные ассигнования, то есть завышение несколько меньше по сравнению с внутренним сыском. Но почему такая секретность? В ответ на настойчивые требования комиссии объяснить причины такого несоответствия последовали невразумительные речи. В отчаянии комиссия Пайка заключила в своем докладе: "Ныне налогоплательщики и большинство конгрессменов не знают и не могут выяснить, сколько они тратят на шпионаж. Это прямо противоречит конституции, требующей периодических и публичных отчетов о всех расходах федерального правительства. Ратующие за секретность молчат о конституции. Они не упоминают о налогоплательщиках. Вместо этого они разглагольствуют о том, что русские могли бы получить некое представление о конкретных операциях, даже если бы все, что узнали они, ограничивалось бы общей суммой в несколько миллиардов долларов, покрывающей работу десятков организаций. Как русские в этих условиях могут что-либо выяснить, непонятно. Комиссия спрашивала, но так и не получила ответа"^[34]. По давним американским традициям, у светил тайной полиции, почтивших своим присутствием заседания комиссии, допытывались, насколько эффективно расходовались выявленные астрономические суммы. Светила отмалчивались или уклонялись от оценок, без устали ссылаясь на секретность. Но даже из очень ограниченной документации, выданной комиссии, представала картина хорошо поставленного расточительства. Перед тем как перейти к делам внутренним, Пайк и его коллеги взяли "разбег", обратившись к делам ЦРУ на внешних "фронтах". Даже вскрывшаяся очень отрывочная картина, ничтожная часть всего, оставила тягостное впечатление. Публицист Д. Уайз комментировал: "Так какие же секреты так усиленно охраняет правительство? Что касается доклада комиссии Пайка, то в число этих секретов входили: Генри Киссинджер получил в дар три ковра, а его супруга ожерелье... ЦРУ поставляло женщин, изготовляло порнографические фильмы, а органы разведки имели бюджет на много миллиардов выше, чем говорилось конгрессу"^[35]. Этого оказалось достаточным для г-на Киссинджера чтобы ополчиться на комиссию, которая уже по этой причине не смогла расширить свои разыскания. Проще говоря, государственный секретарь повелел сотрудникам своего ведомства не давать никаких показаний комиссии, а ей самой в гневном послании напомнил: "Бывали другие времена и другие комиссии, когда взгляды работников внешнеполитического ведомства публично разбирались и осуждались. И это может случиться вновь". Без промедления в печать не без умысла просочилось, что имел в виду Киссинджер, - это маккартизм. Поведение не очень корректное для государственного деятеля, который одновременно официально уведомил комиссию: "В отношении обвинений в маккартизме я хочу указать, что я-то не обвиняю комитет в действиях методами Маккарти..."^[36]. Поведение высших должностных лиц республики подкрепила уверенность ЦРУ и ФБР в счастливом для них исходе дела. Некий М. Кайзер, на предприятии которого производится подслушивающая аппаратура, отважился клятвенно заверить комиссию, что он продавал хитрые устройства ФБР через посредничающую фирму в интересах сохранения тайны. Единственная функция фирмы-посредницы - взвинчивание цены аппаратуры на 30 процентов. Стоило Кайзеру дать эти показания, как его вызвали в ФБР, подвергли шестичасовому допросу с пристрастием - с криком, угрозой оружием - и заставили подписать опровержение. Кайзер, однако, оказался твердым орешком. Он снова бросился в комиссию, где публично отказался от опровержения и рассказал о методах ФБР. Он, несомненно, глубоко переживал за репутацию своей фирмы и свои попранные права человека. Как же расследовать в таких условиях! Суммируя пространные претензии комиссии Пайка к властям, газета "Вилледж войс" в комментариях к извлечениям из ее доклада сообщила: "Заключив, что американский налогоплательщик не получает должного эффекта за свои деньги в области внешней разведки, комиссия Пайка обратилась к внутреннему сыску и пришла к аналогичному заключению. В докладе комиссии Пайка указывается, что ФБР следило за Вашингтонским институтом политических исследований, отличающимся левизной, пять лет и не обнаружила за ним никаких преступных деяний. В уставе ФБР, однако указано, что, если не обнаружено преступных нарушений закона, слежка прекращается через 90 дней. Слежка ФБР за Социалистической рабочей партией продолжалась 34 года. Когда-то, в 1941 году, ФБР привлекло несколько членов партии к суду по закону Смита, но статьи закона, по которым оформляли эти дела, впоследствии были признаны неконституционными. С 1941 года ФБР вообще не выдвигало никаких обвинений против Социалистической рабочей партии. Суммарный итог операций ФБР против этих двух организаций - 39 лет деньги пускались на ветер"^[37]. "Расточительство" - вот тот суровый приговор, который могут вынести буржуа комитету, заведующему их делами, то есть правительству. Конечно, комиссия Пайка не замахнулась и не намеревалась замахнуться на господствующую систему. Она оплакивала прежде всего и больше всего деформацию принципа разделения властей, повлекшую за собой узурпацию исполнительной властью прерогатив власти законодательной. Вынесенный вердикт недвусмыслен: "Имеющиеся данные свидетельствуют, что ЦРУ отнюдь не бесконтрольно, а целиком ответственно перед президентом и его помощником по национальной безопасности"^[38]. Подчеркнем, не только как разведка, а как сыскной аппарат внутри Соединенных Штатов. В сущности, с Капитолийского холма раздался пронзительный крик отчаяния и громкое предложение своих услуг. "Допустите законодателей в долю в руководстве тайной полицией, и "демократия" в США расцветет" - так можно резюмировать рекомендации "беспристрастных" комиссий.