Мысли о воспитании ребенка

В течение долгих лет Эриксон прилагал результаты своих клинических наблюдений ко множеству проблем, включая вопросы образования, этики и политики. Он также проявлял особый интерес к воспитанию ребенка.

Как мы коротко упомянули в своем обсуждении доверия, Эриксон занимался проблемой, с которой сталкиваются родители в нашем меняющемся обществе. Современные родители зачастую неспособны или просто не хотят следовать традиционным правилам воспитания ребенка; они предпочитают растить своих детей в более личной, терпимой манере, основанной на новой информации и новой педагогике (Erikson, 1959, р. 99). К сожалению, современные советы в отношении воспитания ребенка часто противоречивы и пугают новоиспеченного родителя своими описаниями того, как события могут принять нежелательный оборот. Соответственно, новоиспеченный родитель испытывает тревогу и неуверенность. Это серьезная проблема, считал Эриксон, ибо, как мы видели, важно, чтобы родитель передавал ребенку базовое ощущение безопасности, чувство, что мир надежен и безопасен.

Эриксон полагал, что родители могут позаимствовать определенную внутреннюю безопасность из религиозной веры. Кроме этого, он предлагал, чтобы родители обращали внимание на исконную «веру в свой вид» (1963, р. 267). Под этим Эриксон подразумевал нечто близкое идеям Гезелла. Родители должны признать, что в формировании ребенка далеко не все зависит от них; дети развиваются в значительной степени согласно некоему внутреннему графику созревания. Эриксон говорил: «Важно осознать, что... здоровый ребенок, если его хотя бы иногда направлять должным образом, лишь подчиняется внутренним законам развития и в целом ему можно в этом доверять» (р. 67). Таким образом, очень хорошо, если родители следуют своим побуждениям и улыбаются, когда улыбается их малыш, освобождают своему ребенку место для ходьбы, когда он пытается ее освоить, и т. д. Они могут быть уверены, что поступают совершенно правильно, следуя основному биологическому плану малыша.

Эриксон также надеялся, что родители смогут признать начальное неравенство между ребенком и взрослым. Человеческое дитя, в отличие от детенышей других видов, проходит через намного более долгий период зависимости и беспомощности. Следовательно, родители должны всячески противиться соблазну вымещать свои неудачи на более слабом, чем они, ребенке. Например, они должны сопротивляться импульсу показать власть над ребенком, продиктованному тем, что они сами чувствуют себя беспомощными с другими людьми. Родители должны также во что бы то ни стало избегать попыток сделать из ребенка такого человека, каким бы они хотели его видеть, игнорируя при этом собственные способности и наклонности ребенка. Заключая свою мысль, Эриксон сказал: «Если только мы научимся давать жить другим, [биологический – А. А.] план развития полностью к нашим услугам» (1959, р. 100).

Оценка

Эриксон, без сомнения, расширил психоаналитическую теорию. Он очертил наиболее общие проблемы на каждой из стадий Фрейда и увеличил количество стадий таким образом, что теперь их последовательность охватывают весь жизненный цикл. Эриксон также дал нам возможность по-новому оценить, как социальные факторы влияют на прохождение индивидом различных стадий. Например, он показал, что подростки стремятся не просто справиться со своими импульсами, но и обрести идентичность в более широком социальном мире.

Наконец, Эриксон обогатил фрейдовскую теорию, по-новому взглянув на возможности для здорового развития. Он сделал это главным образом за счет того, что более широко, чем Фрейд, использовал понятие созревания. На взгляд Фрейда, созревание определяет направленность инстинктивных влечений, которые должны в значительной степени подвергнуться вытеснению. По Эриксону, созревание обеспечивает также развитие модусов эго и таких общих качеств эго, как автономия и инициатива.¹ Конечно, Эриксон обсуждал и трудности обретения этих качеств, но при этом он дал нам более полную картину того, каким образом возможен рост эго. Предположив, что здоровое развитие связано с основным планом созревания, Эриксон придал теории Фрейда эволюционную направленность, присущую концепциям Руссо, Гезелла и других теоретиков.

¹Предположение Эриксона, что рост эго имеет свои корни в созревании, следует оригинальной идее Гейнца Гартмана.

 

Теория Эриксона не избежала многочисленных критических замечаний. Роберт Уайт (White, I960) доказывает, что Эриксон слишком настойчиво пытался связать различные аспекты развития эго с либидинальными зонами по Фрейду. Эриксон говорил, что для каждой зоны существует характерный модус взаимодействия эго с миром. Однако Уайт доказывает, что эти модусы неспособны охватить многие виды деятельности ребенка. Например, многие из попыток маленького ребенка достичь автономии — такие, как громогласные «нет» и энергичная ходьба, — по-видимому, не связаны с анальными модусами удерживания и выделения. Сам Уайт предлагает нам рассматривать рост эго как общую тенденцию в сторону компетентности — тенденцию, которая включает в себя способность передвижения, исследование и автономные действия без какой-либо обязательной связи с зонами Фрейда.

Кэрол Гиллиган (Gilligan, 1982) говорит, что теория Эриксона придает слишком большое значение развитию независимости. Она указывает, что почти все элементы развития в детстве — рост автономии, инициативы, трудолюбия и идентичности — являются у него аспектами обособления и индивидуализации. Только первая стадия, доверие против недоверия, связывает ребенка отношениями, которые подготавливают его к взаимности и заботе, присущим взрослой жизни. Гиллиган говорит, что описание Эриксона, возможно, верно для мальчиков, но мы не можем понять развитие девочек, не рассмотрев, как через посредство отношений происходит развитие «Я». Мне кажется, Гиллиган упрощает теорию Эриксона — его стадия инициативы, к примеру, касается эдиповой любви, — но ее замечание заслуживает определенного внимания. Маргарет Малер в своем исследовании показала, как в первых отношениях ребенка проявляется автономия.

С другой стороны, мы могли бы упрекнуть Эриксона в некоторой концептуальной расплывчатости. Он пишет красивым, плавным стилем, но оставляет многие концептуальные вопросы непроясненными. Например, он позволяет нам по-новому взглянуть на потенциалы роста в старости, когда люди анализируют свою жизнь и стремятся к мудрости, но четко не указывает, каким образом все это соотносится с процессом созревания. Возможно, что существует некая биологическая тенденция обозревать сверю жизнь (Butler, 1963), но Эриксон не высказался по этому вопросу определенно. Подобным образом, он не сумел точно объяснить, какой вклад созревание вносит в другие стадии взрослой жизни.

Эриксон догадывался об общей расплывчатости своей теории. Однажды он сказал: «Я пришел в психологию из мира искусства, и это может объяснить, если не оправдать, тот факт, что читатель обнаружит меня изображающим контекст и фон там, где он предпочел бы видеть указания на факты и понятия» (Erikson, 1963, р. 17).

Концептуальная расплывчатость многих положений Эриксона может частично объяснить, почему исследователи не спешат проводить эмпирическую проверку его теории, хотя и предпринималось несколько основательных попыток сделать это. Наиболее примечательной из них является сконструированная Джеймсом Марсиа (Marcia, 1966) система измерений различных статусов идентичности, которые, по-видимому, связаны с другими переменными. К примеру, молодые люди с предопределенной идентичностью — которые принимают как должное переходящие из поколение в поколение профессиональные цели и ценности, не предпринимая самостоятельного поиска альтернатив, — по-видимому, наиболее часто оказываются на уровне конвенционального мышления по шкале Колберга. Напротив, тем, кто выработал чувство идентичности после самостоятельных поисков, чаще присущи постконвенциональные моральные суждения (Podd, 1972).

В раде других исследований категории Марсиа использовались для изучения формирования идентичности (Cole & Cole, 1993, p. 637-640; P. Kaplan, 1998, p. 292-294) и были предоставлены дополнительные доказательства того, что теория Эриксона может стать источником полезных исследований. Работа Эриксона, подобно трудам Фрейда, настолько содержательна и глубока, что заслуживает усилий по овладению ею — как ради собственного понимания человеческой природы, так и ради научного прогресса.