ВОЛЬТЕР

Франсуа-Мари Вольтер (1694—1778) — зачинатель и круп­нейший представитель французского Просвещения: поэт, дра­матург, писатель, историк, политический мыслитель, философ-деист. Родился в Париже в семье видного нотариуса. Опасная

слава сатирического поэта U отказ мириться с сословным неравенством дважды приво­дили Вольтера в королевскую тюрьму Бастилию. Высланный ¹ из Франции, Вольтер три го­да жил в Англии. Здесь он ознакомился с эмпиризмом Бэкона, сенсуализмом Локка и физикой Ньютона, горячим приверженцем и пропаганди­стом которых во Франции он стал. Постоянная угроза пре­следований вынуждала Воль­тера жить вдали от Парижа и временами вновь покидать Францию. Только в местечке Ферне, расположенном на са­мой границе с Швейцарией и являющемся как бы ничейной территорией, Вольтер, посе­лившийся там в 1758 г. в при­обретенном им имении, чув­ствует себя спокойно. Эта последняя резиденция всемирно известного писателя-философа становится на время крупным культурным центром Европы. Выдвинутая Вольтером широкая программа социально-политических преобразований в духе бур­жуазного демократизма, острая неутомимая борьба против като­лической церкви как важнейшей идеологической опоры феодаль­но-абсолютистских порядков, а также против судебно-правовой системы абсолютизма — все это прочно связало его имя с подго­товкой Великой французской буржуазной революции, несмотря на то что субъективно Вольтер был сторонником мирных преоб­разований, проводимых просвещенным монархом (идея союза государей и философов).

Новое поколение философов-просветителей прошло через вольтеровский деизм как стадию своего развития, которая была затем (начиная со второй половины 40-х годов) превзой­дена великими французскими материалистами, твердо встав­шими на позиции атеизма. Вольтер безуспешно пытался защи­щать в полемике с Дидро, Гольбахом и другими материали­стами деизм, все более перенося центр тяжести с физико-тео­логического и космологического аргумента на доказательство социальной полезности веры в деистического бога.

Отрывки из «Философских писем» (1733), «Метафизическо­
го трактата» (1734), «Основ философии Ньютона» (1738), «Фи­
лософского словаря» (1764—1769), «Опыта о всеобщей истории и
о нравах и духе народов» (1756), а также писем и некоторых
других произведений Вольтера даны в подборе и переводе
В. Н. Кузнецова по изданию: Voltaire. Oeuvres completes.
Garnler freres. Paris, 1877—1882, t. 1—52, ' _ч

[ФИЛОСОФСКИЕ ВЗГЛЯДЫ ВОЛЬТЕРА. ДЕИЗМ. АНТИКЛЕРИКАЛИЗМ]

1. «Я был завзятым поклонником Локка: я видел в нем единственного разумного метафизика. [...]

Я первым решился изложить для моего народа по­нятным языком открытия Ньютона. Картезианские предрассудки, заменившие во Франции предрассудки перипатетиков, были тогда очень прочны [...]» (I, стр. 20—21).

2. «Множество мыслителей создавали роман о ду­ше — явился мудрец, который скромно написал исто­рию души. Локк развернул перед людьми человеческий разум подобно превосходному анатому, который объяс­няет пружины человеческого тела. Он повсюду прибе­гает к помощи светильника физики, иногда он осме­ливается говорить утвердительно, но он имеет смелость и сомневаться. Вместо того чтобы сразу определить то, чего мы не знаем, он постепенно изучает то, что мы хотим знать. Он берет ребенка в момент его рождения и шаг за шагом следует за успехами его разума: он ви­дит то, что есть у него общего с животными и в чем он превосходит их; особенно он опирается на собственное свидетельство, на осознание процесса своего мышле­ния» (XXII, стр. 122—123).

3. «Чтобы открыть или, скорее, искать какой-ни­будь слабый намек на то, что условились называть ду­шой, надо вначале, насколько это возможно, знать наше тело, которое считается существом, заключающим в себе душу и направляемым ею» (XXIX, стр. 329).

4. «Нам больше нравится называть душой способ­ность чувствовать и мыслить, подобно тому как мы на­зываем жизнью способность жить, а волей — способ­ность хотеть» (XVII, стр. 149, 150).

5. «Несомненно, что наши первые идеи — это ощу­щения. Постепенно мы приобретаем идеи, составленные из того, что раздражает наши органы; память удержи­вает эти ощущения. Затем мы распределяем их по об­щим идеям. Из этой естественной способности, которой мы обладаем, — образовывать и упорядочивать наши

идеи — вытекают все обширные познания человека» (XXII, стр. 203).

6. «Trans naturam, за природой. Но есть ли что-нибудь за природой? Так как под природой понимают материю, то предметом метафизики стало все, что не является материальным.

Например, ваш разум, который не является ни длин­ным, ни широким, ни высоким, ни плотным, ни острым;

Ваша душа, вам неизвестная и являющаяся причи­ной вашего разума;

Духи, о которых постоянно говорили, которым дол­гое время приписывали столь тонкое тело, что оно уже не было больше телом, и у которых отняли наконец всякое подобие тела, не зная, что после этого остается;

Способ чувствования этих духов, не стесняемых пятью органами чувств, способ их мышления при от­сутствии головы, способ передачи ими своих мыслей без помощи слов и знаков;

Наконец, бог, которого мы знаем через его творения, но которого наша гордыня хочет определить; бог, мо­гущество которого мы чувствуем неограниченным; бог, между которым и нами лежит бездна бесконечности и природу которого мы пытаемся постичь;

Вот предметы метафизики» (XX, стр. 76).

7. «Судьба метафизики всегда была такова: начи­нают с предугадывания, много времени проводят в спо­рах и кончают сомнением» (XXIII, стр. 131).

8. «Я скажу в духе мудрого Локка: философия за­ключается в том, чтобы остановиться, когда утрачен светильник физики» (XVII, стр. 153).

9. «Нам дано считать, измерять, наблюдать; почти все остальное — химеры» (XVIII, стр. 56).

10. «Все находится в движении, все действует и противодействует в природе.

[...] Все есть действие, сама смерть действует. Трупы разлагаются, превращаются в растения, кормящие жи­вотных, которые в свою очередь служат пищей для дру­гих животных. Каков же принцип этого универсального действия?» (XXVIII, стр. 518).

11. «Наша планета, без сомнения, испытала превра­щения, и ее форма изменилась. Каждая планета пре-

Ш

терпевает изменения. Так как все находится в движе­
нии, то все необходимо должно изменяться. Только не­
подвижность незыблема, только природа вечна, но мы
появились недавно. Мы откроем тысячи признаков, го­
ворящих об изменениях на нашем земном шаре. Эти
свидетельства расскажут нам, что были погребены ты­
сячи городов, что исчезли реки, что на обширном про­
странстве земли мы ходим по обломкам» (XXVII,
стр. 157)..;

12. «В согласии с воспринятыми идеями мы назы­ваем чудом нарушение божественных и вечных законов.

[...]. Чудо есть нарушение математических, божест­венных, незыблемых и вечных законов. Уже из одного этого видно, что чудо означает противоречие в терми­нах: закон не может быть в одно и то же время и не- ' зыблемым и нарушаемым» (XX, стр. 77).

13. «Есть два способа дойти до понятия о существе, которое управляет миром. Для обычных способностей самым естественным и совершенным способом является рассмотрение не только порядка, существующего во Вселенной, но и цели, для которой каждая вещь пред­ставляется существующей. На эту тему написано много толстых книг, но все эти толстые книги, вместе взятые, содержат лишь следующий аргумент: «Когда я вижу часы, стрелка которых указывает время, я заклю­чаю о разумном.существе, которое устроило пружины этого механизма так, чтобы стрелка указывала время. Вот почему, когда я вижу пружины человеческого тела, я делаю вывод, что разумное существо устроило его органы так, чтобы быть воспринятыми и вскормлен­ными в течение девяти месяцев в матке; что глаза даны для того, чтобы видеть, руки для того, чтобы брать, и т. д.» Но из одного только этого аргумента я не могу вывести ничего иного, кроме того, что, вероятно, ра­зумное и высшее существо создало и устроило мате­рию с большим искусством. Только из этого я не могу сделать вывода, что данное существо создало материю из ничего и что оно бесконечно во всех отношениях. Напрасно я буду искать в моем уме связи следующих идей: «Вероятно, я являюсь творением существа бо­лее могущественного, чем я. Следовательно, это

существо существует от вечности, следовательно, оно все сотворило, следовательно, оно бесконечно и т. д.». Я не усматриваю связи, которая бы прямо приводила меня к этому заключению. Я вижу лишь, что есть нечто более могущественное, чем я, и не вижу ничего более.

Второй аргумент более метафизичен и менее приго­ден для усвоения грубыми умами. Он приводит к го­раздо более обширным познаниям. Вкратце он таков:

«Я существую, следовательно, нечто существует. Если нечто существует, то что-то должно существовать вечно, ибо существующее существует или само по себе или получило свое существование от другого. Если оно существует само по себе, то оно необходимо, и оно всегда было необходимо, значит, это бог. Если же оно получило свое существование от другого, а это другое от третьего, то это означает, что последнее, от чего оно получило свое существование, с необходимостью дол­жно быть богом. Ведь не можете же вы понять, что одно существо дает существование другому существу, если оно не обладает способностью творить. Более того. Если вы утверждаете, что некая вещь получает, не го­воря уже о форме, само свое существование от другой вещи, а эта от третьей, третья еще от иной и так до бесконечности, то вы говорите нелепость, так как в та­ком случае все эти существа не будут иметь никакой причины своего существования. Взятые вместе, они не имеют никакой внешней причины своего существова­ния. Взятые порознь, они не имеют никакой внутрен­ней причины своего существования. Т. е. взятые в це­лом, они ничему не обязаны своим существованием, а каждая из них в отдельности не существует сама по себе. Следовательно, ни одна из них не может сущест­вовать с необходимостью.

Итак, я вынужден признать, что некое существо существует само по себе от вечности и является причи­ной всех других существ. Отсюда следует, что это су­щество бесконечно во времени, по величине и могуще­ству: кто может его ограничить?» (XXII, стр. 194, 195).

14. «Философия Ньютона, которая принимает и до­казывает конечность материи и существование пустоты, столь же убедительно обосновывает бытие бога.

55Q

Вот почему я Смотрю на истинных философов как на апостолов божества. Такие апостолы нужны для раз­ного рода людей. Приходский учитель катехизиса гово­рит детям, что есть бог; Ньютон доказывает это мудре­цам» (XVII, стр.451).

15. «То, что вначале покажется парадоксом, а при внимательном рассмотрении оказывается истиной, это то, что теология часто направляла умы к атеизму и что наконец-то философия отвратила их от него. По правде говоря, надо простить людям, что они некогда сомнева­лись в существовании божества, потому что те, кто возвещал его, спорили относительно его природы» (XVII, стр.452).

16. «Мне кажется, что главное заключается не в метафизической аргументации, а в том, чтобы взве­сить, нужно ли для общего блага людей, этих несчаст­ных мыслящих животных, принять существование воз­награждающего и карающего бога, который служит нам одновременно и уздой и утешением, или отвергнуть эту идею, оставляя нас в бедствиях без надежды, а при со­вершении преступлений — без угрызений совести» (XVIII, стр. 376).

17. «Итак, вера- в бога, вознаграждающего за доб­рые дела и наказывающего за дурные, прощающего небольшие проступки, является самой полезной для чело­веческого рода. Это единственная узда для могущест­венных людей, которые нагло совершают явные пре­ступления. Это единственная узда и для людей, кото­рые ловко совершают тайные преступления. Я не говорю вам, друзья мои, что к этой необходимой вере надо примешивать суеверия, которые ее позорят и ко­торые могли бы даже сделать ее гибельной. Атеист — это чудовище, которое пожирает только для того, чтобы удовлетворить свой голод. Суеверный человек — это другое чудовище, которое терзает людей во имя долга. Я всегда замечал, что можно излечить атеиста, но суе­верного человека никогда нельзя вылечить полностью. Атеист — это разумный человек, который ошибается, но который мыслит сам. Суеверный человек — это гру­бый глупец, который всегда имеет лишь заимствован­ные у других людей мысли [...]. Да, друзья мои, атеизм

и фанатизм — это два полюса смуты и ужаса. Неболь­шая зона добродетели лежит между этими двумя по­люсами. Идите твердым шагом по этой тропинке. Ве­руйте в благого бога и будьте добродетельны» (XXI, стр. 574).

18. «Атеизм и фанатизм — это два чудовища, кото­рые могут пожрать и растерзать общество; но атеист и в своем заблуждении сохраняет разум, подрезающий его когти, а фанатик одержим постоянным безумием, кото­рое оттачивает его когти» (XVII, стр. 455).

19. «В метафизике мы рассуждаем только о вероят­ностях. Все мы плаваем по морю, берегов которого ни­когда не видели. Горе тем, кто во время плавания сра­жается друг с другом. Приставайте к берегу, кто мо­жет. Но тот, кто кричит мне: «Напрасно вы плывете, никакого порта нет», — тот лишает меня мужества и всех сил.

О чем идет речь в нашем споре [Вольтер полемизи­рует с Гольбахом]? Об утешении нашего жалкого су­ществования. Кто же утешает? Вы или я?

В нескольких местах Вашего труда [речь идет о «Си­стеме природы» Гольбаха] вы сами признаете, что вера в бога удержала некоторых людей на грани преступле­ния: этого мне достаточно. Если это верование преду­предило хотя бы только десяток убийств, обманов и несправедливых приговоров, то я считаю, что его дол­жна принять вся земля» (XVIII, стр. 377, 378).

20. «Никакое общество не может существовать без справедливости. Объявим же бога справедливым.

Если закон государства карает явные преступления, возвестим бога, который наказывает тайные преступле­ния.

Пусть философ будет спинозистом, если он хочет, но пусть государственный человек будет деистом.

Вы не знаете, что такое бог, как он будет наказы­вать, как он будет вознаграждать. Но вы знаете, что он должен быть разумным государем и честным госуда­рем; этого достаточно. Ни один смертный не вправе вам противоречить, потому что вы утверждаете вещь вероятную и необходимую для человеческого рода» (XXVIII, стр. 243).

21. «[...] Может ли существовать атеистический на­род? Мне кажется, что нужно проводить различие между собственно народом и обществом философов, стоящих над народом. Совершенно очевидно, что во всех странах для черни необходима крепкая узда и что, если бы под управлением Бейля находилось всего пять или шесть сотен крестьян, он не преминул бы возвес­тить им вознаграждающего и карающего бога. Но Бейль говорил только об эпикурейцах, которые были людьми богатыми, любящими покой, культивирующими все об­щественные добродетели, в особенности дружбу, из­бегающими затруднений и опасностей общественных дел, ведущими, наконец, комфортабельную и невинную жизнь. Мне думается, что, когда таким образом вопрос рассмотрен в его отношении к обществу и политике, спор окончен» (XVII, стр. 463).

22. «Итак, доказано, что в спокойной апатии частной жизни атеизм может допустить существование обще­ственных добродетелей, но в бурях социальной жизни он должен привести к всякого рода преступлениям.

Частное сообщество атеистов, которые ни о чем не спорят и которые проводят свои дни в забавах и на­слаждениях, некоторое время может существовать без волнений. Но если бы мир управлялся атеистами, то это было бы равносильно непосредственному правле­нию тех адских созданий, которых нам изображают терзающими свои жертвы. Словом, атеисты, обладая властью, были бы столь же опасны для человеческого рода,, как и суеверные люди» (XXVII, стр. 353).

23. «[...] Первым провидцем, первым пророком стал первый плут, который встретил глупца...» (XXVI, стр.217).

24. «[...] Платонизм — это отец христианства, а иудейская религия — его мать» (XXVIII, стр. 247).

25. «Платоновская метафизика, соединенная с хри­стианскими мистериями, образовала основу непонят­ного учения; этим оно обольщало и запугивало слабые умы. Это была цепь, которая простиралась от сотворе­ния мира до его конца» (XXXI, стр. 83).

26. «Вот основа христианской религии. Вы не ви­дите здесь ничего, кроме сплетения самых пошлых

обманов, сочиненных подлейшей сволочью, которая одна лишь и исповедовала христианство в течение первых ста лет» (XXVI, стр. 546).

27. «Очевидно, что христианская религия это сеть, которой мошенники опутывали глупцов более семна­дцати веков, и кинжал, которым фанатики убивали своих братьев более четырнадцати столетий» (XXVIII, стр. 428).

[ИСТОРИЧЕСКИЕ ВОЗЗРЕНИЯ ВОЛЬТЕРА]

28. «Она [мадам дю Шатле] была удивлена обилием систем древней хронологии, между которыми имелись расхождения примерно в тысячу лет. Еще более она была удивлена тем, что история состояла из рассказов о битвах, в которых отсутствовало какое-либо знание тактики, за исключением рассказов Ксенофонта и По-либия; тем, что часто говорилось о чудесах и было так мало знания естественной истории; тем, что каждый автор рассматривал свою секту как единственно истин­ную и клеветал на все остальные. Она хотела знать дух, нравы, предрассудки, культы, искусства и ремесла. Вместо этого она находила, что в 3200 году от сотворе­ния мира или в 3900 году (что за важность!) какой-то неизвестный царь разбил другого царя, еще более не­известного, возле города, расположения которого никто не знает» (XXIX, стр. 225).

29. «[...] Во вступительном рассуждении (к «Опыту о нравах и духе народов»), озаглавленном «Философия истории», мы пытались выяснить, каким образом ро­дились основные мнения, которые вначале объединили общества, а затем разъединили их и вооружили одни против других. Происхождение их мы искали в при­роде— оно не могло быть иным» (XXIX, стр. 254,255).

30. «Предметом была история человеческого разума, а не подробный разбор мелких фактов, почти всегда искаженных. [...] Речь шла о том, по каким путям и ступеням происходило движение от варварской грубо­сти тех времен к цивилизованности нашего времени» (XXIV, стр. 547).

31. «О них [арабах] совершенно не говорят в наших всемирных историях, сфабрикованных на западе, и я

хорошо знаю почему: Они не имеют никакого отноше­ния к маленькому иудейскому народу, который стал главным объектом и основой наших историй, претен­дующих называться всемирными, — историй, в которых определенный род авторов, копируя друг друга, забы­вает три четверти человеческого рода» (XI, стр. 41).

[СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ ВОЗЗРЕНИЯ ВОЛЬТЕРА]

32. «Все люди, которых до сих пор открыли в са­мых диких и ужасных странах, живут обществами, как бобры, муравьи, пчелы и многие другие виды животных.

Никогда не видели такой страны, где бы люди жили порознь, где самец соединялся бы с самкой только слу­чайно и оставлял ее в следующий момент вследствие отвращения; где мать не признавала бы своих детей, после того как она их воспитала, и где бы люди жили без семьи и без всякого общества.

Некоторые дурные шутники злоупотребили своим разумом до такой степени, что осмелились выдвинуть удивительный парадокс о том, что человек первона­чально был создан для того, чтобы жить в одиночестве, и что общество извратило природу. Не скажут ли они также, что сельди в морях были первоначально со­зданы так, чтобы плавать поодиночке и что это верх испорченности, если они плавают косяками? Не скажут ли они еще, что журавли раньше летали по одному и что нарушением естественного права было их решение путешествовать стаями?

У каждого животного есть свой инстинкт. Инстинкт человека, укрепленный разумом, влечет его к обществу, так же как к еде и питью. Потребность в обществе не только не развратила человека, но его портит, наобо­рот, удаление от общества. Тот, кто жил бы совершенно один, вскоре потерял бы способность мыслить и изъяс­няться. Он стал бы в тягость самому себе. Он дошел бы до того, что превратился в животное. Избыток бессиль­ной гордыни, восстающей против гордыни других, мо­жет заставить меланхолическую душу бежать от лю­дей. Именно тогда она портится. И она сама наказы-

вает себя за это. Ее гордыня является для нее ис­точником страданий. В одиночестве и тайной досаде терзает она себя за то, что презираема и забыта. Она ставит себя в самое ужасное рабство, надеясь быть свободной» (XIX, стр. 378, 379).

33. «Я получил, сударь [Вольтер обращается к Рус­со], вашу новую книгу против человеческого рода; бла­годарю вас за нее. Вы можете оплакивать людей, кото­рым не говорите правду о них самих, но вы их не ис­правите. Нельзя более сильными красками обрисовать ужасы человеческого общества, от которого наше неве­жество и наша слабость надеются получить столько утешений. Никогда не было употреблено более ума на то, чтобы вселить в нас желание стать животными; хо­чется ходить на четвереньках, читая ваш труд. Однако вот уже более шестидесяти лет, как я потерял эту при­вычку и чувствую, что мне, к несчастью, невозможно вернуться к ней; я оставляю этот естественный способ передвижения тем, кто более достойны его, чем вц и я» (Вольтер — Руссо, 30 августа 1755).

34. «[...] На нашей несчастной планете невозможно, чтобы люди, живя в обществе, не были разделены на два класса: богатых, которые повелевают, и бедных, ко­торые им служат» (XVIII, стр. 475).

35. «Все крестьяне не будут богаты, и не нужно, чтобы они были богаты. Необходимы люди, которые обладают только руками и доброй волей. Обойденные судьбой, они будут участвовать в благе других. Они бу­дут свободны продавать свой труд тому, кто лучше за­платит. Эта свобода заменит им собственность. Их бу­дет поддерживать прочная уверенность в справедливой заработной плате. Они с радостью вовлекут свои семьи в свой тяжелый, но полезный труд» (XX," стр. 293).

36. «Английская нация — единственная в мире, ко­торой удалось ограничить власть королей, сопротив­ляясь им, и которая после долгих усилий установила, наконец, это мудрое правление, где государь всемогущ, если он хочет творить добро, но руки которого свя­заны, если он замышляет зло; где вельможи величест­венны без наглости и вассалов и где народ участвует в управлении, не производя смуты» (XXII, стр. 104).

37. «Не верили, что государи чем-то обязаны фило­софам. Однако верно, что этот философский дух, кото­рый охватил все состояния, кроме простонародья, много способствовал тому, чтобы внушить уважение к правам государей. Ссоры, которые некогда приводили к отлу­чениям, интердиктам, расколам, теперь не вызывают их. Если говорят, что народы были бы счастливы, имея государей-философов, то верно также, что государи были бы еще более счастливы, имея значительное число подданных-философов» (XIV, стр. 538, 539).

38. «Суеверие — самый страшный враг человече­ского рода. Когда оно властвует над государем, то ме­шает ему творить добро для своего народа; когда оно властвует над народом, то поднимает его против госу­даря.

На земле не было ни одного случая, когда бы фило­софы выступили против законов государя. Не найдется столетия, в котором суеверие и религиозное воодушев­ление не явились бы· причиной смут, внушающих ужас» (XXIII, стр. 470).

39. «Величайшее счастье для государя и для госу­дарства, что есть много философов, которые запечатле­вают эти максимы в головах людей.

Философы, не имея никакого частного интереса, мо­гут говорить только в пользу разума и общественного интереса. Философы всегда служат государю, уничто­жая суеверие, которое является врагом монархов» (XXIX, стр. 73).

40. «Подобно тому как самым большим физическим злом является смерть, так самым большим моральным злом является, конечно, война. Она влечет за собой все преступления, грабежи, опустошения, всевозможные виды смерти» (XVII, стр. 58Q).

41. «Растет новое поколение, которое ненавидит фа­натизм. Наступит день, когда у руководства встанут философы. Готовится царство разума» (Вольтер — Да-ламберу, 1 марта 1764 г.).

42. «Все, что я вижу, сеет семена революции, кото­рая неизбежно произойдет и до удовольствия видеть которую я не доживу. Французы всегда запаздывают, но в конце концов они все же приходят к цели, Свет

понемногу настолько распространился, что воссияет при первом же случае. Тогда произойдет изрядная кутерь­ма. Молодые люди поистине счастливы: они увидят прекрасные вещи» (Вольтер — Шовлену, 2 апреля 1764г.).

РУССО

Жан-Жак Руссо (1712—1778) — французский философ-про­светитель, политический мыслитель, писатель, теоретик искус­ства. Родился в Женеве, в семье часовщика. Систематического образования не получил. Прибыв в Париж в начале 40-х годов, Руссо вступил здесь в близкие отношения с Дидро, Даламбером и другими просветителями. Сотрудничал в «Энциклопедии». Широкую известность Руссо получил после выхода «Рассужде­ния о науках и искусствах», небольшого произведения, на­писанного на конкурс, объявленный Дижонской академией: способствовало ли возрождение наук и искусств улучшению нравов? Слава оригинального мыслителя упрочилась за Руссо после выхода других его произведений, в частности «Рассужде­ния о происхождении и основаниях неравенства между людьми» (1755). Самое знаменитое и влиятельное произведение Руссо — «Об общественном договоре, или Принципы политического пра­ва» (1762), выдержавшее множество изданий во Франции и переведенное уже вскоре после его выхода на ряд европейских языков. Во Франции оно было сразу запрещено и осуждено на сожжение. Выл даже отдан приказ об аресте Руссо, и мысли­тель был вынужден бежать в Швейцарию. К этому времени он разошелся с основной группой, французских просветителей (осо­бенно ожесточенную полемику Руссо вел с Вольтером). По­следние годы жизни провел во Франции, в уединении и бед­ности.

В -настоящем томе публикуются выдержки из трех на­званных выше произведений Руссо. Они подобраны В. Н. Куз­нецовым по следующим изданиям: «Рассуждение о науках и искусствах» — «Избранные сочинения» Руссо, т. 1 (М., 1961); «О причинах неравенства» (СПб., 1907); «Об общественном до­говоре» (М., 1938).

РАССУЖДЕНИЕ О НАУКАХ И ИСКУССТВАХ,