РАДИЩЕВ

Александр Николаевич Радищев (1749-^1802) — русский писатель, мыслитель-революционер и философ-материалист. По происхождению дворянин. Учился в Пажеском корпусе Ека­терины II. В 1766 г. вместе с группой молодых дворян был отправлен в Германию, в Лейпцигском университете изучал волъфианскую метафизику, психологию, а также математику. Здесь же познакомился с идеями французских просветителей

738 ·

 

и материалистов — Руссо,Маб-ли, Гельвеция. По возвраще­нии в Россию в 70—80-х годах Радищев занимал различные должности. В 1773 г. опуб­ликовал свой перевод книги Мабли «Размышления о гре­ческой истории и о принци­пах благоденствия и нещастия греков». В резком противо­речии с официальной идеоло­гией _ самодержавия объявил последнее в своем «Примеча­нии» к атому труду «наипро-тивнейшим человеческому ес­теству состоянием». Дальней­шая радикализация воззре­ний Радищева произошла под влиянием Крестьянской вой­ны в России (1773—1775 гг.) и событий североамерикан­ской войны за независимость

(1775—1783 гг.). В те же годы мыслитель продолжал углуб­лять свое знакомство с идеями французских энциклопеди­стов. В начале 80-х годов он написал свою революционную оду «Вольность», где прославлял события английской рево­люции середины XVII в., американской борьбы за независи­мость и приветствовал день грядущей революции в России. Свои революционные, антицаристские настроения автор вы­разил и в написанном, в 1782 г. «Письме к другу, жительст­вующему в Тобольске» (опубликовано в 1790 г.). В середине 80-х годов Радищев пишет свое знаменитое «Путешествие из Петербурга в Москву», где его революционные идеи получили всестороннее обоснование на материалах русской жизни. За этот труд, напечатанный в домашней типографии в 1790 г., автор был осужден Екатериной II на смертную казнь, заме­ненную ссылкой в Сибирь. Здесь в 1790—1797 гг. он написал обширный философский трактат «О человеке, его смертности и бессмертии». Некоторые отрывки из этого трактата, темати­чески подобранные В. В. Богатовым, публикуются ниже по 2-му тому «Полного собрания сочинений» А. И. Радищева (М.—Л., 1941).

[О ПОЗНАНИИ]

[...] Но прежде всего скажем нечто о умственных си­лах человека, о действовании оных и о чудесности их.

Человек имеет силу быть о вещах сведому. Следует, что он имеет силу познания, которая может существо­вать и тогда, когда человек не познает. Следует, что

~f бытие вещей независимо от силы познания о них и су­ществует по себе.

Мы вещи познаем двояко: 1-е, познавая перемены, которые вещи производят в силе познания; 2-е, позна­вая союз вещей с законами силы познания и с за­конами вещей. Первое называем опыт, второе — рас­суждение. Опыт бывает двоякий: 1-е, поелику сила понятия познает вещи чувствованием, то называем чувственность, а перемена, в оной происходимая — чув­ственный опыт; 2-е, познание отношения вещей между собою называем разум, а сведение о переменах нашего разума есть опыт разумный.

Посредством памяти мы воспоминаем о испытанных переменах нашей чувственности. Сведение о испытан­ном чувствовании называем представление.

Перемены нашего понятия, производимые отноше­ниями вещей между собою, называем мысли.

Как чувственность отличается от разума, так отли­чается представление от мысли.

Мы познаем иногда бытие вещей, не испытуя от них перемены в силе понятия нашего. Сие назвали мы рас­суждение. В отношении сей способности называем силу познания ум или рассудок. Итак, рассуждение есть употребление ума или рассудка.

Рассуждение есть ничто иное, как прибавление к опытам, и в бытии вещей иначе нельзя удостовериться, как чрез опыт.

Вот краткое изображение сил умственных в чело­веке; но все сии виды силы познания нашего не суть различны в существовании своем, но она есть едина и неразделима.

Однакож, раздробляя, так сказать, силу познания, или паче, прилагая ее к разным предметам, ей над­лежащим, человек воздвиг пространное здание своей науки. Не оставил отдаленнейшего края Вселенныя, куда бы смелый его рассудок не устремлялся; проник в сокровеннейшие недра природы и постиг ее законы в невидимом и неосязаемом; беспредельному и вечному дал меру; исчислил неприступное; преследовал жизнь и творение и дерзнул объять мыслию самого творца. Часто человек ниспадал во глубину блуждения и жи-

вотворил мечтания, но и на косвенной стезе своей ве­лик и богу подражающ. О, смертный! воспряни от лица земли и дерзай, куда несет тебя мысль, ибо она есть искра божества!

Сколько есть способов познавать вещи, толико же путей и к заблуждению. Мы видели, что познание че­ловеческое есть двояко: 1-е — опыт, 2-е — рассужде­ние. Если в первом случае, — мы ложно познаем пере­мены, происходящие в чувственности нашей; ибо за­блуждение сего рода всегда происходит не от.вещи и не от действия ее над нашими чувствами (поелику внешние вещи всегда действуют на нас соразмерно от­ношению, в котором оне с нами находятся), но от рас­положения нашей чувственности. Например: болящему желтухою все предметы представляются желтее; что белое для него было прежде, то ныне желтое; что было желтое, то кирпичного цвета, и так далее. [...] Если звон колокола есть знак какого либо сборища, то слышащий пойдет, а глухой.скажет: мне не повещали, — и чув­ства его обманут. Постепенность в таковых заблужде­ниях и все следствия оных, бывающие новыми заблуж­дениями по чреде своей, суть неудобо-определяемы и многочисленны.

Если знаем ложно отношение вещей между собою, то опять заблуждаем. Отношение вещей между собою есть непременно, но ложность существует в позна­нии нашем. Например: два предмета предстоят, глазам моим, но не в равном расстоянии. Естественно, вслед­ствие законов перспективы, что ближайший предмет должен казаться больше, а отдаленнейший меньше; но необыкшим очам они покажутся равны, и сравнение их будет ложно; ибо величина не есть сама по себе, но понятие относительное и от сравнения проистекающее. Число сих заблуждений, из познания отношения ве­щей проистекающих, происходит от рассуждения, и нередко заключая в себе оба рода предыдущих, тем сильнее бывает их действие, тем оно продолжительнее и преодоление их тем труднее, чем они далее отстоят от своего начала.

К рассуждению требуются две вещи, кои достовер­ными предполагаются: 1, союз, вследствие коего мы

судим, и 2, вещь, из союза коея познать должно вещи, не подлежавшие опыту. Сии предположения называются посылки, а познание, из оных проистекающее, — заклю­чение. Но как все посылки суть предложения опытов и из оных извлечения или заключения, то заключения из посылок, или рассуждение, есть токмо прибавление опыта; следственно, познаем таким образом вещи, коих бытие познано опытом.

Из сего судить можем, коликократны могут быть заблуждения человеческие и нигде столь часты, как на стезе рассуждения. Ибо, сверх того, что и чувствен­ность обмануть нас может и что худо познать можем союзы вещей или их отношение, ничего легче нет, как ложно извлекаемое из посылок заключение и рассуж­дение превратное. Тысячи тысячей вещей претят рас­судку нашему в правильном заключении из посылок и преторгают шествие рассудка. Склонности, страсти, даже нередко и случайные внешности, вмещая в среду рассуждения посторонние предметы, столь часто рож­дают нелепости, сколь часты шаги нашего в житии ше­ствия. Когда рассматриваешь действия разумных сил и определяешь правила, коим оне следуют, то кажется ничего легче нет, как избежание заблуждения; но едва изгладил ты стезю своему рассудку, как вникают пре­дубеждения, восстают страсти и, налетев стремительно на зыблющееся кормило разума человеческого, несут его паче сильнейших бурь по безднам заблуждения. Единая леность и нерадение толикое множество произ­водят ложных рассуждений, что число их ознаменовать трудно, а следствия исторгают слезы.

[...] Итак, заблуждение стоит воскрай истине, и как возможно, чтобы человек не заблуждал! Если бы по­знание его было нутрозрительное, то и рассуждение наше имело бы не достоверность, но ясность; ибо про­тивоположность была бы во всяком рассуждении не­возможна. В таковом положении человек не заблуж­дал бы никогда, был бы бог. Итак, воздохнем о заблуж­дениях человеческих, но почерпнем из того вышшее стремление к познанию истины и ограждению рассудка от превратности (стр. 59—62).

[О МАТЕРИИ И ДУХЕ]

[...] Доселе почитали быть в природе два рода воз­можных существ. Все, к первому роду относящиеся, называют тела, а общее, или отвлеченное о них поня­тие, назвали вещество, материя. Вещество есть само в себе неизвестно человеку; но некоторые его качества подлежат его чувствам, и на познании оных лежит все его о веществе мудрование. К Другому роду относя­щиеся существа чувствам нашим не подлежат, но неко­торые феномены в мире были поводом, что оные почли не действием вещественности, но существ другого рода, коих качества казались быть качествам вещественно­сти противоречащими. Таковые существа назвали духи. При первом шаге в область неосязательную, находим мы суждение произвольное; ибо, если дух чувствам нашим не подлежит, если познания наши не суть нут-розрительные, то заключение наше о бытии духов не иначе может быть, как вероятное, а не достоверное, а менее того ясное и очевидное. Кто вникал в деяния природы, тот знает, что действует всегда-единовре­менно или вдруг, и в сложениях, ею производимых, мы не находим черты, отличающей составляющую часть от другой, но всегда совокупность. Например, человек на­звал противоречащими качествами тепло и стужу, на­ходя действия их противоречащими; но природа и то, что тепло производит, и то, что производит стужу, вме­стила в единое смешение и, положив закон действова-нию их непременяющийся, явление оных таковым же учинила. Поистине, в природе меньше существует про­тивоположных действий, нежели думали прежде; и то, что мы таковыми назвали, существует нередко токмо в нашем воображении.

[...] Свойствами вещественности вообще почитаются следующие: непроницательность, протяженность, об­раз, разделимость, твердость, бездействие. Свойствами духовных существ почитаются: мысль, чувственность, жизнь. Но сии свойства, духовным существам присвой-емые, поелику являются нам посредством веществен­ности, почитаются токмо видимыми действиями или феноменами, происходящими от духовного существа,

которое может само по себе иметь сии свойства и чув­ствам не подлежать. Итак вопрос настоять будет: может ли вещественность иметь жизнь, чувствовать и мыс­лить, или духовное существо иметь пространство, об­раз, разделимость, твердость, бездействие? В обоих слу­чаях произведение будет одинаково. Если сие доказать возможно, то разделение существ на вещественные и духовные исчезнет; если же доводы будут недоста­точны, и найдутся доводы, противное сему доказываю­щие, то нужно, и нужно необходимо, поставлять бытие двух существ разнородных, духа и вещественности.

Вещ'ественностию называют то существо, которое есть предмет наших чувств, разумея, есть или быть мо­жет предметом наших чувств. Ибо, если оно им не под­лежит теперь, то происходит оно от малости или тон­кости своей, а не вследствие своего естества.

[...] Протяженность есть то свойство вещественности, вследствие коего она занимает место в пространстве; а поелику протяженность имеет предел, то всякую ог­раниченную протяженность называют образом. В от­ношении определенности говорят, что протяженность имеет образ. Итак, непроницательность, протяженность и образ суть свойства нераздельные всякого существа, чувствам нашим подлежащего. Образ дает веществен­ности определенность, протяженность — место, а не-проницателЬность — отделенность.

[...] Движение есть свойство пременять место. Иные говорят, что свойство сие вещественности существенно и от нее неотделимо. Другие почитают, что причина движения в вещественности не существует; а некото­рые утверждают, что причина движения, для продол­жения оного, должна быть присносущна и происходит от существ, отличных от существа, имеющего непрони­цательность, протяжение, образ, разделимость и твер­дость; словом, что причина движения в вещественно­сти не существует и быть в ней не может.

[...] Свойства веществ столь разновидны, начала оных столь разнородны, смежность же их, посредствен­ная по крайней мере, столь размножена и может быть всеобщая, что рассуждения об общих свойствах, веще­ственности приписуемых, основанных на отвлеченных

понятиях, вероятно, поростут мхом забвения и презре­ния, как ныне Аристотелевы категории и сокровенные качества Алхимистов. Ибо вопроси каждого беспри­страстного: что есть вещественность? Ответ будет: не ведаю! А если к сему присовокупим, что Химия дока-зует, что начала первенственных веществ суть весьма различных свойств, и хотя она еще держится древнего разделения стихий, но то, что мы называем земля, вода, огонь, воздух, суть сложности.

[...] Итак все, что имеет бытие во времени и про­странстве, заключает в себе понятие непроницателъно-сти; ибо и познания наши состоят токмо в сведении бытия вещей, в пространстве и времени.

Одна первая причина всех вещей изъята из сего быть долженствует. Ибо, поелику определенные и ко­нечные существа сами в себе не имеют достаточной причины своего бытия, то должно быть существу не­определенному и бесконечному; поелику существен­ность являющихся существ состоит в том, что ойи, дей­ствуя на нас, производят понятие о пространстве и, существуя в нем, суть самым тем определенны и ко­нечны, то существо бесконечное чувственностию по­нято быть не может и долженствует отличествовать от существ, которые мы познаваем в пространстве и вре­мени. А поелику познание первыя причины основано на рассуждении отвлечением от испытанного и доказы­вается правилом достаточности, поелику воспящено и невозможно конечным существам иметь удостоверение о безусловной необходимости вышшего существа, ибо конечное от бесконечного отделенно и не одно есть; то понятие и сведение о необходимости бытия божия мо­жет иметь бог един. — Увы! мы должны ходить ощу­пью, как скоро вознесемся превыше чувственности (стр. 73-78).

Итак, показав неосновательность мнения о бездей­ствии вещественности, мы самым тем показали, что движение от нее неотделимо. И поистине, не напрасное ли умствование говорить о том, что могло быть до со­творения мира? Мы видим, он существует, и все дви­жется; имеем право неоспоримое утверждать, что

24 Антология, т. 2 745

движение в мире существует, и оно есть свойство ве­щественности, ибо от нее неотступно (стр. 81—82).

Свойства мысленного вещества, или явления, кои к действию его относиться могут, суть: жизнь, чувство­вание, мысление. Сии свойства суть нечто более, не­жели просто движение, притяжение и отражение, хотя сии силы в произведении сих свойств много участвуют, вероятно. Но поелику почитают, что движение и проч. не суть свойства веществ, чувствам нашим подлежа­щих, то да позволят мне удалиться от моего предмета и войти в некоторое рассмотрение о составлении тел вообще.

Начальные части тел называем мы стихии. Сии суть: земля, вода, воздух, огонь. Но в стихийном их состоя­нии мы их не знаем; мы видим их всегда в сопряжении одна с другою; да и все стихии, опричь земли, усколь­зали бы, может быть, от чувств наших, если бы земля­ных частиц в себе не содержали. Сколь стихии в чув­ственном их положении ни сложны, однако свойства имеют, отличающие их одни от других совсем; и если не дерзновенно будет оные определить, то скажем, что огонь, а, может быть, воздух и вода суть начала дви­жущие, а земля, или твердейшая из стихий, разумея все ее роды, есть движимое. Я не утверждаю, что вода, воздух и огонь, в самом их стихийном состоянии, суть вещества, движение производящие сами по себе, или суть токмо, так сказать, орудие другого вещества, дея­тельность им сообщающего; но они суть то самое, что в телах движение производит, что всякое сложение и разрушение без них существовать не могут, и что они гораздо более места занимают, нежели твердая стихия земля; что в стихийном их состоянии, сколько то из опытов понимать можно, они чувствам нашим подле­жать не могут, и что земляная стихия есть единая, ко­торой, поистине, и мы вещественности принадлежать можем.

Но опыты являют нам, что есть вещества, движение производящие, или входящие в состав тел органических и других, кои, кажется, к веществам, стихиями назы-. ваемым, не принадлежат. Например: свет, хотя он есть огню совокупен; сила электрическая, хотя и имеет

свойство огня; сила магнитная; стихия соли, которая, кажется, есть всеобщий разделитель, а особливо соеди­нялся с воздухом и водою; и, может быть, многие дру­гие. Наблюдая их прилежно, найдешь, что они истин­ную имеют силу или энергию; но что она есть? То может быть ей одной известно, или давшему ее сти­хиям.

[...] Одно из главных средств, природою на сложе­ние стихий и изменение их употребляемое, есть орга­низация. В ней действуют все стихии совокупно; в ней и другие силы явственны. Анализис частей животного дает все стихии. Но тело органическое почесть можно химическою лабораториею, в коей происходят разного рода амальгамы, сложении, разделении и проч. и про­изводят почти новые вещества. Не говоря ни о чем дру­гом, воззрим на сложение мозга и на продолжение его нервов. А если и то истинно, что в них существует так названная нервенная влажность, сколь отменное я су­щество от всего другого! Одно, что в ней сходственное примечается, есть то, что она похожа на силу электри­ческую и магнитную. Может быть и то, что сии оба вещества, всосанные в тело, в нем амальгамируются и передвоятся, и с другими стихиями составляют нервен-ную жидкость.

Что сия существует в организации животных, ве­роятно, и разные на то отыскаться могут убедительные факты.

[...] Жизнь свойственна не одним животным, но и растениям, а, вероятно, и ископаемым, что побуждает заключать, что сила, жизнь дающая, есть одинакова, или, пачее, одна является различною в разных сложе­ниях. А поелику явное присутствие огня с действием жизни совокупно *, то и не безрассудно заключать можно, что огонь есть одно из необходимых начал жизни, если он не есть самая она.

[...] Чувственность есть свойство ощущать. Опыты доказывают, что она есть свойство нервов, а физиологи

* По отдалении солнца вся природа мертвеет. Не умирают животные, ибо в себе заключают больше огня, нежели ра­стения.

24' 747

приписывают ее присутствию нервенной жидкости. Чувственность всегда является с мысленностию сово­купна, а сия есть свойственна мозгу и в нем имеет свое пребывание. Без жизни же и оне бы нам не были изве­стны. Итак, возможно, что жизнь, чувствование и мысль суть действование единого вещества, разнообразного в разнообразных сложениях, или же чувственность и мысль суть действие вещества отличного, в сложение которого однако же входит если не что другое, то сила электрическая или ей подобная.

[...] Приписывать действию особого вещества то, что может принадлежать другому, в полном действовании веществующему, есть совсем излишнее и ненужное. Давать телу человеческому душу, существа совсем от него отменного и непонятного, есть не только излишне, но и неосновательно совсем. То, что называют обыкно­венно душею, то есть жизнь, чувственность и мысль, суть произведение вещества единого, коего начальные и составительные части суть разнородны и качества имеют различные и не все еще испытанные. [...] Успехи наук, а паче Химии и Физики, доказывают, что не не­возможно когда-либо счастливыми опытами уловить природу в её творительном, производительном стану. И хотя бы чувственность и мысль были силы от всех известных нам отличные, то как быть столь скорым в решениях наших и отрицать, что не вещественности они суть свойства и сей никак принадлежать не могут, ибо ей суть будто противоречущи? (стр. 86—89).

[ОБ ОБЩЕМ ЗАКОНЕ БЫТИЯ]

[...] Но дабы в незыблемом паки утешении устремить взоры наши к неиссякаемому источнику жизни и к не­престанно обновляющемуся ее началу, отвратим око наше от жизни и прилепим его к тому, что свойство смертности составляет. В изъяснении, данном нами смерти, мы назвали ее переменою; и понеже смертная перемена есть общая в природе, то рассмотрим, что есть перемена вообще.

Вещь, говорим, переменяется, когда из двух проти­воположных определений, которые в ней произойти

у 748

могут, одно перестает, другое же начинает быть дейст­вительным; например: темно и светло, легко и тяжело, порок и добродетель. Итак, перемена вообще есть про­хождение от одного противоположного определения вещи к другому. Но из шествия природы явствует, что во всех переменах, в оной случающихся, находится между противоположностями всегда посредство, так, что если в ней преходит что из одного состояния в дру­гое, первому противоположное, то между сими двумя состояниями находится всегда третие, или состояние среды, которое не иное что быть кажется, как продол­жение первого состояния и изменение вещи постепен­ное, доколе не дойдет она до состояния противополож­ного. Но и сие состояние, поелику есть токмо последст-в-ие из предыдущего, можно назвать продолжением. Итак, утвердительно сказать можем, что будущее со­стояние вещи уже начинает существовать в настоящем, и состояния противоположные суть следствия одно дру­гого неминуемые. Если мы хотим сие представить себе чувственно, то вообразим что-либо начинающее свое движение колообразно, которое, двигался в одинаковом всегда от центра отдалении, движется до тех пор, пока, дошед до того места, откуда началося его движение, останавливается. Следственно, между первою точкою, где началось движение, которую назовем настоящим состоянием вещи, до той точки, где движение ее скон-чалося, которую назовем состоянием противоположным, существуют столько состояний, чрез которые вещь про­ходить имеет, сколько суть в окружности точек. Следо­вательно, когда движение вещи началося от одной точки и быть долженствует колообразно, то без препят­ствия особой силы движение вещи колообразное про­должится до точки последней, следовательно, послед­няя точка есть произведение первой. Или желаете дру­гой пример.

[...] Состояние яйца и цыпленка суть проистекаю­щие одно от другого; следственно, насижением из яйца цыпленок выйдет, если в том что не воспрепятствует. Таково есть шествие сил естественных, что они, прияв единожды свое начало, действуют непрестанно и произ­водят перемены постепенные, которые нам по времени

ПРИМЕЧАНИЯ УКАЗАТЕЛИ

токмо видимы становятся. Ничто не происходит ско­ком, говорит Лейбниц, все в ней постепенно (стр. 98— 99).

Вот как человек пресмыкается в стезе, когда он хо­чет уловить природу в ее действиях. Он воображает себе точки, линии, когда подражать хочет ее образам; воображает себе движение, тяжественность, притяже­ние, когда истолковать хочет ее силы; делит время го­дами, днями, часами, когда хочет изразить ее шествие, или свой шаг ставит мерою ее всеобъемлющему про­странству. Но мера ее не шаг есть и не миллионы мил­лионов шагов, а беспредельность; время есть не ее, но человеческое; силы же ее и образы суть токмо всеоб­щая жизнь (стр. 51).