Студопедия — САМАРСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ
Студопедия Главная Случайная страница Обратная связь

Разделы: Автомобили Астрономия Биология География Дом и сад Другие языки Другое Информатика История Культура Литература Логика Математика Медицина Металлургия Механика Образование Охрана труда Педагогика Политика Право Психология Религия Риторика Социология Спорт Строительство Технология Туризм Физика Философия Финансы Химия Черчение Экология Экономика Электроника

САМАРСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ






 

В.: После размышлений над некоторыми вещами, которые Вы высказали, у меня возникли вопросы, которые я бы хотел, если позволите, обсудить с Вами в ближайшие несколько дней.

У.Г.: Да, сэр.

 

В.: Вы говорите о состоянии, которое совершенно естественно для человека. Я хочу узнать, можно ли добиться этого состояния усилием – если его вообще можно добиться – или это лишь дело случая?

У.Г.: Когда я использую термин «естественное состояние», это не синоним таким понятиям, как «просветление», «свобода» или «Бого‑реализация» и т. д. Совсем нет. Когда вся совокупность знания и опыта человечества ослабляет свою мертвую хватку, теряет власть над телом – физическим организмом – тогда тело может функционировать своим собственным, гармоничным образом. Твое естественное состояние – это биологическое, неврологическое и физическое состояние.

 

В.: Тогда, я полагаю, Вы согласны с современной наукой в том, что гены контролируют наше поведение и судьбу.

У.Г.: Я не могу заявить ничего определенного по поводу роли, которую гены играют в эволюционном процессе, но на данный момент представляется, что Дарвин хотя бы частично ошибался, настаивая на том, что приобретенные характеристики не могут передаваться с генами. Я думаю, что они все же передаются каким‑то путем. Я недостаточно компетентен, чтобы утверждать, играют ли гены какую‑то роль в этом переносе.

В любом случае проблема заложена в нашей психике. Мы функционируем в мыслесфере, а не в нашей биологии. Разделяющая мыслеструктура, которая представляет собой совокупность человеческих мыслей, чувств, переживаний и т. д. – то, что мы называем психикой, или душой, или «я», – вносит разлад. Она в ответе за наши страдания; она продолжает постоянную борьбу. Этот незваный гость, мыслесфера, создала всю вашу систему ценностей. Тело нисколько не интересуют ценности, не говоря уже о системе ценностей. Его заботит лишь разумное выживание в моменте, и ничто другое. Духовные «ценности» не несут для него никакого смысла. Когда некое чудо или случай освобождает тебя от хватки мысли и культуры, ты остаешься лишь с естественными функциями тела и ничем другим. Тогда оно функционирует без вмешательства мысли. К сожалению, слуга, коим является мыслеструктура, завладел домом. Но он не может контролировать хозяйство и управлять им. Так что его необходимо выгнать. Вот в каком смысле я использую термин «естественное состояние», без какого‑либо подтекста относительно духовности или просветления.

 

В.: Будучи ученым, я могу позволить себе интересоваться только такими вещами, которые я могу прогнозировать и контролировать с помощью экспериментов. Я должен быть в состоянии повторить результаты другого ученого; если же нет, я должен, во имя безупречности науки, отвергнуть то, что он говорит и его так называемые доказательства. Итак, мне хочется спросить, может ли кто‑то продемонстрировать мне это состояние, можно ли его воспроизвести.

У.Г.: Я как раз против этого. Природа не использует моделей. Как не бывает двух одинаковых листьев, так нет и двух одинаковых людей. Я понимаю твою проблему. Ты не первый ученый, который приходит сюда, требуя «научных доказательств» и задавая мне вопросы типа «Почему мы не можем подвергнуть проверке заявления, которые ты делаешь?» Во‑первых, я ничего не продаю. Во‑вторых, и ты, и они заинтересованы в том, чтобы использовать это естественное состояние в своих ошибочных попытках изменить или «спасти» человечество. Я говорю, что нет необходимости в изменениях, и точка. Ваше испорченное общество вложило в вас это понятие изменений, что якобы ты такой‑то, а должен быть таким‑то. Все, что убеждает тебя быть не тем, кем ты на самом деле являешься, как раз и водит вокруг пальца тебя и весь мир. Я каким‑то образом наткнулся на это естественное состояние сам по себе, и я ни при каких обстоятельствах не могу передать его другим. Оно ни для кого не представляет ни общественной, ни политической, ни коммерческой, ни трансформирующей ценности. Я не толкаю речи с трибун, требуя, чтобы вы изменили мир. При сложившихся обстоятельствах вы и мир – а это совсем не две разные вещи – не можете быть другими. Все эти попытки со стороны человека изменить себя идут абсолютно вразрез с тем, как действует природа. Вот почему мне это не интересно. Извини! Либо да, либо нет. Тебе решать. Меня ничуть не интересует, превозносишь ты меня или оскорбляешь. Это твое дело. Я совершенно не вписываюсь в картину [научного исследования]. Я говорю об этом лишь в ответ на твои вопросы. Ты бросаешь мяч, и он отскакивает. Я не испытываю стремления высказываться перед тобой или кем‑то еще.

 

В.: Хотя Вы не говорите о проектировании совершенной культуры или совершенного общества, как это делает Б. Ф. Скиннер в его книге «За пределами свободы и достоинства», вы, по‑видимому, тоже подчеркиваете важную роль культуры в определении судьбы человечества…

У.Г.: А я говорил такое в своей книге? Я даже не знаю, что там в этой книге… Культура – это способ жизни и способ мышления народа. Для меня культура заключается в том, как мы развлекаемся, как мы рассуждаем о реальности, чем мы интересуемся, какое у нас искусство и т. д. Восточная культура или западная, по своей сути это одно и то же. Я не вижу большой разницы между ними, кроме акцента, подобно тому, как мы говорим по‑английски с разными акцентами. Все люди совершенно одинаковы, будь они русские, американцы или индийцы. Происходящее в голове вон того человека, который идет по улице, не отличается от того, что творится в голове человека, идущего по улице в Нью‑Йорке. По сути это одно и то же. У него может быть другая цель. Но инструмент, который он использует для достижения своей цели, точно такой же, а именно – стремление стать другим, чем он есть.

Мне не интересно кому бы то ни было помогать… Все зашло слишком далеко. Взять хотя бы один пример, если все более и более изощренные технологии генной инженерии будут монополизированы государством, мы попались. Та малая степень свободы, что пока открыта человечеству, попадет под контроль государства, и государство сможет безнаказанно создавать селекционных людей, любого типа, какие только ему понадобятся. Все это весьма вероятно. Человечество будет роботизировано в масштабах, о которых и не мечталось раньше. Что можно сделать, чтобы предотвратить эту катастрофу? Да ничего. Уже слишком поздно. Можешь назвать меня скептиком, циником, еще кем‑то, но это суровый реализм. Твое право думать, как тебе угодно, но я не вижу никакого выхода, пока человек остается таким, а он почти наверняка таким и останется. Я не представляю, как мы можем повернуть вспять этот процесс.

Этот кризис наступил вовсе не внезапно. Он нарастал в течение долгого времени, с того самого дня, как человек почувствовал самосознание в себе и решил, что мир был создан для того, чтобы он владел и правил им. В тот день он заложил основу для тотального разрушения всего, что природа создавала и выстраивала многими тысячелетиями.

 

В.: Но за изменениями природы как будто стоит какой‑то план или замысел, Вам не кажется?

У.Г.: Я не вижу совершенно никакого плана или замысла! Есть процесс – я бы не стал непременно называть его эволюцией – но когда он затихает, за этим следует революция. Природа пытается собрать что‑нибудь и начинает все заново, лишь для того, чтобы творить. Это единственное настоящее творчество. Природа не использует моделей или прецедентов и, таким образом, не имеет ничего общего с искусством как таковым.

Художники находят утешительным думать, что они творцы: «творческий подход», «творческие идеи», «творческая политика». Это бессмыслица. В них нет ничего по‑настоящему творческого в смысле создания чего‑то оригинального, нового или свободного. Художники подбирают кусочки там и сям, складывают их вместе и думают, что они создали нечто бесподобное. Они используют то, что уже есть; их работа состоит в имитации. Только они недостаточно порядочны, чтобы признать это. Все они имитируют что‑то, уже существующее. Имитация и стиль – вот и вся наша «креативность». У каждого из нас свой собственный стиль, в соответствии с тем, в какую школу мы ходили, какой язык учили, какие книги прочли и какие экзамены сдали. И в рамках этого, опять же, у каждого из нас есть свой собственный стиль. Усовершенствование стиля и техники – вот и все, что играет здесь роль.

 

В.: И все же мы должны признать, что некоторые художники создают нечто прекрасное и сильное…

У.Г.: Обрамление умом того, что существует, – вот что вы называете красотой. Красота – это рамка. Рамка создает вывод, мысль, которую она потом называет красотой. Иначе красоты просто не существует. Красота не в объекте. Но она и не во взгляде смотрящего[7]. Утверждать, как Упанишады, что красота – в абсолютном отсутствии «я», это же полный бред! Фиксирование и обрамление, которые совершает для нас мысль, – вот то, что мы называем красотой. Может быть, я ухожу от темы…

 

В.: Нет, нет, Вы очень мне помогаете. То, что Вы говорите, очень полезно для меня. Я интегрирую Ваши утверждения внутри себя по мере того, как мы продвигаемся… Не думайте, что то, что Вы говорите, бесполезно.

У.Г.: Ты хочешь выстроить нечто из того, что я говорю, как‑то это использовать для содействия твоим собственным целям. Ты можешь сказать, что это ради человечества, но на самом деле тебе плевать на общество. То, что я говорю, не может пригодиться ни тебе, ни твоему обществу. Оно только может положить конец тому тебе, каким ты знаешь себя сейчас.

Да и мне никак не пригодится то, что я говорю, потому что я не могу открыть святой бизнес и делать на этом деньги. Это просто невозможно для меня. Мне не интересно освобождать кого‑то или уводить от их гуру. Можете ходить в храмы и молиться там. Вы, конечно, получаете какое‑то успокоение. Вам нужно, чтобы вас утешили: вот чего вы хотите. И они дают вам это. Здесь не то место. Идите куда хотите. Мне совсем не интересно освобождать вас. Я даже не верю в то, что вас можно как‑то изменить, или спасти или реформировать общество, или сделать что‑то для человечества.

 

В.: Но кажется, что есть некая основная мотивация, всеохватывающая потребность, которая как будто искажает и расстраивает попытки общества навести порядок.

У.Г.: Неизменная потребность в постоянстве – вот что калечит общество. Оттого что все мы ищем постоянства внутри, мы требуем, чтобы вещи, которые мы воспринимаем как находящиеся снаружи нас, – общество, человечество, нация, мир – тоже были постоянны. Через них мы ищем свое постоянство. Все формы постоянства, будь то личные или коллективные, созданы самим тобой. Все они – продолжение этой самой потребности в постоянстве. Но ничего постоянного нет. Наши усилия сделать какие‑то вещи неизменными идут совершенно вразрез с природой. Ты каким‑то образом знаешь, что тебе не удастся преуспеть в твоем стремлении к постоянству. И все же ты упорствуешь.

 

В.: Все‑таки для большинства из нас остается множество вопросов. Мы хотим как‑то выяснить, что такое жизнь, есть ли у нее какой‑то смысл.

У.Г.: Жизнь – нечто такое, что нельзя схватить, удержать и выразить. Энергия – это выражение жизни. Что такое смерть? Это всего лишь состояние человеческого тела. Нет такой вещи, как смерть. Есть твои идеи о смерти, идеи, которые возникают, когда ты ощущаешь отсутствие другого человека. Твоя собственная смерть или смерть твоих близких – это нечто, чего ты не можешь испытать. На самом деле ты ощущаешь пустоту, возникшую из‑за исчезновения другого человека, и неудовлетворенную потребность поддерживать непрерывную связь с этим человеком мнимую вечность. Ареной продолжения всех этих «постоянных» отношений является завтра – небеса, следующая жизнь и т. д. Эти вещи изобретены умом, который заинтересован лишь в своей нерушимой, неизменной непрерывности в «я»‑генерированном, фиктивном будущем. Основной способ поддержания непрерывности состоит в беспрестанном повторении вопроса «Как? Как? Как?». «Как мне жить? Как я могу быть счастлив? Как я могу быть уверен, что буду счастлив завтра?» Это превратило нашу жизнь в неразрешимую дилемму. Мы хотим знать, и посредством этого знания мы надеемся навечно продлить наше печальное существование.

 

В.: Так много людей в этом обществе заинтересованы в…

У.Г.: Обществу не может быть интересно то, что я говорю. Общество, в конце концов, это два индивида или тысяча таковых, собранные вместе. Будучи прямой угрозой лично тебе – как ты сам знаешь и ощущаешь себя, – я также являюсь угрозой обществу. Как может общество быть заинтересовано в таких вещах? Ни малейшего шанса. Общество – это сумма отношений и, вопреки тому, во что тебе хотелось бы верить, все эти отношения низки и отвратительны. Это неприятный факт; прими его или забудь. Вы не можете не накладывать на эти ужасно уродливые отношения фальшивую, но утешительную видимость «любящих», «сострадательных», «братских», «гармоничных» или прочих выдуманных отношений.

Ответ: Итак, мы можем отбросить потребность в совершенных, постоянных отношениях и, здесь и сейчас, заниматься нашими реально существующими отношениями. Так?

У.Г.: Нет, извини! Вся эта болтовня о «здесь и сейчас» и тем более о «здесь и сейчас», в котором вы можете решить все ваши проблемы, это, по‑моему, полная чушь. Все, что вы знаете, это отдельность и длительность, пространство и время, то есть рамки, наложенные умом на поток жизни. Но все, что происходит в пространстве и во времени, ограничивает энергию жизни. Я не знаю и никогда не узнаю, что такое жизнь. Ты можешь сказать, что жизнь это то, се, пятое, десятое, можешь дать сотни определений. Но определения не способны «ухватить» жизнь. Она подобна текущей реке. Ты берешь из нее ведро воды, разлагаешь ее на составляющие элементы и заявляешь, что река это то же самое [что вода в ведре]. Но у воды в ведре отсутствует качество потока. Как гласит дзэнская пословица: «В одну и ту же реку не войдешь дважды». Она все время течет.

Ты не можешь говорить о жизни или смерти, потому что у жизни нет ни начала, ни конца, и точка. Можно сказать, что жизнь есть, поскольку ты реагируешь на раздражители. Но что происходит, когда ты мертв? Слово «мертв» – это всего лишь определение – некое состояние твоего тела. Само тело после того, что называется клинической смертью, больше не реагирует на раздражители тем образом, каким реагирует сейчас. Вероятно, оно все еще как‑то реагирует: волны мозга продолжаются долгое время после того, как происходит клиническая смерть.

Посредством своей смерти ты даешь жизни продолжение, или назови это как угодно. Я не могу сказать, что ты мертв, а только то, что ты больше не представляешь для меня пользы. Если хоронишь мертвое тело, там что‑то происходит; если сожжешь тело, пепел обогатит почву; если бросишь его в воду, рыбы съедят его; если оставишь его в волчьей яме, его съедят хищники. Ты обеспечиваешь средства для продолжения жизни.

Так что ты не можешь сказать, что тело мертво. Я здесь не о метафизике говорю. Вся проблема в твоем страхе конца чего‑то. Хочешь ты быть свободен от этого страха? Я говорю: «Нет». Конец страха – это конец тебя самого, каким ты себя знаешь. Я не имею в виду психологическую, романтическую смерть «твоего вчера». Твое тело, уверяю тебя, падет замертво, как только нарушится непрерывность знания.

 

В.: Но, как ученый, я спрашиваю себя, каковы мои обязательства перед моими соплеменниками?

У.Г.: Да никаких… Уж извини. Все, что тебя интересует как ученого, это самореализация, Нобелевская премия как конечная цель и власть. Я прошу прощения. Лично тебя, возможно, и не интересуют такие вещи. Вот и все. Я поддерживаю такого рода стремление. Конечно, вы, ученые, сделали возможными все эти технологии, обеспечивающие комфорт, и в этом смысле я, как и все те, кто наслаждается достижениями современной техники, действительно в долгу перед вами. Я не хочу возвращаться во времена прялки и телеги. Это было бы слишком глупо, слишком абсурдно. Чистая наука – это не что иное, как умозрительное построение. Ученые без конца обсуждают формулы и представляют нам какие‑то уравнения. Но я ничуть не обманываюсь по поводу «марша прогресса» и всей этой чуши. Первый мой перелет в США, состоявшийся в тридцатых годах, длился больше суток; нам приходилось везде останавливаться. Позднее тот же самый перелет занял восемнадцать часов, потом шесть часов, потом три и т. д. А если сверхзвуковые самолеты будут доступны на коммерческой основе, мы сможем совершать этот перелет за полтора часа.

Хорошо, это прогресс. Но та же самая технология, что обеспечивает быстрые международные перелеты, создает все более разрушительные самолеты‑истребители. Сколько таких самолетов мы используем для более быстрого и комфортного перелета из одного пункта в другой? И насколько больше самолетов мы используем для того, чтобы уничтожать жизнь и материальные блага? Это вы называете прогрессом? Я не знаю. По мере того как удобства возрастают, мы все больше зависим от них и не хотим отказываться от того, что имеем.

В определенных рамках я могу назвать это прогрессом. Я теперь живу в комнате с кондиционером. Мой дед использовал слугу, который сидел на солнцепеке и тянул пункха, а еще раньше мы пользовались веером из пальмовых листьев. Оказываясь во все более и более комфортной обстановке, мы не хотим ни от чего отказываться.

 

В.: Но, конечно, некоторые имеют слишком много, и им следует отказаться от каких‑то…

У.Г.: Почему ты ожидаешь, что другие откажутся от всего, что у них есть? Вон тот бедняк не готов отказаться от своей крошечной лачуги, а ты ожидаешь, что все богачи откажутся от их особняков. Нет, они и не подумают сделать это. Они будут драться до последнего вздоха, защищая то, что у них есть, и угробят себя в ходе этого. Это неизбежно. Что делают дикие животные? Сначала они пытаются убежать, а потом дерутся, пока не убьют друг друга.

 

В.: Сэр, я бы хотел задать вам два связанных вопроса…

У.Г.: А я бессвязный и несвязанный…

 

В.: Я осуществлю связь…

У.Г.: Ладно. В любом случае я могу высказаться только с твоей помощью. Ты средство моего самовыражения.

 

В.: Меня интересует, почему мы стремимся к знанию. Ради самого знания, или ради человечества, или по какой‑то другой причине?

У.Г.: Власть!

 

В.: Власть?

У.Г.: Власть. Мне очень жаль. Нет такой вещи, как знание ради знания или искусство ради искусства. И, конечно, это все не ради блага человечества. Знание дает мне власть: «Я знаю, а ты не знаешь». Сэр, могу я узнать, кто Вы по специальности?

 

В.: Чем я только не занимался, но ни в чем не достиг мастерства. Я изучал органическую химию. Потом пошел на медицинский факультет и практиковался в области химиотерапии. Теперь я провожу исследования в области генной инженерии.

У.Г.: Вот видите, это Ваша область…

 

В.: Это не моя область. Но она меня притягивает.

У.Г.: Я могу ошибаться, но я чувствую, сэр, что проблемы человека, даже психологические проблемы, можно решить только с помощью его генов. Если смогут продемонстрировать, что склонность, скажем, к воровству генетически обусловлена, к чему это приведет нас? Это подразумевает, что у человека нет свободы выбора, ни в какой сфере. Даже способность к языкам генетически обусловлена. Гены контролируют все; все наклонности, способности и способы поведения. У человека нет свободы действия. Его желание и требование свободы действия, по‑видимому, и есть причина его страданий. Я вовсе не предлагаю философию фатализма, которую проповедуют в этой стране. Я ставлю совершенно другой акцент. Ну что, вернемся к вопросу генетики?

 

В.: Следует ли нам в таком случае проводить решительные исследования в этой области? Она предлагает огромные возможности.

У.Г.: Нравится вам это или нет, они это сделают. Вы в этом вопросе не имеете голоса. Если не ты, то кто‑то другой сделает это. Как ты можешь это остановить? Любой школьник знает, как они делают атомную бомбу. И по всем миру уже недосчитались огромного количества радиоактивных веществ. Они окажутся бог знает в чьих руках. Ноу‑хау доступно каждому. Однажды кто‑нибудь им воспользуется. Тогда у нас будут неприятности. Если ты не сделаешь этого [исследования] из‑за того, что тебя останавливает некий этический кодекс, это не поможет, поскольку этот кодекс не остановит кого‑то другого.

 

В.: Нет, я думаю, мы можем контролировать это.

У.Г.: Да, но как долго?

 

В.: Ну, сколько сможем…

У.Г.: Оттягивать черные времена? Так? Это все, что мы пытаемся делать. Но для кого? Я не пою мрачную песнь Страшного суда. Если человечество исчезнет, я готов исчезнуть вместе с ним. Но что мы можем поделать? Мы ничего не можем сделать. Это все слишком далеко зашло.

 

В.: Иногда я думаю, может, мы встали не на тот путь…

У.Г.: Не думаю, чтобы мы намеренно выбрали неверный путь. Что‑то произошло с человеческой расой, очень давно. Теперь мы представляем собой угрозу для этой планеты. Возможно, это у природы такой способ убрать со стола и начать все заново как можно быстрее. Я не вижу никакого плана природы, а вы? Мы проецируем наши собственные измышления на природу и представляем, что она мило упорядочена. Мы воображаем, что есть некий проект или план, а также такая вещь, как эволюция. Я не вижу ничего подобного. Возможно, нет никакой эволюции, кроме того, что мы видим в природе и что мы проецируем на нее. Складывая все это вместе, мы делаем предположение, что вот это развилось из того‑;то.

 

В.: Но в природе, кажется, случаются аномалии и исключения…

У.Г.: В какой‑то момент процесс затихает. И после этого происходит скачок. Это мы и называем мутацией. Есть ли какая‑то связь между ними? Пытаясь обнаружить за всем этим некий план, мы связываем эти две вещи и называем это эволюцией. То же самое в физике.

Так что же нам делать? У меня нет ответа. Мне его не дали. Никто не отбирал и не избирал меня на роль спасителя человечества. Все эти разговоры о неизменном, вечном, совершенном человечестве не имеют абсолютно никакого смысла для меня. Меня интересует только то, как мы функционируем прямо сейчас.

Это [тело] вовсе не думает в понятиях сотни лет, или двухсот лет, или даже завтра. Нет, оно всего лишь заинтересовано в том, чтобы выжить сейчас. Если оно сталкивается с опасностью, оно включает все, что у него есть, все свои ресурсы, чтобы выжить в этой конкретной ситуации. Если оно выживет в этот момент, у него будет следующий момент. В этом его собственная награда – продолжать жить еще один момент. Таким вот образом тело функционирует сейчас. Не стоит ломать голову и изобретать философии момента, ситуационные модели и все такое. Тело функционирует от момента к моменту, потому что сенсорные ощущения и реакции также происходят от момента к моменту. Каждое ощущение или реакция независимы. Какова цель этого тела, зачем оно существует, куда все это может вести, я на самом деле не знаю. У меня нет способа выяснить это. Если ты думаешь, что знаешь, удачи тебе!

Так какой смысл суетиться, пытаясь остановить рост генной инженерии? Скажи мне.

 

В.: Нет, мне просто интересно, правильный ли шаг мы делаем, в верном ли направлении?

У.Г.: Ну, какая мотивация стоит за всеми этими исследованиями? Скажи мне.

 

В.: Хотелось бы думать, что это здоровое стремление к знанию ради удовлетворения любопытства и просто ради удовольствия.

У.Г.: Но этим все не заканчивается.

 

В.: Правда. Другие люди, политики и им подобные, эксплуатируют результаты нашего труда.

У.Г.: Я боюсь, ты не можешь вот так легко оправдать самих ученых. Эйнштейн содействовал тому, чтобы Рузвельт сбросил атомную бомбу. «Если не Вы, то они это сделают», – сказал он. Он дал такой совет из‑за своего презрения к Германии и из благодарности Соединенным Штатам, которые помогли ему преуспеть в его работе и достичь потрясающих результатов. Потом он сожалел об этом совете. Но это не имеет значения.

 

В.: Да, но как ученые, я думаю, мы должны соотносить затраты, риск и пользу всего, что мы делаем. Я химик. Я боюсь, что у нас, химиков, не очень хорошая репутация благодаря нынешней экологической ситуации. Но наше намерение было не в том, чтобы загрязнять атмосферу…

У.Г.: А тебе не кажется, что это загрязнение идет рука об руку с вашими исследованиями? Где ты проводишь границу?

 

В.: Это сложно, очень сложно сказать.

У.Г.: Этим экологическим проблемам позволили дойти до такого глубочайшего кризиса, что они теперь далеко за пределами того, с чем кто‑либо, даже экологи, могли бы справиться. Выгляни в окно. Полюбуйся на тошнотворные выхлопы, ядовитый воздух. Заводы выбрасывают миллионы тонн смертельных отходов.

Здесь загрязнений больше, чем в западных странах. Нужно много денег, чтобы очищать выхлопные газы от всех отравляющих химических веществ. Эти компании и не подумают наводить порядок по своей воле. Ты думаешь, все это колышет «Дженерал Моторе» и остальных? Если бы у меня были акции в какой‑нибудь компании, а их у меня вообще‑то нет, я бы хотел получать дивиденды, а не счета за расходы на очистительные сооружения. Любой руководящий состав, который бы взялся пропагандировать корпоративную ответственность, тут же остался бы без своих должностей. Как владелец акций, я бы требовал дохода, и все тут. Мне было бы плевать на всех этих людей, животных и растения.

Теперь стало модно быть экологом. Речи принца Филиппа о спасении китов звучат для меня как анекдот. А речи королевы Анны о спасении тюленей! Что это они их стали волновать? Если то, что я читаю, верно, то на сегодняшний день сохранилось только пятнадцать процентов всех видов животных, когда‑либо живших на планете. Все остальные виды вымерли. Осталось лишь пять процентов от когда‑то существовавших видов растений. Таким образом, исчезновение видов в порядке вещей для природы. Возможно, человеческому виду давным‑давно следовало бы исчезнуть. Я не знаю. Теперь слишком поздно. Только один этот вид увеличивает процент вымирания всех других видов сверх того, что раньше сложно было бы и представить. «Я»‑сознание, присущее человеческому виду, идея, что мир был создан лишь для человека, – вот настоящая проблема. Бесполезные экологи формируют группировки, ходят на митинги, собирают средства, открывают фонды, основывают организации, которые стоят миллионы, с президентами и вице‑президентами, и все они делают на этом деньги. Это может показаться вам очень циничным, но факт в том, что реальной силы они не имеют. Решения от них не зависят. Проблема вне их контроля. Правительства обладают властью, чтобы что‑то сделать, но они не заинтересованы.

 

В.: Но сообщество ученых имеет определенное влияние…

У.Г.: Нет, извини. Можешь назвать меня циником, но циник – это реалист, который твердо стоит на земле. Ты не хочешь видеть реальное положение вещей.

 

В.: Кто‑нибудь мог бы поспорить, что человечество, возрожденное не с помощью науки, а посредством любви, – это наша единственная надежда.

У.Г.: Я все же утверждаю, что не любовь, сострадание, гуманизм или братские чувства спасут человечество. Нет, совсем нет. Если что‑то и может спасти нас, так это исключительно страх вымирания. Каждая клетка живого организма сотрудничает с соседней клеткой. Для этого ей не нужны никакие чувства или провозглашения вечной любви. Каждая клетка достаточно мудра, чтобы понимать, что, если погибнет соседняя клетка, погибнет и она. Клетки действуют сплоченно не из любви, братства и тому подобного, но благодаря острому побуждению выжить.

То же самое у нас, только в большем масштабе. Вскоре все мы будем знать одну простую вещь: если я попытаюсь уничтожить тебя, мне самому тоже не выжить. Мы видим, что нынешние сверхдержавы подписывают конвенции по контролю над вооружениями, рвутся заключать соглашения о ненападении и т. д. Даже драчливые заправилы, что взяли под свой контроль мировые ресурсы, уже помалкивают о победоносной ядерной войне. Даже заносчивые и разбойничьи Соединенные Штаты сменили пластинку. Они уже не говорят, как двадцать лет назад, при Даллесе и прочих поборниках холодной войны, о «массированном возмездии». Если почитать «Тайм», то там сейчас не говорится о США как о могущественнейшей, сильнейшей и непобедимейшей нации из всех. Их теперь называют «одной из сверхдержав».

 

В.: Но США – это единственная страна, которая действительно использовала «Бомбу» в войне. Нет никакой гарантии, что…

У.Г.: Я не доверяю американцам. Если бы Америка была проигрывающей стороной в большой войне, никто не знает, как бы она поступила. Я лично ничуть не беспокоюсь: если американцы вздумают взорвать мир, я готов исчезнуть вместе с ними и со всем остальным миром. Но суть не в этом. Я вполне убежден, что русские не взорвут мир. Они уже столько выстрадали: они не понаслышке знают об ужасах войны. Они были оккупированы, они потеряли двадцать миллионов своих граждан, в то время как американцы потеряли несоизмеримо меньше жизней и в результате войны обрели огромную власть, пожертвовав лишь малой долей своих природных ресурсов. Гитлер в мгновение ока создал полную занятость в США.

Америка забрасывала бедных вьетнамцев бомбами, которые обошлись ей в 101 миллиард долларов. Именно эта война подорвала доллар. Каждый раз, когда вьетнамский парень в сандалиях сбивал из своего автомата самолеты, стоившие миллионы и миллионы долларов, это была утрата не только бумажных денег, но также и материальных ресурсов Земли.

Та же самая история и здесь, в Индии. А мы все равно называем ее страной ненасилия! Для меня это просто анекдот. Что же нам делать, сэр?

Это вы, ученые, контролируете судьбу мира, а не эти гуру, не эти религиозные деятели. Судьба мира в ваших руках, а не в руках правительства. Но средства на ваши исследования вы получаете от них. Они тянут за веревочки. Так что же нам делать? Ситуация столь ужасна. Что нам делать? Я хочу знать. А мы все играем друг с другом в «Кто сильнее?».

 

В.: Но без сомнения, несмотря на наше стремление к власти, добрые дела возможны?

У.Г.: Какие добрые дела?

 

В.: Что угодно, к примеру, просто посадить кокосовую пальму…

У.Г.: Но парень, который посадил эту пальму, не вкусит ее плода. Им насладятся будущие поколения. Ты думаешь, это одно и то же, потому что тебя радует продолжение, которое ты получишь в их лице. Я ничего не имею против этого. Прокладывайте дороги, копайте тоннели и все такое для будущих поколений… Я всего лишь отмечаю, что может и не остаться никого, кто будет наслаждаться этими прекрасными вещами!

 

В.: Я пытаюсь понять вот что: он делает это с добрыми намерениями или его подталкивает к этому власть?

У.Г.: Почему ты делаешь то, что делаешь? Если я задам этот вопрос тебе, какой будет ответ?

 

В.: Возможно, мои действия вызваны моим желанием власти?

У.Г.: Это ты мне скажи. У меня нет ответа.

 

В.: Я постоянно ввожу себя в заблуждение.

У.Г.: Точно, именно на это я пытаюсь обратить твое внимание. В этом нет ничего плохого. Я на твоей стороне. Делай, что должен делать, но не прикрывайся гуманизмом, братской любовью, самопожертвованием и тому подобными утешительными идеями. В то же время я говорю тебе, что судьба планеты – в руках сегодняшних ученых, а не в руках мистиков и святош, которые болтают о том, чтобы изменить мир и создать рай на земле. Эти идеи, полные чистейшей поэтической фантазии, и превратили это место в ад. Я вверил все это ученым. Вот и скажи мне. Что ты собираешься делать?

 

В.: Мне приятно, что вы питаете такую веру в ученое сообщество.

У.Г.: Я больше верю в тебя и твоих коллег, чем во всех этих людей, что заняты «спасением» человечества. Нас нужно спасать от самозваных спасителей. Это они в ответе за ужасное положение, в котором мы оказались сегодня. Мы не понимаем, что это они создали для нас всю эту неразбериху. Они отжили свое и потерпели полный, абсолютный крах. Но они все еще отказываются уходить со сцены. Мы застряли. Посмотрите на историю человечества: монархии, революции, демократии и снова революции. Все это обмануло наши ожидания; все кончено. Ни одна идеология не выживет. Что нам осталось? Демократия, этот «благородный эксперимент», и тот закончился. Все кончено. Мы оказались в ситуации, где твой босс будет решать эти вопросы.

Возьмем проблему голода. Одна сторона говорит: «Моя политическая система решит проблему голода в этом мире», а другая говорит: «Нет, моя»; и в конце концов обе размахивают своим атомным оружием. Таково реальное положение вещей. Повсюду, на каждом континенте, происходит конфронтация.

Основной вопрос в мире, конечно, экономический: кто будет контролировать мировые ресурсы? Девять богатых наций мира настолько привыкли распоряжаться ресурсами всего мира. Они сидят в Базеле, в Швейцарии, и говорят: «Вот такую цену ты должен брать за свою продукцию. Другого выбора нет». Страна вроде США может рассуждать о свободе, демократии и справедливости, но ей хотелось бы иметь военные правительства в странах Южной Америки. Они предпочитают вести бизнес с военизированными, авторитарными государствами. Военный генерал очень удобен, чтобы управлять этими странами. Это факт.

Кто или что может спасти вас от всего этого? Не я, это уж точно. Я не спаситель человечества. Я даже не хочу спасать вас. Можете оставаться в раю или в аду, как получится… Факт в том, что вы уже в аду, и вам это, видимо, нравится. Так что удачи!

 

В.: Я чувствую некую ответственность перед моими собратьями, не в философском или духовном, а в более существенном смысле. Ты видишь, как кто‑то голодает, и хочешь как‑то исправить это.

У.Г.: Сам по себе ты можешь это делать. Но как только ты откроешь организацию, тебе придется привлечь к помощи кого‑то еще, и тогда все рухнет. Тебе придется заниматься организацией, и никак иначе. Это означает, что есть мой план и твой план. Это означает войну. Возьми мать Терезу. Что там происходит? Как отдельное лицо она проделала огромную работу. Но теперь ее интересуют лишь деньги: встречи с главами правительств и сбор денег повсюду. Меня порадовало, что они крадут деньги из конвертов, что к ним стекаются. Деньги оказываются в Гонконгском банке – слышали эту новость?

 

В.: Понимаете, как ученый, я чувствую личную ответственность.

У.Г.: Перед кем?

 

В.: Перед тем, чем я занимаюсь.

У.Г.: То, чем ты занимаешься, на самом деле является выражением твоего стремления к самореализации. Ты можешь не согласиться. Что ты пытаешься там сделать? Ты говоришь, что твои действия очень благородны, направлены на то, чтобы помочь страдающему миру. Ни малейшего шанса. Тебя интересует лишь Нобелевская премия да признание, которое она приносит. Каким образом ты сам по себе можешь решить эти глобальные проблемы? Только через правительство. Другого пути нет. А они держат друг друга за глотки и при этом вооружены до зубов. Сам по себе ты не можешь ничего. Ничего! У вас так много всяких ученых собраний. Что они говорят?

 

В.: Мы чувствуем, что сообща можем чего‑то добиться; в противном случае будущее человечества действительно предстает в весьма мрачном свете.

У.Г.: Делать что‑то сообща означает войну… Это как Европейское экономическое сообщество. У каждого свое собственное представление о том, как управлять своей страной. Каждая страна хочет иметь свой собственный язык, свои законы, своего короля или королеву и противится любому вмешательству других стран в ее дела. Однако они отложили в сторону эти разногласия, чтобы решить более глобальные проблемы. Но что ты можешь сделать сам по себе? И почему тебя заботит человечество?

 

В.: Как бы выразились Вы, стремление помогать – это результат вложения культуры. Когда видишь кого‑то в печали, слезы выступают на глазах. Мы сопереживаем…

У.Г.: Мы интерпретируем это как печаль, и за этим следуют слезы, вызванные чувствами. Но слезные протоки предназначены для того, чтобы защищать глаза от ослепления, чтобы смазывать и очищать их, а не для того, чтобы отвечать на чужие страдания. Это, возможно, звучит резко, но такова суть дела.

 

В.: Слезы – это еще и выражение печали…

У.Г.: Мы интерпретировали их как выражение печали. К сожалению, эмоции воздействуют на железы…

 

В.: Видите ли, нам трудно понять этическое значение наших действий. В своем рвении и энтузиазме что‑то сделать…

У.Г.: Этические соображения как раз и стоят у вас на пути, мешая что‑то сделать. У вас нет энергии на решение этой проблемы, потому что вы растрачиваете всю свою энергию на все эти бессмысленные этические соображения. В противном случае вы нашли бы способ, как все это нейтрализовать. Должен быть какой‑то способ сделать это. Сверхдержавы сразу притихнут, как только их нейтрализует в два счета какой‑нибудь террорист. Каддафи нужна всего лишь одна атомная ручная граната, чтобы нейтрализовать власть могущественных наций. Говорят, у них уже есть граната, которая может взорвать мост Золотые Ворота. Я не знаю. У нас сейчас есть водородные бомбы, химическое оружие – в нашем распоряжении ужасающие силы. Посмотрите на миллиарды, вливаемые в вооружение. Для чего?

 

В.: Еще хуже атомных гранат биологическое оружие. Оно ужасно.

У.Г.: Оно хуже всего. Но оно вам даже не понадобится. Эти атомные бомбы складывают штабелями. Но они не могут их использовать. Какие огромные суммы денег мы вкладываем в это! Зачем?

 

В.: Если кто‑то сбросит атомную бомбу это будет очевидно. Мы можем это увидеть. Но биологическое оружие может быть использовано незаметно, и никто даже не поймет, что происходит… Мне скоро нужно уходить. Но я хотел бы задать Вам еще один вопрос, не совсем относящийся к тому, что мы обсуждали: каково Ваше мнение относительно существования Бога?

У.Г.: Боже мой! Тебе действительно нужен мой ответ? Для меня вопрос о том, существует ли Бог, является неуместным и несущественным. Бог нам ни к чему. Мы использовали Бога, чтобы оправдывать убийства миллионов и миллионов людей. Мы эксплуатируем Бога.

 

В.: Это негативная сторона.

У.Г.: Это позитивная сторона, а не негативная. Во имя Бога мы убили больше людей, чем за две мировые войны, вместе взятые. В Японии миллионы людей погибли во имя святого Будды. Здесь, в Индии, пять тысяч джайнов были убиты за один день. Это вовсе не мирная нация! Вы не хотите читать свою собственную историю: она полна насилия, от начала до конца.

 

В.: Как тогда люди могут оставаться сообществом, если их не объединяет вера во что‑нибудь?

У.Г.: Возможно, нас сплотит страх вымирания, а отнюдь не «любовь» или чувство братства. Изобретение Бога, наряду со всеми прочими верованиями, может быть, когда‑то в прошлом и служило человеческому инстинкту выживания, но не сейчас. Именно продолжение того же самого механизма выживания действует сейчас в виде страха вымирания. Биологический инстинкт и страх вымирания обладают большой силой, а не любовь и сострадание, и, возможно, они станут спасением для человечества.

 


[1]У. Г. играет словами, пользуясь созвучием фамилии Freud английскому «fraud», т. е. «подделка».

 

[2]Справедливое правление божественного Рамы. – Прим. перев.

 

[3]Язык народа, живущего в штате Андхра‑Прадеш. – Прим. перев.

 

[4]Земля заслуг.

 

[5]Индийской административной службы. – Прим. перев.

 

[6]У. Г. играет словами, используя созвучие английского «mistake» (рус. «ошибка») слову «mystique» (рус. «загадка, тайна») из названия его книги «Mystique of Enlightenment», вышедшей на русском языке под названием «Ошибка просветления», «Ганга», 2009 г

 

[7]Здесь У. Г. опровергает английскую пословицу «Beauty is in the beholder’s eye», т. e. буквально «Красота – во взгляде смотрящего».

 

САМАРСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ







Дата добавления: 2015-10-18; просмотров: 440. Нарушение авторских прав; Мы поможем в написании вашей работы!



Функция спроса населения на данный товар Функция спроса населения на данный товар: Qd=7-Р. Функция предложения: Qs= -5+2Р,где...

Аальтернативная стоимость. Кривая производственных возможностей В экономике Буридании есть 100 ед. труда с производительностью 4 м ткани или 2 кг мяса...

Вычисление основной дактилоскопической формулы Вычислением основной дактоформулы обычно занимается следователь. Для этого все десять пальцев разбиваются на пять пар...

Расчетные и графические задания Равновесный объем - это объем, определяемый равенством спроса и предложения...

В эволюции растений и животных. Цель: выявить ароморфозы и идиоадаптации у растений Цель: выявить ароморфозы и идиоадаптации у растений. Оборудование: гербарные растения, чучела хордовых (рыб, земноводных, птиц, пресмыкающихся, млекопитающих), коллекции насекомых, влажные препараты паразитических червей, мох, хвощ, папоротник...

Типовые примеры и методы их решения. Пример 2.5.1. На вклад начисляются сложные проценты: а) ежегодно; б) ежеквартально; в) ежемесячно Пример 2.5.1. На вклад начисляются сложные проценты: а) ежегодно; б) ежеквартально; в) ежемесячно. Какова должна быть годовая номинальная процентная ставка...

Выработка навыка зеркального письма (динамический стереотип) Цель работы: Проследить особенности образования любого навыка (динамического стереотипа) на примере выработки навыка зеркального письма...

Конституционно-правовые нормы, их особенности и виды Характеристика отрасли права немыслима без уяснения особенностей составляющих ее норм...

Толкование Конституции Российской Федерации: виды, способы, юридическое значение Толкование права – это специальный вид юридической деятельности по раскрытию смыслового содержания правовых норм, необходимый в процессе как законотворчества, так и реализации права...

Значення творчості Г.Сковороди для розвитку української культури Важливий внесок в історію всієї духовної культури українського народу та її барокової літературно-філософської традиції зробив, зокрема, Григорій Савич Сковорода (1722—1794 pp...

Studopedia.info - Студопедия - 2014-2024 год . (0.014 сек.) русская версия | украинская версия