Красота как предмет классической эстетики

Идея прекрасного определяет всю содержательную суть и направленность классической эстетики. Вне красоты нет ни эстетических отноше ­ ний, ни искусства; все, чем занимается эстетика, представляет собой модификации прекрасного. Тезис этот, высказанный классиками эстетики, сохраняет свое значение и сегодня. В широком смысле слова красота — синоним эстетического. Эстетика хотя и изучает красоту, хотя и пытается постичь ее смысл, истоки, назначение, — непосредственно научить пониманию красоты не в состоянии.

Умение замечать и переживать красоту называется эстетическим чувством, воспитывается оно путем непосредственного приобщения к прекрасному, к лучшим его образцам. Порой человек любуется кра­сивым предметом, но не в силах объяснить, почему он красив. Эстетика как часть философии призва­на дать самый общий взгляд на мир красоты. Решая эту задачу, она способствует развитию искусствознания, литературоведения, художе­ственной критики.

Проблема приобщения к прекрасному, постижения его роли особую значимость приобретает в современную эпоху, когда усиливаются конфронтация обще­ства с природой, противоречие между глобальностью техниче­ского взлета и духовным развитием личности. Погружение в мир гармонии становится хрупким и зыбким, довольно редким состоянием человека, осознавшего свой собственный искусст­венный мир в потоке общечеловеческого хаоса:

 

Невозмутимый строй во всем,

Созвучье полное в природе,

Лишь в нашей призрачной свободе

Разлад мы с нею сознаем.

Откуда, как разлад возник?

И отчего же в общем хоре

Душа не то поет, что море,

И ропщет мыслящий тростник? [27]

 

Хотя в исследовании прекрасного существует богатая традиция, однако ответы на многие вопросы, отражающие по­пытку понять специфику эстетического восприятия, остаются проблематичными. Еще З. Фрейд однажды заметил: «Польза прекрасного не слишком ясна, его культурная ценность тоже не очевидна… Эстетика как наука изучает усло­вия постижения прекрасного; о природе и происхождении пре­красного она ничего не может сказать… К сожалению, и пси­хоанализ может немногое уяснить в природе прекрасного»[28].

Трудность осмысления феномена красоты связана с двумя основными причинами:

- во-первых, с тем, что «прекрасное подразумевает впечатление неизъяснимого, не­описуемого, неизреченного»[29];

- во-вторых, эстетическое мировос­приятие формируется под воздействием различных факторов: природных, социальных, метафизических, субъек­тивных.

Однако в этом соединении многообраз­ного, в синтезе противоположных тенденций важно выявить сущность красоты, смысловую наполненность эстетических реалий. Обладают ли предметы и явления эстетическими свой­ствами? В какой мере феномен красоты детерминируется осо­бенностями человеческого восприятия, законами социального развития? Какова степень метафизичности прекрасного? Ис­ходя из ответов на эти вопросы в истории культуры сформиро­вались основные парадигмы постижения прекрасного.

Понятие «красота» выступает одним из смысловых узлов классической эстетики, центрируя на себе как онтологиче­скую, так и гносео-этическую проблематику. Спецификой ин­терпретации красоты в философии классического типа явля­ется принципиально внеэмпирическое ее понимание и отнесе­ние к трансцендентному началу. Заданный Платоном семантический вектор осмысления красоты практически определил становление истории класси­ческой философской парадигмы: красота неизменно рассмат­ривалась как трансцендентный феномен, а феномен прекрас­ного в силу этого обретает характеристики нормативности. Под «прекрасным» европейская классика понимает «объект», соот­ветствующий внеэмпирическому умопостигаемому канону.

Однако в европейской культуре постепенно укоренялась и другая позиция по отношению к прекрасному, которое осознавалось как понятие сугубо субъективное. Неоднократно в рамках субъективизма умалчивается вопрос о критерии прекрасного, объективной его основе. Вспомним высказывание А. Винкель­мана: «Красота — одна из величайших тайн природы, действие которой мы видим и чувствуем: но дать ясное представление о ее сущности, это предприятие, за которое брались многие, но всегда безуспешно»[30].

Не только субъективисты, — большинство худож­ников, критиков, искусствоведов руководствуются своим собственным ин­туитивным представлением о красоте. При этом такое пред­ставление обычно возводится в Абсолют и считается непогре­шимым. Классическим примером подобного подхода может быть следующая квалификация картины Тициана «Венера с зеркалом»: «Цветовые пятна «Венеры с зеркалом» Тициана красивы сами по себе. Красиво розовое пятно тела с его тон­чайшими цветовыми модуляциями. Красиво золото волос. Кра­сив пурпур бархата. Красива голубая лента от колчана амура. Красиво и сочетание светлого, розового, золотисто-желтого, темного пурпура и голубого»[31]. Давая такую оценку картины, автор ни слова не говорит о своем критерии прекрасного. Од­нако несколько позднее он прямо заявляет, что такой критерий нам пока неизвестен, но что при его исследовании надо рассу­ждать так же, как, например, при выяснении причины оптиче­ской игры цвета в хрустале.

Красота, действительно, подобна мифическому Про­тею или реальному хамелеону: как только ее пытаются «ухва­тить» с одного конца, — она тут же меняет свой облик, превра­щаясь в нечто другое, причем нередко противоположное ис­ходному. Это дало повод Н. Гартману сформулировать сле­дующим образом суждение о сложившейся за многие века си­туации. Спрашивая, «почему одно вызывает впечатление не­красивого, а другое — красивого», «мы желаем невозможного: с помощью разума…, т.е. с помощью понятий… постигнуть то, что постигается только эстетическим созерцанием»[32]. Харак­терно, однако, что это «бессилие» разума раскрыть сущность красоты объясняется, по Гартману, нашей неспособностью «проникнуть в тайну нахождения художественной формы»[33], т.е. создания и выбора выразительной умозрительной модели художественного образа.