Лекция 5. Мораль и нравственность в истории культуры

План

1. Нравствен­ность как важный элемент духовной культуры.

2. Простейшие виды нравственных отношений

3. Нравственность греческого полиса

4. Нравственность и религия

5. Нравы эпохи феодализма

6. Оформление буржуазной морали.

7. Особенности пролетарской морали

8. Революция и мораль

9. Особенности современной нравственной ситуации

 

I.Культурология рассматривает нравствен­ность как важный элемент духовной культуры. Становление человека как социального существа приводит к смене биологических регулятивов социальными. Совместная жизнедеятельность лю­дей требует регуляции их поведения. Нравствен­ность – один из таких регулятивов, который определяет поведение людей с помощью представлений о ценном (идеалах, принципах, нормах) и должном (обязанностях, ответственности).

Философия под понятиями «мораль» и «нравственность» подразумеваетосо­бую форму общественного сознания; особый духовно-практический, а именно ценностный способ освоения мира.

Развитие нравственности нельзя воспринимать как равномерное поступательное движение, однако каждый новый этап имел определенное прогрессивное значение. Так, мировые религии Средневеко­вья – христианство и ислам – способствовали распространению идеи равенства людей независимо от их национальности и социальной принад­лежности. И хотя это равенство трактовалось как равенст­во перед Богом, идея была огромным шагом вперед, ведь в античной Греции времен Аристотеля раб считался «говорящим орудием». Новое время также обогатило нравственное соз­нание: идея «естественных» прав и свобод человека» зафиксирована в буржуазных конституциях.

Словом «мораль» (от лат. mos – «место проживания», «обычай», позже – «нрав»), римский оратор Цицерон перевел термин «этика», использованный впервые Аристотелем. Слова «этика» и «мораль» входят во многие современные языки. В некоторых из них возникают свои определения. В русском с XVIII в. – «нравственность», этимология ко­торого аналогична прототипам.

II. На ранних этапах существования человеческого общества табу являлись универсальной системой регламентации общественной жизни.

В матриархальном ро­довом обществе существовали некоторые нравственные отноше­ния, определенные нормы поведения, необходимые для совместного проживания, согласованной трудовой деятельности, воспитания детей: «Самоотверженное отноше­ние к труду и к боевой защите рода и сородичей. Безропотность и скромность. Взаимные приветствия сородичей и соплеменников при встречах. Инициальные обряды, имеющие целью объединение и нравственное воспитание подрастающего поколения. Запрет кровосмешения. Кровная месть. Запрет каннибализ­ма. Гостеприимство. Строго регламентированная погребальная обрядность».

Род, по В.И.Далю, – связь членов семьи обоего пола от общего родоначальника. Родовое объединение предполагает общность языка, семейно-бытового уклада, религиозных верований, единую экономическую основу, наличие значимых для всех членов рода традиций, внутриродовых родственных привязанностей. Родовая структура предполагает взаимопомощь и взаимную ответственность членов рода друг за друга. Межличностные отношения в роде регулируются традицией, волей рода, выраженной собранием родичей, решениями общепризнанного главы рода.

Средоточием общественного бытия архаического человека явля­ется ритуал (от санскритского «рита» – порядок об­новления). Ритуал есть совокупность упорядоченных действий, которые призваны устанавливать и воссоздавать порядок, изображать акт творения мира. Центральной и обязательной частью ритуала являются жертвоприношения. От жертв, в представлении древних, зависели не только плодородие, жизненная сила, но и само существование мира с присущим ему круговоротом явлений. Главным нравственным законом было участие в ритуале, выполнение унаследованных обрядов и следование запретам.

Са­мые древние правила касались отношения к мертвым, связывая обряд захоронения с нравственной репутацией умерших. Сюжет трагедии Софокла «Антигонa» построен на том, что царем Креонтом под страхом смерти было отказано в достойном погребении Полинику, сыну Эдипа и брату Антигоны, но она выше собственной смерти ставила «закон богов, не писанный, но прочный».

Особое место в сознании народа занимала жен­щина-мать. С установления патриархальных отношений в брачных отно­шениях муж рассматривался как старший, выполняя важные обязанности: материальное обеспечение, защита от серь­езных жизненных проблем. Отношения с детьми также строились по принци­пу почитания старших, принимавшего форму же­сткого авторитаризма («я тебя породил, я тебя и убью»). В Греции отец решал, принять ли ребенка, продать в рабство, или предать смерти. Родители решали существенные жизненные проблемы (замужество, женитьба). Этикетные нормы определяли в бытовой сфере семьи поведение младших (не садись первым за стол, не бери первым ложку, лучший кусок отдай отцу-кормильцу, не болтай в присутствии старших). В народном сознании наличие семьи являлось нравственным достижением, вне которого не­возможно счастье. Бездетность воспринималась как большое горе.

Во всех обществах с господством сельскохозяйст­венного производства, человеческое общежитие организовано как община. Община – это коллектив, обладающий собственностью на землю, имеющий общий культ (бога-покровителя) и руководствующийся принци­пом самоуправления. Сначала община была кровно­родственной, затем патриархально-семейной и террито­риальной, объединяющей семьи. Древние государства-полисы функциониро­вали подобным же образом: граждане вла­дели землей, составляли войско, их собрание определяло политику. Но при этом: «Своеволие следует гасить скорее, чем пожар», считал Гераклит. Нравственные взаимоотношения в общине – сочетание личного и коллективного интереса. Взаимопомощь, круговая порука, отличало нравы такого сообщества. В Древней Греции город считался обреченным богами на несчастья, если одним из его жителей совершено убийство. Общинное социальное устройст­во сохранялось и при феодализме: «вольные» города, ремесленные цехи, купеческие гильдии, рыцарские и монашеские ордена Средневековья – примеры самоуправления.

Традиционная мора­ль определяла связь общин со своей землей. Эпические герои, воплотившие нравственный идеал народа – воины (Роланд, Илья Муромец), защищали свою «священную землю» от вооруженных посяга­тельств. Жестокость к врагу – высокая добро­детель, трусость – самый презренный порок. Друзья – это со-ратники: «Сам погибай, а товарища спасай». Персонажи греческого эпоса не противопоставляют себя обществу и остаются в рамках коллективной этики. Воинская доблесть, доставляющая славу и богатство, стойкость и самообладание, мудрость в советах и искусство в речах, почтение к богам – все эти идеалы родовой эпохи стоят незыблемо для гомеровских героев, вызывая между ними постоянные соревнования.

Отношение к труду обычно выступало критерием нравственности. Тяжесть крестьянского труда порой вызывала надежду на чудо («по щучьему веленью, по моему хотенью»). Типичным все же является герой, который отказывается от предлагаемой праздной жизни. Не трудом приобретенные блага расценива­лись как кража, считалось, что такое богатство вызы­вает бессмысленную жадность, а стремление удержать накопленное заставляет лгать.

Община выступала как единый орга­низм, где осознавалась необходимость тесного взаимодействия («Один в поле не воин»), все праздники отмечались сообща, все главные события происходили на глазах у людей. Отношения в общине налаживались по принципу взаимности: «Как аукнет­ся, так и откликнется»; «Кто копает яму другому, попадет в нее сам». Талион – принцип равного воздаяния (око за око, зуб за зуб), был типичным правилом нормативно-ценностной системы позднеродовой эпохи. «Золотое правило» нравственности в учении Канта приобрело характер «категорического императива»: «поступай только согласно такой максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом».

Общинная «народная нравственность» проти­воречива, и имеет весьма неприглядную оборотную сторону: деспотизм мужчины, жесткое давление мнения «среды», агрессивное неприятие всего «чужого».

Один из первых письменно зафиксированных кодексов нравственного поведения связан с иудаизмом. Бог дает людям, точнее богоизбранному народу, свод правил, регулирующий все сферы жизни – от благочестия до гигиены. Основу его составляют Десять заповедей Пятикнижия.

Декалог – древнейший культово-обрядовый вариант (Исх. гл. 34):

1.Ты не должен поклоняться богу иному, кроме Господа. 2.Не делай себе богов литых. 3.Всегда соблюдай праздник опресноков в память твоего исхода из пустыни. 4.Все первородное – мое. Искупай жертвой каждые первые роды крупного и мелкого скота и «всех первенцев из сынов твоих». 5.Никогда не являйся ко мне с пустыми руками. 6.Три раза в год должен являться весь мужской пол твой пред лице владыки. 7.Никогда не проливай крови моей жертвы рядом с квашней. 8.Не откладывай до утра потребление в пищу моей пасхальной жертвы. 9.Самые первые плоды земли твоей приноси в дом Яхве. 10. Не вари козленка в молоке матери его.

Во Второзаконии (гл. 5, ст. 6-18) и Исходе (гл. 20, ст.2-17):

1.Да не будет у тебя других богов перед лицом моим. 2.Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в водах ниже земли. 3.Не произноси имени господа, бога твоего, напрасно. 4.Помни день субботний, чтобы святить его. 5.Почитай отца твоего и матерь твою. 6.Не убий. 7.Не прелюбодействуй. 8.Не кради. 9.Не приноси ложного свидетельства на ближнего своего. 10.Не желай жены ближнего твоего, и не желай дома ближнего твоего, ни поля его, ни раба его, ни вола его, ни осла его.

Мораль Пятикнижия не отрицает ко­рысти и грабежа. Нормы Декалога не устанавливают индивидуальной нравственной ответственности – на­казания и награды распространяются на род, на потомков (например, прокля­тие до 7 колена).

Пятикнижие акцентировало идею коллективной ответственности и прижизненного воздаяния за праведность и благочестие в виде реальных благ. Благо включает в себя богатство, долголетие, здоровье, продолжение рода.

III. В истории европейской культуры Гесиод явля­ется первым моралистом. В его поэме «Труды и дни» есть аналог «золотого правила нравственности»: «зло на себя замышля­ет, кто зло на другого замыслил».

Нравственные нормы получают развитие в изречениях семи мудрецов (Фалеса, Солона, Периандра, Клеобула, Хилона, Бианта, Питтака): самоограничение («ничего слишком», «мера – лучше всего»), служение интересам государства («государству советы давай наи­лучшие»), уважение к авторитетам и обычаям («богам – почет, родителям – честь», «старость чти», «о богах говори, что они есть»).

Согласно Платону общество, как и душа, должно иметь три уровня. Предполагается закрепление добродетелей за каждым сословием: низшее сословие (крестьяне, ремесленники) должно обладать умеренностью, среднее (воины) – мужеством, высшее (правители) – мудростью. Правители получают право на руководство потому, что благодаря своему интеллекту они ближе всех к трансцендентному миру идей. Благодаря жесткой политической и моральной иерархии в государст­ве должна реализовываться высшая политическая добродетель – справед­ливость, свидетельствующая, по мнению Платона, о социальной гармонии. В жертву социальной гармонии приносятся интересы отдельной лично­сти.

В творчестве Аристотеля античная этика достигла своего высшего развития. Главные отличия Аристотеля от Платона в сфере этического знания: восприятие морали не как космического, а как социального явления; отрицание врожденного характера знания о добродетели (что дало Аристотелю возможность поставить задачу нравственного воспитания); восприятие добра как деятельности, а не только как познания. Этика, считает Аристотель, – это особая, практическая наука, цель которой научить человека как стать счастливым. Нравственная реализация человека возможна главным образом через общественную деятельность, так как государ­ство является более высокой инстанцией по сравнению с отдельным человеком. Поэтому Аристотель считал этику частью политики.

Стоики мир представляли как определенный божественный порядок. События, происходящие по необходимости, являются одновременно и осуществлением высшей разумной цели. Поняв этот замысел, человек должен бес­прекословно, жертвенно следовать ему. По мнению стоиков, истинная этика – это этика долга. Наградой за нравст­венное поведение являются не материальные блага или власть, но самоуважение и самодостаточность. Мудрец следует «необходимости» (судьбе) не по принуждению, но осознанно.

IV. Ряд исследователей по­лагает, что мораль и нравственность порождены религией и неотделимы от нее. Кант говорил о божественной природе прису­щего человеку «категорического императива» – внутреннего повеления следовать моральным требованиям. С позиции диалектического материализма моральные понятия и чувства – результаты воздействия социального окружения личности, ее образа жиз­ни, плоды воспитания и самовоспитания.

Мировые религии, ставшие реальностью в период формирования наднациональных общностей, определяют отношения человека с Бо­гом, регламентируют от­ношения людей между собой как в лоне церкви, так и за ее пределами.

Моральное начало особенно выражено в буддизме. Буддийский «путь спасения» для приверженца этой религии заключается не столько в культовой деятельности (молитвы, обряды и другие церемонии), сколько в деятельности моральной – терпеливом перенесении страданий, отказе от желаний, чувств, следовании нравственным принципам.

Моральное начало в исламе опирается на идею единого Бога – Аллаха, Творца и Владыки мира. Бог ислама – воплощение добра. Упования на милосердие Бога лежат в основе исламского вероучения. Это свойственно и шариату – своду мусульманских культовых, правовых и нравственных установлений.

Однако в христианстве идея Бога наиболее морально насыщена. Вездесущий, всемогущий, всеведущий Бог одновременно и всеблагой, всемилостивый. В ипостаси Бога Отца Он выступает в роли заботливого покровителя. В ипостаси Бога Сына Он прием­лет на Себя грехи людей и отдает Себя в жертву за них. Бог Иисуса – милосердный бог. Этим он отличается от сурового и справедливого бога Ветхого завета. Нравственный пафос Евангелия состоит в том, чтобы дать человеку почувствовать свое высокое духовное предназначение и сделать трудный, но единственно достойный его выбор. «Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и кра­дут. Но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут; Ибо где сокро­вище ваше, там будет и сердце ваше» (Мф. 6:19—21).

Изме­нились представления средневекового человека о добродетелях. Античное сознание признавало связь понятий блага и добродете­ли с понятиями пользы и счастья. Христианские добродетели – вера, надежда, любовь – ориентируют человека на Бога. Типичный для античности эвдемонизм сменился в Средневеко­вье аскетизмом.

Определяющая запо­ведь в жизнеучении Христа: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем тво­им, и всею душою твоею, и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего как самого себя; на сих двух заповедях утверждается весь Закон и пророки».

Какова же эта любовь, как основание всей этики Иису­са Христа? По отношению к Богу – сыновняя, по отноше­нию к другим людям – братская: и в том и в другом слу­чае – бескорыстная, идущая от чистого сердца. Сказано: «Не убивай». А Иисус добавляет: не гневайся на брата своего. Сказано: «Не прелюбодействуй». А Иисус говорит: даже не смотри никогда на женщину с вожделением, то есть не прелюбодействуй даже в мыслях, в сердце своем. Сказано: не преступай клятвы. А Иисус гово­рит, что вовсе не стоит клясться.

Различие между Законом и Благодатью с наибольшей отчетливостью выступает в заповеди о любви к врагам. Закон знает лишь равное воздаяние и за добро, и за зло. Мера Закона – справедливость. По учению Иисуса милосердие выше справедливости и не подразумевает меры. «Люби­те врагов ваших, благотворите ненавидящих вас, благо­словляйте проклинающих вас и молитесь за обижающих вас» (Лк. 6:27-28). Необычность этой заповеди в том, что она не просто усиливает соответствующую заповедь Закона, но противостоит ему: «Вы слышали, что ска­зано: око за око, и зуб за зуб... А я говорю вам: не противь­ся злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую. Вы слышали, что сказано: люби ближ­него твоего, и ненавидь врага твоего... А я говорю вам: любите врагов ваших». Этот «этический экстремизм» согласуется с древними представлениями о великодушии. Ве­ликодушие – это царская добродетель, весьма ценимая греко-рим­ским миром.

В Посланиях апостола Павла постоянно подчеркивается, что весь смысл, сама сердцевина Нового Завета в двух заповедях – любви к Богу и любви к людям. Павел ставит мораль братолюбия и единомыслия, сплачивающую христиан, рядом, а может быть, и выше морали личного самосовершенствования, спасения, ритуальной чистоты и соблюдения формальных требований.

Павел впервые после Гесиода и греческих стоиков реставрирует необходимость трудиться. Иисус акцентировал беззаботность, отвлекал своих последователей от труда, их обычных занятий, не вы­двигал требования трудиться («лилии не прядут»). Павел призывает трудиться и не есть хлеба даром: «жить тихо, делать свое дело и работать своими руками» (1-е Фесс., 4: 11), «слышим, что некоторые у вас поступают бесчинно, ничего не делают, а суетятся. Таковых увещеваем... чтобы они жили, работая в безмолвии, ели свой хлеб (2-е Фесс., 3: 11-12). Апостолам и проповедникам вменяется правило трудиться, не обременять общину. Трудиться надо, чтобы жить не нуждаясь (прилично) и помогать неимущему, сохранять собственное достоинство. Согласно Павлу, трудящийся заслуживает прижизненного воздаяния: «трудящийся достоин награды своей» (1-е Тим. 5: 1), «если кто не хочет трудиться, то не ешь» (2-е Фесс. 3: 10).

V.Средневековая этика является религиозной, моральные нормы в ней истолковываются как заповеди бога. Христианство уравнивает перед лицом бога всех, невзирая на национальность, достаток и социальное положение. В лице Иисуса Христа человечество создало себе моральный идеал очень высокого порядка. Христианство способ­ствовало прогрессивному развитию морали по сравне­нию с патриархальными нравами. Однако глубинные возможности христианства так и остались нереализованными, нравственная практика во многом оставалась традиционной.

Причина этого в об­щей структуре социальной жизни. Она представляла собой пирамиду сословий, на вершине которой находился государь, далее следовало духовенство и дворян­ство, а у подножия – крестьяне и ремеслен­ники. Каждое сословие имело четко очерченный статус, а значит, особый набор подобающих этому сословию прав и обязанностей, добродетелей и грехов. В своем поведении человек должен был воплощать достоинства именно своего круга, получая одобрение себе подоб­ных, т.е. моральные предписания дифференцировались применительно к социальному статусу. «Подобающий образ жизни» сеньора – пи­ры, забавы, демонстрация своего великолепия. Крестьянину приличествовало трудолюбие, даже разбогатев, он не мог приобретать предметы роскоши, т.к. они ему «не положены».

Отношения между сословиями определялись по старому патриархальному образцу «отцы – дети». Крестьяне – «дети» своего сень­ора, феодал – их добрый «отец», государь – «отец» своих подданных; мастер – подмастерьев, а бог – всех людей. Господствую­щие классы требовали уважения своего особого морального статуса, по праву принадлежащего «родителям»; угнетенные настаивали на реализации «заботы» и «покровительства».

Переплетение сословного, ре­лигиозного и традиционного факторов в одном нравст­венном образце видно на примере рыцаря. В ры­царе ценилась родовитость, почитание предков и отца являлось непреложным. Он должен был выглядеть приличествующим рыцарю образом, «быть красивым». Рыцарю полагалось добиваться воинской славы, обретая ее (в отличие от народных героев), не только в борьбе с внешними врагами, но и в турнирных поединках, и в рыцарских походах. Поиски личной славы противоречили христианской идее смирения, поэтому свои дея­ния рыцарь стремился посвятить какой-нибудь духов­ной цели (освобождение Гроба Господня или поиски Святого Грааля). Рыцарь должен был проявлять благородство в бою, которое связывалось с соблюдением правил поединка, с умени­ем одерживать победу достойными способами (нельзя было пользоваться слабостями соперника, надлежало оказывать милость побежденному).

Такая добродетель как щедрость по отношению к своему оруженосцу или дружине, «дарения» и «кормления» укрепляли ощущение собственного благоро­дства у сеньора и встречное чувство благодарности у подчиненных.

Рыцаря украшала также верность слову. Обеты да­вались по любому поводу и различным адресатам (божьей матери, прекрасной даме), выражая способ­ность рыцаря принимать на себя дополнительные, возвышающие его обязанности. Рыцарю надлежало быть влюбленным и доказывать верность даме сердца подвигами, в то время как с простолюдинкой можно было не церемониться, ин­тимная связь с ней не подпадала под заповедь «не прелюбо­действуй».

Несмотря на всю неоднородность средневековых нра­вов, христианская религия неизменно оставалась ее идеологической доминантой.

VI. Наиболее существенные изменения в нравственной жизни феодального общества стали происходить, когда его социальная структура утратила жесткость, а религиозная идеология – безраздель­ное господство. Мораль была «сведена с небес на землю». Героем времени оказался человек авантюрного склада, готовый к приключениям. Пираты и путешественники, по­эты и бандиты мало отличались друг от друга в своем стремлении к непрерывному самовыражению, к испытанию на прочность мира и себя.

Переходный период прохо­дил под знаком индивидуализма, последствия которого двойственны: с одной стороны – распущенность нравов, а с другой – утверждение принципа гуманизма. Гуманизм, провозгласивший человека высшей ценностью, основывался на вере в его творческие силы, в том числе в способность созидания и практической реализации нравственных ценностей.

В процессе перехода от нату­рального хозяйства к товарно-денежному, образовалась новая социальная группа – буржуазия. Разви­тие свободного рынка рабочей силы, активное движе­ние товаров и капиталов разрушили сословное деление общества, нравственные ориентиры, в первую очередь, коллекти­вистские установки. Становление морали индивидуали­стического типа привело к формированию нового идеала человека, который «обязан всем самому себе» и испытывает от этого законную гордость.

Значительную роль в этом сыграл про­тестантизм, акцентировавший в христианстве значи­мость индивидуального отношения человека к богу. Лидеры протестантизма говорят о нравственной ничтожности человека, безмерной удаленности от Бога из-за грехов. Однако в то же время они подчеркивают и его высочайшую личную ответственность перед Богом. Человек должен лично искупать свой грех тяжелым трудом. Трудолюбие стало восприниматься в ка­честве общей добродетели. Протестантская концепция спасения предполагала праведность повседневной жизни, тщательное исполнение земных обязанностей.

Важнейшим признаком ценностных ориентаций буржуа является культ денег и соответствующий этому стиль мышления. Деньги, как всеобщий эквивалент, становятся и эквивалентом нравственности: от обогащения зависит добродетель – человеку в нужде труднее поступать честно. Кроме того, не только богатство способствует нравственному авторитету, но и наоборот: порядочный человек скорее преуспеет в делах. Честность для предприни­мателя – залог его и морального, и экономического благополучия. Преуспевание рассматривается как приз­нак богоугодности, вызывает доверие клиентов и способствует процветанию бизнеса. В таких условиях чело­веку нетрудно поверить, что добро окупается, как хо­рошая сделка, формируется представление о добродетели как правильно рассчитанном интересе, т.е. нравственность в целом поддерживается рациональным убеждением в ее «полезности».

Индивидуализм перерождается в обычный эгоизм, богатство вытесняет добродетель на второй план, мораль при­обретает характер товара. Осознание значимости общечеловеческого в морали, приводит к подмене: под видом общечеловече­ских навязываются чисто буржуазные представления.

Приземленность такого типа морали критиковалась представителями художественной интеллигенции. Нравственный образец эпохи трансформировался в направлении сочетания прагматизма с элементами аристократизма. Результатом этой своеобразной «гибридизации» стал образ джентльмена.

Джентльменом можно было стать благодаря воспитанию и образованию. Идеальным местом его формирования считалась закрытая школа, где строгое воспитание и дух корпо­ративности должны были выработать волю и характер, подобные рыцарским. Впоследствии такой человек чувствовал себя представителем особого сосло­вия, честь которого нельзя ронять. Джентльмен не жи­вет в праздности, но и не занимается физическим тру­дом. Его работа должна быть подобна хобби, а не источнику средств к существованию. Буржуазная меркан­тильность чужда джентльмену, он не сосредоточен только на своих интересах, но поглощен и обществен­ными делами, политика для него – весьма подходящее занятие. Присущее рыцарям благородство у джентльмена распространяется на отношения ко всем членам общества; галантность – не только на леди, но и на обычных женщин. Джентльмен верен слову и обя­зателен в денежных вопросах. Весьма привлекательный в нравственном отношении, такой образец не мог быть повсеместно распространен и, конечно, был недоступен низшим социальным слоям, представителям которых приходилось решать иные моральные проблемы.

VII. Оформившийся в отдельную соци­альную группу пролетариат также выработал определенную нравственную систему. Образ жизни рабочего, характеризуемый совместным трудом, обусловил коллективистскую ориентацию сознания. Пролетарий лишен собст­венности, не связан с землей, что предопределяет возможность интернационалистской уста­новки. В противовес буржуаз­ному стремлению к покою, пролетариат способен осуществлять героическую жизненную установку, ана­логичную рыцарской.

Интеллигенция – специфическое явление российской действительности XIX в. Реалии социальной жизни привели к формированию у лучших представителей просвещенной элиты чувства вины и необходимости поиска пути к переменам, обусловили подвижническое, самоотверженное служение высоким моральным идеалам. Вот, например, как писал о Н.Г.Чернышевском выдающийся религиозный философ Н.А. Бердяев: «Такие люди составляют нравственный капитал, которым впоследствии будут пользоваться менее достойные люди. По личным нравственным качествам это был не только один из лучших русских людей, но и человек, близкий к свято­сти. Да, этот материалист и утилитарист, этот идеолог русского «нигилизма» был почти святой. Он вынес каторгу героически, можно было бы даже сказать, что он перенес свое мученичество с христианским смирением. Он говорил: «Я борюсь за свободу, но я не хочу свободы для себя, чтобы не подумали, что я борюсь из корыстных целей». Он ничего не хотел для себя, он весь был жертва. В это время слишком многие православные христиане благополучно уст­раивали свои земные дела и дела небесные».

В сознании леворадикально настроенных интеллигентов на­чинало укореняться странное смешение любви и ненависти. Не­нависть признается условием и средством достижения всеобщей любви; насилие и жестокость – предпосылкой будущего счастья всего человечества. Белинский провозглашает: «Люди так глупы, что их насильно надо вести к счастию. Да и что кровь тысячей в сравне­нии с унижением и страданием миллионов». 68 лет спустя буквально эти же аргументы приведет М. Горькому Ленин, доказывая несравнимость «вопля» сотен интеллигентов и голоса массы – миллионов рабочих и крестьян.

Смешение любви и ненависти в различных со­четаниях стало основополагающим принципом революционного крыла русской культуры. Некрасовский призыв стал достоянием всей чи­тающей России: «То сердце не научится любить, / Которое устало ненавидеть!». «Карающая лира» стала казаться едва ли не единственным правомерным инструментом искусства, становящегося на «службу» обществу; ненависть к «врагам народа», «угнетателям» заместила «мечту высокого призванья», ибо самую ненависть вдохновляла любовь, она же ее оправдывала.

Развил эти идеи Д.Писарев. Отвергая «всеобъемлющую, тепловатую любовь» и непременно следующую из нее «всесто­роннюю терпимость, возможную только при совершенно бессмыс­ленном, безучастном и бесстрастном взгляде на жизнь», Писарев приходит к непреложному выводу: «Кто любит все, тот не любит ровно ничего». В изложении Писарева, любовь вне нена­висти, страсть без нетерпимости, вообще жизнь без борьбы за победу истины, справедливости –яв­ления противоестественные, безнравственные, антиисторичные, «достойные самого полного неумолимого презрения».

Логическое завершение эта линия получила в ленинском размышлении: из литературы политических обличе­ний, являющейся «одним из могучих средств разложения враж­дебного строя», средств «посеять вражду и недоверие между по­стоянными участниками самодержавной власти», можно создать «громадный кузнечный мех, раздувающий каждую искру классо­вой борьбы и народного возмущения в общий пожар», «поднять весь народ на расправу с позором и проклятьем России». «Вот о чем нам надо мечтать!» – вслед за Писаревым вос­клицал Владимир Ильич.

Не такую любовь проповедовали славянофилы. Возражая Белинскому и его сторонни­кам, А. Хомяков писал: «вражда не может служить основанием ни для чего; … она должна быть подавлена или сдержана примирительным условием; идея же взаимной любви может являться и в процессе развития общественного, и окончательною его нормою».

Абсолютизация любви, на которой будто может быть построено идеальное русское общество, была так же утопична, как и абсолютизация борьбы. Доктрина революционных де­мократов, как и доктрина славянофилов, была по своей сути ти­пично романтической концепцией мира. Неосуществимость как того, так и другого идеалов была очевидна уже современникам теоре­тиков обоих лагерей.

По мнению Маркса и Энгельса, нравственность есть специфи­ческое отражение общественных отношений людей в процессе жиз­недеятельности. Таким образом, источник нравственности находит­ся в социальной сфере и детерминирован ей. Абсолютных нравственных норм и представлений не существует, каждому конкретному уровню развития общества соответствует определенный уровень развития морали, ее регулятивных функций.

VIII.Марксизм оказал решающее воздействие на судьбу ХХ века. Он стал идеологией социалистических революций и национально-освобо­дительных движений. В работах В.И. Ленина нет целостной этичес­кой концепции. Но идеология, которая господствовала в России и на всей территории бывшего Советского Союза в течение семи десятилетий, включала в себя определенное учение о морали. В его основе находи­лась совокупность идей, тесно связанных с главной целью марксистско­го учения – построением коммунистического общества, путь к которо­му пролегал через мировую революцию.

С точки зрения марксизма, моральное зло исторически возникает в связи с возникновением частной собственности на средства производства. Устранение частной собственности через революцию должно способствовать коренному улуч­шению нравов, так как исчезает вражда между имущими и неимущи­ми, эксплуататорами и эксплуатируемыми. Люди равны, вместе трудятся для общественного блага, созидают материальную базу для совместного процветания, строят новые отношения, осно­ванные на социальной справедливости. Это ликвидирует причины, порождавшие зависть, своекорыстие, ненависть, и создает условия для утверждения коллективизма, дружбы и братства.

Идеал коммунизма предполагал общество, в котором свободное развитие каждого человека станет условием свободного развития всех, и наоборот. Это общество мыслилось как высоко технологическое, – построенное на базе научных знаний, оно предполагало наличие свободных ассоциаций производителей, которые живут в социальной и моральной гармонии, поскольку у них просто нет объективных причин для вражды и ненависти: блага, произведенные радостным творческим трудом, распределяются по потребностям. Граждане будущего коммунистического содружества мыслились как люди, обладающие высокой созна­тельностью, способностью к обузданию негативных стремлений, оставшихся от прошлого. Некоторые чер­ты этого идеализированного образа уже во второй половине XX века были выражены в «Моральном кодексе строителя коммунизма».

Однако путь к будущему прекрасному обществу должен про­легать через мировую революцию, а это вносило жесткие моральные требования по отношению к реальным людям, участвующим в процессе общественных преобразований. Прежде всего, пролетарская революция предполагает насилие – отъем собственности у господствующих классов, которые вовсе не спешат ее отдавать. Революционное насилие и Марксом, и Лениным рассматривается как законное и нравственное. «Пусть буржу­азия примет конец с ужасом, потому что жизнь пролетариата – это ужас без конца». Кровь, проли­тая в таких боях, будет морально оправдана, так как радикальный переворот совершается в интересах большинства. Кроме того, по­беда пролетариата означает новую веху в жизни человечества, пере­ход от предыстории к подлинной человеческой истории. Именно поэтому для теоретиков революции не стоит моральный вопрос о ее цене. Для великого дела любая цена хороша.

Революцию возглавляет боевая организация – пролетарская партия. Она – организационный и мозговой Центр созидания но­вого общества. Поэтому моральность связывается теперь со служением делу пролетарской революции, с неукоснительным следованием велениям партии. В «Задачах союзов молодежи» Ленин прямо говорит о том, что единственный критерий моральности – это верность задачам пролетарской борь­бы. Морален лишь тот, кто помогает рабочему классу в его революционном деле, кто стоит за общественную собственность, кто не­примиримо сражается с буржуазией. Никаких других критериев моральности, вроде абстрактной доброты или гуманизма, быть не может. Буржуазный гуманизм – только маскировка корыстных ка­питалистических интересов.

Провозгласив приоритет революционно-классовых интересов над личностными, ленинизм отверг принцип индиви­дуализма. Индивид должен подчиняться коллективу: партийной организации, боевому отряду, трудовой бригаде. Человек обязан выполнять коллективные ре­шения, отчитываться перед коллективом о своих личных делах. Семейная жизнь подотчетна и подконтрольна партийному и трудовому коллективу.

Для коммуниста и советского человека считалось безнравственным стремиться к материальной состоятельности, бытовому комфорту и уюту, следовать моде. Похвальными считались сдержан­ность в потребностях, бытовая скромность и аскетизм. Жажда материального достатка презиралась, утверждалась мораль идейного служения революционным идеалам.

Чертой социалистической личности должен был стать оптимизм, победительное мироощущение. Личности, строящей коммунизм, вменялись бойцовские качества: вер­ность партии и коммунистическим идеалам, бесстрашие, самоот­верженность ради общего дела, ненависть к классовым врагам, стой­кость, вера в прекрасное будущее.

Нравы советс