К революции не допустили!

 

Жители Вэйчжуана постепенно успокоились. Судя по доходившим до них новостям после захвата города революционерами, ничего особенного там не произошло. Над солдатами стоял все тот же командир. Начальник уезда тоже был прежний, изменилось только его звание. Кем‑то пошел служить и господин цзюйжэнь. В новых чинах вэйчжуанцы не разбирались. Пугало только одно: несколько плохих революционеров на другой же день стали отрезать мужчинам косы. Говорили, что от них пострадал лодочник Ци‑цзинь[67]из соседней деревни – остался без косы и потерял человеческий облик. И все же это нельзя было счесть жестоким террором, так как вэйчжуанцы редко ездили в город, а кто собрался туда, сразу же отменил свое решение, чтобы не подвергать себя опасности. Например, А‑кью, узнав такую новость, сразу же оставил мысль проведать в городе старых друзей.

Тем не менее нельзя утверждать, что в Вэйчжуане ничего не изменилось. Через несколько дней возросло число вэйчжуанцев, закрутивших косы на макушке;[68]причем, как уже говорилось выше, первым сделал это, конечно, сюцай; за ним последовали Чжао Сы‑чэнь, Чжао Бай‑янь, а потом уже и А‑кью. В летний зной и раньше все закручивали косы или связывали их узлом, но никому это не казалось странным. Однако теперь, когда стояла глубокая осень, такое несвоевременное выполнение летних правил следовало считать настоящим героизмом. Словом, было бы несправедливым утверждать, что революция никак не отразилась на Вэйчжуане.

И когда Чжао Сы‑чэнь шествовал по улице с голым затылком, прохожие громко кричали:

– Смотрите! Революционер идет!..

Эти возгласы вызывали у А‑кью острую зависть. Узнав потрясающую новость, что сюцай закрутил косу на макушке, А‑кью и подумать не мог, что последует его примеру. Но после встречи с Чжао Сы‑чэнем он решил, что такое нововведение достойно подражания. С помощью бамбуковой палочки для еды он закрутил свою косу на макушке и после долгих колебаний собрался наконец с духом и храбро вышел на улицу.

Но прохожие ничего не кричали, лишь молча на него смотрели. А‑кью сперва был огорчен, потом рассердился. В последнее время он легко выходил из себя, хотя жизнь его не стала хуже, чем была до революции. Все держались с ним почтительно, хозяин винной лавки не требовал наличных денег. И все же А‑кью испытывал разочарование: он ждал от революции гораздо больше! В довершение всего он встретил Маленького Дэна и чуть не лопнул от злости.

Маленький Дэн тоже закрутил косу на макушке и, представьте себе, тоже с помощью бамбуковой палочки. А‑кью никак но ожидал от Маленького Дэна такой наглости и решил его проучить. Да что он такое, этот Маленький Дэн? А‑кыо так и подмывало наброситься на него, сломать его бамбуковую палочку, спустить косу и надавать пощечин за то, что он забыл о своем ничтожном происхождении и посмел сделаться революционером. Но, поразмыслив немного, А‑кью простил Маленькому Дэну его дерзость, только смерил его гневным взглядом и сплюнул.

За последние дни в городе побывал только один Поддельный заморский черт. Сюцай, помня о сундуках, оставленных у него в доме на хранение, тоже хотел нанести визит господину цзюйжэню, но побоялся лишиться своей закрученной косы и не поехал. Он написал письмо в форме «желтого зонтика»[69]и поручил Поддельному заморскому черту передать его цзюйжэню. Еще он попросил у Поддельного заморского черта личную рекомендацию для вступления в партию свободы. Когда Поддельный заморский черт вернулся, он взял с сюцая четыре юаня, а сюцай получил серебряный значок в виде персика и нацепил его себе на грудь. Все вэйчжуанцы были потрясены и говорили, что значок партии «кунжутного масла»,[70]пожалуй, не менее почетен, чем звание ханьлиня.[71]На этот раз почтенный Чжао удостоился еще большего уважения, чем когда его сын стал сюцаем. Он сильно возгордился, стал всех презирать, а А‑кью вообще не замечал.

А‑кью все это раздражало. Он давно чувствовал себя одиноким, а когда услышал о «серебряном персике» сюцая, сразу понял: чтобы стать революционером, мало заявить, что присоединяешься к революции и закрутить косу. Самое главное – завести знакомство с революционерами, а он за всю свою жизнь видел только двух: того, которому в городе – ш‑ша! – отрубили голову, и этого Поддельного заморского черта. У А‑кью не было выбора, и он решил немедленно пойти к Поддельному заморскому черту посоветоваться.

Ворота в доме семьи Цянь были открыты. А‑кью осторожно вошел и сразу испугался. Посреди двора, весь в черном, вероятно в заморском костюме, стоял Поддельный заморский черт. На груди у него красовался «серебряный персик», в руке была палка, которую А‑кью когда‑то испробовал на себе. Успевшие подрасти распущенные волосы Поддельного заморского черта делали его похожим на праведника Лю Хая.[72]Против него стояли Чжао Бай‑янь и три бездельника, которые со вниманием, очень почтительно слушали его речь.

А‑кью незаметно подошел и стал позади Чжао Бай‑яня; он хотел окликнуть хозяина, но не знал, как это лучше сделать. Сказать: «Поддельный заморский черт»? Нет, не годится. «Иностранец» – нельзя, «революционер» – тоже. Может быть, назвать его «господин иностранец»?

Между тем «господин иностранец» не замечал А‑кью и, закатив глаза, вдохновенно разглагольствовал:

– …Я человек нетерпеливый. И каждый раз при встрече с ним прямо ему говорил: «Братец Хун![73]Надо действовать!» Но он твердил свое: «No».[74]Это иностранное слово; вам его, конечно, не понять! Если бы не это слово, мы давно победили бы… Но он оказался чересчур нерешительным… Не раз просил меня поехать в Хубэй,[75]но я не согласился. Кому охота работать в таком захолустье?

Выждав, пока «господин иностранец» умолкнет, А‑кью храбро произнес: «Ага!.. Вот что…» – но и на этот раз почему‑то не назвал его «господин иностранец». Присутствующие испуганно обернулись, и тут только «господин иностранец» заметил А‑кью.

– Что тебе?

– Я…

– Пошел вон!

– Я хочу присоединиться…

– Убирайся!.. – И «господин иностранец» замахнулся своим «похоронным посохом».

Чжао Бай‑янь и бездельники закричали:

– Господин приказал тебе убраться! Почему ты ослушался?

А‑кью прикрыл голову руками и, не помня себя, бросился за ворота, но «господин иностранец» не преследовал его. Пробежав несколько десятков шагов, А‑кыо пошел медленнее. Сердце его сжимала тоска. «Господин иностранец» не допустил его к революции, а другого пути у него нет. Отныне А‑кью уже не мог надеяться, что придут люди в белых шлемах и в белых панцирях и позовут его. Все его чаяния, надежды, стремления планы были уничтожены одним взмахом палки. Теперь его уже не волновало, что бездельники разнесут эту новость и Маленький Дэн или Бородатый Ван станут насмехаться над ним.

Кажется, никогда еще А‑кью не пребывал в таком унынии. Он утратил всякий интерес к своей закрученной на макушке косе, даже почувствовал презрение к ней. Всем назло он решил сейчас же раскрутить косу, но почему‑то не сделал этого. Прошатавшись до ночи, он выпил в долг две чашки вина и вновь пришел в хорошее настроение. В его сознании снова возникли смутные образы людей в белых панцирях и белых шлемах.

Однажды, досидев, как обычно, до закрытия винной лавки, А‑кью вернулся в храм Бога земли.

«Бум!» – вдруг донеслось с улицы. Любитель всяких происшествий, А‑кью тотчас же устремился в темноту. Впереди послышались шаги нескольких человек, потом кто‑то пробежал мимо. А‑кью повернулся и помчался вслед за бегущим. Человек свернул в сторону – А‑кью тоже. Неизвестный остановился, и А‑кью остановился. Подойдя к неизвестному, А‑кью обнаружил, что это всего‑навсего Маленький Дэн.

– В чем дело? – сердито спросил А‑кыо.

– Чжао… Грабят дом почтенного Чжао… – задыхаясь, ответил Дэн.

Сердце А‑кью учащенно забилось. Маленький Дэн скрылся в темноте. А‑кыо побежал дальше, то и дело останавливаясь. Как человек бывалый, имевший дело с людьми «подобной профессии», он, осмелев, добрался до угла улицы и внимательно прислушался – там вроде бы кто‑то разговаривал. Потом увидел людей, выносивших сундуки, домашнюю утварь и кровать нинбоского образца. Кажется, они были в белых шлемах и белых панцирях, но все это произошло как в тумане. Надо бы подойти ближе, однако ноги не слушались А‑кью.

Ночь выдалась безлунная, и стояла такая тишина, будто вернулись времена великого покоя, царившего при императоре Фу Си.[76]А‑кью оставался на углу, пока у него хватило сил, а мимо него все тащили и тащили сундуки, домашнюю утварь, нинбоскую кровать, на которой спала жена сюцая. Он просто не верил собственным глазам, но твердо решил остаться незамеченным и в конце концов вернулся в свой храм.

В храме была черная, как лак, тьма. А‑кью тщательно запер ворота и ощупью пробрался в свою каморку. Лег и постепенно успокоился. Итак, люди в белых шлемах и белых панцирях действительно пришли, но его не позвали. Они унесли много хороших вещей, а на его долю ничего не досталось…

«И все потому, что Поддельный заморский черт – будь он проклят! – не допустил меня к революции. Иначе разве я не получил бы своей доли?» – негодовал А‑кыо.

Чем больше он думал об этом, тем больше злился, и под конец душа его переполнилась горечью. В гневе он тряхнул головой и прошептал:

– Не допустили. Только вам можно. Ну, погоди, Поддельный заморский черт! Ты – мятежник, а мятежникам – ш‑ша! – рубят головы… Вот возьму и донесу… Посмотрим тогда, как тебя заберут в ямынь[77]и отрубят тебе голову… А добро отберут. Всей твоей семье отрубят… ш‑ша… ш‑ша…

 

IX