Великое завершение

 

Ограблением дома Чжао вэйчжуанцы были и обрадованы и напуганы. Те же чувства испытывал и А‑кью. Однако спустя четыре дня, ровно в полночь, А‑кью схватили и отправили в город. В эту, тоже темную, ночь отряд солдат, отряд самообороны, отряд полиции и еще пять сыщиков незаметно подошли к Вэй‑чжуану, воспользовавшись темнотой, окружили храм Бога земли и выставили пулемет прямо против входа. А‑кью не показывался. Долгое время вообще не было никакого движения. Наконец начальник потерял терпение и назначил награду в двадцать тысяч медяков тому, кто первым проникнет к А‑кью. Тогда два солдата из отряда самообороны, пренебрегая опасностью, отважились перелезть через стену. Вслед за ними отряды объединенными усилиями проникли в храм и схватили сонного А‑кью, который пришел в себя, лишь когда его проволокли мимо пулемета.

В город А‑кью привели только в полдень. В старом полуразрушенном ямыне солдаты, миновав пять или шесть тесных проходов, втолкнули его в какую‑то каморку. Он споткнулся, и не успел еще выпрямиться, как сбитая из неотесанных бревен дверь захлопнулась, ударив его по пятке. В каморке были глухие стены без окон. Привыкнув к темноте и оглядевшись, А‑кью заметил в углу двух человек.

Сердце А‑кью билось тревожно, но он не унывал, потому что его каморка в храме Бога земли была не выше и не светлее этой. Его соседями оказались двое деревенских парней. А‑кью постепенно разговорился с ними. Один из них сообщил, что господин цзюйжэнь требует с него долг, который не уплатил его дедушка;[78]другой сам не знал, за что его взяли… Когда они, в свою очередь, стали расспрашивать А‑кью, тот бойко ответил:

– За то, что я захотел присоединиться к революции.

В этот же день, к вечеру, его выволокли из каморки и втолкнули в большой зал, где прямо против входа восседал старик с начисто выбритой, блестящей головой. А‑кью подумал, что это монах, но тут же заметил, что старика охраняют солдаты, а по обеим сторонам от него стоят еще человек десять в длинных халатах. У некоторых были бритые головы, как у старика, у других волосы, длиной в целый чи, спускались на плечи, как у Поддельного заморского черта. У всех были злые, бандитские физиономии, и все они снисходительно рассматривали А‑кыо. Он сразу же сообразил, что сидящий перед ним старик – важная птица. Ноги у А‑кью сами собой подогнулись, и он опустился на колени.

– Говори стоя! Поднимись с колен! – хором закричали люди в длинных халатах.

А‑кыо, конечно, их понял, но чувствовал, что не удержится на ногах. Тело непроизвольно клонилось вниз, и в конце концов он снова опустился на колени.

– Рабская душа! – с презрением сказали люди в длинных халатах, но вставать его больше не заставляли.

– Говори всю правду, как было дело! Этим ты облегчишь свою участь. Мне все известно. Признаешься – отпустим! – глядя в лицо А‑кью. тихо и отчетливо произнес старик с блестящей головой.

– Сознавайся! – закричали люди в длинных халатах.

– Вначале… я хотел… сам присоединиться!.. – запинаясь, ответил сбитый с толку А‑кью.

– Почему же ты не пошел? – ласково спросил старик.

– Поддельный заморский черт не позволил…

– Глупости! Теперь поздно выкручиваться… Где твои сообщники?

– Чего?

– Люди, которые в тот вечер ограбили дом Чжао?

– Они не позвали меня. Они сами все унесли! – возмущенно заявил А‑кью.

– А куда они ушли? Скажи, и мы тебя отпустим, – добавил старик еще ласковей.

– Я не знаю… Они не позвали меня…

Тут старик глазами подал знак, и через минуту А‑кью снова очутился за решеткой в каморке.

На следующее утро его опять вытащили и отвели в Большой зал. Там все было, как накануне. На возвышении сидел тот же старик с блестящей головой, и А‑кью опять стал на колени.

– Хочешь что‑нибудь еще сказать? – ласково спросил старик.

А‑кью подумал, но сказать ему было нечего, и он ответил:

– Нет.

Человек в халате принес бумагу и сунул в руку А‑кью кисточку. Но А‑кью так перепугался, что душа его едва не вылетела вон: ведь он впервые в жизни держал кисточку. Он просто не знал, как ее держать. Человек указал ему место на бумаге и приказал расписаться.

– Я… я… не умею писать, – смущенно сказал А‑кью, неумело сжимая кисточку в кулаке.

– Нарисуй круг – и все.

А‑кью хотел нарисовать круг, но рука, сжимавшая кисть, дрожала; тогда человек разложил бумагу на полу. А‑кью наклонился и, собрав все силы, начал выводить круг. Он боялся, что над ним будут смеяться. И изо всех сил старался, чтобы круг получился ровным, но проклятия кисточка оказалась не только тяжелой, но и непослушной. Дрожа от напряжения, он почти уже соединил линии круга, но вдруг кисточка поехала в сторону, и круг оказался похожим на тыквенное семечко.

А‑кью было стыдно, что он не умеет рисовать круги, но человек, не обратив на это внимания, отобрал у него бумагу и кисточку; потом его увели из зала и опять втолкнули в каморку. А‑кью не очень обеспокоился. Он считал, что так и надо, что в этом мире человека иногда должны куда‑то вталкивать и откуда‑то выталкивать. Но вот, что круг вышел неровный, – это, пожалуй, может лечь темным пятном на все его «деяния». Немного погодя А‑кью все же успокоился и подумал: «Только дурачки рисуют круги совсем ровными…» Тут он и уснул.

А господин цзюйжэнь в эту ночь никак не мог уснуть: он повздорил с командиром батальона. Господин цзюйжэнь требовал, чтобы прежде всего нашли его украденные сундуки, а командир батальона главной своей задачей считал устрашение – чтобы другим неповадно было. В последнее время он совершенно ни во что не ставил господина цзюйжэня; разговаривая с ним, стучал кулаком по столу и, наконец, заявил:

– Расправиться с одним – значит устрашить сотню! Сам посуди: я всего дней двадцать как стал революционером, а уже произошло больше десяти ограблений, и ни одно из них до сих пор не раскрыто… Каково это для моей репутации? Когда же училось наконец поймать преступника, ты мне мешаешь… Не суйся! Этими делами распоряжаюсь я…

Господину цзюйжэню трудно было спорить, но он держался твердо и сказал, что, если не будут найдены его сундуки, он немедленно откажется от своей новой полярности помощника по гражданскому управлению, на что командир батальона ответил:

– Сделай одолжение!

По этой причине господин цзюйжэнь и не мог уснуть всю ночь. К счастью, он все же не отказался от своей должности.

На следующее утро, после бессонной ночи господина цзюйжэня, А‑кью еще раз выволокли из каморки. В большом зале на возвышении сидел все тот же старик с блестящей головой, и А‑кью опять опустился на колени.

– Хочешь что‑нибудь еще сказать? – ласково спросил старик.

А‑кью подумал, но сказать ему было нечего, и он опять ответил:

– Нет.

Сразу же какие‑то люди – кто в халате, кто в куртке – подошли и надели на него белую безрукавку из заморской материи с черными иероглифами.[79]А‑кью очень огорчился, потому что это напоминало траур. Ему скрутили руки за спину и выволокли из ямыня.

Затем А‑кью втащили на открытую повозку, и несколько человек в коротких куртках сели вместе с ним. Повозка сейчас же тронулась. Впереди шли солдаты с заморскими ружьями и отряд самообороны; по обеим сторонам улицы толпились бесчисленные зеваки, а что делалось позади, А‑кью не видел. Вдруг у него мелькнула мысль: «Уж не собираются ли ему отрубить голову?» В глазах у него потемнело, в ушах зазвенело, и он как будто потерял сознание. Но, придя в себя, подумал, что в этом мире у человека, вероятно, бывают и такие минуты, когда ему отсекают голову.

А‑кью знал дорогу и не мог понять, почему они не направляются к месту казни. Он просто не догадывался, что его возят по улицам напоказ для устрашения других. А если бы и догадался, то все равно подумал бы, что в этом мире у человека бывают и такие минуты.

Наконец он понял, что этот извилистый путь ведет на площадь, где совершаются казни, а там… ш‑ша! – и голову долой. Он растерянно глядел по сторонам. Всюду, как муравьи, суетились люди. Вдруг в толпе на краю дороги он заметил У‑ма. Давно они не виделись… Значит, она работает в городе? А‑кью стало стыдно, что он не проявил своей храбрости: не спел ни одной песни. Мысли вихрем закружились в его голове. «Молодая вдова на могиле» – нет, это недостаточно величественно. «Мне жаль» из «Битвы тигра с драконом» – тоже слабо. «В руке держу стальную плеть» – вот это, пожалуй, годится… А‑кью хотел взмахнуть рукой, но вспомнил, что руки связаны, и не запел.

– Пройдет двадцать лет, и снова появится такой же!.. – возбужденно крикнул он, но так и не докончил фразы. Он произносил слова, которым его не учили, которые сами родились.

– Хао! Хао![80]– донеслось из толпы, как волчий вой. Повозка продолжала двигаться вперед под одобрительные возгласы толпы. А‑кью взглянул на У‑ма, но она, не замечая его, с увлечением глазела на солдат с заморскими ружьями за плечами.

Тогда А‑кью перевел взгляд на толпу, провожавшую его криками.

Мысли снова беспорядочным вихрем закружились у него в голове. Четыре года назад у подножия горы он повстречался с голодным волком; волк неотступно шел за ним по пятам и хотел сожрать его. А‑кью тогда очень испугался. К счастью, в руках у него был топор; это придало ему храбрости, и он добрался до Вэйчжуана. А‑кью навсегда запомнились злые и трусливые волчьи глаза – они сверкали, как два дьявольских огонька, и словно впивались в его тело… И теперь, глядя в толпу, А‑кью увидел никогда не виданные им прежде страшные глаза: пронизывающие, сверлящие. Они неотступно следили за ним, они уже поглотили его слова и хотели пожрать его самого. Не приближаясь и не отступая, они следовали за ним.

Эти глаза словно слились в один глаз и грызли душу А‑кью.

«Спасите!»

Но А‑кью не выкрикнул этого слова. В глазах у него потемнело, в ушах зазвенело, и ему показалось, будто все его тело разлетелось мелкой пылью…

А теперь о последствиях этого события. Самая крупная неприятность выпала на долю господина цзюйжэня: похищенные сундуки так и не нашлись, и все его семейство лило горькие слезы. Случилась неприятность и в семействе почтенного Чжао: во время поездки сюцая в город, – где он хотел пожаловаться властям, – безбожные революционеры не только срезали у него косу, но еще вытребовали у него подношение в двадцать тысяч медяков; и вся его семья тоже горько плакала. С этого дня потерпевшие стали ощущать все большее влечение к завещанной веками старине.

Что касается общественного мнения, то в Вэйчжуане все сходились на одном, – что А‑кью был негодяем. Бесспорным доказательством тому служила его казнь. Не будь он негодяем, разве расстреляли бы его? Общественное мнение в городе тоже не склонялось на его сторону. Почти все остались недовольны, считая, что расстрел не такое интересное зрелище, как отсечение головы. И потом, что за странный смертник! Его так долго возили по улицам, а он не спел ни одной песни![81]Зря за ним ходили, только время потеряли…

Декабрь 1921 г.

 

[1] «…оставляет поучение в слове» – один из трех видов деятельности человека, которые, согласно конфуцианскому учению, могли обессмертить его имя и стать образцом для подражания. В комментарии «Цзочжуань» говорится: «В глубокой древности утверждали себя в добродетели, потом утверждали себя в подвигах, потом утверждали себя в слове…» Например, легендарные императоры Хуан‑ди, Яо, Шунь про славились своей добродетелью: покоритель потопа император Юй – своими подвигами, связанными с покорением стихии; мудрые советники Ши И, Цзан Вэнь‑чжун знамениты своими поучениями.

 

[2] «Если название неправильно…» – слова из книги «Луньюй».

 

[3] Официальная биография (лечжуанъ) – составлялась придворным историографом и включалась в биографический отдел официальной династийной истории.

 

[4] Автобиография (цзычжуань). – Примером произведения в атом жанре может служить «Автобиография Цзы Лю‑цзы» танского поэта Лю Юй‑си (772–842).

 

[5] Частная биография (нэйчжуань) – беллетризованное жизнеописание, концентрирующее внимание на событиях, не нашедших достаточного отражения в официальной биографии. Примером может служить «Частная биография ханьского У‑ди», приписываемая историку Бань Гу (32–92), но на самом деле представляющая собой позднейшую подделку (IV–V вв. и. э.); в центре повествования – рассказ о поездке У‑ди к владычице Запада Сиванму за эликсиром бессмертия.

 

[6]. Неофициальная биография (вайчжуань) – противопоставляется официальной; примером может служить «Неофициальная биография Цай Янь», составленная Ван Жэнь‑цзюнем при династии Цин. Цай Янь (II–III вв.) – известная поэтесса.

 

[7] Дополнительная биография (бечжуань) – или отдельная биография, составлявшаяся, как правило, в дополнение к официальной, включенной в династийную историю. Например, в «Истории Поздней Хань» («Хоу Хань шу») есть официальная биография комментатора конфуцианских книг Чжэн Сюаня (127–200), но Хун И‑юань при династии Цин составил еще «Дополнительную биографию Чжэн Сюаня».

 

[8] Семейная биография (цзячжуань) – семейная хроника, чаще всего составлялась по просьбе родственников и имела целью сохранить для потомков память об особо отличившихся представителях рода. Примером может служить «Семейная биография Чзнь Лун‑чжэна», составленная Чэнь Куем. Чэнь Лун‑чжэн жил при минской династии.

 

[9] Краткая биография (сяочжуань) – противопоставлялась полной официальной. Танский поэт Ли Шан‑инь (813–858) составил «Краткую биографию Ли Хэ» – другого танского поэта, жившего в 790–816 гг.

 

[10] Департамент геральдии – ведомство при дворе императора, занимавшееся распределением титулов и предоставлением привилегий.

 

[11] «Частная биография игрока». – Под таким названием в 1907 г. в переводе Чэнь Да‑чэна был издан роман А. Конан‑Дойля (1859–1930) «Родней Стоун», авторство которого Лу Синь по ошибке приписал Ч. Диккенсу; впоследствии, в письме к Вэй Су‑юаню от 8 августа 1926 г. он сам указал на допущенную ошибку.

 

[12]Слова из открытого письма, с которым писатель Линь Шу (1852–1924) обратился в марте 1919 г. к тогдашнему ректору Пекинского университета Цай Юань‑нэю (1868–1940): «Если упразднить древние книги и использовать в литературе простонародную речь, то это значит снизойти до языка, на котором говорят возчики и уличные торговцы соей».

 

[13] Три религиозные школы… – конфуцианство, даосизм и буддизм.

 

[14] Девять философских течений – девять философских школ древнего Китая: конфуцианцы, даосы, натурфилософы, легисты, софисты, монеты, дипломаты, эклектики, аграрники; эту классификацию предложил ученый и библиограф Лю Синь (ок. 46 г. до и. э. – 23 г. н. э.).

 

[15] «Подлинная история каллиграфического искусства» («Шуфа чжэн‑чжуань») – руководство по каллиграфии, написанное каллиграфом XVII в. Фэн У. Слово «подлинная» употребляется здесь в значении «достоверная», «надежная».

 

[16] «Древние записи на бамбуке и шелке». – В древности в Китае писали на бамбуковых планках и на шелке; здесь это выражение приобретает иронический оттенок: незачем искать имя безродного А‑кью в древних анналах.

 

[17] Если бы его звали «Юэ‑тин» – «лунный павильон»!.. – В старом Китае образованные китайцы имели обыкновение брать себе второе имя (цзы), а также псевдоним (хао), один или несколько.

 

[18] «Лунное дерево» – так китайцы называют коричное дерево, которое, согласно легенде, растет и на луне; здесь речь идет об омонимах (гуй), которые записывались разными иероглифами.

 

[19]Журнал «Новая молодежь» выступал за реформу иероглифической письменности и за введение фонетического письма на базе латинского алфавита. Эти призывы вызвали раздражение у консерваторов, обвинивших участников «Новой молодежи» в посягательстве на пресловутую «чистоту национального духа». Чэнь Ду‑сю (1880–1942) – один из основателей и редакторов «Новой молодежи», активный деятель литературной и культурной революции периода «4‑го мая» 1919 г… профессор Пекинского университета; в первый период китайской революции участвовал в пропаганде марксизма и в создании Коммунистической партии Китая. До 1927 г. был генеральным секретарем ЦК КПК. В 1929 г. за троцкизм и правый оппортунизм был исключен из КПК.

 

[20] Китайский фонетический алфавит (чжуинь цзыму) – состоял из 38 букв и был введен в 1913 г. для записи чтения иероглифов и унификации произношения, в дальнейшем подвергался некоторым усовершенствованиям (например, была добавлена еще одна буква). По своей графике этот алфавит напоминает простейшие иероглифы или их составные элементы.

 

[21]В данном издании A‑Q обозначено русскими буквами.

 

[22] «Фамильные записи провинций» («Цзюньмин байцзясин») – одна из разновидностей книги «Байцзясин» («Сто фамилий»), по которой в старом Китае начинали учиться грамоте; после каждой фамилии в книге дается пояснение, из какой древней области происходит данная фамилия. Например, род Чжао происходит из Тяньинуя, род Цянь – из Пэнчэна и т. д.

 

[23] Приставка «А» – употреблялась в именах при фамильярном обращении к собеседнику.

 

[24] «Любители истории и текстологии». – К их числу причислял себя профессор Ху Ши (1891–1962), представлявший правое крыло в литературной революции периода «4‑го мая» 1919 г. и в журнале «Новая молодежь». Отодвинув на второй план современные проблемы, Ху Ши занялся «упорядочением национальной старины», пропагандой американского прагматизма, выступал против распространения в Китае марксизма, призывал китайских ученых уделять больше внимания истории и текстологии.

 

[25]В китайской деревне всегда имелся храм в честь местного бога‑покровителя, чаще всего в честь особо почитаемого крестьянами бога земли, или бога земледелия.

 

[26] Цунь – мера длины, один цунь равен 3,2 см.

 

[27]По китайским народным представлениям, у бедных волосы тусклые, а у богатых – лоснящиеся.

 

[28] «Будем считать, что меня побил мой недостойный сын…» – Всякое оскорбление старшего младшим, особенно отца сыном, рассматривается в китайской семье как тяжкое преступление против общепринятых норм морали, оно оборачивается позором для оскорбившего и возвеличивает оскорбленного. Оправдывая свое поражение, А‑кью уподобляет себя отцу, оскорбленному недостойным сыном.

 

[29] Чжуанъюань – так называли особо отличившихся среди выдержавших экзамены на высшую ученую степень цзиньши (буквально «вступающий на службу»), которая давала право ее обладателю претендовать на должность в столице.

 

[30] «Старик потерял лошадь…» – поговорка, основанная на рассказе, приводимом в книге «Хуайнаньцзы» (II в. до н. э.). У одного старика, жившего при пограничном палисаде, пропала лошадь. Соседи стали выражать ему сочувствие, на что старик заметил: «Как знать, а не к счастью ли это?» И верно, несколько месяцев спустя лошадь вернулась и привела с собой другую лошадь – гуннского скакуна. На поздравления соседей старик ответил словами: «Как знать, а не к несчастью ли это?» Вскоре сын старика, объезжая новую лошадь, упал и сломал себе ногу. Соседи пришли выразить сочувствие, но старик сказал им: «Как знать, а не к счастью ли это?» Через год в Китай вторглись кочевники, и почти все здоровые молодые люди из приграничных областей погибли в сражениях, а сын старика из‑за сломанной ноги не пошел на войну и уцелел. Так счастье оборачивалось несчастьем, а несчастье – счастьем.

 

[31] «Молодая вдова на могиле» – популярная пьеса шаосинского местного театра.

 

[32]Во время церемонии жертвоприношения в храме Конфуция в жертву приносились норова, баран и свинья, при этом корова считалась главным жертвенным животным.

 

[33] Благородный муж (нзюньцзы) – человек, отличающийся высокими нравственными качествами, предписанными конфуцианским этико‑моральным кодексом. А‑кью хочет самому себе казаться таким «благородным мужем».

 

[34]В старом Китае среди народа существовало представление, будто иностранцы, в отличие от китайцев, ходят не сгибая колен.

 

[35] «Похоронный посох» – палка, на которую во время похорон родителей надлежало опираться сыну, поскольку предполагалось, что он от горя физически ослабевает и не может твердо держаться на ногах.

 

[36]Маленьким детям в Китае бреют голову, оставляя на макушке два пучка волос.

 

[37]Буддийские монахини, так же как буддийские монахи, наголо бреют голову.

 

[38] «Слуга ваш поистине трепещет…» – традиционные формулы вежливости, которыми чиновники заканчивали доклады императору.

 

[39]Жертвоприношения, совершаемые в честь родителей в храме предков пли перед домашним алтарем, рассматривались как важное проявление сыновней почтительности.

 

[40] «Из трех ендов непочитания родителей…» – цитата из конфуцианской канонической книги «Мэн‑цзы». Человек, не имеющий потомства, совершает преступление по отношению к своим предкам: после его смерти некому будет совершать обряд жертвоприношения предкам.

 

[41] «Дух Жо‑ао будет голодать» – «выражение, восходящее к истории, рассказанной в „Цзочжуань“. Некий Цзы‑вэнь из рода Жо‑ао, служивший при дворе в государстве Чу, потребовал, чтобы его младший брат Цзы‑лян убил своего сына Юэ‑цзяо, походившего внешне и голосом на дикого зверя, ибо в противном случае всему роду Жо‑ао грозила гибель и могло случиться, что не осталось бы никого, кто бы мог кормить души предков рода Жо‑ао, обитавшие в загробном мире. В представлении древних китайцев, души умерших также требовали пищи, ради чего, собственно, родственники умерших и совершали в их честь жертвоприношении.

 

[42] «…не сумел сдержать себя…» – немного перефразированное выражение, встречающееся в конфуцианских канонических книгах «Мэн‑цзы» и «Шуцзнн» («Книга преданий»).

 

[43] Династия Шан – правила Китаем в 1766–1122 гг. до н. э.

 

[44] Да‑цзи – любимая наложница последнего шанского царя Чжоу‑синя, жестокого и развратного тирана; она поощряла его дикие оргии и отвлекала от государственных дел, поэтому в китайской традиционной историографии Да‑цзи нередко объявлялась виновницей гибели династии Шан.

 

[45] Династия Чжоу – правила Китаем в 1122 – 249 гг. до н. э.

 

[46] Бао Сы – любимая наложница чжоуского царя Ю‑вана (VIII в. до н. э.), подаренная ему жителями местности Бао. Предаваясь пирам с любимой наложницей, Ю‑ван совершенно забросил государственные дела. Рассказывают, что Бао Сы никогда не смеялась, и Ю‑вану никак не удавалось ее развеселить. Однажды он приказал зажечь на городской стене сигнальные костры, оповещающие о нападении врага. Вассальные князья и воеводы поспешили в столицу. И тут Бао Сы рассмеялась, довольная шуткой государя. Но в другой раз, когда на столицу действительно напали войска инородцев и Ю‑ван зажег сигнальные костры, никто из князей и воевод не пришел на помощь, считая, что сигнал тревоги подан по прихоти Бао Сы. Чжоуская столица пала, войска Ю‑вана были разбиты, а он сам и Бао Сы – убиты.

 

[47] Династия Цинъ – правила Китаем в 246–207 гг. до н. э.

 

[48] Дун Чжо был убит по милости Дяо Чань. – Полководец Дун Чжо в 190 г., опираясь на военную силу и дворцовые заговоры, низложил императора Шао‑ди и номинально передал власть малолетнему Сянь‑ди, фактически же сосредоточив ее в своих руках. Жестокость узурпатора вызвала недовольство даже среди близких ему сановников, и в 192 г. Дун Чжо был убит. В заговоре Ван Юня и Люй Бу против Дун Чжо участвовала его наложница – красавица Дяо Чань.

 

[49] «…человек устанавливается»… – усеченная цитата из книги «Луньюй», в которой говорится: «В пятнадцать лет у меня возникло стремление к учению, в тридцать я установился, в сорок у меня не стало сомнений, в пятьдесят я познал волю неба, в шестьдесят мои уши открылись для восприятия истины, а в семьдесят я стал следовать велениям сердца…» Установился – это значит обрел уверенность в своих словах и поступках, поскольку постиг сущность ритуала.

 

[50] Забывший восьмое правило – эвфемизм, заменяющий здесь распространенное ругательство «черепашье яйцо»; ругательство означает: «не знающий своих родителей», «выродок».

 

[51]В старом Китае даосских монахов приглашали обычно для совершения обряда изгнания бесов, нечистой силы, болезней.

 

[52] В руке держу стальную плеть, // хочу тебя сразить! – слова арии из популярной пьесы шаосинского местного театра «Битва дракона с тигром» на сюжет о борьбе Чжао Куан‑иня с Ху Янь‑цзанем (X в.).

 

[53] «Битва дракона с тигром» – образное выражение для обозначения боя при равных условиях.

 

[54]Вареные побеги бамбука – одно из популярных блюд китайской кухни.

 

[55] Амитофо – Амитаба, будда прошлого; повторение этого имени в устах верующих воспринимается как восклицание, соответствующее обращению «бог мой», «боже».

 

[56]У женщин с маленькими бинтованными ногами, которые считались признаком женской красоты, была ковыляющая походка.

 

[57] Мацзян – распространенная в Китае азартная игра в кости.

 

[58] Князь ада. – Имеется в виду владыка ада Янь‑лован, образ которого заимствован китайской народной религией у буддистов.

 

[59]Китайские монеты имели посредине квадратное отверстие, и их нанизывали на веревочку.

 

[60] «Домашнее поучение» – выражение из главы «Луныой», где говорится о наставлениях Конфуция сыну.

 

[61] «Сие тело не заслуживает страха» – цитата из книги «Луньюй»: «Тот, кто в сорок – пятьдесят лет не приобрел известности, не стоит того, чтобы его боялись», то есть относились к нему с должным почтением.

 

[62]4 ноября 1911 г. по европейскому летосчислению. В этот день республиканская армия заняла город Ханчжоу, и на родине Лу Синя в городе Шаосине также была провозглашена победа революции.

 

[63]В Китае белый цвет – цвет траура: Чун‑чжэн – девиз, под которым в 1628–1644 гг. правил Сыцзун, последний император династии Мин, свергнутой маньчжурами. В период господства маньчжурской династии Цин крестьянские восстания нередко проходили под лозунгом: «Долой Цин, восстановим Мин»; часть крестьян воспринимала революцию 1911 г. как месть маньчжурам за свергнутого ими императора Чун‑чягана.

 

[64]Мебель, изготовляемая мастерами города Нинбо в провинции Чжэцзян, считается лучшей в Китае

 

[65] «…с наступлением эпохи „всеобщего обновления“ – слова из конфуцианской канонической книга «Шуцзин» («Книга преданий»).

 

[66] Сюанъ‑дэ («Всеобъемлющая добродетель») – девиз правления, под которым в 1426–1435 гг. правил минский император Сюань‑цзун.

 

[67] Лодочник Ци‑цзинь – персонаж рассказа «Волнение».

 

[68] …закрутивших косы на макушке. – После революции 1911 года, свергнувшей маньчжурскую империю, некоторые китайцы, не веря в прочность повой республиканской власти, не отрезали косу, а только закручивали ее и прятали под шапку.

 

[69] …письмо в форме «желтого зонтика» – посылалось в тех случаях, когда требовалось выразить особое почтение адресату. Такое письмо писалось на листе почтовой бумаги в восемь вертикальных строк, в каждой из которых содержались слова восхваления или уважения. Вверху, в двух средних строках, ставилось имя и титул адресата. Боковые строки начинались на разных уровнях, поэтому внешне текст такого письма отдаленно напоминал очертания зонтика с рукояткой.

 

[70] Партия «кунжутного масла» – здесь переосмысление близких по звучанию слов, пример народной этимологии. Слова «цзыю дан» – «партия свободы» вэйчжуанцы воспринимают искаженно, как «ши ю дан», что означает партия «кунжутного масла».

 

[71] Ханълинь («Лес кистей») – звание, которое получали ученые и литераторы, блеснувшие на государственных экзаменах в столице и зачисленные в состав императорской академия Ханьлинь.

 

[72] Лю Хай – ученый даос Лю Хай‑чань (X в.), служил при дворе, потом удалялся в горы, жил отшельником и, согласно легенде, обрел бессмертие. Изображается обычно с длинными распущенными волосами, закрывающими лоб.

 

[73] Братец Хун – здесь намек на Ли Юань‑хуна (1804–1928), который во время учанского восстания 1911 г. командовал хубэйской армией; впоследствии был президентом Китайской республики.

 

[74]Нет (англ.).

 

[75] Хубэй – провинция в центральной части Китая, в которой началась революция 1911 г.

 

[76] Фу Си – мифический император, время правления которого китайская традиционная историография считала «золотым веком».

 

[77] Ямынь – уездная канцелярия.

 

[78]В старом Китае долги переходили по наследству.

 

[79]Приговоренных к смерти облачали перед казнью в белую траурную одежду, на которой черными иероглифами было написано имя преступника и указывалось, за что он приговорен к смерти.

 

[80]Хао – браво, хорошо (кит.)

 

[81] Не спел ни одной песни! – Приговоренные к смертной казни, желая продемонстрировать твердость духа и прозрение к смерти, имели обыкновенно петь перед казнью арии из популярных пьес или песни героического содержания.