Глава 7 6 страница

В плане позитивного социального действия ненасилие имеет три аспекта: непротивление, пассивное сопротивление, активное действие. Нет сомнения, что именно последнее содержит в себе наиболее конструктивный потенциал и является залогом успеха в утверждении идеалов гражданского общества и социальной справедливости.

К сожалению, существует устойчивый стереотип, рассмат­ривающий ненасилие как социальную пассивность и психоло­гическую трусость, отсутствие мужества. Это обвинение никак нельзя считать справедливым. Прежде всего, следует провести различие между понятиями силы и насилия. Сила является неотъ­емлемым и фундаментальным свойством бытия человека, про­являющимся в самых разных формах (борьба за существование, реакция самообороны, проявление политической силы и др.). Сила может проявляться как в насилии, так и в ненасильствен­ных действиях. Разница между ними в том, что насилие — это разрушительная сила, точнее даже, саморазрушительная, ибо в конечном счете оно оборачивается против самого себя. Ненаси­лие же является позитивным, конструктивным выражением силы: оно тоже сила, но при этом более сильная, чем насилие.

Ненасилие нельзя также путать с пассивностью. Пассивность представляет собой вызванную отсутствием силы капитуляцию перед несправедливостью. По сравнению с ней даже насилие в качестве ответа на несправедливость является более предпочти­тельным: это, конечно, ложный путь, но все-таки путь актив­ного неприятия и борьбы со злом. В отличие от пассивности не­насилие, помимо огромной внутренней работы и духовной ак­тивности, направленной (не в последнюю очередь) на преодо­ление страха, предполагает продуманную наступательную так­тику, технологию противостояния злу и воздействие на людей и институты с целью вызвать изменение в их позиции.

К сожалению, многие идеологии, в частности идеология классовой борьбы, националистических движений, религиозно-фундаменталист­ских направлений, культивируют и освящают насилие, однозначно свя­зывая его с борьбой за социальную справедливость. Революционное насилие считалось и при некоторых режимах считается даже чистили­щем, через которое надо пройти трудящимся, чтобы сбросить с себя мерзость эксплуататорского строя. Поэтому во имя оправдания наси­лия, освящения социальной ненависти необходимо представлять нена­силие как форму трусливого смирения перед воинствующим злом, дис­кредитировать его как пассивное и жалкое непротивленчество.

Желательно, чтобы учитель сумел показать ученикам, что в действительности пассивность и смирение — не синонимы не­насилия; напротив, они являются условием и порождением на­силия. Пассивность — это позиция человека, который не дорос до насилия. Ненасилие же — поведение человека, который пере­рос насилие и поднялся на более высокую ступень преодоления страха. Причем помимо преодоления «животного страха» нена­силие требует еще и особой духовной стойкости: смелость, мо­тивированная злобой и мстительностью, трансформируется здесь в этически более высокую и психологически более трудную сме­лость, мотивированную любовью и справедливостью. Поэтому ненасилие — это сила бесстрашия, любви и правды, сила в ее наи­более чистом, созидательном и полном проявлении, направ­ленная на борьбу против зла и несправедливости.

Ненасилие органически сопряжено с мужеством, которое в условиях ненасилия поднимается на новый уровень, обретая аде­кватную этике гражданственности форму.

Традиционно мужество считалось добродетелью мужчин (о чем, в частности, свидетельствует и русская этимология слова), а основной областью общественной деятельности, в которой формировалась и прак­тиковалась эта добродетель, являлась война. Аристотель видел в муже­стве высший добродетельный способ поведения человека в бою, кото­рый и несовместим с безумной яростью, и требует преодоления орга­нического страха.

Однако оказалось, что военное сражение — не единственная сфера мужества. Не менее важно его проявление в гражданской жизни, причем здесь представление о мужестве расширяется. Во-первых, мужество начинают связывать с общественной деятель­ностью, борьбой за социальную справедливость в широком смыс­ле — не только на поле брани. Во-вторых, оно лишается своего сугубо мужского предназначения и обретает статус общечелове­ческой добродетели, равно украшающей и женщин, и мужчин. Именно ненасильственный этический подход «отрывает» муже­ство как личностную добродетель от войны и воинской деятель­ности и превращает его в сознательно и целенаправленно куль­тивируемую гражданственную установку.

Таким образом, ненасилие — это не абстрактная норма, кото­рую остается лишь употреблять в дело, не состояние, которое кем-то и когда-то может быть достигнуто. Оно прежде всего пред­ставляет собой ненасильственную, направляемую силой любви и правды борьбу против зла и несправедливости — как в собствен­ной душе, так и в мире. Это — не усилие, которое должно привес­ти к истине, а истина, которая состоит в усилии. И мужество, которое требуется для ненасильственной борьбы и формируется ею, есть мужество ответственного существования в этом мире.

 

Насилие и фашизм: этический аспект

Одна из самых опасных форм потенциального и актуального насилия - фашизм. Опасность реализации фашизма в современ­ных условиях предполагает сочетание многих факторов:

• наличие «среднего класса» - социальной базы фашизма;

• затянувшийся политический и экономический кризис;

• наличие революционной ситуации или угрозы установле­ния революционной диктатуры;

• поддержка крупного частного промышленного и финансо­вого капитала;

• существование массовых фашиствующих движений, имею­щих собственные вооруженные отряды, навязавшие обществу массовый политический террор, поддерживаемые и снабжаемые оружием со стороны армии и/или полиции.

Для победы фашизма требуется также, чтобы фашистские движения выработали единую идеологию, которая прошла бы стадию адаптации и стала привлекательной и понятной широ­ким массам. Необходимы также моральная самодискредитация представительной демократии, широкое распространение в об­ществе милитаристских идей, воинствующего национализма и культурного примитивизма.

В настоящее время многие из этих условий на постсоветском пространстве имеются. И в некоторых странах, в частности в Рос­сии, фашизм стал поднимать голову. Во-первых, стало явным идео­логическое сближение различных фашистских и профашистских организаций и групп. Выработан круг объединяющих их идей: рус­ский национализм в великодержавной, имперской форме; анти­коммунизм; антилиберализм; антиамериканизм; антисемитизм и расизм (в «арийском» варианте).

Во-вторых, представительная демократия в России и неко­торых других бывших советских республиках катастрофически себя дискредитировала, слово «демократ» стало почти ругатель­ным, в обществе возродился милитаризм, и «хорошим тоном» стало восхваление армии, а не критика ее. Что касается прими­тивизма, то он обеспечивается небывалым расцветом бульвар­ной прессы, «мыльных опер» и «попсы» на сцене и TV.

В-третьих, у потенциальных фашистов появились деньги из тщательно охраняемых источников. Только «Русское националь­ное единство» приоткрывает тайну и ссылается на свои много­численные охранные предприятия. Остальные вынуждены нехо­тя признавать: деньги дают бизнесмены, т.е. в России появился частный капитал, финансирующий фашиствующие организации.

В-четвертых, власти, особенно на местах, стали покрови­тельствовать или попустительствовать фашистам, причем часто на уровне не областного руководства, а подчиненных ему струк­тур (обычно правоохранительных органов).

В-пятых, стали возрождаться имперская идея и великодер­жавный национализм, росту которых способствовали крах ил­люзии, что Запад бескорыстно «нам поможет», поражение в пер­вой и официальная великодержавная риторика второй Чечен­ской войны, провал правительственной затеи с созданием «на­циональной идеи», холодность отношений с Западом из-за Югославии, а потом Ирака.

В-шестых, обнаруживается прямой контакт российской ар­мии с национал-патриотическими, профашистскими организа­циями (казачьи объединения на Юге России). Это именно тот классический случай, когда регулярная армия обучает, одевает и вооружает воинствующие националистические организации. В-седьмых, фашизм нашел свою «социальную базу»: моло­дежь. Состав фашиствующих организаций резко омолодился, чис­ленность их выросла исключительно за счет молодежи. В услови­ях низкого уровня гражданского воспитания и образования, об­щего идеологического и морального кризиса молодежь легко ста­новится добычей фашизма. Причем к фашистам идут не самые худшие, а те, кто ищет каких-то идеалов, пусть и на крайне примитивном уровне.

Конечно, все это — еще даже не преддверие фашизма. К счастью, по-прежнему отсутствуют многие факторы, необходимые для его побе­ды. Но уже налицо ситуация, позволяющая фашистским движениям закрепиться на политической сцене и начать развиваться, игнорируя парламентские методы борьбы. Особенно опасно то, что фашисты бы­стро усиливают свое влияние именно в молодежной среде. Сегодня по­литикой в России активно и сознательно интересуется меньше 4% мо­лодежи. Но из них больше половины симпатизирует именно фашизму. Если так пойдет дальше, то молодежь разделится на аполитичное и апатичное большинство, с одной стороны, и на политически активное фашиствующие меньшинство — с другой.

К концу XX в. в мире скопилось столько фикций и лжи, что молодым людям трудно найти что-либо подлинное в океане пустых банальностей и идеологем. А идеологемы эти, если им не дать соответствующей оценки и не развенчать их ложного ро­мантизма в глазах молодежи, могут быть весьма опасны. Об этом свидетельствует, в частности, набирающее силу в России и Бе­ларуси профашистское молодежное движение скинхедов — «бри­тоголовых» или «скинов», как они сами себя называют. Причем, если молодежь и подростки проявляют явный интерес к ним и общению с ними, то широкая педагогическая общественность или вообще мало что знает о скинхедах, или хранит на их счет невозмутимое молчание, или не придает им серьезного значе­ния, не замечая их влияния на молодежь. Кто же такие скинхеды?

Они появились в начале 90-х гг. В 1992-м в Москве было всего около десятка скинхедов. Вели они себя тихо и в основном просто красова­лись в центре города. Это был чистый продукт подросткового обезьян­ничества: первые скины старательно подражали западным скинхедам, о которых они узнали из советских СМИ эпохи перестройки. Тогда было модно рассказывать об английских, немецких, а чуть позже — и о чеш­ских бритоголовых. Однако в начале 94-го скинхеды вдруг стали если не массовым, то многочисленным и заметным явлением. В 2000 г. в России насчитывалось свыше 20 тыс. скинхедов: более 4 тыс. в Москве, около Зтыс. в Петербурге, около 2 тыс. в Нижнем Новгороде, Ростове-на-Дону, Ярославле, Пскове, Калининграде. Есть они и в Беларуси - в основном, в Минске и некоторых крупных городах.

Около 80% скинхедов - это старшеклассники, учащиеся ПТУ или безработные, объединенные в маленькие банды по месту жительства или учебы, которые, строго говоря, не являются политическими орга­низациями. Однако в Москве существуют две политизированные жест­ко иерархизированные скинхедские организации: «Скинлегион» и «Blood & Honor — Русский филиал».

У бритоголовых есть собственная пресса (журнал «Белое сопротив­ление» и сайт в Интернете «Русские бритоголовые»). Бурно развивается и музыкальная скин-культура. Больше всего музыкальных скин-групп в Москве: «Штурм», «Белые бульдоги», «Вандал», «Дивизион», «Крэк» и др. Популярна также панк-ой!-группа «Террор». Тексты песен скин-групп чрезвычайно агрессивны, как правило, довольно примитивны и не производят сильного эстетического впечатления.

В одежде скины подражают своим западным единомышленникам. Распространены нашивки в виде свастики, кельтского креста, портре­та Гитлера, числа 88 («Heil Hitler!») или букв WP («White Power*). Ски­ны обычно не носят с собой оружия (чтобы не «привлекли»), но в драках пользуются ремнями с утяжеленной пряжкой, украшенными декоративной цепью и намотанными на руку, что делает этот импро­визированный кастет более опасным.

Скинхеды в России — «дети реформ». Для них характерен пол­ный разрыв с традициями, общественными ценностями и со­циальными установками. Не имея социального опыта взрослых и их морального иммунитета, «дети реформ» очень быстро ус­воили «прелести» наркомании, токсикомании, алкоголизма, проституции, сопровождавшихся эпидемиями заболеваний, пе­редающихся половым путем, катастрофическим взлетом детской и подростковой преступности. Учителя, которые еще вчера ра­довались реформам и отмене принудительной системы воспита­ния, пришли в ужас — именно они первыми столкнулись с но­вым поведением новой молодежи, которая не хотела учиться, позволяла себе материться в адрес учителей, а иногда и приме­нять силу.

«Реформа» образования сопровождалась превращением Рос­сии в страну неграмотных. А стало быть, в страну агрессивных националистов, ибо ксенофобия — страх, неприязнь ко всему чу­жому — преодолевается только образованием и воспитанием. Воз­никают сначала небольшие молодежные группы, нацеленные про­тив «чужих» (пусть даже из соседнего двора). Некоторые из них превращаются в банды скинхедов, для которых всякий черноко­жий, еврей или кавказец был «чужим» заведомо.

Таким образом, в России скинхеды — продукт не националь­ных, а социальных изменений. Это видно уже из того факта, что банды бритоголовых возникли именно в крупных и наиболее развитых городах — там, где особенно заметно социальное рас­слоение. Подростки из бедных семей, глядя на внезапно разбо­гатевших «новых русских», завидовали им и ненавидели их. Но трогать защищенных личной охраной богатеев боялись и направ­ляли свою ненависть на более доступный объект — «инородцев».

Все происходящее играет на руку фашиствующим партиям и организациям, часть из которых смотрит на скинов как на свой резерв и «социальную базу». В Москве с бритоголовыми активно работает Русский национальный союз (РНС); в Петербурге -Национально-республиканская партия России, в городах По­волжья и Краснодаре — Русское Национальное Единство (РНЕ). Во влиянии на скинов с ними соревнуется национал-большеви­стская партия Эдуарда Лимонова (НБП). В последнее время ак­тивной работой среди скинхедов занялась ННП — Народная национальная партия.

ННП не столько пытается завербовать бритоголовых в партию, сколь­ко распространяет в их среде новую идеологию — «русизм». Это доста­точно экзотическая идеология, доступная сознанию типичного скин­хеда. Скажем, несмотря на постоянно подчеркиваемую приверженность православию, русизм довольно снисходителен к арийскому язычеству (в духе национал-социализма), поскольку «раса выше веры» и «кровь объединяет, а религии разъединяют». Русизм перебрасывает мостик от дореволюционного православного монархизма к национал-социализ­му: по канонам русизма, в XX в. было «два великих арийских героя» — Николай II и Адольф Гитлер, причем Гитлер был мстителем за «при­несенного большевикам и жидам в ритуальную жертву» Николая II и пытался нести «Крест-Свастику в разобщенную жидами Россию».

Впрочем, расистами скинхеды были изначально. Любимым видом времяпрепровождения у них было и осталось напиться пива (или водки) и пойти «охотиться» на улицы или на рынок на неугодных «инородцев». Дисциплина им претит. Большинство скинов, вступающих в организации, вскоре их покидает: после пьяного разгула им трудно заставить себя ходить на партсобра­ния, зубрить фашистских «классиков», терпеливо торговать га­зетами и т.п. Но если раньше скины избивали кавказцев и азиа­тов «абстрактно» — за цвет кожи и за то, что те «заражают нас СПИДом» и «торгуют наркотиками», то теперь любой рядовой скин готов прочесть малограмотную, но горячую мини-лекцию об «угнетенной жидами русской нации», «мировом сионистском заговоре» и «грядущем возрождении Великой России».

 

ВОПРОСЫ И ЗАДАНИЯ

1. Что означают для Вас понятия «гражданское общество», «гражданствен­ность», «гражданская позиция», «гражданин»?

2. Назовите и охарактеризуйте основные черты этики гражданственности. Что такое «этический императив гражданского общества»?

3. Патриотизм — любовь к Отечеству, своей стране или государству? Как соот­носятся эти понятия? В чем Вы видите нравственную сущность патриотизма?

4. Как соотносятся между собой понятия «интернационализм» и «космопо­литизм», «национализм» и «фашизм» и какое отношение они имеют к патрио­тизму?

5. Что такое политическая культура и политическая этика? Какие элемен­ты, на Ваш взгляд, составляют необходимый «набор» в структуре политиче­ской культуры общества? Политической культуры личности?

6. «Политическая антикультура» и «политическая докультура» — что это? Назовите и попытайтесь охарактеризовать их наиболее показательные прояв­ления и последствия в историческом и современном ракурсах.

7. Какие личностные качества политического лидера Вы считаете наиболее приемлемыми в современных условиях с точки зрения их эффективности и нравственности?

8. «Грязное» ли дело политика и возможна ли в политике «честная игра»?

9. Какова, на Ваш взгляд, роль насилия и ненасильственных действий в современных политических условиях?

10.Этика ненасилия: Ваше личное отношение к ней, соображения «за» и «против».

11.Какова, на Ваш взгляд, вероятность возрождения фашизма в мире? Что Вы знаете о теоретических основаниях фашизма?

12.Скинхеды — детская игра или опасный симптом?

Глава 7

 

ЭКОЛОГИЧЕСКАЯ ЭТИКА

И ЭКОЛОГИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА

ПЕДАГОГА

 

В системе отношений, регулируемых этикой, особое место в последнее время стало занимать отношение человека к природе. В связи с этим и перед педагогической этикой встала задача рас­ширения традиционного предметного поля за счет включения в него моральной регуляции отношения к природе как равноправ­ному субъекту. Речь идет о сформировании такого рода отноше­ния у подрастающих поколений, на плечи которых в скором будущем ляжет вся тяжесть решения нынешних и грядущих эко­логических проблем и, следовательно, ответственность за судь­бу человечества.

Необходимость формирования в системе «Человек—Общест­во—Природа» этих отношений вызвала к жизни становление новой отрасли этического знания — экологической этики, кото­рая расширяет диапазон господствующих моральных принци­пов до отношения человека к природе; вырабатывает нравст­венные нормы его поведения как в «человеческих», так и в «не­человеческих» ситуациях; делает человека Человеком, в полной мере реализующим свою родовую сущность, способным, отре­шившись от собственного антропоэгоизма, проявлять Любовь и Уважение к Иному, Ответственность перед Иным.

Процесс становления экологической этики — экоэтики — предполагает формирование нового типа морального сознания — энвайронментального, синтезирующего глобальное видение мира с подлинно гуманистическими ценностями. В основе формиро­вания экоэтики лежит переход от прежнего принципа регуля­ции отношений человека и природы - антропоцентризма к но­вому, не-антропоцентристскому подходу.

Подобный переход — не одномоментный акт, а трудоемкий долговременный процесс, требующий целенаправленных уси­лий, предполагающий экологическую компетентность и этиче­скую готовность тех, кто призван ему способствовать, — педаго­гов и воспитателей. И поэтому их экологическая культура орга­нично включается сегодня в структуру педагогической этики.

 

7.1. ЭКОЛОГИЧЕСКАЯ ЭТИКА: ПРЕДМЕТ, НРАВСТВЕННОЕ СОДЕРЖАНИЕ, ЦЕННОСТИ

Формируя у учащихся нравственное отношение к природе, педагог должен знать сам и уметь показать учащимся, что в ис­тории отношений человека и природы прослеживаются две про­тивоположные нравственно-этические традиции: традиция управ­ления и традиция сотрудничества.

Нравственной основой традиции управления как раз и высту­пает антропоцентризм, который, считая Человека единствен­ным и высшим критерием в шкале ценностей, высокомерно ставил его в центр и над Природой. Антропоцентризм не рас­сматривает человека как часть природы, а провозглашает осо­бую миссию, особое предназначение человека — управлять вве­ренной ему природой, что в идеале предполагает бережное и заботливое отношение к ней и как следствие — ответствен­ность за все свои действия и поступки по отношению к ней и за ее состояние. Однако на практике управление, основанное на ан­тропоцентризме, легко перерождается сначала в господство, а затем и деспотизм, предполагающий право на произвол челове­ка в отношении к другим живым существам.

Начало антропоцентристской традиции управления в запад­ноевропейской культуре положило антично-христианское «вы­сокомерие» по отношению к живым существам — не-людям. Но наибольший вес идеи безоглядного «пользования природой» и ус­тановления господства над всем живым на Земле приобретают в Новое время. Тогда же начинается внутреннее перерождение этой традиции, переход от сохранения, улучшения, вдумчивого пре­образования природы к ее радикальной переделке согласно за­ранее сконструированным проектам. Именно начиная с Нового времени традиция управления эволюционировала в направле­нии деспотически-утилитаристского отношения к природе или деспотического антропоцентризма. За многие столетия он стал практически естественным, привычным стилем мышления ка­ждого человека, поэтому нет необходимости в его специальном воспитании: человек «рождается антропоцентристом», склон­ным к «управлению» и «господству».

Другая традиция отношения к природе — традиция сотруд­ничества,предполагающая, что человек призван совершенство­вать природный мир и раскрывать его нереализованные возмож­ности, которые не могут выявиться и раскрыться сами по себе, без творческого содействия человека. Нравственной основой этой традиции выступает не-антропоцентристский подход — неутили­тарное и неинструментальное отношение к миру, благодаря ко­торому преодолевается жестокое отношение традиции управле­ния к «не-людям», а также неравноправие человека и природы,. ведущее к нравственному оправданию господства над ней. «Ос­вобождение природы» или «освобождение животных» от физиче­ского и морального подавления сторонники традиции сотрудни­чества считают необходимыми составляющими экологической гар­монизации и нравственного обновления самого человека, так как «сотрудничество» предполагает взаимность и нравственную основу.

В современных терминах такой подход называется коэволюци­ей, что обозначает процесс совместного развития биосферы и че­ловеческого общества. Концепция коэволюции природы и об­щества предполагает оптимальное соотношение интересов чело­вечества и всей остальной биосферы, взаимно скоординированное развитие человека и природы, при котором совершенствование при­роды нуждается в учете человеком ее возможностей. Коренное изменение морально-этической оценки природы, соответствую­щее коэволюции общества и природы, состоит в том, чтобы видеть в природе ценность культуры. Не-антропоцентристская парадигма выдвигает как высшую ступень в шкале ценностей не человека, а гармоничное и равноправное сообщество людей и всех других живых и неживых компонентов природы. Таким об­разом, гуманизм человека, согласно этой парадигме, должен в той же мере проявляться в отношении к природе, как и в меж­человеческих отношениях. Но именно воспитание гуманизма нового — энвайронментального содержания представляет наиболь­шую сложность в формировании личности, ибо он непривычен нам и требует от нас особых усилий.

Задача педагога в этих условиях — донести до сознания уча­щихся, что предмет экологической (энвайронментальной) этики — это, прежде всего, отношение Человека к Природе, предпола­гающее в то же время и его отношение к самому себе: противо­поставление себя окружающей среде или включение в нее. Эко­логическая этика — это не этика отдельной личности или даже общества; это — универсальная этика человеческой деятельности. Ее ценностно-мировоззренческой основой выступают отказ от эго­центризма и признание существования «благорасположенных» к человеку природных сил. Их «одухотворение» делает возмож­ным нравственно-понимающее отношение к природе, выступаю­щее стержнем экологической культуры личности и общества.

Экологическая компонента профессиональной этики требует от педагога способствовать формированию нравственных цен­ностей и критериев молодежи, опираясь на два стержня: чувст­во времени, перешагивающее рубеж одного человеческого поко­ления и предполагающее заботу о природных условиях сущест­вования будущих поколений, и чувство любви и сострадания к природе (А. Леопольд).

1. Обращенность в будущее базируется на ряде специфических моральных принципов, норм и ценностей, которые должны лежать в основе наших обязательств перед будущими поколениями, имеющими право на достойную жизнь. Это, в частности:

• принцип хронологической объективности, который запрещает игнорировать интересы индивидуумов из-за их временного и пространственного отдаления или культурно-идеологического противостояния;

• принцип «долга перед потомками», предписывающий: дейст­вие, совершаемое в соответствии с моральным долгом, являет­ся наиболее ценностным из всех возможных действий;

• нормы-императивы диалога с будущим, включающие в себя:

- необходимость отказа от любых действий, которые могут подор­вать возможность существования будущих поколений;

- приоритет ответственности перед потомками при принятии ре­шений, касающихся здоровья человека и состояния природной среды;

- недопустимость нанесения ущерба интересам будущих поколений в интересах ныне живущих людей.

2. Любовь к природе выступает как внутренний отклик души
человека на красоту, гармонию природы в целом — то, что остается за пределами научного познания и большинства учебных дисциплин. Такая любовь возможна, если человек не одержим жаждой самоутверждения, покорения природы, получения от нее
максимальной прибыли, а стремится понять природу вплоть до
взаимопроникновения с ней. Для любви к природе необходимо,
чтобы «не-человеческий субъект» признавался источником любви, равным субъекту человеческому. Кроме того, проблема заключается в том, что такая любовь должна быть взаимна, а в нынешней ситуации конфликтных взаимоотношений человека
и природы у нас слишком мало оснований рассчитывать на это.
Поэтому предварительным условием того, чтобы любовно-творческое отношение к природе стало реальностью, выступает совершенствование самого человека как нравственной личности.

Одной из основных задач экологической этики является так­же определение ясных и четко выраженных моральных ценно­стей. При этом возникает фундаментальная проблема: должны ли принципы экоэтики основываться на признании независимо­сти и внутренней самоценности природных целостностей или их ценность определяется в зависимости от человека и его потреб­ностей? Нравственный долг педагога — помочь учащимся выра­ботать правильное отношение к этой проблеме.

- Дело в том, что антропоцентризм считает, что каждый биологиче­ский вид должен оцениваться только с позиции его целесообразности или полезности для человека (утилитаризм). Не-антропоцентрическая точка зрения исходит из многомерности мира, каждый объект которо­го неповторим и представляет собой определенную ценность — безот­носительно от его пользы для человека.

Нравственно-экологический подход заключается в том, что человек не вправе решать с позиции пользы и целесообразности вопрос о ценности или праве на жизнь того или иного биологи­ческого вида. Он должен не допускать потерь в биоразнообразии, заботясь о сохранении всех видов и объектов природы.

К сожалению, признание внутренней ценности природных систем на сегодняшний день не стало еще общепринятым усло­вием отношения человека к природе. Но учащиеся должны понимать, что исключительно человеко-центристские цели не мо­гут и дальше оставаться основанием экологической политики человечества. Только ценность природных систем, определяемая на основе широкого «человеческого» подхода (включающего эс­тетические, моральные, экологические и другие факторы), мо­жет быть основанием современного нравственно-понимающего отношения к природе.

 

7.2. ОСНОВНЫЕ ПРИНЦИПЫ И ИМПЕРАТИВЫ ЭКОЛОГИЧЕСКОЙ ЭТИКИ

Экологический аспект профессиональной этики требует пре­жде всего от самого педагога коренного пересмотра некоторых традиционных этических принципов и императивов, касающихся отношения к природе, и формирования новых. К ним относятся следующие.

1. Принцип экологизации морали, предполагающий, что:

• отношение людей к природным объектам должно детерми­нироваться не только материально-экономическими, правовы­ми или административными предписаниями, но и нравствен­ными нормами и принципами;

• происходит экологизация традиционных моральных норм и принципов, в частности, долга и совести по отношению к при­роде, которые уже сегодня должны приобретать форму «эколо­гического долга» и «экологической совести»;

• появляются новые моральные ценности, корректирующие прежние принципы полезности и целесообразности;

• идет процесс образования единой нравственно-экологиче­ской ответственности, сфера действия которой должна быть рас­ширена от производственно-профессиональных требований до бытового природопользования;

• происходит постепенная, сложная и длительная перестрой­ка морального сознания, которой и призваны способствовать нравственно-экологическое воспитание и просвещение.