Сказки Бажова Павла Петровича Биография Бажова Павла Петровича 56 страница

II. Добровольное холопство

Ошибочный взгляд на существо и историю кабалы легко мог бы быть устранен, если бы исследователи обратили должное внимание на явление добровольного холопства. Оно не только не создается законом 1597 г. и не возникает из него. но прямо уничтожается им и последующими указами, между тем носит на себе все существенные признаки того же служилого холопства. Оно отличается от служилой кабалы тем, что поступивший в холопство не дал еще на себя крепости. Это, с одной стороны, не личный наем, как думал Неволин (в кабальной книге люди на докладе ясно отличают наем от Добровольного холопства; Микита Истомин показывал, что "наперед сего служил у князя у Ивана Самсоновича Туренина в Олексине добровольно исстари, и князя Ивана не стало, и князь Иван его уступил на волю при своем животе, а после князя Ивана жил у крестьян, ходил по наймам к Олексинском уезде"). Это и не клиентство Павлова-Сильванского, ибо понятие холопства противоречит понятию свободы клиента. Это не что иное, как поступление на службу без крепости, что, по Русской Правде и судебникам, вело к полному холопству, причем, однако, судебники уже отличают дворовую службу в городских домах от такой же службы в сельских и источником полного холопства признают только вторую; даже и между судебниками есть различие в этом отношении: Судебник 1 -и признает службу источником холопства без доклада и с докладом, 2-й Судебник - только при условии доклада. Естественный рост начал свободы вскоре видоизменил определение 2-го Судебника. Поступавший на службу не тотчас обращается в полного холопа, для этого требуется надлежащее укрепление. Промежуток службы между поступлением и укреплением именуется "добровольным"холопством. Наконец, если добровольный холоп и дает на себя крепость, то уже обыкновенно не полную грамоту, а служилую кабалу. Этим путем один из древних источников рабства подрывается; законы конца XVI и XVII в. стараются урегулировать укрепление по службе, назначая сроки добровольного холопства то в 6 месяцев, то в 3 месяца. Обращаясь и к существу добровольного холопства, находим в актах следующие указания:

1) Это - холопство, а не свободное состояние: оно может окончиться отпускной, но не произвольным уходом холопа; в Новгородской кабальной книге записано такое показание Шакая и Терюхи: "служили оне у Офанасьева отца (Терпигорева) - у Ондрея и у него, Офанасья, старинные их холопи добровольно служили, а отцов их и матерей не стало". Очевидно, что они перешли по наследству Андрею Терпигореву и сами наследовали холопство. Тарас Федоров показывал, что отец и мать его жили в холопстве у кн. Гагарина и умерли в холопстве, а он остался малолетним и жил у того же князя Богдана Гагарина в холопстве "лет с двадцать без крепости", и что его отпустили тогда, когда князя Богдана "не стало"; Сенка, произвищем Фетка, жил в Ивангороде у Фед. Аминева добровольно около двух лет", и Федор деи отпустил его на волю и отпускную ему за своею рукою дал, а та деи отпускная у него утерялась, а из Ивана города пришод в Новгород бил челом на службу Ивану Мякинину, а у Ивана служил добровольно 3 года. Иван де его отпустил на волю и отпускную ему дал".

2) Обыкновенно (обязательно, с точки зрения обычного права) отпускная дается добровольному холопу при смерти господина. Сейчас было приведено показание, что по смерти господина (кн. Гагарина) холопа его Тараса Федорова отпустили. Аман Юрьев сказывал: "Наперед сего служил у Ивана Мотянина исстари, и как Ивана Мотянина не стало, и он после Ивана бил челом в службу сыну его Василию". Точно то же показывал Спиридон Котов. Отпущение по предсмертным распоряжениям делается постоянно; например, Таврило Иванов служил добровольно у Фед. Вас. Осинина и родился у него во дворе: "и Федора не стало тому лет с семь, а отходя сего света Федор его Гаврила отпустил на волю". Тимофей и Марфа Панфильевы на расспросе сказали: "Наперед сего служили в Старицком уезде у Вараксы у Карцева добровольно, и Вараксы не стало лет с пять, а их Варакса отпустил на волю при своем животе, а посяе Вараксы послужили у Доможира у Каменевав Старицком же уезде добровольно; и Доможира не стало, и их отпустил на волю ж". Исачко Третьяков служил у Степана Рахманинова добровольно ока то двух лет, "и как Степана не стало, и его отпустили на волю". Онуфрий Иванов служил в Ржеве Володимерове у сына боярского Бессона Кудрявого добровольно, "и Бессона не стало тому 3 года, и их велел после своего живота роспустить на волю". Никита Истомин служил добровольно у Якима Нарбекова около 5 лет, "и Якима не стало, а их после своего живота велел выпустить на волю" и т.д.

Таким образом, состояние добровольного холопства по существу ничем не отличалось от кабального: кроме мнимого права кабального человека уплатить выкуп по кабале. И тот и другой виды холопства уже давно сделались пожизненными. Но закон смотрел на добровольное холопство несколько иначе, чем обычай: законодатель не желал признавать холопства без акта укрепления. Уже 11 октября 1555 г. вышаг указ, по которому иски о возвращении беглых добровольных холопов, прикрытые исками о "сносе", т.е. краже при бегстве, оставляются без рассмотрения "того для, что добровольному человеку верит и у себя его держит без крепости". Несмотря на такой отказ закона от поддержки добровольного холопства исковым правом, этот институт, как видно из кабальных книг, процветал так же, как и кабала. Для господ удобство заключалось в том, чтобы не платить пошлин при совершении крепости, для холопов - в том, что бегство их может остаться безнаказанным. Однако о бегстве, т.е. произвольном оставлении господина без отпускной, акты ничего не говорят нам; напротив, свидетельствуют о "старинном добровольном" холопстве, которое, по-видимому, уже заменяло акт укрепления и давало право иска о возвращении беглых, не прибегая к ложному иску о сносе. Так мы вправе думать потому, что термин "старинный холоп" указывает на то, что в основании действительного рабства известного человека лежала не какая-либо крепость, а именно факт поступления на службу, но факт застаревший. Старинных же холопов господа виндицируют наравне с кабальными и полными. Закон конца XVI в. (1597 г.) и начала XVII в. стремился установить сроки такой давности (весьма краткие), кладя в основание давности экономические причины ("государь того добровольного холопа одевал и обувал и кормил"). Во всяком, однако, случае добровольное холопство давало больше гарантий приобрести свободу, чем кабальное, а потому в кабальной книге находим (впрочем, единственный) случай, когда принимающий кабалу на расспросе заявил, что он ушел произвольно из добровольного холопства (без отпускной), потому что господин после полугодичной его службы хотел его "окабалить".

Полагаем, что приведенных фактов достаточно для убеждения, что 1) кабала в Московском государстве задолго до 1597 г. и до царского Судебника является независимой от договора займа и есть акт добровольного поступления во временное холопство, что продолжение ее до смерти господина не установлено в 1-й раз указом 1597 г., а возникло раньше из необходимости определить срок временного холопства не по сумме, обозначенной в кабале; 2) так называемое добровольное холопство есть тоже временное холопство, возникшее из факта поступления на службу без "крепости"; в случае застарелости такой службы добровольное холопство получает исковое значение, но подлежит тем же условиям, что и служилая кабала, т.е. сохраняется лишь до смерти господена; 3) указ 1597 г. дал лишь то нововведение, что служилая кабала не переходи на потомство умершего холопа и что понятие такой кабалы непременно требует укрепления (впрочем, это согласно с законом 1555 г.).

Н. ОБЩЕСЕМЕЙНЫЕ ИМУЩЕСТВА

I. Общие имущества супругов

Ввиду возражений, и теперь повторяющихся относительно нашего воззрения на общие имущества супругов, считаем необходимым дополнить изложенное в тексте книги нижеследующими соображениями. Что касается приданого, то, по-видимому, не существует сомнения о принадлежности его обоим супругам. Напротив, о купленных вотчинах заявляются решительные возражения. Н.Н. Дебильский утверждает, что единственное право жены на купленные вотчины есть право наследования их после мужа. Прежде всего достойно внимания, почему закон, отказав жене в праве наследования в родовых и выслуженных вотчинах, предоставил ей безусловное право наследования в купленных вотчинах? Если не считать закон о наследовании произвольной выдумкой законодателя, если право родового наследования основано на прежней принадлежности имущества родунаследователя, если право семейного наследования - результат прежнего семейного совладения, - то наследование жены именно в купленных имуществах, очевидно, указывает на принадлежность этих имуществ жене и при жизни мужа.

Но прежде рассмотрения прав жены на наследование купленных вотчин считаем необходимым привести несколько фактов относительно общих прав супругов на имущества при существовании брака. Законы об этом молчат, а потому нам предстоит лишь анализировать юридические факты; берем самое незначительное число их, ибо важно не количество фактов, а надлежащее понимание их

В 1680 г. поп Стефан Феофилактов и тяглец Сретенской сотни Сила Петров Гребенщиков продают в качестве душеприказчиков: "Сила - по приказу и по духовной Александра Григорьевича сына колокольника, а поп Стефан - по приказу дочери своей духовной его Александровой жены - вдовы Матроны Васильевой дочери, - двор их, который двор он Александр приказал отдать и в духовной написал, а после его Александра приказала отдать на церковное строение жена его Александрова Матронак церкви Сергия Радунежского". Итак, муж, а потом и жена в отдельных завещаниях распоряжаются одним и тем же двором. У них различные душеприказчики. Мы не знаем, чей именно был двор при жизни супругов, но в акте он назван двором их, т.е. общим (Акты, отн. до юр. б., 148, XX).

В 1691 г. думный дворянин Извольский продает свой двор в Москве стольнику "Толстово и жене его и детям". "А взял я... Извольский у него стольника... Толстово и у жены его и у детей тот... двор... тысячю пять сотрублев денег. А будет у него и у жены его и у детей его в тот мой двор учнет кто по каким крепостям вступатца - и мне думному дворянину и жене моей и детом его Ивана и же ну его и детей ото всяких крепостей очищать... А будет я... не очищу, и ему Ивану и жем его и детям взять на мне... и на жене моей и на детях те свои даные деньги тысячю пять сот рублев все сполна и тому двору очистка и убытки" (там же, XXI). Какие права могла иметь жена покупщика на получение цены вещи, очистки и убытков, если имущество куплено мужем, а не ею? Очевидно, включение жены нельзя признать формой: оно опирается на положение обычного права, что купленное имущество принадлежит жене так же, как и мужу. С другой стороны, на чем основана обязанность жены продавца очищать проданное имущество и платить убытки? Если бы по смерти продавца был предъявлен подобный иск об убытках к его жене, то, по точному смыслу акта, она должна отвечать. Это уже не пустая форма.

Интересно, что форма, в которой выражаются обычные оговорки насчет твердости купчих или меновых, повторяется даже в конце XVII в.: "Не устою, и ему, Василью, взять на мне, Алексее, и на жене моей и на детях, по сей записи, те свои данные деньги за перехожие четверти..." (1685г.). "И впредь мне, Григорью Мизгиреву, и жене моей и детям... о променной земле дела нет и не вступаща никоторыми делы... А буде я, Григорей Мизгирев, в чем-нибудь в малом против сей записи не устою... и на мне, Григорье Мизгиреве, ч на жене моей и на детех взять ему. Алексею, и жене его и детям по сей записи за неустойку двести рублев денег, а ся запись и впредь в запись" (1698 г. Ак., отн. до юр. быта, N 156, XXIII и XXIV). И это, конечно, не только форма: если бы действительно был предъявлен иск к жене, то она должна отвечать в силу записи (см. также XXVIII). Анализируемая норма не есть явление позднейшее; ее можно наблюдать и в начале XVI в.

В 1526 г. митрополит Даниил покупает "три полосы земли Жабинские, Завражицу, да половину трети земли Жабинское Никитинское, Федорова сына Жабина", у подьячего Григория Каликина и у его жены Олены, "что от те земли купили у Ивана у Терентьева сына Жабина, да у Ивана ж, да у Филипа, а у Андрея у Федоровых детей Жабина, да у Сидора у Федорова сына Жабина их отчину... А два жеребья той же деревни Жабинскы яз Олена Никитинская жена Жабина, чем меня благословил муж мой первый Никита Федоров сын и своих детей Данила и Ивана и Василья опосле своего живота своею отчиною, - и яз те два жеребья земяи даю в дом причистой Богородицы... Данилу митрополиту... по своем муже по первом по Никите и по своих детях: Даниле, по Ивану и по Василье" (там же, N 149, X). Факт, свидетельствующий о том, что купля имущества действительно (реально) совершалась обоими супругами. В 1696 г. Пушечниковы меняются со Страховыми поместьями и прибавляют, что если до срока расписки в приказе кто-либо из меновщиков умрет, то "теми поместьи на тот срок, росписатца с женами их или с детьми" (там же, N 156, XXVI). Факт, указывающий на то, что и в самом конце XVII в. акт отчуждения недвижимых имуществ, начатый мужем, может и должен быть закончен по смерти его женой.

Вот небольшое количество фактов, взятых наудачу только из одного сборника актов, но совершенно до статочное для того, чтобы убедиться в следующих положениях:

а) жена включается в акты отчуждения имуществ и приобретения их не ради простой формы: на ней лежит ответственность за правильность осуществления сделки; с другой стороны, ей принадлежит право иска против другой стороны, т.е. стороны продавца;

б) самая сделка отчуждения может и должна быть закончена женой в случае смерти мужа:

в) подобный взгляд на дело продолжается до самого конца XVII в. Имея в виду эти положения, мы можем судить правильнее о происхождении права наследования купленных вотчин женой.

Закон, как мы знаем, дает безусловное положение: "купленные вотчины жене; нет до нее никому дела".

Те, кто придерживается старых воззрений, думают подвергнуть сомнению решительный смысл закона тем, что о купленных вотчинах есть и дальнейшие другие постановления в той же главе Уложения. Действительно, есть, и тем, кто специально рассматривает эти вопросы, следовало анализировать их детально, не довольствуясь тем, что мы могли сказать в краткой учебной книге. Попытаемся сделать это. В ст. 5-й (XVII гл. Уложения) постановлено: "А будет после которого умершего останется купленная вотчина, а родовые и выслуженные вотчины и поместья не останется, да после того же умершего останется другая или третья жена, дети, которых он приживет с первою, или с другою или с третью женою, опричь купленные вотчины, поместья дать будет нечего: и купленная вотчина дати жене и детем его всем, разделяя по жеребьям, поскольку на жеребей достанется". В чем смысл этого закона? Зачем это. по-видимому, ненужное многословие о 1-й и 2-й и 3-й жене и детях от них? Само собою разумеется, что единокровные дети все призываются к наследованию. По поводу наследования в родовых и выслуженных в отчинах закон не говорит ничего подобного. Предоставляя другим изыскивать какие угодно объяснения, мы предполагаем следующее, единственно возможное. Закон, признавая купленные вотчины собственностью жены (а при детях - и детей, как скажем сейчас), натолкнулся на такое затруднение: ну, а если умерший был женат несколько раз, а вотчина, конечно, куплена при одной из жен, то дети какой из этих жен могут участвовать в правах накупленную вотчину? Можно предположить, что право это будет принадлежать детям только той жены, при которой состоялась купля, или, наоборот, только детям последней жены.

Несомненно, что, по обычному праву, купленные вотчины принадлежат той жене, при которой совершалась купля, и наследовали это имущество только ее дети. Закон Уложения составляет лишь исключение из этого правила, вызванное тем особенным обстоятельством, что, кроме купленных вотчен, умерший не оставил никакого другого имущества, которым можно было бы обеспечить детей от прочих жен. В доказательство этого можно сослаться на такие факты, в которых рассматриваются сложные вопросы о правах наследства вдовы и других преемников. Например, в 1692 г. сложное дело Барятинских вызвало следующее решение царя и Думы: "Князь Яковлевой жене Борятинской вдове княжне Аксинье и с поместья мужа ее дать на прожиток по Уложению и по справке с поместным приказом против ее сестры с окладу мужа ее и с придачами. которые придачи мужу ее довелося справить с 1000 четв. - 200 четв. да купленые мужа ее вотчины, которые муж ее купил при ней" ("Сотницы и пр. С. Шумакова. М. 1904, стр. 136). Таким образом закон Уложения (как и все последующие законы его о том же) есть исключение, но исключение, подтверждающее общее правило.

Так обстоит дело относительно жены при повторных браках. Относительно второго (или 3-го) мужа вопрос уясняется следующими примерами. В 1613 г. торговый человек с Лубяницы (Новгорода В.) Вас. Афан. Вышеславцев "продал Михаилу Исакову сыну Суконнику с Нутной в саду на Городище и в огороде, в конюшем месте и в полоске свою и жены своей Катерины треть... А та была треть садку и огороду и полоска за Плакушою-Яблоником, прежним мужом жоны своей. А взял есмя Васипей с своею женою Катериною у Михаила за тое треть садку и за огород и за полоску за свою треть денег пятнадцать рублев Московскую. А нет у нас тою трети... ни у кого в закладе... А кто выищетца на тот садок... с какою крепостью ни буди, или наши сродники жом Васильевы и жены моей учнут у Михаила в тот садок... вступатца, и нам мне Василью та своя треть... очищати" (Ак., отн. до юр ид. быта, N 148, XIV). Итак, продавец, называя имуществом своим и жениным, указывает и основание своих прав на продаваемое имущество, а именно оно принадлежало первому мужу жены продавца - некоему Плакуше.

Полагаем, что второй муж вступает в имущественные права первого мужа. Положение мужа как главы семьи существенно изменяет дело, т.е. тот порядок, который мы наблюдали в отношении к жене. Для подтверждения приведем еще один акт.

1 декабря 1668 г. состоялась продажа вотчины от Петра Аврамова Лопухина Давыду Исакову Племянникову и жене его и детям. Покупщик вскоре умер, не успев укрепить куплю в приказе, а жена "го вторично вышла замуж за стольника Микиту Иванова Акинфова. Этот второй муж явился в 1672 г. в поместный приказ и предъявил упомянутую купчую для утверждения. Но за кем же утверждается купленная вотчина, когда покупщика уже нет на свете? Надо было ожидать, что за наследниками покупщика или за его вдовой (по приведенной выше букве Уложения). К величайшему удивлению, в приказе помечено: "и по сей купчейта вотчина, в поместном приказе за ним Никитою в записные вотчины книги записана и пошлины... взяты" (Ак., отн. до юрид. быта, 147, XXVIII), т.е. вотчина, купленная первым мужем, записывается за вторым без каких-либо новых актов передачи, а по той же первой купчей. Поместный приказ не возбудил никаких вопросов и сомнений. По какому же основанию права первого мужа переходят на второго? Очевидно, купленная вотчина после смерти мужа принадлежит вдове; а так как у вдовы появился второй муж, то на него и простирается, общность прав супругов на благоприобретенные имущества.

И это не единственное исключение в пользу прав мужа: первый муж может распорадаться, что вступление вдовы во второй брак сокращает право жены на благоприобретенные имущества; право мужа в этом отношении имеет некоторые основания, ибо купленная вотчина принадлежит и ему столь же, как и жене. Поэтому понятие о купленной вотчине как общем имуществе супругов при их жизни не стоит в противоречии с тем постановлением Улфкения (ХУД 7), что муж может завещать купленную вотчину жене в пожизненное владение или до вступления в монашество; право же собственности на нее передать родственникам своим. Но Уложение идет далее в своих новшествах и постановляет, что муж может отстранить в своем завещании бездетную жену от права на куп пенные вотчины в случае выхода ее во 2-й брак. Все это, однако хасается судьбы купленных вотчин и в разрушении брака, если есть налицо веля умершего супруга. Закон же и по прекращении брака стоит безусловно на принципе присвоения купленной вотчины жене, практика (обычай) распространяет бывшую общность прав на второго мужа, как показывают приведенные сейчас примеры.

Сам закон делает еще одно отступление от начала присвоения вдовой купленных вотчин, а именно по отношению к вотчинам, купленным мужем у своих же поместий; в таком случае жене после смерти мужа принадлежит лишь право владения пожизненного, или до выхода во 2-й брак, или до пострижения (XVIVI, 8). И это вполне понятно, ибо куплей поместий вообще не достигались права собственности: и боковые родственники умершего покупщика не пользуются правами наследования на такие вотчины; они только могут быть даны им государем: "кому государь укажет по рассмотрению".

Наконец, есть еще мнимый случай исключения вдовы от прав на купленные вотчины, а именно когда муж купил вотчину родовую или выслуженную у родственников. Как известно, купля родовых имуществ (и сравненных с ними выслуженных) у родственников не создавала понятия благоприобретенного имущества ("купли"): вотчина оставалась родовой. Словом, это не "купленные вотчины".

II. Общие имущества родителей и детей

Для правильного разрешения вопроса о принадлежности имущества родителям и детям вместе мы можем воспользоваться только сделками об отчуждении имуществ. В тексте книги была указана ошибочность мнения Неволина, который отчуждение имуществ (в равно и приобретение их) от имени отца и матери и их детей считает формой, скрывающей другое содержание, т.е. обозначение перехода имуществ в собственность. Так как иногда встречаются акты отчуждения от имени одного отца, то некоторые видят в этом основание придерживаться старого мнения Неволила (см, В.М. Сергеевича "Лекции и исследования", 1899, стр. 389). Само собою разумеется, что исключением из нашего вывода не могут быть признаны случаи неимения детей или наличность малолетних детей. Кроме того, заведование имуществами, при общих правах собственности на них, разумеется, принадлежит домовладыке; однако и при этом взрослый сын заменяет в сделках отца без особей легитимации; а при полной дряхлости отца и все права заведования имуществом могут перейти к сыну (см. выше об избрании большака из сыновей при живом отце).

За этими оговорками значение актов отчуждения от имени отца и детей остается в полной силе. Мы можем лишь уяснить показания актов, приведя большее количество примеров, которые должны бы быть известны исследователям, но на истинный смысл которых мало обращается внимания. Так, в ХVв. не только сделка купли-продажи, но и отвод купленной ветчины совершается от имени продавцов - родителей и детей: "Се язъ Некидко, Ефросиньин ключник Ивановой жены Андреевича, в государыни своей место в Ефросиньино да в сына ее место, в Генадьево, отвел есмь село Спаское игумину Леонтью митрополичю земли и воды, и селище и пустоши..." (1453 г, Ак., отн. до торид. быта, 147, 1). Эквивалент за продажное имущество получают как родители, так и дин: "Се язъ митрополич дворецкий Феодор Феодорович Сурмнн купил есмь в дом преч. Богородицы... у Ивана У Близнеца, у Иванова сына у Ларионова и его детей у Кости, у Ширяя. да у Матфея их отчину деревню У сохи... А дал есмь им на той деревне... тридцать рублев, да овцу пополнка. А купил есмь у них ту деревню и селицо в прок без выкупа..." (1506-1509 гг., там же, VI). Дети дают позволение отцу на продажу вотчины: "Се яз Феодор Никитич Бутурлин купил есмь у Игнатья у Михайлова сына у Чертова, да у его детей - у Степана да у Михаила их вотчину село Хлябово..." (ок. 1511 г., там же. VIII); к этой купчей следует приписка: "Се азь Допило Клобуков что купил Федор Бутурлин у Игнатья у Чертова, у моего тестя, сеяо Хлябово, и тому селу Хлябову жена моя и дети мои отчичи, и мы то сеяо Феодору ослободили купити, а нам до того села дела нет". Дочь, при братьях и притом вышедшая замуж, тем не менее считает себя "отчичкой". Смысл общности имуществ в особенности ясен, когда дело идет о матери и es детях: "Се язъ Русин Феодоров сын Фомичя купил есмь в дом пртч. Богородицы... у Онтониды у Поропшнскне жены Елдегина и у ее детей: у Ивана у Сувора да у Афанасья у Буруна, да у Григорья у Мосла, да у Фрола, да у Герасима у Шестака. да у Феодора их вотчину треть сельца Степановского Елдегина..." (1526 г.. там же, XVI) "Се язъ Русин Феодорович купил есмь в дом пречист Богородицы... у Феодосии у Остафьевны дочери Глебова у Мясоедовские жены Шумова сына Елдегина и у детей; у Еремея у первого, да у Степана, да у Лаврентия у Третьяка их отчину деревеньку Жабинскую, чем ее благословил муж ее Мясоед Шумов сын Елдигина и своих детей опосле своего живота..." (1526. там же. ХIХ). Таким образом вотчина после смерти мужа переходит в общую собственность жены и детей. Покупщики называют купленную ими вотчину общей вотчиной продавца - отца и детей (1525-1526): "Се язъ архимандрит Гирасим Пречистыя Отманова монастыря... купили есмя в ГТречнстыя дом у Матфея у Тимофеева сына Воеводина да у его детей, у Василья, да у Гаврила, Федора, да у Коняя, да у Петруши, да Федора, да у Микулы их вотчину деревню Оесяниково" (Углицк. акты, стр. 102; см также Ак.. отн. до юрид. быта, 147, XX, XXII и др.).

Прямое выражение участия сыновей в сделках по недвижимым имуществом неоднократно и непререкаемо является в актах. В 1509 г. менялись землями митрополит и Климентей Афанасьев Тутолмин со своими детьми - "с Микитою да с Алексеем Скрябою да с Иваном Образцом да с Тимофеем"; митрополичий волос тель выменял митрополиту у Климентея и его детей их вотчину - деревню Иваки но на реке на Мал. Киржаче: а променял Климентью и его детям деревню Зубцово - митрополичью домовую: "А азъ Климентей с своими детми променяли есмя свою отчину, а приняли есмя к той деревне к Зубцову пятьдесят рублев". Затем за послу хами следует подпись: "По сей меновой грамоте язъ Никита с своим отцом с Климентеем и со своею братьею с митрополичьим волостелем... землями меняли и деньги приняли пятьдесят рублев к деревне к Ивакину по тому, как в сей в меновой грамоте писано, а подписал язъ Никита на сей грамоте своею рукою" (Ак.. относ до юр. быта, N 156. XIV). Реальное участие детей доказывается также следующими актами: "Се язъ Михаиле Колупаев сын Прпклонского купил есми у Самойла Федорова сына Кутарина, да у его жены Марьи у Баташевы дочери Лопатина, да их сына у Евсевья их отчину... деревню Брудец... А дал есми Самойлу. да его жене Марье, да их сыну Евсевью к той деревне... сто рублев и полсемидесят рублев... А у меля у Самойла и у моей жены у Марьи и у сына нашего у Евсевья та отчина не продана, ни променена... А где на ту деревню... явится купчая или меновая... и нам Самойлу и жене моей и сыну нашему Евсевию ту деревню... очищати... А что Михайлу в той деревне и лугу учинится убытка, и нам Самойлу, и моей жене и нашему сыну те убытки Михаилу и его детем платить все сполна; а [...]" (1560-1561. XXII). На обороте купчей написано "...к сей купчей азъ Самойло руку приложил и е жены своея и е сына своего место" "Се азъ Иван Степанов сын Урусов с сыном своим Иваном продали есми в прок.. в дом преч. Богородицы... вотчину свою купленную... селцо Степановское... А взяли мы я Иван Урусов с сыном своим Иваном за ту свою вотчину... две тысячи рублей денег. А та наша вотчина... иному никому не продана... От каких крепостей тое своей вотчины не очистим, и н" мне Иване и на сыне моем взяти... две тысячи рублев..." А сзади у подлинника купчей написано: "К сей купчей Иван Урусов вотчину свою продал и деньги все сполна взял и руку приложил. К сей купчей Иван Иванов сын вотчину свою продал и руку приложил" (1643; XXVI). В первом случае отец заключает сделку за себя и за сына; во втором - оба покупщика, отец и сын, расписываются каждый за себя. Такое же значение имеют и следующие акты. В деле Шарапа Баскакова с Троицким Махрищским монастырем 1534 г. приведена закладная кабала упомянутого Шарапа 1522 г. такого рода: "Се язъ Микита Шарап Семенов сын Гаврилова с своими детьми, с Иваном да с Мишою, заняли есмя у Троицкого у Махарищского монастыря у казначея у Осафа монастырских денег казенных сорок Рублев денег Московских ходячих от Петрова заговенья до Рождества Христова, а рост наш ему дати по розчету как идет в люден на пять шестой; а поляжет сребро по сроце, и нам ему дати рост по томуж розчету: а в сребре есмя и в росту все три - один человек: кой нас в лицах, на том сребро и рост. А в том есми серебре и в росту заложили свое селцо Полосине да деревню Глинково со всем с тем, что к тому селцу и к деревне истари потягло... А опричь мне Никите и моим детем игумена Ионы с братьею, будет нам не до земли, и нам не продати, ни заложити никому, ни по душе не дати, никоторою хитростью не ухитрити. А не заплачю язъ Микита денег на срок и мои дети, и - но ся кабала и купчая грамота" (Акты, относ, до юридич. быта, N 52. IV). Если признать солидарность обязательства результатом добровольного соглашения, то общность вещных прав отца и детей остается вне всякого сомнения: все они вместе закладывают одно общее имущество. "Се язъ Савелий Гордеев сын Колачник углечанин посадский человек, да с своими детми с Федором, да с Петром, да с Терентьем. дали есми в дом Пречистой Богородицы и преподобному чюдотворцу Кирилу Белозерскому... двор свой на посаде". По формуле Неволина, участие детей дарителя есть фикция, тем более, что даритель говорит далее от своего единичного лица: "дал есми". Но на обороте дарственной есть подписи, а именно первая следующая: "священник Карп к сей даной в детей своих место духовных Савелья Сергиева сына и его детей Федора, да Петра, да Терентия руку приложил". Это уже ни фикция, а участие живых людей в сделке. Акт датируется 1568(9) годом; вот другой акт - около того же времени (1576): "Се язъ Федор Григорьев сын Юхнова с своими детми с Ураком, а молитвенное имя Федор, да с Яковом дали есмя в дом Живоначальной Троице... вотчину свою старинную в Угличском уезде... А похочет который нас постричись, и им пожаловати нас постричи... А Бог нас пошлет по душе, и нас положит у Живоначальные Троицы... и написати нас в вечной сенаник. А будет нам, мне Федору и моим детям Ураку да Якову и женам их и детем до тое вотчины дело, и нам дати... за тою вотчину сто рублев денег, чем душа наша поминати. А тою вотчиною нам владати по старине". На обороте подписи: "К сей даной яз Урак в оца своего место Федорове и в свое руку приложил. К сей даной язъ Яков руку приложил". Здесь нет признаков фикции даже во внешних формах выражений: все трое являются совлйдельцами вотчины и отчуждают ее все. распространяя право семейной общности на жен и детей (непоименованных. С. Шумакова. "Угличские акты"N XXXVII и XI). Если пойдем в глубь старины, то найдем, что там черты семейной (и родовой) общности прав на имущества еще яснее, тверже и обширнее: например, в купчей 1520 г. читаем: "Се язъ Иван Осюннн сын Сущова. да язъ Иван Ортемъев сын Сющова купили есми у братьи и у своих племенников: у Остафия у Осюннн а сына да у его детей - у Ивана да у Якова, да у Левонтья у Осюнина сына, day его сына у Давыда, day Нечая, у Онцифора у Степанова сына, да у Микиты у Ортемьева сына у Сущовых. их выти деревню Митяево да деревню Козлино". Среди подписей послухов находим следующую подпись продавца: "По сей купчей грамоте яз Пеан (с) своим отцом а своими дядьями и своею братьею землю продал и руку свою приложил" (там же. N LIII). Если бы человек, напитанный понятиями нынешнего вещного права, возразил, что продавец действует как поверенный, то доверяющими являются не только его отец, но и "братья" (родной и двоюродный), т.е. также сыновья пои отцах. В актах, изданных Федотовым-Чеховским (N 10), находим судебное дело, в котором ответчиком является "Гридка Афонасьев и в отца своего место"; он заявляет, что истец Ушак, намеревавшийся искать земли и пожен "на моем отци... да и на мне, на Гридке, не явился к суду". "А то, господине (говорит ответчик), земли отца моего Офонасьева, да и мои". Князь "присудил те земли и пожни Офонасью и его сыну Гридке и велел дати Гридке и его отцу Офонасью грамоту правую бессудную". Представляемые примеры берем не по выбору из многочисленных ныне изданий актов, а из первого подручного собрания их и могли бы увеличить их ad libitum. Но полагаем, что для беспристрастного наблюдателя их достаточно: дело не в количестве, а в смысле их. Думаем, что если бы Неволин располагал такими же материалами, какими обладаем мы ныне, то и он, несмотря на свое постоянное подчинение понятиям действующего Свода, не решился бы настаивать на своей теории.