Судьба критическго реализма

В русской литературе конца XIX — начала XX в. шла сложная противоречивая борьба различных направлений, течений, групп, сплетался сложный клубок множества идейно-эстетических концепций, отражавших разные стороны и грани общественной жизни и собственную жизненную практику писателей. Вся литература была охвачена пафосом новаторства действительного или мнимого. Поиски нового и в области содержания, и в области формы диктовались временем.

Жизнь России на рубеже XIX—XX веков обострила две противоборствующие тенденции в литературе. С одной стороны — демонстративный уход от общественной темы, воинствующая проповедь эстетства, искусства для искусства; с другой — всё более крепнущее осознание писателями зависимости художника от общества, необходимости ответить на «проклятые» вопросы современности, раскрыть в художественных образах сложные и многообразные связи общественных явлений. Проблема «писатель — жизнь — задачи искусства» встала в это время как никогда остро. Её заново решали писатели старшего поколения и молодые, только входившие в литературу.

Крупнейшими представителями его были Л. Н. Толстой, А.П. Чехов, В. Г. Короленко. В ту же пору пришло в русскую литературу и новое поколение писателей, разных по своим политическим взглядам, творческим принципам, силе таланта: А. Куприн, В. Вересаев, И. Бунин, Л. Андреев, Н. Гарин-Михайловский, Н. Телешов, Е. Чириков, С. Гусев-Оренбургский, Н. Тимковский, С. Петров-Скиталец, С. Найденов, И. Шмелев, С. Юшкевич, Д. Ай-зман, С. Елпатьевский и др.

Творчество большинства названных писателей входило в русло демократического движения, особенно усилившегося в период революции 905 года. Общим для них было тяготение к реализму. Но все они по-разному осознавали и художественно отражали основные конфликты эпохи, по-разному относились к пролетарской революционной борьбе.

Толстой упорно ищет новых действенных способов реалистической критики. Вместо традиционного романического повествования со сложным сюжетом и подробными пейзажными описаниями он вырабатывает более емкие формы, насыщенные авторской оценкой жизни. В последних его произведениях решающую роль начинает играть авторский монолог, авторский приговор действительности и суд над нею. Так написана «Смерть Ивана Ильича», «Крейцерова соната» и особенно выразительно в этом смысле «Воскресение».

Резкой критике со стороны демократических писателей подверглась церковь. Преодоление религиозной веры передовой молодежью — один из мотивов «Человека из ресторана» Шмелева. Антицерковной теме посвящен ряд произведений Гусева-Оренбургского. Сам бывший священнослужитель, порвавший с церковью, он рисует попов невеждами, тунеядцами, чревоугодниками, стяжателями и вымогателями, обиравшими крестьян-бедняков. В лучшей своей повести «Страна отцов» (1905) Гусев-Оренбургский рассказывает о судьбе священника отца Ивана, который переживает сложную и мучительную ломку сознания, ибо не может согласовать идеи религии с нормами морали буржуазного общества и слагает с себя сан. Этот образ во многом автобиографичен. Для творчества писателей-реалистов вообще характерна. автобиографичность центральных образов.

К теме отцов и детей обратился Найденов в своей пьесе «Дети Ванюшина» (1901). В области драматургии работают Чириков, Юшкевич и др. Молодой художественный театр искал новые пути сценического воплощения, новые средства воздействия на массовую аудиторию. Таким образом, в литературном процессе начала XX века писатели критического реализма играли ведущую роль. Несмотря на отсутствие у «званьевцев» единой политической платформы, на отступления некоторых из них от принципов демократизма в годы реакции, отделить литературу от революционной борьбы, от политики оказалось уже невозможным. Лучшим свидетельством исторической оправданности реалистического направления явился приход в литературу новых писателей-реалистов в последнее предоктябрьское десятилетие.

 

Куприн. «Поединок»

Личность и среда, индивидуум и общество — об этом размышляли многие русские писатели XIX века. Заметно обострился интерес к этой теме в конце XIX — начале XX века, в эпоху, переломную для России.

Проблема человека и окружающего мира может быть рассмотрена на примере произведений А. Куприна. Мир героев А. Куприна пестр и многообразен. Он сам прожил яркую, наполненную богатыми впечатлениями жизнь — побывал и военным, и конторщиком, и землемером, и актером бродячей цирковой труппы.

«Поединок» Современниками эта повесть, в первую очередь, была воспринята как произведение, социально направленное; в нем разглядели антиармейскую тему. Повесть связывали с поражением русской армии в войне с Японией. Современников поразило то, как правдиво и беспощадно показал писатель деградацию офицерства, быт и нравы армейских служак.

Сегодня в произведении обращает на себя внимание преимущественно его нравственная проблематика. О том, кто такой поручик Ромашов, можно спорить — образ этот неоднозначен. В нем угадываются черты маленького человека — он неказист внешне, порой даже смешон.

В начале повести он живет мечтой, но сама мечта его в чем-то убога — он видит себя «ученым офицером Генерального штаба, подающим громадные надежды», представляет себя то блестящим военным, удачно подавляющим бунт рабочих, то военным шпионом в Германии, то героем, увлекающим за собой целое войско (здесь угадываются пародийно переосмысленные страницы мечтаний князя Андрея Болконского из «Войны и мира» — мечты о «своем Тулоне»). Однако жизнь вносит свои коррективы в его мечты: оплошность во время смотра сделала их несбыточными, но она же сыграла огромную и благотворную роль — происходит нравственное очищение героя страданием, его внутреннее прозрение. Он становится способным сострадать ближнему, ощущать чужое горе, как свое.

Встретив несчастного, забитого солдата Хлебникова, он обращается к нему с библейскими словами: «Брат мой». В Ромашове все отчетливее прорисовываются черты «лишнего человека», его нравственное чувство приходит в противоречие с окружающей жизнью. Особенно ярко это проявляется в сфере личных чувств, в его любви к Шурочке Николаевой. Любовь Ромашова, чистая и трогательная, сталкивает его с жестокостью и бесчеловечностью людей. Образ Шурочки Николаевой, женщины, которая равнодушно обрекает на смерть любящего ее человека ради карьеры мужа, можно назвать открытием А. Куприна, его пророчеством.

Ромашов соглашается на поединок, исход которого для него почти ясен, предрешен не только из-за способности к любви-преклонению, любви самоотверженной и жертвенной, как и у Желткова, но и из-за сознания собственной ненужности, безысходности. Происходит крушение мечты, и не только от сознания ее несбыточности, но и от понимания ее мелочности и суетности. Повесть заканчивается гибелью главного героя. Но в авторском взгляде на жизнь нет безысходности — сама возможность одухотворения, прозрения, нравственного очищения оставляет в душе читателя чувство просветленности. Психологическая достоверность образа Ромашова, всей картины русской жизни начала XX века делают произведение созвучным современному читателю.