Хотим слишком много

 

Еще один враг многих — большие амбиции. Опять же — часто эти амбиции привиты какой-то авторитетной личностью. Но не всегда. Иногда никто ничего не говорил, никто в семье подобным не бредит, а у ребенка с детства громадные цели. К сожалению, эти большие желания и мечты часто людей парализуют, потому что более скромные альтернативы блекнут на их фоне.

Многие даже и не начинают заниматься чем-то творческим, потому что их терзают мысли о том, кого они не смогут переплюнуть. Они ходят по музеям, любуются шедеврами Дюрера и Брейгеля, и мысль о том, что они никогда так не смогут, отбивает у них всякое желание даже попробовать.

Другие мечтают заниматься скульптурой, и им хочется вершить монументальные проекты, ваять гигантские памятники и ворочать тонны камня. То, что любой такой работе предшествует попытка сделать более мелкий образец, их не интересует. Маленькое их не вдохновляет до такой степени, что они даже не пробуют. А к большому, может быть, никто без опыта не подпускает. А пытаться самому — не хватает денег, места, средств и знаний.

Я слышала много таких аргументов и до сих пор не знаю, являются ли они отговорками или люди действительно настолько негибкие, что альтернативное решение не способно порадовать их совсем.

Кто-то хочет делать ювелирные изделия, но только «по-серьезному» — из драгоценных металлов, с использованием дорогой аппаратуры, за специальным столом и в соответствующей мастерской. Кто-то мечтает о промдизайне, но согласен заниматься только автомобилями. Либо строить — но только корабли. Проектировать — но только замки. Придумывать светомузыку — но только для стадионов.

 

На самом деле не хотим

 

На этом месте кто-то, может быть, горько рассмеется. Но иногда приходится подписаться под самым печальным вариантом из всех: мы всю жизнь мечтали о том, о чем на самом деле не мечтали. Как так получилось?

Например, нам объяснили, что об этом мечтать хорошо. Все в семье художники, у всех была творческая жилка (или у кого-то очень любимого всеми), и значит, иметь такую жилку хорошо. И вот мы как бы хотим быть хорошими и мечтаем о том, о чем должны мечтать хорошие люди. Мы не творим сами, потому что на самом деле нам это не нужно, — но, по крайней мере, дежурно сокрушаемся о том, что мы этого не делаем. Потому что нам страшно признаться, что такие чудесные вещи, как семейные концерты, рисование картин и вышивание крестиком, нам глубоко безразличны.

Либо наоборот: кто-то нелюбимый (родитель-тиран, нелюбимый

родственник) всю жизнь ругал и клеймил какую-нибудь творческую деятельность. И мы о ней мечтаем — только ему назло. Нам это не хочется и не нужно, но мы заявляем, что хочется и нужно — из вредности. Много лет. И в какой-то момент начинаем сами в это верить.

Таким образом, меня многие терзают вопросами: «Ну почему я не рисую?!», «Ну почему я не пишу?!», «Ну как мне чего-то такого захотеть?!»

А когда начинаешь разбираться, выясняется, что они не хотели и не захотят. И не собирались хотеть. У них просто откуда-то взялся рефлекс, что надо такого хотеть и надо к такому стремиться. Потому что им кажется (или кто-то аккуратно объяснил), что, будь у них такие желания, они стали бы «лучшими людьми».

Я знаю, что подобные вещи вообще-то не пишут в книгах. И каждый автор старается продвинуть читателям идею, что он может привести к своей модели счастья каждого. Но мне кажется, что некоторые, прочитав это, улыбнутся и скажут себе: «Очень хорошо, что кому-то все это нужно, — но я, пожалуй, буду и дальше любоваться этим со стороны».

Для некоторых рецепт счастья состоит в том, чтобы признаться себе, что они, например, не хотят производить определенные вещи сами, хотя и могли бы это делать. И может быть, даже добились бы немалых успехов — если бы очень постарались. И за последние двадцать лет не прошло дня, когда бы они не задались вопросом, почему же они этого не делают, имея талант и все данные. Но им не хочется. Им гораздо больше нравится любоваться тем, как делают это другие. Просто «любить искусство», а не заниматься им. Просто носить красивую одежду, а не придумывать и шить ее, а также покупать и носить украшения, вместо того чтобы их мастерить. Есть красивую вкусную еду, а не готовить ее, вешать на стены чужие фотографии и любоваться ими же в чужих красиво изданных альбомах. Раскладывать вокруг себя в комнате сделанные другими стеганые одеяла и подушки и вешать на стены, вышитые и связанные кем-то другим коврики и панно.

И сокрушаться о том, что у самих на это нет времени, сил, денег, — жаловаться, но не делать.

Многим требуется немало смелости, чтобы признаться себе в таком отношении к творческой работе. А еще не сразу приходит понимание того, что грамотно «потреблять» плоды творческой работы: рассматривать, выбирать, покупать, носить, раскладывать, возможно, продавать или показывать другим — это тоже труд, и он тоже творческий. Не обязательно

самому что-то производить — есть и другие формы созидания.

 

***

И вот мы, покопавшись, пришли к тому, что мы-таки сами всего хотим. Даже когда нас сбивают с пути, мы сами бросаем все от неуверенности в себе и от ощущения бессилия, но потом снова и снова возвращаемся к мечте. Думаем о ней, совершаем мелкие попытки, не теряем надежды, фантазируем. Но что-то (или кто-то) нам активно мешает.

Кто нам мешает, мы уже выяснили. А чтобы активно и успешно сопротивляться помехам, нужно повнимательнее рассмотреть, как они устроены и как работают. Чтобы дать достойный ответ, нужно понять, каким именно оружием нас бьют. Чтобы не упасть в яму, нужно научиться распознавать, где нам яму роют. Чтобы не нарываться на мины, нужно учиться их находить заранее.

 

Как же сбить творца с верного пути?

 

Что нужно сделать, чтобы парализовать творческую мысль, отбить всякую мотивацию к действию и вызвать у человека ощущение, что все зря, бесполезно, безнадежно и не имеет никакого смысла? Враги, будь они реальные или вымышленные, знают много приемов, как связать по рукам и ногам Музу и выщипать из нее все перышки.

Иной раз кажется, что у людей есть специальные приемы, тайные знания, которые передаются из поколения в поколение, так же как секреты мастерства и подъема по карьерным лестницам. Страшно слушать «специалистов» по скручиванию Муз. И страшно слушать рассказы их жертв. Однако любой психолог подтвердит, что все методы подавления трепетных и утонченных личностей — хрестоматийные образцы простейшего манипулирования. И от них легко вылечиться и уклониться.

На одной стороне этих баррикад кто-то долго и изощренно выстраивает конструкцию, мешающую человеку расправить крылья. На другой стороне живут прекрасные рецепты, с помощью которых можно всю эту конструкцию расформировать, разбить на менее страшные куски и с каждым по отдельности разобраться. Во всех случаях план действий похожий: первым делом надо понять, что происходит. Чаще всего уже от этого половина вредительских рецептов перестает действовать! Это как с проклятиями, которые работают, только если жертва в них верит. Когда жертва прекрасно понимает, что происходит, «страшный колдун» начинает походить на клоуна. Потом нужно рассматривать методы противодействия. А потом... потом — главное. Нужно понять, что произойдет, когда жертва освободится от гнета и добьется своего. Чем это грозит манипулятору, какие последствия повлечет за собой, к каким приведет результатам.

 

Иногда все меняется уже от того, что все это впервые сказали вслух. То, чего одни боялись (не зная почему), а другие пытались предотвратить (порой боясь признаться даже самим себе — почему!). Проговорив все самое ужасное и прочувствовав все связанные с этим эмоции, люди теряют страх перед ситуацией, и им начинает казаться, что это уже свершилось, пережито и наступила следующая фаза — когда жизнь продолжается и остается только оправиться от потрясения. Никто не умер, а значит, дальше все будет хорошо.

Итак, что делают с творцами их противники? Чего они добиваются? Как этому противостоять? И чем отпор чреват для всех?

 

Жертву нужно деморализовать!

 

Уверенный в себе человек прет к цели как танк. Он строит планы, придумывает решения, рассчитывает силы и гребет к избранному берегу. У каждого есть некий запас уверенности в себе и внутренний баланс. В обычной жизни, когда от нас пытаются добиться эффективной работы, стараются воздействовать на этот самый баланс.

Иногда нас пинают, поругивают и критикуют, чтобы мы вспоминали: конкуренция не дремлет, мы должны приносить пользу и если мы будем мало стараться, нам дадут мало морковок. Чтобы человек не скисал и не терял мотивацию, его периодически хвалят, подбадривают и напоминают, что его история мало отличается от других. Что у всех бывают трудности, тяжелые времена и плохие старты. Этими общеизвестными кнутами и пряниками пользуются все — родители, воспитатели, учителя, работодатели, да и просто друзья и знакомые — все, кто регулярно взаимодействует с человеком.

Когда в этом простом сценарии что-то становится нелогично и непонятно, это очень сильно давит на психику того, кого пытаются «воспитывать». Например, когда человека часто ругают и редко хвалят. Или чрезмерно балуют вниманием и комплиментами, а потом вдруг предают остракизму, сильно обижают, оскорбляют и унижают. Такие контрасты не клеятся друг с другом, человек приходит в замешательство. Если его так любили — что он должен был сделать такого ужасного, чтобы тот же человек его возненавидел?

Один хороший психолог как-то рассказывала мне, что у родителей, которые то страшно любят, то не любят, то к сердцу прижмут, а то к черту пошлют, — самые зависимые дети. Эти дети начинают бесконечно анализировать происходящее, свое поведение, реакции других, чтобы понять, как избежать плохого и получить побольше хорошего. Но если в поведении обидчика нет логики, ее невозможно выявить. Когда понимания не наступает и все старания не дают результатов (как обижали, так и обижают), их накрывают трагические чувства из-за неудачи. Иногда вспыхивает надежда: кажется, найден способ сделать хорошо! Потом наступает тяжелейшее разочарование: не получилось.

Через какое-то время все жизненные силы начинают уходить на попытки разобраться с растрепанными чувствами и как-нибудь все сделать правильно. Или сделать правильно хоть что-нибудь. На созидательные действия просто не остается ресурсов.

Все то же самое можно проделать с человеком, который пытается заниматься творческой деятельностью. Его дергают из стороны в сторону, пока не вымотают все нервы. Сначала жертва попадается на простые комплименты: ее талант заметили, какие-то работы — похвалили. Жертва начинает думать: «Я имею дело с человеком, который вообще-то на моей стороне, он доброжелателен, он желает мне творческих успехов и всего наилучшего. И он разделяет мой вкус и в принципе то, что я делаю, ему нравится».

В таких случаях мы не прочь иногда принять совет и конструктивную критику. И часто упускаем момент, когда критика становится неконструктивной, советы — никуда не годными, и вообще мы давно слова доброго не слышим.

Сначала все как обычно — один раз «хорошо», другой раз «не очень». Потом комплиментов становится меньше, критики больше.

Со временем в критике начинают проскальзывать жестокие фразы, которые вообще-то друзьям и родным говорить не обязательно. Сначала что- то безобидное: «Что-то давно ты ничего хорошего не выдаешь!», или «Как-то у тебя все слабенько стало», или «Ты вообще помнишь, когда в последний раз сделал(-а) что-нибудь серьезное/сложное/значительное?»

Потом, если жертва проглатывает такую критику, начинаются более обидные вещи вроде: «На самом деле у тебя нет таланта — есть большое усердие, за счет которого ты иногда выигрываешь, но ничего оригинального никогда не выдаешь» или «На фоне всего, что сейчас делают другие, с этим, конечно, мало чего добьешься». Начинаются сравнения с другими (все более слабыми) образцами в их пользу.

Периодически деморализатор вдруг говорит что-то хорошее, но сомнительно хорошее, например, «Ну вот, какой-то просвет». Или проявляет сочувствие и участие: «Понятное дело — тебе трудно, у тебя так мало времени, так много забот». Но к сочувственным фразам опять примешивается что-то совсем нелестное, например, «Неудивительно, что при таком режиме ты можешь себе позволить только незначительные почеркушки» или «Понятно, что в таких условиях ничего нормального не сделаешь никогда».

Человека разными способами подводят к пониманию того, что он давно не делал ничего хорошего, а в последние сто лет выдает только плохое, слабое и неконкурентоспособное. И это неудивительно — ведь по большому счету у него нет ни таланта, ни времени, чтобы компенсировать свою бесталанность усидчивостью и тяжелым трудом. И условий для работы тоже нет. При этом и надежды на улучшение нет, потому что условия он не мог заработать и в дальнейшем не заработает, и никаких дополнительных инвестиций это не достойно.

Если человек все-таки добивается неопровержимых результатов, например, получает и выполняет заказы или умудряется что-то продать или опубликовать, его заслуги умаляют. Все публикации — это провинциальные газетки, набитые мусором, которые просто экономят деньги. Если издание совсем не бедное и не провинциальное — начинают ругать общий уровень: «И эти уже скатились — когда-то были приличным изданием, а теперь помойка помойкой, публикуют работы безруких студентов, вкуса и стиля никакого, из номера в номер не на что посмотреть!»

Продажи — хорошо, но мало. «Это все хорошо с точки зрения домохозяек, но в мире серьезных людей это недостойно даже обсуждения».

Образцы для подражания, то, что человека вдохновляет более всего, наталкивает на новые идеи и вызывает желание что-то попробовать, — служат мишенью для нападок. «И с каких пор тебе нравится такой китч?! Раньше у тебя был хороший вкус. Да, миленько, но какое это имеет отношение к искусству? Это придумали те, кто ничего не умеет и не хочет работать. А ты-то чего им подражаешь? Не опускайся до этого уровня — тебе это не идет!»

Коллеги, друзья и доброжелатели, которые подбадривают и дают конструктивные советы, тоже подвергаются массированной критике. Все они дураки, мошенники и полностью лишены таланта. Общаться с ними означает вообще сразу опуститься на самое дно. «Вот кто теперь твои советчики, неужели ты хочешь, как они? Я был(-а) о тебе лучшего мнения!»

Со временем человек начинает чувствовать, что все у него плохо. И надежды на улучшение нет никакой. И все, что доставляет ему радость, вдохновляет и окрыляет, — недостойно подражания. Все душевные порывы — признак деградации. И в какой-то момент пропадает всякое желание что- то делать вообще. Все равно это кончится только слезами, разочарованием в

себе и очередным крушением надежд.

***

Как понять, что это — «оно», что происходит что-то недоброе, не имеющее отношения к реальности? Очень просто. Есть истина, которую знают все работающие люди и преподаватели: если постоянно трудиться, что-то пробовать и стараться, результат будет обязательно! От профессоров можно услышать: «Научить рисовать можно и обезьяну». То же самое я слышала про игру на пианино, танцы и многое другое. У некоторых людей есть особая одаренность, талант, гений. Но и у среднего человека, если он здоров, от любых повторных занятий и попыток выполнять упражнения наступит прогресс.

Если человеку, который снова и снова пытается, старается, делает, работает, все время говорят, что все одинаково плохо, — это, вероятнее всего, не соответствует реальности. Если раньше все было гораздо лучше, а теперь (несмотря на усиленные старания) становится хуже и хуже, значит, это точно что-то субъективное и не может быть правдой. Потому что как раз ремесленные и чисто механические навыки от повторений только оттачиваются. Поэтому хоть что-то должно стать лучше! Например, работы могут не блистать оригинальностью, но у них станет более уверенным исполнение, более отточенной — техника, более однородным — стиль.

 

Также надо немного подумать о происходящем: раньше этому человеку все нравилось, теперь не нравится ничего. В то время как я делаю одно и то же. Что изменилось? Если во мне не изменилось ничего, значит, изменилось отношение ко мне.

Еще полезно спрашивать и слушать других. Тех же доброжелателей. Один человек меня ругает — остальные хвалят или, по крайней мере, не ругают вот так, бесперебойно и за все. Да, он считает, что они дураки, сами ничего не могут и ни в чем не разбираются. Но, во-первых, действительно ли это так? А во-вторых, творчество и искусство — вещи субъективные. Они не обязаны нравиться всем, и у каждого свой вкус. Но если десять человек (пусть даже дураков) говорят, что им искренне нравится, а один (шибко умный) говорит, что это безнадежно, все же напрашивается мысль, что работы скорее приятные, нежели ужасные.

В общем, прежде чем верить кому-то на слово, что вы квинтэссенция зла,

лени и неспособности, вспомните, что так вообще-то не бывает.

***

Что же происходит, если человек вдруг понимает, что кто-то его целенаправленно деморализует, стараясь отбить вдохновение и желание творить? Правильно — от этого понимания первым делом перестают действовать злые слова. В следующий раз, слыша ругань и гадости про плохую работу, глупых друзей и отсутствие таланта, мы уже не сможем думать: «Ах, что же я делаю не так?!»

Нас посетят совсем другие мысли: «За что же ты так не любишь меня и моих друзей? Почему тебя так злит, что я стараюсь? Почему ты так хочешь отбить у меня всякое желание этим заниматься? Чем это мое увлечение или цель тебе так мешают? Какие твои амбиции в опасности?»

Что это? Зависть? Слабость? Комплексы? Травмированное эго? Страх, что человек взлетит на крыльях успеха, обнаглеет, задерет нос и пойдет искать себе более достойных соратников и спутников?

В принципе, даже если просто озвучить все эти вопросы, очень вероятно, что «репрессии» на этом закончатся. Потому что неинтересно говорить гадости, которые не действуют. И неловко показывать трюки, которые уже разгаданы зрителем. Другой вопрос, что человек, делающий такие вещи, хотел чего-то добиться. И возможно, он будет пытаться добиться этого другими, более изощренными способами и дальше. Если не выяснить принципиальный вопрос: чем ему мешает творческое увлечение другого человека и какое возможно решение. Но сначала — о других методах «обрывания крыльев Музе».

 

Жертву нужно упрекать!

 

Иные деморализаторы хвалят работы своего творческого спутника жизни или родственника, но постоянно упрекают в чем-то другом.

 

Мне вспоминается картина, которую я видела в гостях у подруги: она показывала мужу свежую публикацию. Он листал красивые страницы, она с гордым видом сидела рядом. Все было очень красиво, в хорошем глянцевом издании, и она получила за свою работу приличный гонорар. Молодец во всех отношениях.

Он внимательно рассмотрел все работы и сказал: «Это очень здорово! Но... каждая из вот этих страниц — это съеденная мной пицца из морозильника вместо нормального обеда!»

Вот она — жертва, принесенная искусству. Здоровье мужа. Пока она рисует красивые штучки, он портит себе здоровье гадостями из морозилки, травится, нарушает диету и приближается к ожирению, инфаркту и инсульту. А все из-за того, что ей это все дороже живого человека.

Сначала такие вещи говорятся завуалированно и намеками. Потом — открытым текстом: «Твои увлечения стоят денег! Твои проекты занимают много времени. Творчество — это очень хорошо, но, пока ты занимаешься вещами для души, твой ребенок деградирует перед телевизором, муж портит себе здоровье, а старенькие родители вешаются со скуки! На все те деньги, которые были в последнее время уплачены за камеру, планшет, компьютер, холсты, краски, инструмент, занятия, помещение для репетиций, студию и так далее, можно было купить столько полезного ребенку, столько нужного в наше общее хозяйство. В конце концов — столько приятных и вдохновительных вещей для родных и близких!»

Начинаются «философские размышления»: сколько можно и нужно приносить в жертву мечтам? Сколько денег, спокойствия, времени, которое можно было провести с семьей? И вообще — в чем виноваты дети, супруги и родители, которым так дорого обходятся карьеризм и амбиции других, их творческие желания и порывы души? Возможны ли духовный и личностный рост и работа над собой, если они наносят ущерб родным и близким?

И, конечно, сравнения — с собой и вообще более достойными кандидатами. «Вот, например, мне живые люди важнее компьютера! Всегда, когда есть возможность выбрать между живым общением с реальным человеком, которому хочется со мной поделиться чем-то, поговорить, и очередным часом перед монитором, я выбираю человека. Потому что интернет бездонный и работа никогда не кончится. А люди — они могут

перестать хотеть общаться и делиться, они могут обидеться».

***

На все это, если вдуматься, существуют простейшие ответы. Да, конечно, всего должно быть в меру. Детей нехорошо обделять вниманием, равно как и взрослых членов семьи. И иногда бывает, что мы, увлеченные большим творческим проектом, теряем из виду, когда в последний раз отрывались от работы и проводили время с семьей. Но абсурдные претензии нужно уметь отличать от серьезных проблем.

Голодный муж — взрослый человек, и если он, не получив вовремя приготовленный женой тепленький ужин, хватается за пиццу из морозильника — он сам виноват. И если такими практиками он приблизит свой инфаркт, инсульт или что там еще обещает врач, жена не виновата. Вменяемые взрослые люди должны сами следить за собой. Мир полон решений: можно дойти до ближайшего ресторана и съесть там что-то более полезное. Можно потратить на себя любимого десять минут и сделать салат. Можно еще дюжину выходов найти.

И никто не сомневается, что живые люди, по большому счету, важнее железок и картинок. Что в серьезной ситуации, само собой разумеется, никакой проект, никакая работа не стоят того, чтобы приносить им в жертву здоровье и тем более человеческие жизни. Но если общаться со всеми желающими, каждый раз из принципа делая выбор в пользу человека, а не компьютера, интернета и работы, — можно перестать работать вообще. Потому что желающих общаться может оказаться очень много. И общаться они могут захотеть много и часто. И все равно где-то мы доберемся до границ нашего личного пространства, когда нам захочется чего-то иного, и мы откажемся от общения. Потому что у нас в жизни есть что-то еще.

Деньги можно потратить на одно или на другое. Можно вообще их не тратить, а только метаться между возможными вариантами. И в конце концов каждый человек в какой-то момент делает выбор и тратит свои ресурсы на что-то, в том числе на удовольствия, увлечения, творческие проекты, которые радуют. И после этого не имеет уже смысла размышлять о том, что было более достойно этой инвестиции и кто такие вложения заслужил. Единственное, что имеет смысл, это обсуждение следующих трат. А что сделано — то сделано.

И вообще, вспомним про радость бытия и смысл жизни. Каждый раз, когда нас начинают упрекать в том, что мы позволяем себе ненужное, принося этому в жертву какой-то полезный ресурс, можно возразить, что на самом деле оно очень даже нужное. Потому что из этого сделана наша мотивация, наше желание просыпаться по утрам и делать что-то, и жить. И если это все у нас отбить, наступят гораздо более серьезные проблемы, и мужья будут месяцами делать себе пиццы и развлекать детей, пока мамы лечатся от депрессий.

По сути, таким образом можно разобрать любую из абсурдных претензий, стоит только немного подумать, какие из них можно принимать всерьез, а какие скорее смешны. Многое говорится для того, чтобы человек испытал чувство вины. Опытные манипуляторы произносят ключевые слова, на которые принято реагировать одинаковым способом. Когда женщине говорят, что она плохая мать, у нее сразу все внутри должно оборваться — ей высказали одну из самых страшных претензий! И она должна, бросив все, выяснять, что такого чудовищного она сделала, чтобы заработать этот титул. И конечно, она должна почувствовать себя ущербной, бездушной, бессердечной. Когда ей говорят, что она плохая жена, она должна вообще почувствовать себя «не женщиной» или очень плохой женщиной, недостойной любви и понимания. Плохая жена. Никакой друг. Ненадежный соратник.

Эти клише: «плохая мать», «плохая женщина», «мизантроп», «у тебя семья не на первом месте», «из-за тебя страдают», «мы тебе (твоим капризам, твоим развлечениям) приносим в жертву себя», «дорогая цена у твоих развлечений» — обычно срабатывают безотказно. Это как удар в солнечное сплетение: человек первым делом складывается пополам, закрывает живот и чувствует боль. Потом он понимает, что на него совершили нападение и он проиграл бой, и дальше остаются очевидные варианты: закрывать голову руками, убегать, просить прощения и пощады, оправдываться. Когда нас с размаху бьют в лицо, мы не думаем — мы шокированы. То же самое с вербальными атаками. Мысли отключаются из-за слишком сильных эмоций.

Стоит «виноватому» начать анализировать обвинения, начинаются великие открытия. Например, что наш оппонент вообще сопоставляет? «Ты не хочешь провести с семьей хоть немного времени» — звучит чудовищно. А если вдуматься — супруг хочет, чтобы в раннее время суток его вторая половина, будучи полной энергии и желания что-то делать, вместо этого села с ним на два часа перед телевизором смотреть фильм. Если серьезно — заниматься искусством полезнее для души, чем валяться перед телевизором. Да и порыв вполне благородный — человеку хочется что-то созидать. А не валяться и смотреть в экран. И из-за этого он должен испытывать чувство вины?

Или вернемся к истории с обедами: человек со всех сторон сделал хорошее: была проделана работа, получился красивый результат, его опубликовали — приятно показать, полезный пункт в биографии, за работу были получены деньги. И за все это человеку должно быть стыдно или хотя бы неловко, потому что, пока все это делалось, кто-то съел что-то не то? (И обвинитель связывает одно событие с другим просто потому, что он себе придумал, что за каждый его завтрак, обед и ужин несет ответственность кто- то другой?) Кому здесь должно быть стыдно? Самостоятельному, успешному художнику, занятому своим делом, или взрослому мужчине, который ведет себя как ребенок?

Любые разговоры о деньгах, потраченных на дорогие инструменты, рабочие материалы и прочее, можно свести к тому же самому. На что будут потрачены деньги, если мы не купим объективы, планшеты и прочие полезные вещи? На игровую приставку? Если сопоставить эти два желания — кому должно быть больше стыдно? Тому, кто хочет купить очередной инструмент зомбификадии, чтобы тупо тыкать в него четыре часа в день, или тому, кто купил инструмент, с помощью которого будет учиться, развиваться и зарабатывать деньги? На что еще можно променять искусство, рабочие материалы, технику, поездки? На еду? Одежду? Вечеринки? Игрушки? Если начинать разбирать, какие из желаний более духовны, благородны и возвышенны, еще неизвестно, что получится.

 

 

История с детьми — вообще отдельная бесконечная песня. Многие считают, что попытка «избавиться от детей» ради того, чтобы спокойно заниматься своим творчеством, — это преступно, ужасно и признак крайней бессердечности. А многие хорошие мамы считают, что лучше очень скучать по ребенку половину дня, а потом пару часов в день (когда осталось только пообщаться пару часов, покормить его и уложить спать) очень ему радоваться, чем двадцать четыре часа в сутки на него орать, потому что просто не выдерживают нервы.

Итак, прежде чем терзать себя и испытывать глубочайшее чувство вины за свои творческие порывы, стоит проанализировать происходящее и постараться не погружаться в эти эмоциональные бездны слишком опрометчиво.

 

Нужно подавить волю!

 

 

У нас однажды был разговор с женщиной, пережившей гражданскую войну в своей стране. Она рассказывала, как все сразу стало очень плохо, многие уехали из города, другие перестали ходить на работу, из-за этого многое уже не могло функционировать.

Раньше, если что-то ломалось, кто-то приводил это в порядок в обозримые сроки. Теперь стало неясно, кто этим занимается, кто отвечает за починку и остались ли вообще люди, умеющие починить такое. Таким образом, если в домах отключали воду, ее могли не включать неделями и месяцами. То же самое происходило с отоплением, со светом, газом, заклинившими дверьми и разбитыми окнами. Все, что можно, прикручивали на места своими руками, как попало. Общий уровень жизни стремительно падал — все становилось проблемой. Многие дома пережили целую (очень дождливую) осень с отключенным отоплением, а потом еще и зиму. Люди постоянно мерзли, не знали, во что завернуться. Стены были настолько сырыми, что от них отодвигали кровати. И ничего невозможно было делать, потому что без одежды было холодно, а завернувшись в десять одеял и толстых одежек, люди обездвиживались.

Описывая все это, женщина перешла к очень интересной теме: она начала рассказывать, как все эти ухудшения в жизни начали убивать в людях волю. Раньше я не задумывалась о том, что это вообще такое — воля. Воля к Жизни, воля к совершению каких-то усилий. То, что нами движет, когда мы даем отпор обидчикам, продвигаем свои идеи, проекты, мечты, совершаем работу, а за пределами работы — улучшаем что-то в себе или вокруг себя, делаем что-то для души. Воля — это какой-то внутренний двигатель, топливо, механизм, приводящий нас в движение.

Так вот — воля умирает, когда простые вещи становятся проблемой. В нормальной жизни человек просыпается утром, идет в ванную, умывается и начинает жить. Когда в доме давно отключено отопление, кругом сыро и холодно, за ночь все успевает окончательно промерзнуть, единственное более или менее выносимое место — под одеялом, где человек надышал себе немного теплого воздуха. Встать — означает вылезти (будучи сонным и добрым) в холод и сырость, немедленно наступает необходимость шевелиться, одеваться, что-то делать, чтобы не заболеть. Но согреться трудно. Одежда, откуда ее ни возьми, — мокрая и холодная. Надеваешь ее, и становится еще хуже. Следующим делом — поход в туалет. Мысль о том, чтобы хоть что-то с себя снова снять, нагоняет ужас, хотя свеженадетая одежда по-прежнему холодная и сырая. Но она уже начала согреваться человеческим теплом, и не хочется нарушать этот тонкий процесс. Умываться? Если бы была горячая или теплая вода, это было бы очень здорово и приятно. Но ее нет. Плеснуть в лицо ледяной воды, когда и так холодно и несчастно, представляется пыткой. Можно попробовать нагреть ее кипятильником (если не отключено электричество). Но и это занимает несколько мучительных минут, в которые несчастный, замерзший, измученный человек прыгает по кухне, пытается налить в какую-то емкость холодной воды, стараясь ее не коснуться, потом ждет, когда она закипит. Переставляет коченеющими руками холодные чашки, заваривает чай и наконец получает немного теплой воды, чтобы умыться. Ее мало, жаль, что она быстро кончилась.

Дальше мерзнущий человек садится на неуютный сырой стул, пьет горячий чай, радуется, что становится немного теплее, и начинает думать о том, что нужно делать. В принципе, можно весь последующий день описать как такой же нескончаемый ужас. Попытки прожить еще один день в мире, в котором все проблема и любая бытовая задача забирает последние силы. В такой ситуации очень быстро наступает момент, когда кто-то утром просто не встает. А остается лежать там, под одеялом, потому что там еще тепло.

Естественно, это не приводит ни к чему хорошему. Сначала человек не встает, а это всего лишь означает, что он встанет, когда лежать станет невыносимым (например, потому что хочется есть). Дальше наш герой, например, перестанет умываться, решив перескочить этот малоприятный эпизод и сразу переходить к еде (ведь он долежался в постели до того, что теперь умирает с голоду). От того, что жить тяжело и плохо, он начнет бросать все больше разных дел: перестанет убираться, стирать, выходить за покупками лишний раз, оплачивать счета, ходить по делам. Быт начнет разваливаться. Многие мелкие проблемы превратятся в монстров (помыть посуду, накопившуюся за месяц, то есть фактически содержимое всех шкафов). И так со временем отваливается все, кроме жизненно необходимых функций, без которых совсем уже никак не получается жить (передвижение между стынущей постелью, туалетом и пустым холодильником и иногда — магазином).

Зачем я описала весь этот кошмар и какое он имеет отношение к творческой работе? Я описала умирание воли к действию, связанное с тем, что простые задания становятся проблемой. Когда воля человека раздавлена, первым делом «отсыхают» всякие творческие порывы и желание развлекаться, делать что-то приятное, интересное. Мы начинаем передвигаться от одной проблемы к другой с единственной целью — дожить до вечера с минимальными потерями сил и здоровья.

Конечно, в обычной жизни никто не станет отключать свет, газ и электричество, чтобы забрать у вас волю к творческой деятельности. Но многие умеют создавать такие условия, действуя именно по этому сценарию: они заботятся о том, чтобы все мелочи стали проблемой.

Например, усложняются бытовые задачи. На ровном месте. Сначала молодую жену учат, что в доме всегда должна быть чистая рубашка для мужа — иначе как же так, он соберется на работу, а чистой глаженой рубашки нет. Потом рубашки появились, но задача усложнилась: мало ли что он решит надеть? Нужно, чтобы всегда были в ассортименте светлые и темные рубашки. Потом, когда в каждый отдельный день на полке лежат готовенькие темные и светлые рубашки, какую хочешь выбирай, появляется новый аргумент: «А где моя любимая?».

Так можно усложнить любую задачу. Меню недостаточно разнообразное. Хозяйственные задачи выполняются по недостаточно сложному сценарию («Думаешь только о том, как бы побыстрее отделаться, а не как сделать дело хорошо!»). Сначала в доме не хватает какого-то продукта, мы все время забываем какую-то мелочь, потом мы перестали ее забывать — но постоянно покупаем не тот сорт, или мало сортов, или не те сорта не в том порядке. Покупаем что-то оптом, забивая все жилое пространство, потому что нам лень три раза в день сходить за нужными мелочами в магазин.

Нельзя выставить коляску со спящим ребенком на балкон, — надо обязательно каждый раз бросать все и идти с ним часами гулять. Нельзя разок сунуть ребенка под душ — нужно каждый раз набирать ему ванну и часами его купать. Нельзя выбрать простое решение — человеку навязывается сложный вариант.

Так же на человека навешивается куча мелочей, которые стоят ему неимоверных усилий, хотя кто-то другой мог бы сделать это за секунду. Например, ему поручают регулярно покупать какую-то вещь, за которой нужно ехать час, хотя другой супруг проходит мимо места, в котором это продается, каждый день. Аргумент: «Ну ты же днем ничего не делаешь! А я уставший еду с работы — мне не хочется еще куда-то заходить».

Те вещи, которые невозможно усложнить технически, усложняются душевно. Они обвешиваются искусственными проблемами и фразами вроде «как ты себе это представляешь?». Например, мы бы и готовы компактно отработать список дел, выбежав с ребенком и собакой до магазина и по дороге заскочив в химчистку. Но мудрые члены семьи на нас наезжают: «Как ты себе это представляешь? А если собака вырвется и побежит на дорогу — как ты с коляской собираешься гнаться за ней? А как с коляской войти в магазин? Оставлять на улиц