Может быть и нас

- Фрэнк, - после посиделок на лестнице, через минут десять гробового молчания, от которого у меня сводило шею, мы решили по-быстрому отсюда свалить, но по-быстрому не получилось. У Джерарда на ботинках морские узлы, поэтому он сидел и методично развязывал-завязывал их. - Последнее время ты молчишь, - у него, когда волосы чистые, они немного вьются, потрогать хочу. - Мне иногда кажется, что я говорю сам с собой, - он поднял голову, посмотрел на мои джинсы, видимо, справился с узлами. - Вот как сейчас. Мы же договаривались, что не будем что-либо скрывать.

- Когда? Почему я узнаю про это последним.

- Не забудь, - он всё так и смотрит только уже на футболку, - не забудь рюкзак.

- Не помню, чтобы мы договаривались.

- Чёрт возьми, что происходит? - пришлось смотреть выше, на стену, потому что меня пробило непонятно чем всего за секунду, когда он посмотрел. - Почему ты только смотришь на меня своим этим магическим взглядом исподлобья, когда я с тобой говорю. Что ещё за тайны мадридского двора у тебя, - чего он вообще разорался.

В глаза. Мне сложно. Но я не оторвусь, не переведу взгляд на очередную стену или комод. Минуту назад мне казалось, что я уже ничего не чувствую, но готов поклясться, мой организм, будто проснулся и заработал.

- Слушай, мне вот… - всё, я сдался, проиграл в перегляделки, - у меня есть вопрос один.

- Да, я согласен, - я ещё ничего не успел сказать, а меня уже перебили и ответили.

- Что?

- Но мне свадебное платье больше пойдёт, - опять эти шуточки, я уже не могу с ним.

- Мне вот интересно, - громко, чётко, чтобы у кое-кого больше не появилось желания пошутить, когда не надо, - ты меня сюда отправил…

- Так…

- …И сам сюда же приехал?

- О, ГОСПОДИ, ФРЭНК, - О, ГОСПОДИ, ДЖЕРАРД. - Я же тебе сказал, что не успеваю, - вот лично мне легче от этого не стало. - По словам твоей мамы, ты уже большой мальчик, я думал, ты в состоянии сам доехать. Мне нужно было в другой конец города, я бы так ещё два часа проездил туда-сюда, но если бы ты попросил, то я бы заехал. Просто зачем, если так быстрее. Ну что опять. Нужно было заехать, да?

- Нет.

- «Не-ет», ты живой вообще? - он как сам с собой. - Твоя задница стала скрытной и злой, у неё депрессия. Наверное, потому что её давно не трогали? - вот я его щас сожгу просто, реально бесит. - Помнишь, мы говорили с тобой насчёт нашего места, - он вытянул руку и показал на сгиб локтя, потом встал, смотря куда-то на косяк. - В этот день я попросил говорить мне всё. Вообще я просил не врать мне.

- Я не врал тебе, - даже в потёмках вижу, насколько у него болотные глаза. Такие тёмные сейчас.

- Ты спрашивал, когда это было. Ну, вот. Тогда, - не описать словами тот убийственный взгляд, который был направлен на меня за секунду до того, как обладатель этого взгляда открыл дверь. Убийственный – во всех смыслах. Рюкзак, точно.

На улице было немного шумно. Хотя какое немного. Шумно, ярко и темно. Даже неразбериха в том доме, из которого мы сейчас вышли, не могла сравниться с тем, что творилось сейчас здесь, на улице. Всего слишком много. Такое ощущение, что все сейчас повыбегали из своих домов и офисов, дабы потолкаться друг с другом на узких, для такого количество людей, тротуарах.

Я долго не решался влиться в эту эпопею из машин и людей, но пришлось смириться и просто идти за Уэем, который в первую же секунду затерялся среди чёрно-серой массы. Просто он тоже чёрный, но он другой. Другой чёрный. У меня какие-то реперы на уме.

Не знаю как, но народу становилось всё больше, и немного пораскинув своим скудным мозгом, я ещё долго мямлил что-то у себя в голове, но всё-таки взял Джера за рукав, когда в очередной раз потерял из виду его чёрную макушку. Не могу сказать, что эти люди меня раздражали или, что я их ненавидел. Это люди, такие же как и я. Они куда-то идут, торопятся, они тоже нуждаются в чём-то. Потому что человек не может сидеть на месте. Мне всё равно на них, на их дела, и это нормально. Я ничего к ним не испытываю, принимаю это как нужное. Прожив пару-тройку лет в ненависти – понимаешь, насколько глупо ты себя вёл. И отходят все чувства, не только отвращение и ненависть. Рано или поздно это перерастает в самый обычный похуизм, потому что тебе становится не до них, не до чужих людей. Ведь они чужие.
Вот и сейчас я не обращаю на этих людей никакого внимания, просто иду за человеком, который не является мне чужим. Но мне начинает казаться, что мир становится уже, что я перестаю видеть те вещи, которые видел раньше, даже несмотря на то, что эта картинка мне чаще всего не нравилась, мягко говоря.

- Что ты чувствуешь… - какая большая девочка тут протиснулась, чуть не снесла меня,- когда идёшь в толпе? - Мы шли быстро, я постоянно кого-то задевал и терял рукав пальто, поэтому мне с трудом далось сказать это.

- Что? - он так красиво и так быстро обернулся, я не сразу заметил, что опять потерял рукав. И где я там красоту откапал. Чёрт меня знает.

- Я говорю… - да что я во всех врезаюсь. Тут так тесно, из меня сейчас сделают кумкват, - долго там ещё?

- Не, - он опять обернулся и потом тихо извинился перед кем-то. Мне теперь хочется этого кумквата.

Уэй опять далеко ушёл, и я потерял его руку. Ничего не вижу, вернее я вижу, но руку не вижу. На самом деле, масса не чёрно-серая, и от этого жутко рябило в глазах. Я уже успел запаниковать, забегал глазами, когда перестал видеть эту голову больше пяти секунд, но меня отпустило, когда холодные пальцы взялись за мой указательный. Не знаю, откуда эта рука вообще вылезла, и как она меня нашла, потому что передо мной ещё и парочка высоких тётей, обе в фиолетовых пальто и в оранжевых шарфах. Наверное, у обладателя этой руки глаза на затылке. Или чуть ниже. И ещё ниже. Чуть ниже спины.

Мы наконец-то выползли и смогли пойти нормально. Народ вокруг всё ещё был, но уже не в такой концентрации. Та же улица, но свет тут более тусклый, хотя витрины настолько яркие, что слепит, если на них долго смотреть. А мне уютно, даже несмотря на этот весь балаган. Как перед Рождеством.

- Мне кажется, ты что-то другое спрашивал, - отпустил бы он мной палец, а то как-то неудобно.

- Ты про что? - реально не понимаю, о чём он.

- Иногда пытаюсь найти в лицах что-то живое, эмоцию. Но они все как какие-то наркоманы, цель которых – куда-то идти. Красивые, как по мне, - как я понял, он имел в виду тряпичных кукол в витрине, мимо которой мы только что прошли. - А ты что думаешь?

- Красивые, - я себе шею свернул. Нельзя не любить людей, некоторые из них делают подобную красоту.

- Ну-у, последний вопрос был не про кукол, но если тебе хочется, мы можем зайти, - Джерард, я опять ничего не понял. - Время ещё есть, - он остановился и нахмурился, смотря на небо, а я не мог оторваться от изучения перемен в этом человеке. - Одна звезда была и той уже нет, - звезда? Мистер Уэй, что с вами такое творится. - Ну что, пойдём? - о, Боже, как же я растерялся, когда он на меня посмотрел. Интересно, мне одному в нашем… э-эм, союзе не всегда комфортно.

Мы подошли поближе, и я успел рассмотреть всё, что там стояло. Нифига оно не стояло, все эти штуки крутились, вертелись, прыгали, да чего они только не делали. Мне так нравится эта улица. И эти витрины. О, нет, пришлось оторваться от сей красоты, ибо потянуло чудовище бедного Фрэнка за палец. А я бы ещё долго тут стоять мог. Мой палец освободили, как только мы вошли внутрь. Все эти колокольчики на дверях так громко звенят.
Это была лавка. Небольшой магазинчик со всякими самодельными штуками. Но не такой уж и небольшой, посмотреть есть на что и есть из чего выбрать. Разные механизмы работали и, если долго на них смотреть, появится ощущение, будто они сейчас сожрут тебя, поглотят и промелют. Поэтому мне больше нравилось смотреть на кукол, притом больше на тряпичных, потому что у фарфоровых глаза были, как живые. Здесь вообще не так как на улице, не так пёстро и ярко. Здесь как в детстве. Не знаю, как правильно это объяснить.

- И что ты надумал? - я посмотрел через плечо и всем своим видом дал понять, что не понимаю, о чём этот Джерард сегодня вообще говорит. - Про толпу.

- Мне страшно, - ух ты, там полка со старыми книгами. Я хочу.

- Они тебя пугают? - он подошёл поближе и взял лежавшую передо мной непонятную штуковину из дерева с оранжевым стёклышком внутри.

- Нет, мне страшно, потому что я их не замечаю, - мои глаза сейчас скосятся навсегда, совсем, потому что эта непонятная вещь и эти руки – это нечто. Почему у него все пальцы исцарапаны. - Мне всё равно.

- Похожа на Кайлу, - он улыбнулся и кивнул на фарфоровую куклу, такую, больше метра, наверное. - Надо было её дарить, - и действительно похожа.

- А как ты с ней познакомился? С Кайлой, - Фрэнк, что ты несёшь.

- На Хэллоуине. Она ведьмой была, - а ты, поди, Дракулой. - А потом оказалось, что мы были знакомы давно.

- Думаю, ей понравится. У меня деньги есть, могу добавить, - может показаться, что я подлизываюсь, но это не так. Мне бы было приятно, если бы нашлось что-нибудь похожее на меня.

- Мы её убьём, - чтобы не дарить? - Лучше завтра зайти, - а всё, понял – мы куклу сломаем, не донесём, я просто сначала подумал, что Кайлу убьём. Господи, прости меня.

- С утра.

- Да, - странный ехидный смех, от которого у Фрэнка начинает крутить где-то под рёбрами. - Эта на тебя похожа, - только не говори, что вот эта, с одним глазом и огнём на голове, вместо волос. - У неё пуговица коричневая.

- Это глаз.

- А я-то думал, - передо мной, на своё место, поставили эту штуку, потом рука Джера пощупала несколько сородичей на этой старой полке. Мне нехорошо, когда он за спиной стоит. Я весь покраснел, по-моему. - Иногда она выглядит более чем глупо, - Кайла? Что он всё смеётся сегодня. - Но я давно её знаю, она не плохой человек. Видимо, не стоит судить по внешности.

- Бывает, что самые некрасивые внешне на самом деле самые интересные внутри. И глупый – это ведь не всегда плохой. Но это неважно сегодня, - а ты у нас, Айеро, ценитель истинный.

- Что для одного уродство, то для другого – красота, - и наоборот. - Давай купим её?

Из магазина мы вышли уже втроём. Новую подружку с огненными волосами я сразу же запихал в рюкзак, чтобы не пугать одноглазым чудовищем детей и им подобным. На улице стало ещё хуже. Хотя нет, я бы не сказал, что мне не нравится, но долго я бы не продержался.

Этот умный уже ушёл вперёд, пока я смотрел на этот магазинчик. У него было странное название – «Сядьте. Встаньте». Оно слабенько мигало, должно быть, золотистым цветом. Но он был уже не золотистый, совсем. Я обернулся посмотреть, насколько далеко ушёл Джерард, а он не ушёл. Он стоял неподалёку и с недовольным лицом смотрел на меня. Его все обходили, потому что он встал посредине грёбаного узкого тротуара. Для таких наглых их стоит делать пошире, я думаю. Сядьте. Встаньте.

И пока я шёл, успел столкнуться с парой людей, потому что в голове крутилось это «Сядьте. Встаньте», и я просто не видел, что на меня летят синие куртки с громадными пакетами, сумками и ящиками. Там чисто одна куртка и эти пакеты, ни рук, ни ног, ни головы. Конечности отсутствуют.

- Вау, смотри, - я только подошёл, а ему уже что-то «Вау, смотри». Теперь уже моё время делать вид мученика всея Вселенная. Что он там так рассматривает. - Ну и ну, - ОХ, НУ И НУ. - Какие педики, - среди толпы я разглядел парочку. Парочку страстно любящих друг друга прямо здесь и сейчас, как выразился, мистер Вау-смотри «педиков». А сам он у нас… не-ет, ну что вы, он не такой. А что мы стоим собственно, Джерард? Другие люди, оказывается, не стесняются, захотели – поцеловались. - Неужели мы выглядим так же, - так, что ещё за похотливое лицо. Но оно у него не такое, нет. Похотливое – лично у меня сразу всплывает образ маньяка, такого с жуткой улыбкой на пол-лица. Но сейчас этого маньяка здесь нет, а есть Уэй, который немного приподнял брови и смотрит на меня как-то сверху, как на служанку, блять, простите. Вечно он из себя королей строит. - А кое-кто покраснел, - а не нужно было мне такое показывать, - как рак. Я совсем забыл, тебе рано на такое смотреть, - я дёрнулся, когда моим кончающим глазам закрыли весь обзор рукой.

- Можно было просто сказать, я бы закрыл их сам.

- Ты обманешь.

- Спасибо, мамочка.

***

 

Улица не менялась, если посмотреть не под ноги, а вперёд – там конца нет. Она бесконечная? Она бесконечная. Точно такая же, как и десять минут назад, пятнадцать минут назад, и как двадцать минут назад. Мне ничего не оставалось делать, кроме как смотреть на время и вздыхать, проходя мимо очередного магазина с не менее странными названиями, чем «Сядьте. Встаньте». Людей – то меньше, то больше, они всё откуда-то вываливались, непонятно откуда вообще. И я уже думал, что эта улица действительно не закончится, но мы наконец-то остановились перед громадным, старинным зданием, видимо отреставрированным. Похоже на гостиницу. На такую хорошую гостиницу. Вид у этой громадинки был, для меня лично, не очень понятен – современный и в то же время как сбежавший из прошлого века. Такие сочетания смущают меня, но нужно привыкать, нужно развиваться.

- Пошли уже, - оказывается, я залип на крутящуюся дверь. Знаете, такая крутится, я всегда их боялся.

- Зачем нам в гостиницу? - это всё подозрительно.

- О, Боже, - «о, Боже», - это не гостиница, - эй, не надо толкаться, я ведь и сам так могу. Естественно я неудачно встретился с этой крутящейся убийцей. Вам случайно не кажется, что этот мир хочет меня истребить до последней косточки?

Слепит. Ужасно слепит глаза. Здесь слишком много золота и нет ни одного человека, кроме нас. Не люблю золото, не знаю почему, просто не люблю, по-моему, пошло выглядит. Ну, это лично моё мнение, я никому не навязываю. Но здесь, здесь вообще всё странное. Широкая лестница, такая вся исколотая, эти колонны, которые мы даже вдвоём с Джером не обхватим, и золото. Эм-м, всё это меня вводит в ступор. Насколько же мал мой кругозор.

- Раньше мне казалось, что тут поменьше места.

- Если делать вывод из наличия лестницы, то получается, тут есть второй этаж?

- И четвёртый, - а снаружи это не походило на небоскрёб. - Нам как раз на него, - вот говорит, что тут раньше был, но по нему не заметно. Так разглядывает всё, внимательно. И я уже сам начал рассматривать дальше, но потом кое-кто пихнул меня в плечо и заржал, чем отвлёк.

- Придурок.

- Я смотрю, тебе слово это нравится, - ну куда ты пошёл, ну я задолбался бегать за тобой. - А ещё «ох» и «ой», - а ты идёшь и орёшь на весь этот огромный первый этаж так, что все слова аж эхом разлетаются. Кстати, я редко все эти «ой» вслух говорю, так что не надо мне тут. Какой лифт древний, щас как застрянем. Многие вещи мне никогда не будет дано понять, например, зачем нам лифт, если четыре этажа всего. - Ты вообще ни о чём не думаешь, когда тебя толкают в толпе? - да подожди, я ещё не запихнулся сюда. Серый, скрипучий лифт.

- Нет. Могу думать, но это никак не связанно с ними, ну с людьми, - я устроился более или менее, выдохнул и посмотрел на руку, нажимающую на стёртую кнопку. Пугающее молчание, ещё более пугающее скрипение, шуршание, какое-то повизгивание. Это смерть ушей просто. Тут лампочка мигает, энергосберегающая, меня пробирает каждый раз. Мурашки так и забегали. Господи, сделай так, чтобы не было до такой степени неловко и тихо, я сейчас лопну, потому что не дышу. О, хвала всем богам, что-то запипикало. Тут недолго же, поэтому мы, наверное, уже на четвёртом.

- Знаешь, думаю, стоит тебя предупредить, - почему мне хочется ржать, когда он такой серьёзный. Та-ак, Айеро, заткни свои смехуи, у человека тут что-то солидное намечается. Но ничего загруженного я на этом лице не обнаружил. Он совершенно спокоен, даже усталый немного. - Мне бы х… - да что ты запинаешься, взрослый вроде мальчик. - Да ничего.

- Ну что ещё.

- Чего это за тон. Вы меня совсем не уважаете, мистер, - мы, похоже, уже вниз едем. Или мне кажется. - Я много говорю сегодня, забей, - говори больше, пожалуйста. Но моё лицо с моим внутренним голосом не в ладах, поэтому оно сказало: «Заткнись, болтушка Джерард».

- Всё в порядке. Если хочешь, можем напиться, - а это то, что сказал уже я. Мы в этом лифте собрались стоять вечно, понял. Как на меня посмотрели, я чуть не обделался, аккуратней надо. Что я там хотел сказать, забыл уже.

- Фрэнк, - убери руку от лица, я ничего не понимаю, что ты говоришь, - когда мы уже займёмся любовью, - у меня уши зашевелились.

- Это срочно? - НИКОГДА, НИКОГДА. - По-дурацки как-то звучит.

- Да? Не знал. Значит, я больше не буду так говорить.

Дальше я особо ничего не смог сообразить, потому что все эти двери, оры, крики, свет, всё это на меня. Я даже не понял, как из лифта оказался уже в чужой квартире. Иногда мысли так комкаются, и кажется, будто ты видишь мир разными обрывками. Всё проходит мимо тебя частями. Но всё-таки одну вещь я успел уловить, я хорошо понял один взгляд. Маньяк из лифта посмотрел на меня, когда снимал пальто в коридоре этой шумной квартиры с низкими потолками, посмотрел так, что захотелось подойти и прямо тут заняться с ним ЛЮБОВЬЮ. После чего он ушёл, а я остался стоять в одном кеде и в съехавшей непонятно куда толстовке. Она, наверное, тоже всё слышала, поэтому и веселится тут, на мне. Да она вся перекрутилась.

За первые минуты я уже влил в себя банку пива. Это случилось очень быстро и внезапно, для себя самого крайне неожиданно. Она одиноко стояла под вешалкой, причём, она была закрытая, а значит – целая. Ещё никого не соблазнила она своим видом, и только теперь я – недоделанный гитарист попал под её чары. Я ещё тут кое-что заметил, пока ходил – оказывается, я так люблю всякие дома и квартиры. Всё углы прочешу, все плинтуса, все доски, гвозди, дырки в стенах, отклеенные куски обоев, плесень, пыль, на соплях держащиеся карнизы, такие же замечательные розетки, поломанные стулья, окна, люстры.
Стены были этого прекрасного цвета, на который я подсел теперь окончательно – тёмно-зелёного. Здесь хорошо. Немного неаккуратно. Косяки, например, были такие кривые, что я немного не вписался в них с первого раза, но это ничего страшного, мне это свойственно.
Квартира квартирой, опять же странная как и та, в которой мы сегодня уже были, но у этой был один плюс, такой внушительный. Крыша. Сейчас объясню. За старенькой дверью, которую я сначала побоялся открывать, оказалась лестница, хотя даже не лестница, а несколько железных ступенек. Ну а дальше – люк, он тяжёлый, и он меня почти убил. Ещё я не думал, что когда его открываешь, то крышку надо держать, поэтому она хряпнулась об какую-то железяку. Лучше не говорить, кого я на этой крыше увидел. Залез, зачем-то закрыл люк и теперь стою, смотрю. Джерард тоже смотрит, наверное. Здесь железные перила, и он просто повис на них. Может, стоит мне подойти, думаю, он слышал, что я поднялся, хотя почему именно я. Это я знаю, что это я, а Джерард не знает. Айеро, ты баба, настоящая, твоё место снизу. Подойду.

Тихо-тихо подобрался, но сел метра на три от него. Какие перила холодные, у меня аж ляжку жжёт.

- Тебе нравится, когда луна полная? - я опять всё понял, у нас день романтики.

- Мне нравится, когда её днём видно, - особенно когда небо ясное. У кого плохое зрение – может и не замечали никогда. - Как ты понял, что это я?

- Унюхал, блин, - вампирские навыки просто так никого не покидают. - Ты же не оставишь меня, не надо, ладно, - это даже не вопрос. Он просто разглядывает город и говорит. Такой вид перед нами раскинулся, всё кипит, бурлит, мигает, гудит. Сегодня город ожил. И почему-то ветер осенний, холодный.

- Что случилось?

- Пока что ничего, - слышу шуршанье фантика, у кого-то есть конфеты. - Ты меня не бросишь, а я тебе конфету дам, - он так задумчиво смотрит на неё. Меня постоянно отвлекает мигающая башня вдалеке, она меня слепит, поэтому когда я посмотрел налево, то серьёзно испугался, не обнаружив Джера на месте, а он оказывается сел. Потом с моей ногой встретилась конфета, которую мне передали по полу, подвергнув её опасному пути из трёх метров.

- Прости меня за лифт. Это обидно.

- Ты про то, что по-дурацки звучит? Да я понимаю, сам привыкнуть не могу. Если честно, не знаю насколько это правильно, насколько мы нормально поступаем. Хотя какое нормально и правильно. Я в общем говорю, про всё. Если что-то будет не так, скажи мне, я подожду.

- Мистер Уэй, я просто извинился.

- Боже, я псих, - звук соприкосновения лба с железкой – Джерард долбанулся головой об перила.

- Я в курсе.

- Пойду напьюсь.

Если бы я был в состоянии, тогда бы никто не пошёл напиваться, но слишком много эмоций навалилось. Я буду следить за его выпивкой, правда, но не сегодня. А конфета вкусная, долго так жуётся. Шаги, а я уже думал, что он ушёл, я точно слышал. Откусив конфету, завернул обратно в шуршащий фантик, от неё почти ничего не осталось, мог бы и сразу в рот запихать, проблемы у меня последнее время с логикой и с мыслями.

- Знаешь, я хочу тебя поцеловать, - я чуть не подавился, а подавиться сладким в сто раз хуже, чем несладким. Человек-внезапность остановился у меня за спиной, а мне горло перехватило, лёгкие как будто сжали. - Просто, не думая, просто поцеловать, - мозги переваривайте быстрее, мне стало с вами не очень удобно. - Встань, пожалуйста, - как в школе.

До моего затылка коснулись коленкой. Больная моя голова, она так любит когда её трогают. Вот, закрыл глаза, перед этим заметив птиц, пролетавших рядом с огромным строительным краном, отцепился от железяк-перил и улегся на ледяной пол.

- Ты меня пугаешь, - между моих ног ещё одна железка, Джерард. Я не упаду. Всё так шумит, так сильно, и одновременно всё это успокаивает. Ночной город втягивает тебя в этот круговорот, будто кто-то сверху с большой любовью мешает деревянной поварешкой всех нас. Открываешь глаза и видишь сначала небольшое количество звёзд, потом Уэя, который немного прищурился и смотрит на город.

- Иди сюда, - я буквально прохрипел это. Чувство, что после холодной улицы кто-то закутал меня в плед, а в руки пихнул горячую чашку. Холодно и жарко.

- Пока ты не залезешь сюда, ничего не получишь. Твои ноги, болтающиеся над городом, мне совсем не нравятся.

- Я хочу так, иди ко мне, говорю, - я чуть подвинулся и упёрся ногой во что-то, там внизу, не знаю что.

- Ты упадёшь, залезай обратно, - он так и смотрит по сторонам.

- Не упаду.

- Уверен? - Надеюсь, я убедительно покачал головой.

Секунда – вместо редких звезд, передо мной уже немного встревоженное лицо. Он опустился на колени у моей головы, нашёл мои руки. - Держись, - положил их себе на шею. - В доме напротив висят Рождественские огни, - какая горячая шея под моими пальцами. Я чуть дёрнулся вперёд, хотел уже поближе, но у меня рука соскользнула, по правде, немного испугался. Конфета полетела вниз, похоже. - Точно крепко держишься?

- Очень.

- Вчера такое интересное полотенце нашёл, с солнечной системой. Наверное, куплю его, никак из головы не выходит.

- Если я упаду – это будет на твоей совести.

- Ты конфету съел?

- Да, а что?

- Фу, не хочу сладкого, - я ничего не понял. Нужно выучить другую фразу для подобных случаев, ибо чувствую, таких будет ещё навалом.

- Причём здесь конфета?

- Ну, ты же, получается, сладкий, - от того, что я запихал в себя конфету? - Не буду я тебя целовать, - неожиданный поворот. А я с ним целовался, даже когда от него курицей несло, несмотря на то, что я сейчас не могу её есть. Хотя, в общем-то, я её и не ел, но всё равно. - Давай, вылезай, - значит, я тут рискую жизнью, вон даже лодыжкой стукнулся, а мне так: «Я не буду тебя целовать, ты ел конфету, а я их не хочу». Логика так и плещет. Ну, куда он пошёл опять. Сам же мне эту конфету и дал. Всё это специально, так и знал.

***

 

Думаю, что обошёл большую часть этих зелёных хором, потому что мои руки принесли на кухню столько бутылок, что их можно было идти сдавать и смело покупать себе новый велосипед. Но нет, для начала всех бутылок, что я находил, должна была постигнуть страшная кара – они готовились попасть в ненасытный мой рот. Хотя, нет, я не всю квартиру обошёл, потому что, как ни странно, нигде не было ни криков, ни музыки, ни даже разговоров. Весь шум свернулся минут за пять. Они в прятки играют, понятно. В общем, мне уже было страшно ходить по вдруг умершей квартире, и сейчас я сижу на кухне и чувствую себя бомжом. Возбуждённым, пьяным бомжом на чужой кухне. Ещё дырка на коленке больше стала, теперь эти полштанины живут другой, отдельной жизнью. А ещё у меня обида.

Кухня здесь совсем другая, она тёмная, и откровенно выдаёт пристрастие хозяйки или хозяина к зелёному цвету. Самое хорошее, что он никакой не салатовый. Когда мне уже надоело сидеть в тишине и тупо обсматривать углы и разводы на протекающем потолке, я стал лазить по полкам и, в конце концов, отрыл огромную кружку, поставил бутылки и банки по росту (по росту, да, отлично) и стал потихоньку всё это преобразовывать в свою мочу. Фрэнк, что ты сказал, верни свои слова назад, они бредовые. Господи, блять, иногда такие мысли, ну я не могу, хочется цокать, как этот… как там его, ну этот… маньяк из лифта. Как его… а, мистер Уэй, вроде. С этими мыслями пиво с помощью меня стало переливаться в кружку, хотя это просто большая чашка. Или большая чашка – это и есть кружка? Хотя вообще без разницы, если честно. Мне просто захотелось напиться и неважно, каким способом это свершится. Я знаю, я обещал, что не буду больше, хотя я ничего никому не обещал. Это этому пиздюку нельзя, мне можно. Но это нечестно, так плохо делать. Подумал я и сделал пять приличных глотков. Как же хорошо нарушать правила. Сам установил, сам нарушил, имею право.

В очередной раз поднёс кружку ко рту, дабы продолжить пивной ритуал, но тут остановился, услышав топанье. Мимо кухни кто-то пронёсся и, конечно же, обязательно завизжал как резанный. Кстати, кто-нибудь знает, правда ли, что от пива растут усы и живот? У меня дак ничего пока что не выросло. Ну, про усы, это к девушкам относится, я-то ведь не девушка, нет. Не, не девушка, точно. ЧЁРТ, ЧУР ТЕБЯ, СЫРОЕ ЧУДОВИЩЕ, ЧЕГО С НЕГО КАПАЕТ, МАМА. ВСЯ ТОЛСТОВКА И БАШКА СЫРАЯ.

- Тебя что, обоссали? - что происходит, почему Джерард сырой, почему он скулит, почему за ним по всей кухне бегает парень похожий на Курта Кобейна. А, это он не скулит, это он хихикает. Но всё остальное мне всё равно непонятно. Так, нужно успокоиться и закрыть от них все свои бутылочки и баночки.

- Эй, я тут, - вау, какой красный чулок. А какое красное лицо. А какие красные волосы. А какая девочка… Я снова ничего не понимаю. Смешно.

- Всё, я не играю, - а наша недодевочка села, нет, плюхнулась на стул, напротив меня и подпёрла голову руками. - Изыди, - он посмотрел на меня, но это было не мне. Наверное. - Вот, - как он смешно чешется, - сейчас у тебя на лице «ой» и «ох» одновременно, - о-о-ох, прекрати чесать свою белую шею. Я отвлёкся на секунду, потому что кто-то опять завизжал, потом сзади был звук шлепка человеческого тела об пол, но затем все невиданным образом убрались из кухни.

- Я так устал, - ну давай, поной, неудачник. - Слушай, - на это он тут же мотнул головой и уже внимательно посмотрел на меня. Как и не пьяный вовсе. - Что это было на стене в коридоре, в том доме. Помнишь, там такая… - хорошо объяснил, самое главное руками помахал.

- Рисунак, - «рисунАК». Хорошо, «рисунАК». Теперь всегда буду говорить это слово и орать «АК» в конце.

- Я понял. Это я?

- С чего ты взял? - а с какого члена ты тут своими руками разводишь так, что у меня глаза косятся вообще непонятно куда.

- Потому что это мой, блин, глаз.

- Вот чёрт, - ну зачем так по столу хлопать, я же так заикой сделаюсь, - какой аргумент.

- Вы пьяны, - сказал, почти трезвый Фрэнк.

- А у Вас такие… губы, - блять. Зачем он так лёг на стол. Голову положил и на меня смотрит, а точнее на то, про что у меня «ТАКОЕ». На самом деле нихрена мне не смешно, мне очень даже жарко. - Говорите ими побольше.

- А я обычно не ими говорю.

- О да, детка, - всё, больше ни слова, а то бедный мальчик уже стонет, когда я открываю свой рот. - Вчера, о, Господи, я думал, что спокойно поем, но какая там еда, - он уткнулся лицом в стол, и я уже заранее был готов к тому, что сейчас мне станет совсем ничего непонятно. - Я не знаю, что с тобой, но у тебя на лбу мигает табличка большими красными буквами «Секс», - что, секс, У МЕНЯ? МОЖЕТ МНЕ ПОСЛЫШАЛОСЬ, он ведь говорит в стол. - Мне надоело насиловать свою руку, - да, ты хочешь насиловать мою задницу. П-Ф-ФЭ, ЧТО Я ТОЛЬКО ЧТО СКАЗАЛ, НУЖНО СРОЧНО МЫТЬ ЯЗЫК. - Никогда раньше мне не хотелось делать это двадцать четыре часа в сутки, - какие откровения, - Фрэнк, - отодвинься, отодвинься, твои руки слишком близко, прошу, отодвинься. Он ещё так пальцем замахал, что чуть по носу мне не заехал. - Это же грех. Похоть, Фрэнки, похоть, - опять это слово, меня от него тошнит. Грех, а Вы у нас Джерард прям верующий, аж религиозный. Ну-ну, заметно. А сколько я всего интересного узнал за какие-то две минуты, даже меньше.

- Чревоугодие. Тебе не спастись, - чревоугодие, как я это вообще выговорил.

- Да гореть мне в аду, - мне кажется, тебя там примут за своего. - А что там ещё есть?

- Ну, если мы про главные – алчность, зависть, гнев…

- Лень, гордыня, - почему перебивание человека – это не смертный грех. Его бы тогда ещё на Земле сожгли.

- Лень, гордыня?

- Лень, гнев, - как я понял, он сейчас про себя, про свои ГРЕХИ.

- Вот видишь, грешник. Ещё и похоть, - опять кто-то визжит. - Ты не гордый?

- А чем мне гордиться, - у меня щас уши умрут, что за ультразвуки опять, кого режут, - Почему только про гордость?

- Спрашиваю?

- Ну да. Дай орешков, - чтобы чревоугодничать, - вон, позади тебя стоят.

- Ничего я тебе не дам, - вот не надо на меня так смотреть. - Не гордый. И не завистливый?

- Это у тебя телефон орёт?

- Ой, точно.

- ОЙ, - НАДОЕЛО. МНЕ. УЖЕ. ЭТО. «ОЙ». - В рюкзаке?

- Посмотри, - я покивал, а этот еле поднялся, но быстро выбежал с кухни. Не дай Бог, это мама. Потому что я не совсем соображаю, и не совсем трезв. Мне так жарко, мне никогда не было так жарко. Я красный, у меня даже руки красные. И, мне кажется, он всё врёт, гордый он, дохера ведь гордый. Грешник, какой грешник, ужас какой грешник, с кем я общаюсь, кошмар. Такому милому мальчику, как я, нельзя с такими общаться, они меня развращают.

- Это что? - грешник спокойно зашёл на кухню, а из меня почти вырвалось это убитое «ой». Он держал в руках ватманы, которые я тогда запихал в рюкзак, когда ещё кассеты оставил, ну с порнографией, которая не порнография. Поднял листы вверх и долго на них смотрел, потом опустил и направил свой суровый взгляд на меня. - Вчера я кофе забыл купить. Из-за тебя, - как же душно, во рту пересохло. - Утром встаю, а кофе нет. И я уже с самого утра хотел к тебе идти, задушить, пока спишь, - да я только что пил, что за херня, чёрт возьми. - Так вот жаль, что я этого не сделал, - и я всё-таки облизал губы. Надеюсь, это не очень сумасшедше выглядело. Не знаю зачем, но я встал, не отрывая взгляда от монстра-грешника с ватманами, и так бочком-бочком прополз к холодильнику. Надо поесть чего-нибудь, чтоб не совершить греха ненароком.

- Но ты бы всё равно не успел.

- Чего? - мамочки, как он рассердился. ГНЕВ, ГНЕВ, ГРЕШНИК. Ещё и задушить меня хотел.

- Ну, я же перед магазином их, ну это… забрал, - мне капут.

- Побить тебя, что ли, за такие дела, - опять своё творение рассматривает. Да красиво, красиво. - Он же недоделан, - всё равно красиво. - То краски мои берёшь, теперь рисунки, точно тебя отколошматить надо, - отколошматить. Господи, ты слышишь, что он говорит? Я открыл холодильник и там почти ничего не оказалось. Только огромный арбуз, а на нижней полке майонез.

- Что можно приготовить из арбуза и майонеза? - я невинно выглянул, сделав лицо полной дурочки, но лучше бы я вообще отсюда ушёл. Домой. Потому что смертный грех – гнев, у нашего грешника, разыгрался-таки не на шутку. Один из ватманов почти прилетел в меня, громко шурша по пути. И, наверное, потому что он ПОЧТИ прилетел, Джерарду стало ещё хуже. - Мистер, Вы опять грешите, - тут он как-то расслабился и посмотрел на меня, хотя не факт, что на меня, вообще как-то через меня.

- Только не это, - грехи? Орехи? Что. Эм-м, что такое. Я просто стоял в полном недоумении, смотря как Джерард чуть ли не простонав, бросает ватманы и уходит. Что это был за стон. Я не знаю, что это был за стон. Где мой арбуз и майонез.

***

 

Выходя с этой слепящей глаза кухни в этот теперь уже тёмный коридор – это будто бы закрыть глаза утром и проснуться уже ночью, ты даже не сразу понимаешь, где ты находишься. Святой всех святых, у меня от недополучения совсем уже мозги набекрень съехали. Можно ли это исправить, или они вечно будут в таком состоянии? Дело в том, что из-за двери доносятся страшные, горячие стоны, чередующиеся с рваными вздохами и какими-то бешеными вскрикиваниями. Так, ты успокойся, я тебя очень прошу, я понимаю, что ты уже не можешь, но я и сам уже готов упасть в обморок от одного такого взгляда со стороны всем известной личности. Да там оргия, они устроили оргию, и неважно, что сейчас ещё не ночь, у них там луны сошлись и всё, покатилось. Знаете, я представляю оргию довольно шаблонно, думаю, её многие так представляют. Зато теперь понятно, куда наш мистер так скоропостижно убежал. Скоропостижно скончался.

Быстро сглотнул, почувствовав как напряжение, скопившееся за весь чёртов день, подобралось к горлу, а перед глазами начало пробегать то, чему бы там появляться не следовало. Мне срочно нужно расслабиться, в самом обычном смысле, в самом обычном. Хотя я ведь ничем не занимаюсь. Но ты просто устаёшь морально от всего, что с тобой происходило годами. Самое страшное, что это напряжение никуда не уходит, а если и уходит, то с такой медлительностью, что в конце концов, окончание твоего запланированного отдыха перенесётся в гроб. И чтобы поймать хотя бы крупицу, так называемого, уединения с самим собой, я вздохнул три раза и глубоко выдохнул, закрыв глаза. Ох, нет, эти стоны из комнаты не дают мне покоя. Я сейчас как бомба замедленного действия, только вместо обратного отсчёта и пипиканий, во мне копится сперма и слюна. И когда-нибудь мне предстоит взорваться. Слышал недавно по ящику, что в человеке два начала: божественное и звериное, и, похоже, что моё божественное либо ещё не проснулось, либо уже никогда не проснётся. Ну да, я такой прям хищник, с подохшим божественным началом. Перед глазами эта мягкая задница. Стою здесь, в этом коридоре, и мой разум говорит: «Фрэнк, ты обычный пробник, ты пробник человека, тебе не дано трогать замечательных вещей, тебе даже не дано просто смотреть на них». А ведь мне иногда действительно кажется, что я какая-то заготовка под человека. Да хватит уже стонать, ведь мой каблажан состоит не из овощного рагу, он из плоти и крови, он живой, ему неймётся, он тоже хочет слышать стоны, ему хочется рук, или не рук, или далеко не рук. Так, отошёл от двери, придурок.
Послушав себя, я повернулся, нащупал ручку двери, ведущую на кухню, быстро повернул, забежал, закрыл и вцепился своей клешнёй в это холодное создание за моей спиной. Господи, я вспотел ужасно, спина вообще вся сырая. Как десятикилометровку пробежал. Чёрт, всё-таки с утра нужно было отдать предпочтение моим хитрым джинсам.
В надежде получить защиту со стороны холодильника, который так и оставался открытым, я бешено пробежал всю кухню, на свой страх и риск проехавшись по скользкому полу и опять сел вниз, под открытой дверцей. Правда, я не сразу туда сел, прокатился почти до конца кухни, но потом пришлось вернуться на так полюбившееся уже мне место. Ещё ватманы немного полетали вместе со мной. Так-так, что бы тут пожрать, чтобы не думать о всяких мальчиках. В моей жизни не было ситуации тупее. Я сижу, задрав голову, пытаясь понять, что мне нужно съесть, чтобы отвлечься от возбуждения, которое направленно в сторону мрачноватого парня, со странными привычками, да и не только привычками. Странность от, как говорят, кончиков пальцев до… а до чего должно быть? Э-эм, у меня будет до того, что он этими кончиками делает, ну или всеми руками. Я ПРО ТО, КАК ОН РИСУЕТ.

- Это невозможно терпеть, - я успел только открыть глаза, набрать воздуха и понять, что это только что было. - Они там такое смотрят, - поэтому ты решил вернуться и воплотить всё ЭТО в жизнь. - Ну и кино, - он зачем-то пихнул ногой ватманы с моей недоделанной рожей под стол, а сам уселся на скрипучий стул.

- А мне кажется, ты гордый, - это у меня ещё от того разговора непонятки кое-какие остались.

- Это чего такое? - чего такое, чего такое, холодильник. И не надо сюда подходить. Конечно, кто меня будет слушать. Хотя как меня можно слушать, если это я про себя. Мне пришлось подняться, но выглядело это неубедительно – я просто прополз по холодильн