Что в руки взять нельзя -- того для вас и нет, С чем несогласны вы -- то ложь одна и бред, Что вы не взвесили -- за вздор считать должны, Что не чеканили -- в том будто нет цены. Гете В предыдущей главе я допустил поэтическую вольность. Умолчал о том, чтопо аквариумным наблюдениям я уже знал, как ожесточенно борются с себеподобными яркие коралловые рыбы, и что у меня уже сложилось предварительноепредставление о биологическом значении этой борьбы. Во Флориду я поехал,чтобы проверить свою гипотезу. Если бы факты противоречили ей, -- я былготов сразу же выбросить ее за борт. Или, лучше сказать, был готов выплюнутьее в море через дыхательную трубку: ведь трудно что-нибудь выбросить заборт, когда плаваешь под водой. А вообще -- нет лучшей зарядки дляисследователя, чем каждое утро перед завтраком перетряхивать свою любимуюгипотезу. Молодость сохраняет. Когда я, за несколько лет до того, начал изучать в аквариуме красочныхрыб с коралловых рифов, меня влекла не только эстетическая радость от ихчарующей красоты -- влекло и "чутье" на интересные биологические проблемы.Прежде всего напрашивался вопрос: для чего же все-таки эти рыбы такие яркие? Когда биолог ставит вопрос в такой форме -- "для чего?" -- он вовсе нестремится постичь глубочайший смысл мироздания вообще и рассматриваемогоявления в частности: постановка вопроса гораздо скромнее -- он хотел быузнать нечто совсем простое, что в принципе всегда поддается исследованию. Стех пор как, благодаря Чарлзу Дарвину, мы знаем об историческом становленииорганического мира -- и даже кое-что о его причинах, -- вопрос "для чего?"означает для нас нечто вполне определенное. А именно -- мы знаем, чтопричиной изменения формы органа является его функция. Лучшее -- всегда врагхорошего. Если незначительное, само по себе случайное, наследственноеизменение делает какой-либо орган хоть немного лучше и эффективнее, тоноситель этого признака и его потомки составляют своим не столь одареннымсородичам такую конкуренцию, которой те выдержать не могут. Раньше или позжеони исчезают с лица Земли. Этот вездесущий процесс называется естественнымотбором. Отбор -- это один из двух великих конструкторов эволюции; второй изних -- предоставляющий материал для отбора -- это изменчивость, или мутация,существование которой Дарвин с гениальной прозорливостью постулировал в товремя, когда ее существование еще не было доказано. Все великое множество сложных и целесообразных конструкций животных ирастений всевозможнейших видов обязано своим возникновением терпеливойработе Изменчивости и Отбора за многие миллионы лет. В этом мы убежденытеперь больше, чем сам Дарвин, и -- как мы вскоре увидим -- с большимоснованием. Некоторых может разочаровать, что все многообразие форм жизни --чья гармоническая соразмерность вызывает наше благоговение, а красотавосхищает эстетическое чувство -- появилось таким прозаическим и, главное,причинно-обусловленным путем. Но естествоиспытатель не устает восхищатьсяименно тем, что Природа создает все свои высокие ценности, никогда ненарушая собственных законов. Наш вопрос "для чего?" может иметь разумный ответ лишь в том случае,если оба великих конструктора работали вместе, как мы упомянули выше. Онравнозначен вопросу о функции, служащей сохранению вида. Когда на вопрос:"Для чего у кошек острые кривые когти?" -- мы отвечаем: "Чтобы ловить мышей"-- это вовсе не говорит о нашей приверженности к метафизической телеологии,а означает лишь то, что ловля мышей является специальной функцией, важностькоторой для сохранения вида выработала у всех кошек именно такую формукогтей. Тот же вопрос не может найти разумного ответа, если изменчивость,действуя сама по себе, приводит к чисто случай 1 Телеология --идеалистическое учение, приписывающее процессам и явлениям природы цели,которые или устанавливаются Богом, или являются внутренними причинамиприроды. -- Здесь и далее примечания переводчика----------------------------- ным результатам. Если, например, у кур или других одомашненныхживотных, которых человек защищает, исключая естественный отбор по окраске,можно встретить всевозможные пестрые и пятнистые расцветки, -- здесьбессмысленно спрашивать, для чего эти животные окрашены именно так, а неиначе. Но если мы встречаем в природе высокоспециализированные правильныеобразования, крайне маловероятные как раз из-за их соразмерности, -- как,например, сложная структура птичьего пера или какого-нибудь инстинктивногоспособа поведения, -- случайность их возникновения можно исключить. Здесь мыдолжны задаться вопросом, какое селекционное давление привело к появлениюэтих образований, иными словами -- для чего они нужны. Задавая этот вопрос,мы вправе надеяться на разумный ответ, потому что уже получали такие ответыдовольно часто, а при достаточном усердии вопрошавших -- почти всегда. И тутничего не меняют те немногие исключения, когда исследования не дали -- илипока еще не дали -- ответа на этот важнейший из всех биологических вопросов.Зачем, например, нужна моллюскам изумительная форма и расцветка раковин?Ведь их сородичи все равно не смогли бы их увидеть своими слабыми глазами,даже если бы они не были спрятаны -- как часто бывает -- складками мантии,да еще и укрыты темнотой морских глубин. Кричаще яркие краски коралловых рыб требуют объяснения. Какаявидосохраняющая функция вызвала их появление? Я купил самых ярких рыбок, каких только мог найти, а для сравнения --несколько видов менее ярких, в том числе и простой маскировочной окраски.Тут я сделал неожиданное открытие: у подавляющего большинства действительноярких коралловых рыб -- "плакатной", или "флаговой", расцветки -- совершенноневозможно держать в небольшом аквариуме больше одной особи каждого вида.Стоило поместить в аквариум несколько рыбок одного вида, как вскоре, послеяростных баталий, в живых оставалась лишь самая сильная. Сильнейшеевпечатление произвело на меня во Флориде повторение в открытом море все тойже картины, какая регулярно наблюдалась в моем аквариуме после завершениясмертельной борьбы: одна рыба некоего вида мирно уживается с рыбами другихвидов, столь же ярких, но других расцветок, -- причем из всех остальныхвидов тоже присутствует только одна. У небольшого мола, неподалеку от моейквартиры, милейшим образом уживались один "красавчик", один черный "ангел" иодна "глазчатая бабочка". Мирная совместная жизнь двух особей одного и тогоже вида плакатной расцветки возможна лишь у тех рыб, которые живут вустойчивом браке, как многие птицы. Такие брачные пары я наблюдал вестественных условиях у синих "ангелов" и у "красавчиков", а в аквариуме --у коричневых и у беложелтых "бабочек". Супруги в таких парах поистиненеразлучны, причем интересно, что по отношению к другим сородичам онипроявляют еще большую враждебность, нежели одинокие экземпляры их вида.Почему это так, мы разберемся позже. В открытом море принцип "два сапога -- не пара" осуществляетсябескровно: побежденный бежит с территории победителя, а тот вскорепрекращает преследование. Но в аквариуме, где бежать некуда, победительчасто сразу же добивает побежденного. По меньшей мере он занимает весьбассейн как собственное владение и в дальнейшем настолько изводит остальныхпостоянными нападениями, что те растут гораздо медленнее, его преимуществостановится все значительнее -- и так до трагического исхода. Чтобы наблюдать нормальное взаимное поведение владельцев собственныхучастков, нужно иметь достаточно большой бассейн, где могли бы уместитьсятерритории хотя бы двух особей изучаемого вида. Потому мы построили аквариумдлиной в 2,5 метра, который вмещал больше двух тонн воды и давал маленькимрыбкам, живущим в прибрежной зоне, место для нескольких территорий. Молодь у плакатно окрашенных видов почти всегда еще ярче, ещепривязанное к месту обитания и еще яростнее взрослых рыб, так что на этихминиатюрных рыбках можно хорошо наблюдать изучаемые явления в сравнительномалом пространстве. Итак, в этот аквариум были запущены рыбешки -- длиной от двух дочетырех сантиметров -- следующих видов: 7 разных видов рыб-бабочек, 2 видарыб-ангелов, 8 видов группы "демуазель" (группа помацентров, к которойпринадлежат "звездники" и "красавчики"), 2 вида спинорогов, 3 вида губанов,1 вид "рыбы-доктора" и несколько других, не ярких и не агрессивных видов,как "кузовки", "шары" и т.п. Таким образом, в аквариуме оказалось примерно25 видов плакатно окрашенных рыб, в среднем по 4 рыбки каждого вида, -- изнекоторых видов больше, из других всего по одной, -- а всего больше 100особей. Рыбки сохранились наилучшим образом, почти без потерь, прижились,воспрянули духом и -- в полном соответствии с программой -- начали драться. И тогда представилась замечательная возможность кое-что подсчитать.Если представителю "точного" естествознания удается что-нибудь подсчитатьили измерить, он всегда испытывает радость, которую непосвященному подчаструдно понять. "Ужель Природа, вся, для вас -- объект подсчета?" -- такспрашивает Фридрих Шиллер озабоченного измерениями ученого. Я долженпризнаться поэту, что сам я знал бы о сущности внутривидовой агрессии почтистолько же, если бы и не производил своих подсчетов. Но мое высказывание отом, что я знаю, было бы гораздо менее доказательным, если бы мне пришлосьоблечь его в одни лишь слова: "Яркие коралловые рыбы кусают почтиисключительно своих сородичей". Как раз укусы мы и подсчитали -- и получилиследующий результат: для каждой рыбки, живущей в аквариуме, вероятность случайно напасть наодну из трех своих среди 96 других рыбок равна 3:96. Однако, количествоукусов, нанесенных сородичам, относится к количеству межвидовых укусовпримерно как 85:15. И даже это малое последнее число (15) не отражаетподлинной картины, т. к. соответствующие нападения относятся почтиисключительно на счет "демуазелей". Они почти постоянно сидят в своихнорках, почти невидимые снаружи, и яростно атакуют каждую рыбу, котораяприближается к их убежищу. В свободной воде и они игнорируют любую рыбудругого вида. Если исключить эту группу из описанного опыта -- что мы,кстати, и сделали, -- то получаются еще более впечатляющие цифры. Другая часть нападений на рыб чужого вида была виною тех немногих,которые не имели сородичей во всем аквариуме и потому были вынужденывымещать свою здоровую злость на других объектах. Однако выбор этих объектовстоль же убедительно подтверждал правильность моих предположений, как иточные цифры. Например, там была одна-единственная рыба-бабочка неизвестногонам вида, которая и по форме, и по рисунку настолько точно занимала среднееположение между бело-желтым и бело-черным видами, что мы сразу же окрестилиее бело-черно-желтой. И она, очевидно, полностью разделяла наше мнение о еесистематическом положении, т. к. делила свои атаки почти поровну междупредставителями этих видов. Мы ни разу не видели, чтобы она укусила рыбкукакого-нибудь третьего вида. Пожалуй, еще интереснее вел себя синий спинорог-- тоже единственный у нас, -- который по-латыни называется "черный одонус". Зоолог, давший такое название, мог видеть лишь обесцвеченный труп этойрыбы в формалине, потому что живая она не черная, а ярко-синяя, с нежнымоттенком фиолетового и розового, особенно по краям плавников. Когда у фирмы"Андреас Вернер" появилась партия этих рыбок -- я с самого начала купилтолько одну; битвы, которые они затевали уже в бассейне магазина, позволялипредвидеть, что мой большой аквариум окажется слишком мал для двухшестисантиметровых молодцов этой породы. За неимением сородичей, мой синийспинорог первое время вел себя довольно мирно, хотя и раздал несколькоукусов, многозначительным образом разделив их между представителями двухсовершенно разных видов. Во-первых, он преследовал так называемых "синихчертей", -- близких родственников "бо Грэгори", -- похожих на неговеликолепной синей окраской, а во-вторых -- обеих рыб другого видаспинорогов, так называемых "рыб Пикассо". Как видно из любительскогоназвания этой рыбки, она расцвечена чрезвычайно ярко и причудливо, так что вэтом смысле не имеет ничего общего с синим спинорогом. Но -- весьма похожана него по форме. Когда через несколько месяцев сильнейшая из двух "Пикассо"отправила слабейшую в рыбий "мир иной" -- в формалин, -- между оставшейся исиним спинорогом возникло острое соперничество. Агрессивность последнего поотношению к "Пикассо" несомненно усиливалась и тем обстоятельством, что заэто время синие черти успели сменить ярко-синюю юношескую окраску навзрослую сизую, и поэтому раздражали его меньше. И, в конце концов, наш"синий" ту "Пикассо" погубил. Я мог бы привести еще много примеров, когда изнескольких рыб, взятых для описанного выше эксперимента, в живых оставаласьтолько одна. В тех случаях, когда спаривание соединяло две рыбьих души водну, -- в живых оставалась пара, как это было у коричневых и бело-желтых"бабочек". Известно великое множество случаев, когда животные, -- не толькорыбы, -- которым за неимением сородичей приходилось переносить своюагрессивность на другие объекты, выбирали при этом наиболее близкихродственников или же виды, хотя бы похожие по окраске. Эти наблюдения в аквариуме и их обобщение -- бесспорно подтверждаютправило, установленное и моими наблюдениями в море: по отношению к своимсородичам рыбы гораздо агрессивнее, чем по отношению к рыбам других видов. Однако -- как видно из поведения различных рыб на свободе, описанного впервой главе, -- есть и значительное число видов, далеко не стольагрессивных, как коралловые рыбы, которых я изучал в своем эксперименте.Стоит представить себе разных рыб, неуживчивых и более или менее уживчивых,-- сразу же напрашивается мысль о тесной взаимосвязи между их окраской,агрессивностью и оседлостью. Среди рыб, которых я наблюдал в естественныхусловиях, крайняя воинственность, сочетающаяся с оседлостью и направленнаяпротив сородичей, встречается исключительно у тех форм, у которых яркаяокраска, наложенная крупными плакатными пятнами, обозначает их видовуюпринадлежность уже на значительном расстоянии. Как уже сказано, именно этачрезвычайно характерная окраска и возбудила мое любопытство, натолкнув намысль о существовании некоей проблемы. Пресноводные рыбы тоже бывают очень красивыми, очень яркими, в этомотношении многие из них ничуть не уступают морским, так что различие здесьне в красоте -- в другом. У большинства ярких пресноводных рыб особаяпрелесть их сказочной расцветки состоит в ее непостоянстве. Пестрые окуни,чья окраска определила их немецкое название, лабиринтовые рыбы, многие изкоторых еще превосходят красочностью этих окуней, красно-зелено-голубаяколюшка и радужный горчак наших вод -- как и великое множество других рыб,известных у нас по домашним аквариумам, -- все они расцвечивают свои нарядылишь тогда, когда распаляются любовью или духом борьбы. У многих из нихокраску можно использовать как индикатор настроения -- ив каждый данныймомент определять, в какой мере в них спорят за главенство агрессивность,сексуальное возбуждение и стремление к бегству. Как исчезает радуга, едвалишь облако закроет солнце, так гаснет все великолепие этих рыб, едва спадетвозбуждение, бывшее его причиной, либо уступит место страху, который тотчасоблекает рыбу в неприметный маскировочный цвет. Иными словами, у всех этихрыб окраска является средством выражения и появляется лишь тогда, когданужна. Соответственно, у них у всех молодь, а часто и самки, окрашена вмаскировочные цвета. Иначе у агрессивных коралловых рыб. Их великолепное одеяние настолькопостоянно, будто нарисовано на теле. И дело не в том, что они неспособны кизменению цвета; почти все они доказывают такую способность, отходя ко сну,когда надевают ночную рубашку, расцветка которой самым разительным образомотличается от дневной. Но в течение дня, пока рыбы бодрствуют и активны, они сохраняют своияркие плакатные цвета любой ценой. Побежденный, который старается уйти отпреследователя отчаянными зигзагами, расцвечен точно так же, как иторжествующий победитель. Они спускают свои опознавательные видовые флаги нечаще, чем английские боевые корабли в морских романах Форстера. Даже втранспортном контейнере -- где, право же, приходится несладко, -- дажепогибая от болезней, они демонстрируют не изменное красочное великолепие; и даже после смерти оно долго ещесохраняется, хотя в конце концов и угасает. Кроме того, у типичных плакатно-окрашенных коралловых рыб не только обапола имеют одинаковую расцветку, но и совсем крошечные детеныши несут насебе кричаще-яркие краски, причем -- что поразительно -- очень часто совсеминые, и еще более яркие, чем у взрослых рыб. И что уж совсем невероятно -- у некоторых форм яркими бывают толькодети. Например, упомянутые выше "самоцвет" и "синий черт" с наступлениемполовой зрелости превращаются в тусклых сизо-серых рыб с бледно-желтымхвостовым плавником. Распределением красок, наталкивающим на сравнение с плакатом (крупные,контрастные пятна), коралловые рыбы отличаются не только от большинствапресноводных, но и от всех вообще менее агрессивных и менее оседлых рыб. Уэтих нас восхищает тонкость цветовой гаммы, изящные нюансы мягких пастельныхтонов, прямо-таки "любовная" проработка деталей. Если смотреть на моихлюбимых красноротиков издали, то видишь просто зеленовато-серебристую,совсем неприметную рыбку, и лишь разглядывая их вблизи -- благодарябесстрашию этих любопытных созданий это легко и в естественных условиях --можно заметить золотистые и небесно-голубые иероглифы, извилистой вязьюпокрывающие всю рыбу, словно изысканная парча. Без сомнения, этот рисуноктоже является сигналом, позволяющим узнавать свой вид, но он предназначендля того, чтобы его могли видеть вблизи сородичи, плывущие рядом. Точно также, вне всяких сомнений, плакатные краски территориально-агрессивныхкоралловых рыб приспособлены для того, чтобы их можно было заметить и узнатьна возможно большем расстоянии. Что узнавание своего вида вызывает у этихживотных яростную агрессивность -- это мы уже знаем. Многие люди -- в том числе и те, кто в остальном понимает природу, --считают странным и совершенно излишним, когда мы, биологи, по поводу каждогопятна, которое видим на каком-нибудь животном, тотчас задаемся вопросом --какую видосохраняющую функцию могло бы выполнять это пятно и какойестественный отбор мог бы привести к его появлению. Более того, мы знаем изопыта, что очень многие ставят нам это в вину как проявление грубогоматериализма, слепого по отношению к ценностям и потому достойноговсяческого осуждения. Однако оправдан каждый вопрос, на который существуетразумный ответ, а ценность и красота любого явления природы никоим образомне страдают, если нам удается понять, почему оно происходит именно так, а неиначе. Радуга не стала менее прекрасной от того, что мы узнали законыпреломления света, благодаря которым она возникает. Восхитительная красота и правильность рисунков, расцветок и движенийнаших рыб могут вызвать у нас лишь еще большее восхищение, когда мы узнаем,что они существенно важны для сохранения вида украшенных ими живых существ.Как раз о великолепной боевой раскраске коралловых рыб мы знаем уже вполнетвердо, какую особую роль она выполняет: она вызывает у сородича -- и толькоу него -- яростный порыв к защите своего участка, если он находится насобственной территории, и устрашающе предупреждает его о боевой готовностихозяина, если он вторгся в чужие владения. В обеих функциях это как двекапли воды похоже на другое прекрасное явление природы -- на пение птиц; напесню соловья, красота которой "поэта к творчеству влечет", как хорошосказал Рингельнац. Как расцветка коралловой рыбы, так и песня соловья служатдля того, чтобы издали предупредить своих сородичей -- ибо обращаются толькок ним, -- что здешний участок уже нашел себе крепкого и воинственногохозяина. Если проверять эту теорию, сравнивая боевое поведение плакатно и тусклорасцвеченных рыб, находящихся в близком родстве, обитающих в одном и том жежизненном пространстве, то теория подтверждается полностью. Особенновпечатляют те случаи, когда яркий и тусклый виды принадлежат к одному роду.Так, например, есть принадлежащая к группе "демуазель" рыба простойпоперечнополосатой окраски, которую американцы называют "старший сержант",-- это мирная рыба, держащаяся в стаях. Ее собрат по роду "абудефдуф" --роскошная бархатно-черная рыба с ярко-голубым полосчатым узором на голове ипередней части тела и с желтым, цвета серы, поперечным поясом посредитуловища, -- напротив, пожалуй самый свирепый вид из всех оседлых, с какимия познакомился за время изучения коралловых рыб. Наш большой аквариумоказался слишком мал для двух крошечных деток этого вида, длиной едва по 2,5см. Одна из них "застолбила" весь аквариум, другая влачила жалкоесуществование в левом верхнем переднем углу, за струей пузырьков отаэратора, которая прятала ее от глаз враждебного собрата. Другой хорошийпример дает сравнение рыб-бабочек. Единственный среди них уживчивый вид,какой я знаю, в то же время имеет и единственную в своем роде расцветку,состоящую из деталей настолько мелких, что характерный рисунок можноразличить лишь на очень малом расстоянии. Но наиболее примечательным является тот факт, что коралловые рыбы,которые в молодости расцвечены плакатно, а в зрелом возрасте тускло, --демонстрируют такую же корреляцию между окраской и агрессивностью: вмолодости они яростно защищают свою территорию, но с возрастом становятсянесравненно более уживчивыми. Многие из них производят даже впечатление, что им необходимо снятьбоевую раскраску, чтобы вообще допустить мирное сближение разных полов. Это,несомненно, верно для одного из родов группы "демуазель" -- пестрых рыбок,часто резкой черно-белой расцветки, -- размножение которых в аквариуме янаблюдал несколько раз; ради нереста они меняют свою контрастную окраску натускло-серую, но тотчас же после нереста вновь поднимают свои боевыезнамена.
