Осилить массу можно только массой Гете Первая из трех форм сообщества, которые мы хотим сравнить с единением,построенном на личной дружбе и любви, -- пожалуй, в качестве древнего имрачного фона, -- это так называемая анонимная стая. Это самая частая и,несомненно, самая примитивная форма сообщества, которая обнаруживается уже умногих беспозвоночных, например у каракатиц и у насекомых. Однако это вовсене значит, что она не встречается у высших животных; даже люди приопределенных, подлинно страшных обстоятельствах могут впасть в состояниеанонимной стаи, "отступить в нее", как бывает при панике. Термином "стая" мы обозначаем не любые случайные скопления отдельныхсуществ одного и того же вида, которые возникают, скажем, когда множествомух или коршунов собираются на падали, либо когда на каком-нибудь особенноблагоприятном участке приливной зоны образуются сплошные скопления улитокили актиний. Понятие стаи определятся тем, что отдельные особи некотороговида реагируют друг на друга сближением, а значит, их удерживают вместекакие-то поведенческие акты, которые одно или несколько отдельных существвызывают у других таких же. Поэтому для стаи характерно, что множествосуществ, тесно сомкнувшись, движутся в одном направлении. Сплоченность анонимной стаи вызывает ряд вопросов физиологии поведения.Они касаются не только функционирования органов чувств и нервной системы,создающих взаимопритяжение, "позитивный таксис", но -- прежде всего -- ивысокой избирательности этих реакций. Когда стадное существо любой ценой стремится быть в непосредственнойблизости ко множеству себе подобных и лишь в исключительных, крайних случаяхудовлетворяется в качестве эрзац-объектов животными другого вида -- этотребует объяснения. Такое стремление может быть врожденным, как, например, умногих уток, которые избирательно реагируют на цвет оперения своего вида илетят следом; оно может зависеть и от индивидуального обучения. Мы не сможем ответить на многие "Почему? ", возникающие в связи собъединением анонимной стаи, до тех пор, пока не решим проблему "Зачем? ", втом смысле, в каком рассматривали ее в начале книги. При постановке этоговопроса мы сталкиваемся с парадоксом: так легко оказалось найти вполнеубедительный ответ на бессмысленный с виду вопрос, для чего может бытьполезна "вредная" агрессия, о значении которой для сохранения вида мы знаемуже из 3-й главы; но, странным образом, очень трудно сказать, для чего нужнообъединение в громадные анонимные стаи, какие бывают у рыб, птиц и многихмлекопитающих. Мы слишком привыкли видеть эти сообщества; а поскольку мысами тоже социальные существа -- нам слишком легко представить себе, чтоодинокая сельдь, одинокий скворец или бизон не могут чувствовать себяблагополучно. Поэтому вопрос "Зачем?" просто не приходит в голову. Однакоправомочность такого вопроса тотчас становится ясной, едва мы присмотримся кочевидным недостаткам крупных стай: большому количеству животных труднонайти корм, спрятаться невозможно (а эту возможность естественный отбор вдругих случаях оценивает очень высоко), возрастает подверженность паразитам,и т.д., и т.п. Легко предположить, что одна сельдь, плывущая в океане сама по себе,или один вьюрок, самостоятельно улетающий по осени в свои скитания, или одинлемминг, пытающийся в одиночку найти угодья побогаче при угрозе голода, --они имели бы лучшие шансы на выживание. Плотные стаи, в которых держатся этиживотные, просто-таки провоцируют их эксплуатацию "хищниками одного удара",вплоть до "Германского акционерного общества рыболовства в Северном море".Мы знаем, что инстинкт, собирающий животных, обладает огромной силой, и чтопритягивающее действие, которое оказывает стая на отдельных животных инебольшие их группы, возрастает с размером стаи, причем вероятно даже вгеометрической прогрессии. В результате у многих животных, как например увьюрков, может возникнуть смертельный порочный круг. Если под влияниемслучайных внешних обстоятельств -- например, чрезвычайно обильный урожайбуковых орешков в определенном районе, -- зимнее скопление этих птицзначительно, на порядок, превысит обычную величину, то их лавина перерастаетэкологически допустимые пределы, и птицы массами гибнут от голода. Я имелвозможность наблюдать такое гигантское скопление зимой 1951 года близТурензее в Швейцарии. Под деревьями, на которых спали птицы, каждый деньлежало много-много трупиков; несколько выборочных проб с помощью вскрытияоднозначно указали на голодную смерть. Я полагаю, будет вполне естественно, если из явных и крупныхнедостатков, присущих жизни в больших стаях, мы извлечем тот вывод, что вкаком-то другом отношении такая жизнь должна иметь какие-то преимущества,которые не только спорят с этими недостатками, но и превышают их --настолько, что селекционное давление выпестовало сложные поведенческиемеханизмы образования стаи. Если стадные животные хотя бы в малейшей степени вооружены -- как,скажем, галки, мелкие жвачные или маленькие обезьяны, -- то легко понять,что для них единство -- это сила. Отражение хищника или защита схваченногоим члена стаи даже не обязательно должны быть успешными, чтобы иметьвидосохраняющую ценность. Если социальная защитная реакция галок и неприводит к спасению галки, попавшей в когти ястреба, а лишь докучает ястребунастолько, что он начинает охотиться на галок чуть-чуть менее охотно, чем,скажем, на сорок, -- этого уже достаточно, чтобы защита товарища приобрелавесьма существенную роль. То же относится к "запугиванию", с которымпреследует хищника самец косули, или к яростным воплям, с какими преследуюттигра или леопарда многие обезьянки, прыгая по кронам деревьев на безопаснойвысоте и стараясь подействовать тому на нервы. Из таких же начал путем вполне понятных постепенных переходов развилисьтяжеловооруженные боевые порядки буйволов, павианов и других мирных героев,перед оборонной мощью которых пасуют и самые страшные хищники. Но какие преимущества приносит тесная сплоченность стаи безоружным --сельди и прочей косяковой рыбешке, мелким птахам, полчищами совершающим своиперелеты, и многим-многим другим? У меня есть только один предположительныйответ, и я высказываю его с сомнением, так как мне самому трудно поверить,что одна-единственная, маленькая, но широко распространенная слабостьхищников имеет столь далеко идущие последствия в поведении животных,служащих им добычей. Эта слабость состоит в том, что очень многие, а можетбыть даже и все хищники, охотящиеся на одиночную жертву, неспособнысконцентрироваться на одной цели, если в то же время множество других,равноценных, мельтешат в их поле зрения. Попробуйте сами вытащить одну птицуиз клетки, в которой их много. Даже если вам вовсе не нужна какая-тоопределенная птица, а просто нужно освободить клетку, вы с изумлениемобнаружите, что необходимо твердо сконцентрироваться именно на какой-тоопределенной, чтобы вообще поймать хоть одну. Кроме того, вы поймете,насколько трудно сохранять эту нацеленность на определенный объект и непозволить себе отвлекаться на другие, которые кажутся более доступными.Другую птицу, которая вроде бы лезет под руку, почти никогда схватить неудается, потому что вы не следили за ее движениями в предыдущие секунды и неможете предвидеть, что она сделает в следующий момент. И еще -- как это нипоразительно -- вы часто будете хватать по промежуточному направлению, междудвумя одинаково привлекательными. Очевидно, как раз тоже самое происходит и с хищниками, когда имодновременно предлагается множество целей. На золотых рыбкахэкспериментально установлено, что они, парадоксальным образом, хватаютменьшее количество водяных блох, если их предлагается слишком много сразу.Точно так же ведут себя ракеты с радарным наведением на самолет: онипролетают по равнодействующей между двумя целями, если те расположены близкодруг к другу и симметрично по отношению к первоначальной траектории. Хищнаярыба, как и ракета, лишена способности проигнорировать одну цель, чтобысконцентрироваться на другой. Так что причина, по которой сельди стягиваютсяв плотный косяк, вполне вероятно, та же, что и у реактивных истребителей,которые мы видим в небе летящими плотно сомкнутым строем, что отнюдь небезопасно даже при самом высоком классе пилотов. Человеку, не вникавшему в эти проблемы, такое объяснение можетпоказаться притянутым за уши, однако за его правильность говорят весьмавеские аргументы. Насколько я знаю, не существует ни одного единственноговида, живущего в тесном стайном объединении, у которого отдельные животные встае, будучи взволнованны -- например, заподозрив присутствие хищного врага,-- не стремились бы стянуться плотнее. Как раз у самых маленьких и самыхбеззащитных животных это заметно наиболее отчетливо, так что у многих рыбэто делают только мальки, а взрослые -- уже нет. Некоторые рыбы в случаеопасности собираются в такую плотную массу, что она выглядит как однагромадная рыбина; а поскольку многие довольно глупые хищники, напримербарракуда, очень боятся подавиться, напав на слишком крупную добычу, -- этоможет играть своеобразную защитную роль. Еще один очень сильный довод в пользу правильности моего объяснениявытекает из того, что, очевидно, ни один крупный профессиональный хищник ненападает на жертву внутри плотного стада. Не только крупные млекопитающиехищники, как лев и тигр, задумываются об обороноспособности их добычи,прежде чем прыгнуть на буйвола в стаде. Мелкие хищники, охотящиеся набеззащитную дичь, тоже почти всегда стараются отбить от стаи кого-то одного,прежде чем соберутся всерьез на него напасть. Сапсан и чеглок имеют дажеспециальный охотничий прием, который служит исключительно этой цели иникакой другой. В. Бээбе наблюдал то же самое у рыб в открытом море. Онвидел, как крупная макрель следует за косяком мальков рыбы-ежа и терпеливождет, пока какая-нибудь-одна рыбка не отделится наконец от плотного строя,чтобы самой схватить какую-то мелкую добычу. Такая попытка неизменно заканчивалась гибелью маленькой рыбки в желудкебольшой. Перелетные стаи скворцов, очевидно, используют затруднения хищника свыбором цели для того, чтобы специальной воспитательной мерой внушать емудополнительное отвращение к охоте на скворцов. Если стая этих птиц замечаетв воздухе ястреба-перепелятника или чеглока, то она стягивается настолькоплотно, что кажется -- птицы уже не в состоянии работать крыльями. Однакотаким строем скворцы не уходят от хищника, а спешат ему навстречу и в концеконцов обтекают его со всех сторон, как амеба обтекает питательную частицу,пропуская ее внутрь себя в маленьком пустом объеме, в "вакуоли". Некоторыенаблюдатели предполагали, что в результате такого маневра у хищной птицызабирается воздух из-под крыльев, так что она не может не только нападать,но и вообще летать. Это, конечно, бессмыслица; но такое переживаниенаверняка бывает для хищника достаточно мучительным, чтобы оказатьупомянутое воспитательное воздействие; так что это поведение имеетвидосохраняющую ценность. Многие социологи полагают, что изначальной формой социальногообъединения является семья, а уже из нее в процессе эволюции развились всеразнообразные формы сообществ, какие мы встречаем у высших животных. Этоможет быть верно для общественных насекомых, а возможно, и для некоторыхмлекопитающих, включая приматов и человека, но такое утверждение нельзяобобщать. Самая первая форма "сообщества" -- в самом широком смысле слова -- этоанонимное скопление, типичный пример которого нам дают рыбы в мировомокеане. Внутри такого скопления нет ничего похожего на структуру; никакихвожаков и никаких ведомых -- лишь громадная масса одинаковых элементов.Несомненно, они взаимно влияют друг на друга; несомненно, существуюткакие-то простейшие формы "взаимопонимания" между особями, составляющими этископления. Когда кто-то из них замечает опасность и спасается бегством, --все остальные, кто может заметить его страх, заражаются этим настроением. Насколько широко распространится такая паника в крупном косяке,окажется ли она в состоянии побудить весь косяк к повороту и бегству -- этосугубо количественный вопрос; ответ здесь зависит от того, сколько особейиспугались и насколько интенсивно они удирали. Так же можег среагироватьвесь косяк и на привлекающий стимул, вызывающий "позитивный таксис", даже втом случае, если его заметила лишь одна особь. Ее решительное движениенаверняка увлечет в том же направлении и других рыб, и снова лишь вопросколичества, позволит ли себя увлечь весь косяк. Чисто количественное, в определенном смысле очень демократическоепроявление такой "передачи настроений" состоит в том, что решение даетсякосяку тем труднее, чем больше в нем рыб и чем сильнее у них стадныйинстинкт. Рыба, которая по какой-то причине поплыла в определенномнаправлении, вскоре волей-неволей выплывает из косяка и попадает при этомпод влияние всех стимулов, побуждающих ее вернуться. Чем больше рыбвыплывает в одном и том же направлении, -- какие бы внешние стимулы нипобуждали каждую из них, -- тем скорее они увлекут весь косяк; чем большекосяк -- а вместе с тем и его обратное влияние, -- тем меньшее расстояниепроплывают его предприимчивые представители, прежде чем повернут обратно,словно притянутые магнитом. Поэтому большая стая мелких и плотно сбившихсярыбок являет жалкий образец нерешительности. То и дело предприимчивые рыбкиобразуют маленькие группы, которые вытягиваются из стаи, как ложноножка уамебы. Чем длиннее становятся эти псевдоподии, тем они делаются тоньше, и темсильнее, очевидно, становится напряжение вдоль них; как правило, этот поискзаканчивается стремительным бегством в глубь стаи. Когда видишь это --поневоле начинаешь нервничать, сомневаться в демократии и находитьдостоинства в политике правых. Что такие сомнения мало оправданны -- доказывает простой, но оченьважный для социологии опыт, который провел однажды на речных гольянах Эрихфон Хольст. Он удалил одной-единственной рыбе этого вида передний мозг,отвечающий -- по крайней мере у этих рыб -- за все реакции стайногообъединения. Гольян без переднего мозга выглядит, ест и плавает, какнормальный; единственный отличающий его поведенческий признак состоит в том,что ему безразлично, если никто из товарищей не следует за ним, когда онвыплывает из стаи. Таким образом, у него отсутствует нерешительная "оглядка"нормальной рыбы, которая, даже если очень интенсивно плывет в каком-либонаправлении, уже с самых первых движений обращает внимание на товарищей постае: плывут ли за ней и сколько их, плывущих следом. Гольяну без переднегомозга это было совершенно безразлично; если он видел корм или по какой-тодругой причине хотел кудато, он решительно плыл туда -- и, представьте себе,вся стая плыла следом. Искалеченное животное как раз изза своего дефектастало несомненным лидером. Внутривидовая агрессия, разделяющая и отдаляющая сородичей, по своемудействию противоположна стадному инстинкту, так что -- само собой разумеется-- сильная агрессивность и тесное объединение несовместимы. Однако не столькрайние проявления обоих механизмов поведения отнюдь не исключают другдруга. И у многих видов, образующих большие скопления, отдельные особиникогда не переступают определенного предела: между каждыми двумя животнымивсегда сохраняется какое-то постоянное пространство. Хорошим примером томуслужат скворцы, которые рассаживаются на телеграфном проводе с правильнымипромежутками, словно жемчужины в ожерелье. Дистанция между каждыми двумяскворцами в точности соответствует их возможности достать друг друга клювом.Непосредственно после приземления скворцы размещаются случайным образом; ноте, которые оказались слишком близко друг к другу, тотчас затевают драку, иона продолжается до тех пор, пока повсюду не установится "предписанный"интервал, очень удачно обозначенный Хедигером как индивидуальная дистанция.Пространство, радиус которого определен индивидуальной дистанцией, можнорассматривать как своего рода крошечную транспортабельную территорию, потомучто поведенческие механизмы, обеспечивающие поддержание этого пространства,в принципе ничем не отличаются от описанных выше, определяющих границысоседних владений. Бывают и настоящие территории -- например, у олушей,гнездящихся колониями, -- которые возникают в точности так же, какраспределяются сидячие места у скворцов: крошечное владение пары олушейимеет как раз такие размеры, что две соседние птицы, находясь каждая вцентре своего "участка" (т.е. сидя на гнезде), только-только не достают другдруга кончиком клюва, когда обе вытянут шеи, как только могут. Итак, стайное объединение и внутривидовая агрессия не совсем исключаютдруг друга, но мы упомянули об этом лишь для полноты общей картины. Вообще же для стайных животных типично отсутствие какой бы то ни былоагрессивности, а вместе с тем и отсутствие индивидуальной дистанции.Сельдевые и карповые косяковые рыбы не только при беспокойстве, но и в покоедержатся так плотно, что касаются друг друга; и у многих рыб, которые вовремя нереста становятся территориальными и крайне агрессивными, всякаяагрессивность совершенно исчезает, как только эти животные, позаботившись опродолжении рода, снова собираются в стаи, как многие цихлиды, колюшка идругие. В большинстве случаев неагрессивное косяковое состояние рыб внешнепроявляется в их особой окраске. У очень многих видов птиц тоже господствуетобычай -- на время, не связанное с заботой о потомстве, вновь собираться вбольшие анонимные стаи, как это бывает у аистов и цапель, у ласточек и оченьмногих других певчих птиц, у которых супруги осенью и зимой не сохраняютникаких связей. Лишь у немногих видов птиц и в больших перелетных стаях супружескиепары -- или, точнее, родители и дети -- держатся вместе, как у лебедей,диких гусей и журавлей. Понятно, что громадное количество птиц и теснота вбольшинстве крупных птичьих стай затрудняют сохранение связей междуотдельными особями, но большинство этих животных и не придает этому никакогозначения. В том-то и дело, что форма такого объединения совершенно анонимна;каждому отдельному существу общество каждого сородича так же мило, как илюбого другого. Идея личной дружбы, которая так прекрасно выражена внародной песне, -- "У меня был друг-товарищ, лучше в мире не сыскать", --абсолютно неприложима в отношении такого стайного существа: каждый товарищтак же хорош, как и любой другой; хотя ты не найдешь никого лучше, но иникого хуже тоже не найдешь, так что нет никакого смысла цепляться закакого-то определенного члена стаи как за своего друга и товарища. Связи, соединяющие такую анонимную стаю, имеют совершенно инойхарактер, нежели личная дружба, которая придает прочность и стабильностьнашему собственному сообществу. Однако можно было бы предположить, чтоличная дружба и любовь вполне могли бы развиться в недрах такого мирногообъединения; эта мысль кажется особенно заманчивой, поскольку анонимнаястая, безусловно, появилась в процессе эволюции гораздо раньше личныхсвязей. Поэтому, чтобы избежать недоразумений, я хочу сразу предупредить отом, что анонимное стаеобразование и личная дружба исключают друг друга,потому что последняя -- как это ни странно -- всегда связана с агрессивнымповедением. Мы не знаем ни одного живого существа, которое способно наличную дружбу и при этом лишено агрессивности. Особенно впечатляющейявляется эта связь у тех животных, которые становятся агрессивными лишь напериод размножения, а в остальное время утрачивают агрессивность и образуютанонимные стаи. Если у таких существ вообще возникают личные узы -- эти узы теряютсявместе с утратой агрессивности. Именно поэтому распадаются супружеские парыу аистов, зябликов, цихлид и прочих, когда громадные анонимные стаисобираются для осенних странствий.
