Не знаю, слушаете ли вы иногда по радио передачу "Субботняя беседа". В ней участвуют Арман Салакру*, Ролан Манюэль*, Андре Шамсон*, КлодМориак* и ваш покорный слуга. Мы говорим обо всем: о театре, о книжныхновинках, полотнах художников, концертах и о самих себе. Словом, этонастоящая беседа, заранее не отрепетированная, такая, какую могли бы вестипятеро друзей за чашкой кофе. Сам я получаю от нее истинное наслаждение ивсякий раз с радостью встречаюсь перед микрофоном с моими собеседниками.Ален говаривал, что дружба часто возникает в силу обстоятельств: в лицее, вполку; эти непременные встречи тоже сдружили нас. На днях Клод Мориак выдвинул тезис, на мой взгляд, верный. "Куртуазная любовь, описанная в рыцарских романах, -- говорил он, --это своеобразная игра, правила которой ничуть не изменились со временсредневековых трактатов о любви. Они те же и в произведениях XVII века -- в"Астрее"*, и в "Принцессе Клевской"*, и в произведениях романтиков, хотя ивыражены там с большим пафосом; они же определяют поступки и речи Свана уМарселя Пруста. Традиция эта требует, чтобы любящие ревниво относились нетолько к телу, но и к помыслам друг друга; чтобы малейшее облачко на челевозлюбленной будило тревогу; чтобы всякая фраза любимого существа тщательнообдумывалось, а всякий поступок истолковывался; чтобы при одной мысли обизмене человек бледнел. Мольер потешался над подобным выражением чувств;Пруст жалел страдальцев; онако несколько веков и писатели, и читающаяпублика не подвергали сомнению сами правила. В наши дни появилось новоевлияние: молодые авторы уже не приемлют старых правил игры; это не значит,что они утратили интерес к этой теме, просто они изменили свод правил. Окакой ревности может идти речь, когда женское тело доступно всеобщемуобозрению на пляжах..." Тут я прервал Мориака, чтобы процитировать одно изписем Виктора Гюго к невесте, которое и впрямь не могло бы быть написано внаши дни. В этом письме он сурово упрекает ее за то, что, боясь запачкать наулице платье, она слегка приподняла его и невольно приоткрыла свою лодыжку;это привело Гюго в такую ярость, что он был способен убить случайногопрохожего, бросившего взгляд на ее белоснежный чулок, или наложить на себяруки. Правила игры для молодых писателей, кажется, таковы, что полностьюисключают какую-либо ревность и позволяют цинично рассуждать об амурныхпохождениях той, которую любят. Все это никак не совместимо с требованиямикуртуазной любви. Ибо это неповторимое чувство, возможное лишь "между двумяабонентами", как выражаются телефонисты, -- удел только двоих. На деле во второй половине современного романа влюбленные, как правило,открывают для себя любовь. Они как бы нехотя признают прелесть верности,сладость привязанности и даже терзания ревности. Но более сдержанные, чемгерои у романтиков и даже у Пруста, они говорят о своих чувствах с деланнымравнодушием и некоторой долей иронии, во всяком случае, так это выглядит насловах. Они от носятся к Амуру с юмором. Это причудливое сочетание не лишеносвоей прелести. Внове ли это? Я в этом не слишком уверен. Правила игры начиная сгоспожи де Лафайет и до Луизы Вильморен никогда не были такими уж строгими.Англосаксы давным-давно отказались от открытого выражения своих самых пылкихчувств. Наряду с традицией куртуазной любви можно обнаружить и другую, идущуюот эпохи Возрождения. Любовные истории в произведениях Бенвенуто Челлини идаже Ронсара выглядит не слишком-то романтически. Иные герои Стендаля или (внаши дни) Монтерлана следуют правилам любовной игры эпохи Возрождения, а несредневековых трактатов о любви. Эти правила нередко менялись, они будутменяться и в дальнейшем. Я жду от нынешнего молодого писателя нового"Адольфа" и нового "Свана". И предрекаю ему большой успех. Ибо если правила игры и меняются, то ставка остается прежней. Ставкаэта -- вы, моя драгоценная. Прощайте. __________________________________________________________
