Действие первое.

Художник:

Подымаясь с кровати

 

Вот это сон! Ну… Так это ж… А потом… Ну вот, забыл! Как только просыпаешься еще помнишь сон полностью. Раз! И уже забыл большую его часть. Два! Помнишь только самое главное. Три! А вот и все! Забыто, как будто и не снилось ничего, как будто и не спал вовсе.

Так всегда! От плохого сна чуть ли не подскакиваешь, а про себя радуешься, что это произошло не наяву. Только вот потом еще полдня ходишь сам не свой. Хорошее же – исчезает моментально.

А что ж мне снилось? Точно знаю, не досмотрел я свой сон. Ох, не досмотрел. Может обратно в кровать? Не пойдет. Спать-то вообще не хочется. Так ведь вроде бы и не беспокоило ничего. И будильник не тревожил. Да и в доме, кроме меня никого. Только вот какая теперь разница: досмотрел ли я его или не досмотрел. Один черт, не помню, что снилось!

Начинает одеваться

 

Вот теперь: здравствуй, мир! И куча дел сразу… По крайней мере, что-то сегодня точно надо было сделать. Или сходить куда-то… А не хочется мне ничего делать. По крайней мере, пока что не буду об этом задумываться. А там уж, как день пойдет.

Ну а что!? Я – свободный художник. В самом что ни на есть прямом смысле этого слова. Художник? Художник! Пишу картины. Свободный? Свободный! Нигде не работаю. Хорошо хоть изредка истинные почитатели покупают мои картины, поэтому могу позволить себе кусок хлеба. Иногда даже с маслицем.

Только все картины мои – бессмыслица. Ни капли живой души. Покупают да и ладно. Ну не на завод же идти работать? С одной стороны, мне, конечно, жутко стыдно всучивать, так называемым, ценителям искусства свою мазню. Но поймите меня: если у человека есть деньги, которые он готов выкидывать на ветер, доверяясь только своему дурному вкусу, какой с меня должен быть спрос? Кушать-то всем хочется. А родителям деньги отправлять нужно? Нужно! Поэтому будем расценивать мою маленькую нечестность, как вклад на благие цели.

Когда-то говорили, что я – человек талантливый. Это значит, что придет какое-то такое особое время, и моя кисть произведет на свет невероятнейший совершенно шедевр, который будет нравится всем: и родным, и близким, и ценителям искусства, и настоящим ценителям искусства, да и мне самому, в конце концов. Конечно, хочется этому верить. Но ведь на одной идее далеко не уедешь. Вот я и промышляю таким образом. Представители творческих профессий и просто творческие люди, наверно поймут, что без вдохновения вряд ли что-то получится, ведь одного желания мало, даже если талант имеется. Так вот у меня самого вдохновение было всего пару раз от силы, а остальное время – просто жизнь. Простая, порой даже неинтересная, жизнь.

Может пойти сегодня по гостям? Без всяких приглашений. Прийти. Поздороваться. Поболтать о том, о сем. А ближе к вечеру вернуться домой. По-моему, один мой знакомый олигарх уж очень просил изобразить тонущий «Титаник», только как-нибудь так нетрадиционно. Вот я и изображу консервную банку в луже с надписью «Титаник. Просрочено». Много времени это не займет. Главное, красиво и правильно преподать ему свое творение, а так глядишь: месяц можно жить – не тужить.

Купил он у меня как-то раз картину «Трамвай в бесконечность». Ну я так ее назвал. С виду – трамвай трамваем. Только вместо номера маршрута – знак бесконечности. Он был в безумном восторге. И отвалил мне столько деньжат, что я даже и мечтать о таких не мог. Другой – купил у меня «Черную точку». Простая черная точка посредине полотна. Говорит, она мне напоминает об отдыхе в Индии. А мне вот она напоминала лишь о том, как в очередной раз ничего не лезло в голову. Я прислонил кисть к полотну, подумал, ничего не придумал, разозлился и бросил всю работу к чертям. Но я не против. Раз нравится – забирай. Только поблагодари художника немного. Материально. И все останутся довольны.

И я практически удовлетворен своей жизнью. Только очень мне не нравится бардак в доме. Его даже творческим не назовешь. Но больше всего мне не нравится, что хочешь-не хочешь, а порядок наводить надо. Вот так и живу. Гляну и мучаюсь. А подумаю: еще сильнее мучаюсь. Но что-то надо делать. Естественно – приборку. Ничего! Глаза боятся, а руки, авось, сделают.

Начинает ходить по комнате и прибираться

 

Этому место на свалке… Это мы положим сюда… Это вот сюда…

Находит коробку средних размеров

 

А это что за коробка? Батюшки! Неужто она самая!? Как-то в детстве я высмотрел по телевизору, что время от времени разную мелочь нужно складывать в одно место. Дескать, потом, в далеком будущем каждая вещица будет ассоциироваться с самыми яркими воспоминаниями. Так вот, я бездумно лет двадцать скидывал сюда все, что попало, и мечтал, что в старости, на закате жизни открою эту коробочку и все-все вспомню. Давно же она мне на глаза не попадалась, а все из-за бардака этого. Хоть и рановато, думаю, но все-таки переберу-ка я эту коробочку. Торопиться некуда – все успею.

Достает детскую пустышку

 

Так… Это у нас пустышка. Не моя, конечно. Наверно, кому-то из младших братьев или сестер покупал. Только позабыл, да и носил в кармане, пока ребенок уже не повзрослел. И пустышка не нужна стала. Ну я и закинул ее сюда.

У меня вообще очень много двоюродных братьев и сестер, особенно младших, и мне всегда нравилось за ними наблюдать. Ведь у каждого свой особый язык, какие-то свои жесты. Одна из моих сестер, смешно вспомнить, называла свинью – «пима», а собаку – «ляляптя». А почему – непонятно! Позрослев, мало кто вспомнит о своих чудных словах, и уж тем паче не сможет объяснить почему говорил именно так.

А все-таки здорово быть маленьким. Носят на руках, все, кому не лень, стараются привлечь внимание. Серьезные и суровые в повседневной жизни люди, играя с тобой, вдруг, начинают кривляться, строить смешные рожицы. Жаль, что только всего этого не запоминаешь.

Первый год, вообще, живешь, как царь. Тут тебе и подарки. И спишь, когда хочешь. И ешь, когда хочешь. Благодать! Родители ждут твоего первого слова, первого шага и еще много-много первого в твоей жизни. Это сейчас есть фотоаппараты. Все эти моменты можно с легкостью заснять. А вот у меня осталось только парочка фотографий, где я в пеленках и распашонках. И еще несколько коллективных снимков с родителями, которые делались каждые три месяца в фотоателье.

В начале своей жизни ты – главный человек в семье. Даже, если тебя не стараются баловать, в любом случае вся жизнь вертится вокруг тебя. Шагу не сделают, если не будут уверены, что с тобой все в порядке. И это все здорово, конечно. Только от одного нет спасения. От собственных детских страхов тебя не убережет никто.

Мне вот всегда было интересно, как выглядит та самая бабайка. Совершенно не значит, что я ее не боялся, как другие дети. Боялся, порой, даже слишком, но интерес-то от этого никуда не девался.

Наверно, каждый для себя представлял ее как-то по-особенному. Сначала я думал, что это такая сгорбленная старуха, которая непременно хочет меня скушать. Причем, скушать разом. Бескровно и безболезненно. Ам! И нет меня. Чтоб оставалась какая-то надежда на спасение. То есть, до поры – до времени буду сидеть у нее внутри, а потом обязательно кто-нибудь придет и спасет меня. Никогда не задумывался, будут ли у меня соседи в животе у бабайки, но, скорее всего, много бы нас там не поместилось.

Один мой хороший знакомый вообще до пяти лет думал, что его родители и старшая сестра – инопланетяне. И каждую ночь они хотят его съесть. Представляете? Даже родителей опасаться! Нет, все-таки страшно быть ребенком.

Перед самой школой я начал бояться маньяков разных. По телевизору показывали сплошную «чернуху», а мне было страшно, что придут вот так за мной ночью, унесут на улицу и замуруют где-нибудь в кирпичах. Иногда даже подумывал ложиться спать с небольшим железным ломиком, чтоб, когда меня будут похищать, захватить его с собой, а потом выбраться из своего плена.

Но вот зачем им было нужно меня похищать? Как они тайком проберутся в квартиру на седьмом этаже, не разбудив при этом родителей? Сейчас задаю себе эти вопросы, и как-то спокойнее становится за себя же маленького. Но вот тогда – я об этом и не думал. Просто боялся.

Да и, кроме бабайки с маньяками, хватало нечисти. От нее нужно было прятаться под одеялом. Главное правило, чтобы ни руки, ни ноги, ни голова не торчали. А если куда и надо было сходить посреди ночи, то обязательно быстро, чуть ли не бегом, не глядя по сторонам и тем паче – назад. Потом – сразу под одеяло, и постараться побыстрее заснуть. Спящего тебе точно никто не тронет, наверно. И не дай Боже, чтоб в это время в коридоре висели и сушились какие-нибудь белые простыни. Так ведь можно и до кровати не успеть убежать – на месте умереть от страха.

В юности у моих знакомых страхи, в основном, появлялись после фильмов ужасов. Кто-то вампиров опасался, кто-то привидений. Я же такие кинофильмы не смотрел. Мне больше нравились комиксы о супергероях. Поэтому у меня не было ненужных страхов, и я жил в полной уверенности, что, в крайнем случае, меня спасет человек-паук.

Достает тонкую тетрадку

 

Помню, как учительница в начальных классах сказала в конце уроков, чтобы мы на следующий день принесли с собой красивую тетрадку. Дескать, будем писать личные дневники. Никто из нас особо-то и не представлял, что это. Может кто и видел по телевизору, как красивые тетеньки пишут что-то очень личное в тетрадку с кожаной обложкой и прячут это от нечестных дяденек, которые по ходу фильма хоть раз в эту тетрадочку да заглянут.

Приходим мы, значит, в школу на следующий день. У каждого по красивой тоненькой тетрадочке. У девочек – с куколками, цветочками и прочей лабудой. У мальчиков – с машинками, терминаторами, суперагентами. У меня, как сейчас помню, был какой-то нарисованный динозавр. Учительница говорит нам, мол, сегодня уроков, как таковых, не будет, а будем мы все вместе делать те самые личные дневники. Говорит, что назовем их «Мои маленькие секреты», на каждой страничке будет отдельная тема: я, мои родители, любимый мультфильм, книжка, какая девочка мне нравится, кто мои друзья и прочее. А главное – учительница вселила в нас полную уверенность, что мы можем писать абсолютно всю правду о себе, все самое-самое личное, и про это точно никто не узнает… Кроме нее самой. И мы все поверили. Наивные детишки.

С таким даром убеждения нашей учительнице надо было идти работать в органы государственной безопасности. Представьте, сидят в кабинете шпионы, изменники Родины, враги народа и прочие рецидивисты, заходит хрупкая женщина, раздает по красивой тетрадочке и все. Дела раскрыты, виновные наказаны, страна может спать спокойно.

И мы, ни о чем не задумываясь, все написали только чистую правду о себе. А на следующий день учительница устроила шоу «Пусть говорят». Опять же вместо какого-то урока. Она с таким упоением рассказывала: кто и про что написал. По симпатиям так вообще составляла целые рейтинги. Точно помню, половине мальчиков в классе нравилась одна девочка, другой половине – соответственно другая. Видимо, не было больше красавиц. Рассказывала, кому какое блюдо нравится. Кстати, над нашими неумелыми детскими рецептами она больше всего смеялась. Особенно над салатом с крабовыми палочками. Чем ей так палочки не угодили – неизвестно.

К слову, она забрала дневники на хранение, и мы получили их только на выпускном в начальной школе. Я свой пролистал, уже тогда посмеялся над записями полуторагодовалой давности. Особенно над нарисованной фломастерами девочкой, которая мне нравилась в тот момент. И забросил эту тетрадку куда подальше. Точнее – в эту коробку.

Достает две маленькие куклы

 

Я думаю, все помнят свою первую любовь. Самую-самую первую, по-детски несознательную. Я не исключение. Мы учились во втором классе, значит лет нам было где-то по восемь. Уверяю, я не помню, как это произошло, как началось, только некоторые моменты остались в моей памяти.

Скорее всего это, так называемое, «чувство» возникло оттого, что мы жили недалеко друг от друга и вместе частенько возвращались домой из школы. Совершенно точно скажу, что инициатором этих «отношений» был не я. В принципе, даже могу понять почему: в детский сад-то я не ходил, и все эти детские «любовные штучки» были для меня чем-то неизведанным и малопонятным.

Кажется, свою симпатию ко мне она выразила в одной из девичьих анкет. Помните такую штуку? Я прочитал об этом. А может кто-то рассказал? И вот мы начали дружить. Не встречаться, а именно – дружить. В детстве это так называется.

Ну вот разве может адекватно понимать ребенок, что он делает? Разве он не поверит любому, кто скажет, что любит его? Вот и я так же: мне сказали, а я и не против.

Мы никогда не поднимали темы о нашей с ней «любви». Но знали: у нас любовь, точно любовь. Как-то раз на лыжной прогулке на уроке физвоспитания я рассуждал: вот вырастем мы, потом поженимся… Заметьте, без всяких вдруг. Вдруг начинаешь добавлять, лишь становясь взрослее. Так вот: поженимся, будем добра наживать и вспоминать те самые детские годы, когда мы познакомились.

А потом она вдруг заболела и около недели не ходила в школу. Это и сыграло «роковую» роль. Кто знает, может быть мы с ней бы еще дружили да дружили. Но, выздоровев и появившись в школе, она заявила, дескать, приснился ей какой-то там сон, посмотрела она его значение в каком-то там соннике, и вот теперь совершенно ясно, что я ей изменяю.

Изменяю!? Да какая может быть измена во втором классе!? Сейчас более-менее понимаешь значения таких слов, как любовь, измена и прочее. Понимаешь, и, такое заявление вызовет максимум улыбку. Но тогда я очень обиделся, и мы перестали с ней дружить. Не помогли даже ее записки после того, как она спохватилась, что наделала. Это ж надо было меня подозревать в измене!? Все кончено! Раз и навсегда! Прошла любовь!

Но, согласитесь, какая замечательная особенность у этих детских чувств: легко сошлись – легко разошлись. И никаких поцелуев не надо, никаких романтических свиданий. Про остальное я вообще молчу, тут и мыслей-то не должно возникать. Любовь, на деле, оказывается не более, чем интересной игрой. Только вот в детстве еще чувствуешь грань – поиграли, ребятки, и хватит.

Ох уж это детство! Разве среди нас есть такие, кто в детстве ни разу бы не мерил глубину луж и канав по весне или, скажем, глубину сугробов морозной зимой? Разве есть такие, кто ни разу не залезал на какое-нибудь дерево просто так, а кому никогда не хотелось попробовать залезть повыше, хоть это и страшновато? Собирать камушки в речке, желуди под дубом, пробовать их на вкус, поджигать белые пушистые одуванчики или тополиный пух, перепрыгивать большие ямы с крапивой, ловить мух, комаров и прочих букашек-таракашек, проверять лёд на прочность… Поверьте, это ведь и вам было интересно.

В младших классах по весне, возвращаясь домой из школы, мы с ребятами могли облазить абсолютно каждую попадающуюся на глаза канаву. Вы только подумайте, как же это здорово: пройтись по заледенелой канаве, а, если лед толстый, то еще и попрыгать. Время от времени, конечно, случались проколы. Лёд ломался, а уже через мгновение твои резиновые сапоги были полны до краев.

А вот это уже не смешно! Естественно только тебе, потому остальные ребята громко хохочут. Ведь это же не с ними случилось. И их смех был самым обидным в тот момент. Перед глазами сразу возникает картинка, как на тебя ругается мама. Мол, делать тебе больше нечего – так по канавам бродишь, нехороший ты ребенок. Но слезы сдерживаешь – не перед ребятами же плакать, а то еще дразниться будут, девчонкой называть. Делаешь гордое и невозмутимое лицо, выливаешь воду из сапог и всем своим видом показываешь, что ничего, на самом деле-то, и не случилось. Но мысли, явно не радостные, накатывают.

Ведь мокрые сапоги означают что? А то что, в лучшем случае, сегодня ты на улице больше не появишься: сапоги ведь быстро не высохнут. В худшем же: тебя накажут, и на неделю можешь про прогулки забыть. Поэтому сначала идешь к бабушке. Бабушка ведь добрая и хорошая: сапоги просушит, горячим чаем с пирожками напоит, пожалеет, родителям не расскажет. Еще лучше, дабы окончательно отвести от себя вину, придумать какую-нибудь небывалую историю. Что это злые хулиганы толкнули тебя в канаву, или помогал, например, выбраться другу и соскользнул в воду сам. Бабушки и дедушки всегда тебе верили. Святые люди! Вот так посидишь у них до вечера и идешь домой в сухих сапогах да еще и с шерстяными носками. Это бабушка тебе их дала, чтоб было еще теплее.

 

Пройдясь по комнате в раздумиях, присаживается

 

И все-таки, куда-то мне надо было сходить… Не помню.

Достает детскую варежку

 

А помните, как зимой в детстве, несмотря на мороз, можно было провести на улице чуть ли не весь день. Горки, хоккей, лыжи, снежки, санки, штурм снежной крепости, коньки – разве можно оторваться от всего этого. Одно плохо! Зимой довольно рано темнеет, и у родителей появляется шанс затащить ребенка домой.

Как правило, на такие прогулки одевались в старые вещи, из которых уже давным-давно выросли. Валенки ужасно жали, ведь одевались они с шерстяными носками. Варежки или перчатки были короткими, поэтому место у запястья всегда замерзало. Но, по большому счету, на это было совершенно наплевать.

Вспоминаю, как однажды зимой мы нашли необыкновенную такую штуку, чтобы кататься с горки. Да такую, что все эти санки, картонки, ледянки и клеенки и рядом не валялись. Капот от грузовика! Этакий железный монстр. Как сказали бы техники-механики: и разгон, и вместимость были на высшем уровне. Нас, по крайней мере, помещалось человек пять. Единственным минусом нашего «зверя» они бы признали полное отсутствие амортизации. Тогда мы это слова, естественно, не слыхали даже, зато отлично чувствовали, сами понимаете чем.

Достает кипу измятых листов

 

А потом постепенно мы начинали гулять с девчонками. Поначалу так же: барахтались в сугробах, отключали свет на фонарных, кидали снежки в окна домов и быстро сматывались, пока не вышли хозяева. Но мы начинали взрослеть. И на прогулки выходили уже не в самом старом, а в красивой и опрятной одежде. И появлялись увлечения, совершенно ранее не свойственные.

Я, например, начал писать стихи. Глупые. Простенькие такие стишки. Но казалось-то – ого-го! Шедевры! Не менее. Наверно, меня можно было бы отнести к представителям любовной лирики. Вот только «бы» мешает. Не зная, что такое любовь, я все равно пытался писать о ней. И не без пафоса, вам скажу:

Любовь! О, любовь! Что же есть в этом слове?

Счастие, слезы, боль, красота…

В любви постигаем всего очень много.

Мы ищем ее, но она не проста.

И если б ее я познал в одночасье,

Не мил оказался мне весь белый свет.

Ведь надо посредством ее испытаний,

Почувствовать радость иль боль слова нет.

Чушь полнейшая, конечно. И чем больше я взрослел, тем быстрее приходил к этому выводу. Сначала мне перестали нравится несколько моих стишков, потом еще несколько. И так, пока я не взбесился и не возненавидел всю свою поэзию. Напоследок придумал совершенно безумное четверостишие:

В страшных трупах мостовая.

Льется кровь большой рекой.

Косит всех старуха злая.

А я счастлив… Я – живой.

… и на этом завязал со стихами. Зато начал увлекаться художеством. Поначалу: от слова – худо. А потом от слова худож… Худож… Ну от какого-то более благозвучного слова.

 

Достает сухую белую розу в целлофане

Роза… Белая роза…

Скольких людей мы с вами обижаем просто так. Не специально. Нет. Так получается. Одно неверное слово, один неверный поступок, и все… А потом исправляй! Но может же просто не приходить в голову, что ты сделал не так. Иногда это «не так» кажется пустяком, о котором и думать не стоит, а тут еще и прощения просить надо. Да и надо ли!?

Но то, как поступил я... Ведь точно знаю, в чем виноват. И сам себе никогда этого не прощу. Никогда.

Школа. Класс десятый или одиннадцатый, уже не вспомню. Разгар юности. Даже не молодости, а юности, сами понимаете. Романтика!

А что это такое? Никто точно не знал. Девочки читали об этом в любовных романах. Шептались об этом на уроках, писали об этом друг другу записки. А нам, юношам, откуда знать? Из кинофильмов что ли? Так мы боевики смотрели. Самым романтичным нам казался, разве что, Брюс Уиллис, который может и поцелует красавицу какую-нибудь горячо-горячо, но только после того, как спасет мир в очередной раз. О романтике мы, конечно, слышали, но никто не представлял, что это такое. Но уж больно сильно ее хотелось – этой самой романтики. Особенно по весне. Как-то уж больно сильно чувствовалось, что пришла пора любви. И надо, так сказать, этой поре соответствовать.

На одноклассниц рассчитывать было сложно. Им нравились мальчики постарше: студенты институтов, например. Разумеется, не все девочки были такими. Но меня привлекали почему-то только они. Недоступные красавицы. Слово-то какое! Недоступные. Они ж в мою сторону и не смотрели. А может я плохо привлекал внимание? Точнее, вообще не привлекал никак. Но мне встретилась она…

Обычная практикантка из нашей школьной столовой. Симпатичной ее было назвать трудно. Но чем-то же она меня зацепила? Признаться в этом я не мог никому, иначе надо мной бы стали смеяться, а этого я боялся. Ведь практически все мои одноклассники только и делали, что время от времени как-то обидно подшучивали над ней. А я молчал. Ни слова им не говорил.

Зато как-то раз набрался смелости… Нет, не заступился. Набрался смелости, где-то через кого-то достал ее номер телефона, позвонил и договорился о встрече. Я удивился с какой легкостью она согласилась на встречу со мной. Не просто ровесница, а девушка даже чуточку постарше пойдет со мной на свидание! Это было и радостно, и удивительно одновременно.

За час до встречи я подошел к назначенному месту. Это была станция метро. И вдруг я задумался. По сути, первое мое свидание. А на свидание необходимо что? Правильно! Цветы!

Благо, цветочный магазин был совсем рядом. Денег в кармане ну очень уж мало. Однако, на одну белую розу в такой целлофановой обертке с бантиком мне хватило.

Я вернулся к станции метро и стал ждать ее. Она вскоре позвонила и сказала, что немного задержится. А я и рад был! Я настолько сильно волновался, что безумно хотел, чтобы момент свидания наступил чуточку позже. Мне не хотелось, чтобы оно вообще не состоялось. Просто чуточку попозже. Ведь нужно было успеть набраться смелости, дабы предстать во всей красе.

Сев на скамью неподалеку, я стал представлять, как выгляжу со стороны. Сам себе нравился, я вам скажу. Казалось, что любой прохожий, который хоть на миг взглянул в мою сторону, обязательно по-хорошему позавидовал. Мне, сидящему с белой розой в ожидании девушки. Казалось, что завидовали все: одинокие, влюбленные, женатые, разведенные. Словом, все прохожие. Это мне придавало уверенности. Заставляло верить, что свидание я назначил не зря. Ох, как не зря!

А потом появилась она. И все… Чудесный момент закончился, хотя наоборот только еще должен был начаться. Я не ждал королеву на свидание и даже не принцессу. Но почему-то, увидев свою «долгожданную», разочаровался. Простая девушка в простых джинсовых брюках, простой кофточке, по-моему, еще в какой-то чересчур простой косынке идет ко мне навстречу. А я чего ждал? Наверно, сам не понимал чего. Вручил ей розу. Не подарил, не преподнес, а именно – вручил. Но по девушке было заметно, что ей безумно приятно. А возможно, что она вообще до этого никогда раньше не получала подобных презентов.

Мы пошли прямо по оживленной улице, потом свернули парк. Говорила, в основном, она. Я же только и делал, что пытался скрыть свое разочарование. Черт! Такая глупая ситуация получалась. Я начал выискивать в ее рассказах, хоть что-то интересное. Но у меня не получалось. Кухня-училище-кухня. Все как-то обыденно!

А потом оказалось, что она еще и из детдома. И тут я так молча проклял себя! Вот зачем я позвал ее на свидание? Только потому, что мне так захотелось? О чем я думал? Все эти вопросы мучили меня. И я начал говорить. Говорить, говорить, говорить… Рассказывать все подряд, но только чтобы отогнать от себя нехорошие мысли. Периодически я посматривал на часы и приговаривал, что скоро надо будет уезжать: автобусы ведь не вечно ходят, а дом мой на окраине города. И это была ложь! Главное: было удалиться поскорее!

И тут я заметил кое-что ужасное. Восторг в ее глазах. В глазах простой несимпатичной детдомовской девушки. И это было по-настоящему страшно. Я вдруг почувствовал всю глубину своей вины: от бездумного следования сиюминутной прихоти до чуть ли не безграничной ответственности за ее чувства. Может для моей спутницы это был, действительно, один из самых хороших моментов в, по-видимому, непростой жизни? И она явно будет ждать каких-то последующих шагов от меня. Шагов, о которых я и не думал, а, после ее появления у станции метро, уж точно думать бы не стал.

И я начал рассказывать ей разные истории из своей жизни. Да такие, в которых я обязательно глупо выглядел или как-нибудь глупо поступал. Нужно было испортить впечатление обо мне, во что бы то ни стало. Но вот что-то не получалось. Совсем. Восторг и какая-то особая нежность в ее глазах никуда не девались.

Подошло время покинуть ее. Его я определил заранее, и сообщал чуть ли не каждые пять минут о том, как скоро мне придется уходить. Мы опять же подошли к станции метро. Я сказал, что мне было очень приятно прогуляться и пообщаться с ней. Она сказала то же самое. И я, не глядя ей в лицо, развернулся и побежал вниз по ступенькам к кассам метро.

Вот я дурак! Как не стыдно! Так! Никаких надежд ей больше не подавать, не звонить, не писать, на глаза не попадаться (практику же она не будет вечно проходить). Ничего этого не делать, чтобы у нее, не дай Бог, не появилось желание встретиться вновь. Иначе, все будет намного серьезнее. С чего меня так заела моя совесть? Толком, я и не осознавал. Но стыдно было безумно.

Она мне звонила и на следующий день, и на послеследующий, и вообще всю неделю. Но я не отвечал. Просто отключал звук у телефона и проклинал себя за слабоумие. А потом, как-то утром я открыл дверь своей квартиры и увидел на полу эту самую засохшую белую розу. Она, видимо, как-то узнала мой адрес. Я чуть не лопнул от стыда.

За этот поступок я не понес никакого наказания. Но ее обиду, обиду простой, до умиления, девушки – себе никогда не прощу. Никогда!

Достает небольшую валентинку

 

Прошло пару лет. Я уже учился в институте и, казалось, наконец нашел то, о чем так долго мечтал. Эту долгожданную любовь.

Нашу встречу нельзя назвать необыкновенной. Круг общих друзей, какие-то общие занятия, точки соприкосновения… И вот – мы вместе.

Последнее время в памяти часто всплывают яркие моменты наших с ней встреч и расставаний, ссор и примирений, прогулок и посиделок – словом, просто жизни. Той самой жизни, когда мы были вместе.

Наше первое свидание. Сидим на скамье. И нет никакой робости друг перед другом. В нашей беседе есть место всему: шуткам, спорам, рассказам, но только не стеснению. Общие темы находятся, как по взмаху волшебной палочки. Целуемся. Чувствуем невероятную близость. Невероятнейшую.

Мы встречаемся неделю. Я иду по улице. Сегодня уже сто раз решил не ходить к ней. Уже сказал, что буду занят. Не надо друг другу надоедать. Не надо. Но вот иду по улице. И иду к ней. Меня никогда ни к кому так не тянуло. Никогда.

Стоим с ней на улице. Прохладно. Дует сильный ветер. Подняв голову с моего плеча, она говорит о какой-то мистической закономерности нашей встречи. Понимаю, что это полная чушь. Но, не говоря ни слова, соглашаюсь. Целую. Не дай Бог обидеть ее. Не дай Бог.

Прошло две недели. Не спеша прогуливаемся. Она предлагает совершенно немыслимый маршрут. Ей хочется пройтись по особым, знаковым для нее местам. Ну уж нет! Отказываюсь. Она просит, почти умоляет. Я непреклонен. Ей ничего не остается, как согласиться. Надеюсь, поняла, что предлагала глупость.

Сидим у нее дома. Она признается, что мой друг пишет ей недвусмысленные письма. Улыбаюсь. Смеюсь. Я-то знаю, что она любит только меня. Подхожу и крепко ее целую. А с тем товарищем все понятно. Я догадывался, что человек он недалекий. Даже разговаривать с ним не стану. При встрече даже не подам виду, что все знаю. Занятная ситуация. Любовный треугольник значит. Что ж, посмотрим, что из всего этого выйдет. Посмотрим.

Ложусь спать. Телефонный звонок. От нее. Говорит, ей страшно одной в своей квартире. Просит прийти. Жуть, как не хочется. Успокаиваю. Предлагаю сходить к соседке. Поговорить по душам. А потом спокойно ложиться спать. Вроде бы поняла меня. Отключаюсь. Наутро рассказывает, что мой друг приходил к ней. Бежал через весь город. По первому ее зову. Но она его дальше порога не пустила. Посидели так часа два, поговорили. Она его выпроводила. Улыбаюсь. Смеюсь. Называю глупенькой. Целую. Как я и думал, ситуация получается преинтереснейшая.

Подходит к концу наш первый месяц. Договорились провести весь день вместе. Утром проснулся. Понял, что не хочу, да и дела есть. Позвонил. Сказал, что приду в семь вечера. Пришел почти в девять. Она явно расстроена, но пытается не подавать виду. Рассказывает, что полвосьмого, раз я не пришел, звонила моему другу. Они прекрасно погуляли. Пофотографировались. Но клянется, что даже обнять себя не позволила. Я ей верю. Улыбаюсь. Желаемой ревности она опять во мне не пробудила. Глупенькая.

Иду к ней домой. Встречаю своего друга в сотне метров от ее подъезда. И уже не первый раз. Теперь я понимаю, чья это большая картонка лежит у нее на этаже. Смешную я шутку придумал.

Закатывает истерику. Не верит в мою взаимность. Говорит, что, если мы расстанемся, то она больше никогда никого не полюбит. Станет очень успешной женщиной. Заработает много денег. Будет много путешествовать. И во время одного из путешествий по Австрии: не то в Вене, не то в Зальцбурге – увидит меня, но не подаст виду, отвернется и уйдет. Звучит красиво. Но откуда в Зальцбурге появлюсь я? Это вопрос. Тем не менее, миримся. Целуемся.

Надо расставаться. Определенно надо. Ее чувства мне льстят, но моя любовь к ней, видимо, прошла. Только как это сделать? Думаю, мой дружок поможет. Зову ее на прогулку. Встречаем его. На это я и рассчитывал. Приглашаю прогуляться с нами. Дожидаюсь, пока они заговорят. И ухожу в тень. Ей это явно не нравится. Она садится на качели. Он встает рядом. Я располагаюсь на скамье. Она недовольна. Его взгляд полон нежности. У меня – полная отрешенность. Она резко встает и говорит мне, что в таком случае надо расставаться. Он не понимает, что творится, но, кажется, доволен. Я предлагаю ей дождаться завтрашнего дня. Расходимся.

Я иду по улице. Иду к ней. Иду расставаться. Звучит странно, но по-другому это никак не назовешь. Сидим на кухне. Час я выслушиваю все самое «лестное» о себе. Не могу собраться. Непроизвольно у меня покатилась слеза. Неужели, действительно, настолько тяжело расставаться? Встаю. Прошу в последний раз обнять ее. Слышу резкий отказ. Ухожу. У подъезда встречаю… Думаю всем понятно – кого. Желаю ему удачи. И я свободен. И кажется, даже счастлив.

На следующий день иду гулять с друзьями. Там будут девчонки. Много весенних девчонок. Первый раз за долгое время. Телефонный звонок. От нее. Встречаемся. Предлагает забыть вчерашний день и начать все сначала. Я непреклонен. Начинаю уходить. Хватает меня за руку. Плачет. Отдергиваю ее руку и ухожу. К друзьям.

Проходит пара недель. Вновь звонок. От нее. Не поднимаю трубку. Опять звонок. Еще один. Третий. Четвертый. Пятый. Отвечаю. Слабым голосом говорит, что ей плохо. Очень! Прихожу к ней. Как давно я тут не был! Лежит в прихожей. Говорит, что умирает. Говорит, что зря использовала моего друга, чтоб разозлить меня. Прошу закончить ее ломать комедию. Закрываю за собой дверь. В истерике она стучит кулаком по полу. Как бы с собой ничего не сделала. Но я не вернусь. Не вернусь.

Иногда случайно пересекаемся. Пытается разбудить во мне ревность. Как же счастливы окружающие мужики! Тщетно. Она – пройденный этап. Возможно, я жестоко поступаю. Но лучше так, чем подавать хоть малейшую надежду. Перебесится. Успокоится. А у меня – свобода. Свобода!

Она научила меня быть нежным. Научила быть непреклонным. И, наверно, научила любви, хоть чуточку, но научила. Я часто вспоминаю ее. Без грусти или радости. Просто вспоминаю. Не слишком ли часто последнее время? Да и вообще к чему это меня так на воспоминания потянуло?

Достает книгу с романом Булгакова «Мастер и Маргарита»

Около месяца назад мне было совершенно нечего делать. Ну как сказать нечего? Если подумать, то дела бы явно нашлись. Но, с другой стороны, как много существует занятий, которыми станешь заниматься только, когда начнет поджимать время. И еще больше, для которых мы выдумываем разные причины, но только, чтобы отложить их в долгий ящик. Но ящики все равно рано или поздно приходится вытряхивать и перебирать. В любом разе, это был уж точно не день для этого.

Так вот… Мне было нечего делать, и я вышел прогуляться. Ненавижу гулять без цели. Другое дело, когда идешь на встречу с приятелями или, скажем, в кино или театр. Тут же выходишь из дома и не знаешь, куда бы пойти. Вариантов одновременно и множество, и… И нет вариантов. Вообще нет.

На дворе была пятница. По улицам слонялись радостные люди. Конец рабочей недели, все-таки. Кругом банковские работники, продавцы-консультанты, рабочие с завода, учителя, врачи, студенты (а их особенно много). И все-все – радостные. Людям всегда нужен повод, чтобы порадоваться. И пятница такой вот незаменимый день. Я был бы тоже не прочь поддержать этот всеобщий порыв. Но вот одному как-то грустно радоваться что ли. А товарищей не было. Конечно, если бы я начал звонить всем подряд, то нашел бы с кем провести время. Но звонить никому не хотелось. И мне никто не звонил. А одному все-таки скучно. Вот такой вот парадокс.

И тут меня осенило! Случайный собеседник! Это как раз то, что мне было нужно. Впервые у меня появилось подобное желание. Непременно надо было с кем-нибудь поговорить. И непременно самому начать беседу.

Честно говоря, я не особо охотно вступаю в разговор с незнакомыми людьми. И в автобусах или поездах предпочитаю ехать без всяких надоедливых соседей. А то иногда начинают жаловаться на начальство, на цены в магазинах, на жену или мужа, да и в целом на судьбинушку свою нелегкую. Им-то хорошо – они выговорятся. А у меня, порой, мысли разные после этого в голову лезут. И не самые веселые, я вам скажу. Мимо ушей пропускать лишнее ведь не всегда получается. Хуже того, если начнут с вопросами приставать. А у тебя как дела? Случалось подобное? Но это еще куда ни шло. Один раз вообще мужик спросил: «Парень, а это я ли сижу?». Откуда мне было знать: он это или не он. Я просто встал и вышел. Благо как раз была моя остановка.

И все-таки захотелось просто взять и поговорить с кем-нибудь незнакомым. Просто так. Не обмениваться после телефонами. Просто встретиться, поговорить и разойтись, чтоб никогда больше в жизни не встречаться.

На миг я задумался: не буду ли я для собеседника такой же надоедливой мухой, которой для меня являлись мои предыдущие случайные попутчики. Да нет же. Я ведь не собираюсь жаловаться. У меня все вполне хорошо. А если по ходу беседы появится такое желание, то только после того, как увижу в собеседнике родную душу. И поэтому – прочь любую нерешительность.

Может компанию мне составит тот, кого я первого увижу? Нет же. На улице довольно людно, а первым мне в глаза бросился какой-то мужичок с бутылкой на автобусной остановке. Идем дальше. Но, думаю, вряд ли это хорошая идея – остановить кого-нибудь и заговорить с ним. Обстановка явно не та.

Что ж… Сяду-ка я в автобус, авось кто и приглянется. Но вот проезжаю уже пятую остановку, а ко мне никто не подсаживается. В другой раз я был бы очень рад этому, но только не сейчас. Выхожу. Иду, куда глаза глядят. Что-то постепенно мне перестает нравиться моя идея. Но она стала настолько навязчивой, что я не мог отказаться от нее. Это бы значило проиграть подсознательный спор. Спор с самим собой.

Справа от меня – ночной клуб. Шумно. Не подходит. Слева, через дорогу – кинотеатр. Заводить разговор во время сеанса? Возм