А также гл. 8—11 и 15.

А в то же время многие специалисты по исследова-

нию поведения и многие философы не заметили высших

функций, по-видимому, именно потому, что низшие функ-

ции присутствуют всегда, независимо от того, присут-

ствуют ли при этом высшие функции или нет.

XV

Кроме тех новых функций языка, которые появились

вместе с человеком и развились в процессе эволюции

его рационального мышления, нам нужно обратить вни-

мание еще на одно различие, по своей важности мало

уступающее первому, — между эволюцией органов n

эволюцией орудий труда или машин, различие, честь

обнаружения которого по праву принадлежит одному

из величайших английских философов Самюэлю Бат

леру, автору произведения «Едгин» (1872 г.).

Эволюция животных происходит в основном, хотя и

не только, в результате видоизменения их органов (или

их поведения) или появления новых органов (или но-

вых форм поведения). В отличие от этого эволюция че-

ловека происходит главным образом благодаря разви-

тию новых органов, находящихся вне нашего тела или

нашей личности: «экзосоматически», как это определя-

ют биологи, или «внеличностно». Этими новыми орга-

нами являются наши орудия труда, оружие, машины.,

дома.

Рудиментарные зачатки такого экзосоматического

развития можно найти, конечно, и у животных. Строи-

тельство нор, берлог или гнезд можно отнести к числу

первых достижений на этом пути. Здесь уместно напом-

нить, что бобры устраивают весьма хитроумные плоти-

ны. Но человек вместо того, чтобы развивать у себя бо-

лее остры«глаз или более чуткое ухо, обрастает очка-

ми, микроскопами, телескопами, телефонами и аппара-

тами для глухих. И вместо того, чтобы развивать спо-

собности бегать все быстрее и быстрее, он создает все

более скоростные автомобили.

Но меня больше всего во внеличностной или экзосо-

матической эволюции интересует следующее. Вместо

того чтобы все больше и больше развивать свою память

и мозг, мы обрастаем бумагой, ручками, карандашами,

пишущими машинками, диктофонами, печатными стан-

ками и библиотеками.

Все это придает нашему языку, особенно его дес-

криптивной и аргументативной функциям, нечто, имею-

щее совершенно новые измерения. И самое последнее

достижение на этом пути (используемое главным обра-

зом для усиления наших способностей в аргументации)

связано с развитием вычислительной техники..

XVI

Но каким же образом высшие функции и измерения

языка связаны с низшими? Как мы видели, они не под-

меняют низших, а устанавливают лишь своего рода

гибкое управление над ними — управление с обратной

-связью.

Рассмотрим, например, дискуссию на научной конфе-

ренции. Она может быть увлекательной, занятной и со-

держать все симптомы и проявления этого, а эти про-

явления могут в свою очередь стимулировать аналогич-

ные симптомы у других участников конференции. Тем

не менее, без всяких сомнений, в определенной мере эти

симптомы и стимулирующие сигналы будут вызваны и

будут управляться научным содержанием дискуссии, а

так как это содержание будет иметь дескриптивный или

аргументативный характер, низшие функции окажутся

под контролем высших. Более того, хотя удачная шутка

«ли приятная улыбка и могут позволить низшим функ-

циям взять верх на короткое время, в конце концов

^побеждает хорошая, обоснованная аргументация и то,

что она доказывает или опровергает. Другими словами,

наша дискуссия управляется, хотя и гибким образом,

регулятивными идеями истины и обоснованности.

Эта ситуация стала еще более ярко выраженной в

результате открытия и совершенствования новой прак-

тики книгопечатания и публикаций, особенно когда

речь идет о печатании и публикации научных теорий и

гипотез, а также статей, в которых эти теории и гипоте-

зы подвергаются критическому обсуждению.

Я не могу здесь останавливаться на важности кри-

тического рассуждения, так как на эту тему я писал

•очень много (см. прим. 31\ и [[49; гл. 24 и прилож. к т. II

(1962)], а также [54, предисловие и введение]), и не

стану ее затрагивать здесь. Я хотел бы лишь подчерк-

нуть, что критическая аргументация представляет собой

средство управления: она является средством устране-

ния ошибок, средством отбора. Мы решаем стоящие пе-

ред нами задачи, выдвигая предположительно различ-

ные конкурирующие теории и гипотезы, своего рода

пробные шары, и подвергая их критическому обсужде-

нию и эмпирическим проверкам с целью устранения

ошибок.

Таким образом, эволюцию высших функций языка,

которую я пытался обрисовать, можно охарактеризовать

как эволюцию новых средств решения проблем с по-

мощью нового типа проб и нового метода устранения

ошибок, то есть новых методов управления пробами.

XVII

Теперь я готов привести мое решение нашей первой

основной задачи, то есть комптоновской проблемы о

влиянии смысла на поведение. Оно состоит в следую-

щем.

Высшие функции языка эволюционировали под дав-

лением потребности в лучшем управлении двух вещей;

более низких уровней нашего языка и нашей адаптиру-

емости к внешней среде с помощью развития не только

новых орудий труда, но и, скажем, новых научных тео-

рий и новых стандартов отбора.

Но, развивая свои высшие функции, наш язык по-

путно усилил абстрактные значения и абстрактное со-

держание, то есть мы научились абстрагироваться от

различия в способе формулирования и выражения тео-

рий и обращать внимание лишь на их инвариантное

содержание или смысл (от которых зависит их истин-

ность). И это справедливо не только относительно тео-

рий и других дескриптивных высказываний, но также

относительно предлагаемых вещей, целей и всего ос-

тального, что можно подвергнуть критическому обсуж-

дению.

Проблема, которую я назвал комптоновской, пред-

ставляет собой проблему объяснения и понимания все-

побеждающей силы СМ.ЫСЛОБ, например содержания на-

ших теорий, наших целей, наших намерений; намерений

и целей, которые в некоторых случаях, должно быть,

усваиваются в результате размышлений и обсуждений.

Но теперь больше нет такой проблемы. Ибо возмож-

ность воздействовать на нас представляет собой неотъ-

емлемую часть содержания и смыслов теорий, целей,

аза

намерений, ведь роль функции содержания и смысла

как раз и состоит в том, чтобы управлять.

Такое решение комптоновской проблемы соответст-

вует комптоновскому ограничивающему постулату. Ибо

управление нами и нашими действиями со стороны на-

ших теорий и намерений является, безусловно, ^гибким.

Ничто не заставляет нас следовать управлению со сто-

роны наших теорий: ведь мы можем подвергнуть их

критическому обсуждению и беспрепятственно отвер-

гнуть их, если нам покажется, что они не удовлетво-

ряют нашим регулятивным нормам. Так что это управ-

ление далеко не одностороннее. Научные теории не

только управляют нами, они и управляются нами (так

же как и наши регулятивные нормы), и это образует

своеобразную обратную связь. Если же мы решаемся

следовать нашим теориям, то мы делаем это по доброй

воле, после необходимых размышлений, то есть после

критического рассмотрения альтернатив и в результате

свободного выбора между конкурирующими теориями,

выбора, основанного на критическом обсуждении.

Именно это я и считаю своим решением комптонов-

ской проблемы, и, прежде чем перейти к решению де-

картовской проблемы, я вкратце обрисую более общую

теорию эволюции, которой я в неявном виде восполь-

зовался для решения комптоновской проблемы.

XVIII

Прежде чем излагать мою общую теорию, я хотел

бы принести многочисленные извинения. Мне понадоби-

лось много времени, чтобы всесторонне ее обдумать и

самому уяснить, в чем ее суть. Тем не менее она все еще

не удовлетворяет меня полностью. Частично это объяс-

няется тем, что эта теория является эволюционной и

к тому же, боюсь, мало что добавляет, если не считать

новых акцентов, к уже существующим эволюционным

теориям.

Мне приходится краснеть, когда я делаю это приз-

нание, так как, когда я был моложе, я обычно говорил

о философских учениях эволюционизма в пренебрежи-

тельном тоне. Когда двадцать два года тому назад ка-

ноник Рэвин в своей книге «Наука, религия и будущее»

назвал полемику вокруг дарвиновской теории «бурей

в викторианской чашке чая»», согласившись с ним в

принципе, я критиковал его (ср. [53, с. 106, прим. 1J)

за то, что он слишком много внимания уделяет «пару,

все еще идущему из чашки», имея при этом в виду пыл

философских учений об эволюции (и особенно тех из

них, кто уверял в существовании непреложных законов

эволюции). Но сегодня мне приходится признаться, что

эта чашка чая стала в конце концов моей чашкой и к

вынужден прийти с повинной.

Даже если не обращать внимания на философские

учения об эволюции, беда эволюционной теории состоит

в том, что она имеет тавтологический или почти тавто-

логический характер: эта беда проистекает из того, что

дарвинизм и теория естественного отбора, как бы важ-

ны они ни были, объясняют эволюцию с помощью прин-

ципа «выживания наиболее приспособленных» (этот

термин принадлежит Спенсеру). А тем не менее трудно·

обнаружить различие, если только оно существует, меж-

ду утверждением: «Те, кто выжил, наиболее приспособ-

лены»— и тавтологией: «Выжили только те, кто вы-

жил». Ибо, боюсь, у нас нет другого критерия определе-

ния приспособленности, чем реальное выживание, и,

значит, именно из того, что некоторые организмы вы-

жили, м.ы заключаем, что они были наиболее приспособ-

ленными, наилучшим образом адаптировавшимися к

условиям своего существования.

Это показывает, что дарвинизм, несмотря на все свои

несомненные достоинства, далеко не совершенен как

теория. Он требует переформулировки, которая сделает

его менее туманным. И эволюционную теорию, которую-

я собираюсь обрисовать здесь, нужно рассматривать

как попытку такой переформулировки. ·

Мою теорию можно представить как попытку при-

менить к эволюции в целом то, что мы выяснили, рас-

сматривая эволюцию от языка животных к человеческо-

му языку. И она представляет собой определенный

взгляд на эволюцию как на развивающуюся иерархиче-

скую систему гибких управлений и определенный

взгляд на организм как нечто, содержащее (а в случае

человека—-эволюционирующую экзосоматически) эту

развивающуюся иерархическую систему гибких управ-

лений. При этом я опираюсь на неодарвинистскую тео-

рию эволюции, но в новой формулировке, в которой

«мутации» интерпретируются как метод более или ме-

нее случайных проб и ошибок, а «естественный отбор»;—·

как один из способов управления ими с помощью

устранения ошибок.

Теперь я изложу эту теорию с помощью двенадцати

сжатых тезисов.

(1) Все организмы постоянно, днем и ночью, решают

проблемы, и это же можно сказать и о тех эволюцион-

ных рядах, организмов, филумах, которые начинаются

с самых примитивных форм и заканчиваются живущи-

ми в настоящее время организмами.

(2) Проблемы, о которых упоминалось выше, явля-

ются проблемами в объективном смысле слова: гипоте-

тически их всегда можно реконструировать, так ска-

зать, задним числом (об этом я скажу подробнее ни-

же). У объективных в этом смысле проблем не всегда

должны быть осознанные эквиваленты, а в том случае,

когда какая-нибудь проблема выступает осознанной,

она не обязательно должна совпадать с объективной

проблемой.

(3) Проблемы всегда решаются методом проб и

ошибок: предположительно выдвигаются новые реак-

ции, новые формы, новые органы, новые способы пове-

дения, новые гипотезы, а затем осуществляется конт-

роль посредством устранения ошибок.

(4) Устранение ошибок может осуществляться либо

в виде полного устранения неудачных форм (уничтоже-

ние неудачных форм в результате естественного отбо-

ра), либо в виде (предварительной) эволюции управле-

ний, осуществляющих модификацию или подавление не-

удачных органов, форм поведения или гипотез.

(5) Отдельный организм, так сказать, телескопиче-

ски32 вбирает в единое тело то управление, которое вы-

работалось в процессе эволюции его филума, точно так

же, как он частично повторяет в своем онтогенетическом

развитии свою филогенетическую эволюцию.

32 Идею «телескопирования» (хотя и не сам этот термин, заим-

ствованный мною у Масгрейва) можно, по-видимому, обнаружить у

Дарвина в «Происхождении видов» (гл. VI), где он пишет: «...каж-

дый высоко развитый организм прошел через много изменений... каж-

дое изменение в строении имеет наклонность передаваться по наслед-

ству, так что ни одно изменение не может быть легко полностью

утрачено, а будет вновь и вновь изменяться далее. Таким образом,

«организация каждой части -[организма]... является суммой многих

унаследованных изменений, через которые прошел данный вид...» [20,

с. 282. — Курсив мой]. (См. также, что говорит по этому поводу Бол-

дуин в [2, с. 99], и литературу, на которую он ссылается.)

(6) Отдельный организм представляет собой своего

рода «головной отряд» эволюционного ряда организмов,

к которому он принадлежит (своего филума): он сам

является пробным решением, опробовающимся в новых

экологических нишах, выбирающим окружающую среду

и преобразующим ее. В этом смысле индивидуальный

организм по отношению к своему филуму находится

почти в том же положении, что и его действия (поведе-

ние) по отношению к самому себе: и сам индивидуаль-

ный организм, и его поведение — все это пробы, кото

рые могут быть забракованы в результате устранения

ошибок.

(7) Обозначая проблему через Р, ее пробные реше-

ния — через TS n устранение ошибок — через ЕЕ, мы

можем представить фундаментальную эволюционную

последовательность событий в следующем виде:

Но эта последовательность не является циклом: вторая

проблема, вообще говоря, отличается от первой, она

представляет собой результат новой ситуации, которая

возникает частично вследствие тех пробных решений,

которые были опробованы, и того процесса устранения

ошибок, который регулирует их.

Для того чтобы подчеркнуть это, приведенную выше

схему нужно переписать в виде

(8) Однако и в этой схеме не хватает одного важно-

го элемента: разнообразия пробных решений, многочис-

ленности проб. Поэтому в своем окончательном виде

наша схема должна будет выглядеть приблизительно

так:

Р, > rs

(9) В данном виде нашу схему уже можно сравнить

с представлениями неодарвинизма. Согласно неодарви-

низму, существует в основном одна проблема — пробле-

ма выживания. Неодарвинизм, как и мы, допускает раз-

нообразие пробных решений, это так называемые вариа-

ции, или мутации. Но он допускает только однц форму

устранения ошибок — вымирание организма. Кроме того

(и это частично объясняется предыдущим), он не заме-

чает, что PI и Р2 существенно различны, или по край-

ней мере не отдает себе достаточно ясного отчета в том,

что этот факт имеет первостепенное значение.

(10) В нашей системе не все проблемы суть пробле-

мы выживания: существует множество вполне конкрет-

ных проблем и субпроблем (даже если самыми первы-

ми из проблем были действительно проблемы на чистое

выживание). Например, одной из ранних проблем Р\

могла быть проблема воспроизводства. А ее решение

могло привести к возникновению новой проблемы Рг

о том, как избавиться от потомства или обеспечить его

территориальное распространение, так как потомство

угрожает задушить не только родителей, но и самих

себя33.

Возможно, интересно отметить, что проблема устра-

нения опасности, связанной с задушением своим собст-

венным потомством, принадлежит, по-видимому, к чис-

лу проблем, которые были решены эволюцией много-

клеточных, организмов: вместо того чтобы избавляться

от своего потомства, была создана общинная система с

применением, различных новых методов совместного

проживания.

(1,1) Теория, предлагаемая здесь, различает С й и РЪ

и показывает, что проблемы (или проблемные ситуа-

ции), с которыми приходится иметь дело организму,

часто оказываются совершенно новыми, возникая как

продукты эволюции. Поэтому эта теория в неявном виде

дает рациональное объяснение того, что обычно назы-

33 Возникновение новых проблемных ситуаций можно описать

как изменение или дифференциацию «экологической ниши» организ-

ма или окружающей среды, имеющей важное значение для данного

организма. (Его можно, вероятно, назвать «отбором естественной

среды», ср. с. [41].) И то, что любое изменение в организме, характе-

ре его поведения или месте его пребывания создает новые проблемы^

объясняет необыкновенное многообразие (всегда пробных) решений».

540 541

шают сомнительными выражениями: «творческой эволю-

цией», или «эмерджентной эволюцией»^.

(12) Наша схема учитывает возможность развития

^регуляторов по устранению ошибок (органов предупреж-

дения, таких, как глаза, механизмов с обратной

• связью), то есть регуляторов, позволяющих устранять

ошибки без вымирания организмов; и это делает воз-

можным, чтобы в конце концов вместо нас отмирали

наши гипотезы.

XIX

Каждый организм можно рассматривать как некую

'иерархическую систему гибких управлений, как систему

облаков, управляемых облаками. Управляемая подсисте-

ма осуществляет действия, представляющие собой про-

бы и ошибки, а управляющая система часть из них по-

давляет, а часть ограничивает.

С подобным примером мы уже сталкивались, рас-

сматривая взаимосвязь между высшими и низшими

функциями языка. В этом случае низшие функции про-

должают существовать и играть свою роль, но ими ста-

ли управлять и их стали ограничивать высшие функции.

Можно привести и другой характерный пример. Если

я попытаюсь стоять спокойно, без движений, тогда (как

уверяют физиологи) мои мышцы будут непрерывно в

работе, сокращаясь и расслабляясь практически случай-

ным образом (это и будут TSi вплоть до TSn в тезисе

(8) предыдущего раздела), однако будут управляться,

хотя мы и не отдаем себе в этом отчета, посредством

процесса устранения ошибок (ЕЕ) так, что всякое не-

значительное отклонение от принятой позы практически

мгновенно исправляется. Поэтому сохранять определен-

ное положение спокойно мне удастся более или менее

•с помощью того же метода, каким автопилот поддержи-

вает курс самолета.

Приведенный пример иллюстрирует одновременно и

•тезис (1) предыдущего раздела, то, что каждый орга-

низм постоянно принимает участие в решении проблем

методом проб и ошибок, что он реагирует на старые и

«новые задачи посредством более или менее случайно

подобных35 (или облакоподобных) проб и устраняя их,,

если они оказываются безуспешными. (Если же они ока-

зываются успешными, то тем самым увеличивается ве-

роятность выживания мутантов, «имитирующих» достиг-

нутое решение, и создается тенденция для закрепления-

этого решения в наследственности36 путем включения

его в пространственную структуру или форму нового

организма.)

XX

Мы познакомились выше лишь с самыми первыми

наметками теории. И конечно, она требует дальнейшей

разработки. Однако здесь я хотел бы несколько более

подробно остановиться еще на одном вопросе — на том,

в каком смысле используются (в тезисах (1) — (3),

разд. XVIII) термины «проблема» и «решение проблем»,

и в особенности объяснить мое утверждение о том, что

о проблемах можно говорить в объективном, а не пси-

хологическом смысле слова.

Это важный вопрос, поскольку эволюция, очевидно,

не является сознательным процессом. Многие биологи

утверждают, что эволюция определенных органов ре-

шает определенные проблемы, например эволюция гла-

за решила для передвигающегося животного проблему

своевременного предупреждения, благодаря чему оно

может вовремя изменить направление своего движения

' до того, как наткнется на что-нибудь твердое. И конеч-

но, никто не предполагает, что такие решения подобных

проблем отыскиваются осознанно. Но тогда не является

ли утверждение о том, что здесь решается какая-то

"*" проблема, одной лишь метафорой?

Мне думается, что это не так, и дело здесь в сле-

34 См. прим. 18, где приводятся ссылки на высказывание Компто-

ша об «эмерджентной эволюции».

35 Метод проб и устранения ошибок не предполагает абсолютно

случайных или беспорядочных проб (как иногда предполагают); как.

бы случайно ни выглядели иногда эти пробы, в них всегда должна

быть по крайней мере «последействие» (в том смысле, в каком этот

термин используется в моей книге;[52, с. 162]). Ибо организм по-

стоянно учится на своих ошибках, иными словами, он вырабатывает

управление, подавляющее, устраняющее или по крайней мере умень-

шающее частоту появления некоторых возможных проб (которые бы-

ли, может быть, реальными пробами в процессе прошлого эволюци-

онного развития). 86 Теперь это иногда называют «эффектом Болдуина»; см., на-

пример, [60; 63]. (См. также [3, с. 174; 34, с. 321].)

дующем. Когда мы говорим о некоторой проблеме, мы

почти всегда делаем это задним числом, исходя из того,

что уже совершено. Человек, работающий над пробле-

мой, редко в состоянии ясно сказать, в чем она состоит

•(до тото, как он ее решит), а даже тогда, когда он мо-

жет объяснить, в чем состоит его проблема, это объясне-

ние может оказаться ошибочным. И это справедливо да-

же по отношению к ученым, хотя ученые и принадлежат

к числу тех немногих, кто сознательно старается до кон-

ца попять свои проблемы. Например, Кеплер считал,

что его проблема состоит в том, чтобы обнаружить гар-

монию мирового порядка, однако мы можем, сказать, что

он решал проблему математического описания движе-

ния планетарной системы, состоящей из двух тел. Ана-

логично Шредингер ошибочно полагал, что проблема,

которую он решил, выведя (стационарное) уравнение

Шредингера, связана с поведением волн плотности

электрического заряда в непрерывном поле. Позже

Макс Борн предложил статистическую интерпретацию

шредингеровской волновой амплитуды, интерпретацию,

шокировавшую Шредингера, который не примирился с

ней до самой своей смерти. Он действительно решил

проблему—*но не ту, которую думал, что решил. И это

мы теперь знаем задним числом.

Тем не менее ясно, что именно в науке мы чаще все-

го осознаем, проблемы, которые пытаемся решать. По-

этому нельзя считать недопустимым опираться на пони-

мание уже происшедшего события и в других случаях

и говорить, что амебы решают определенные проблемы

(хотя при этом и нет никакой нужды допускать, что

•они знают свои проблемы хоть в каком-нибудь смысле),

то есть от амебы до Эйнштейна всего один шаг.

XXI

Однако Комптон говорит, что действия амебы не

являются рациональными [18, с. 91; 19, с. 78], в то вре-

мя как можно предположить, что действия Эйнштейна

были таковыми. И значит, между амебой и Эйнштейном

все-таки должно быть какое-то различие.

Согласен, различие между ними есть, хотя использо-

вавшиеся ими методы почти случайных или облако-

ятодобных проб и ошибок по сути своей уж не так и раз-

личны (ср. [34, с. 334, 349], см. также прим. 35)37.

Основное, и огромное, различие между ними заключа-

ется в их отношении к ошибкам. Эйнштейн в отличие

от амебы сознательно старался каждый раз, когда ему

представлялось новое решение, найти в нем изъян, об-

наружить в нем ошибку, он подходил к своим решениям

критически. Думается, что это осознанно критическое отношение

к своим собственным идеям и составляет одно из дейст-

вительно важных различий между методом Эйнштейна

и методом амебы. Благодаря ему Эйнштейн имел воз-

можность быстро отбрасывать сотни гипотез в качестве

неадекватных еще до того, как он исследовал более

тщательно ту или иную из них в том, случае, когда ка-

залось, что она в состоянии выдержать и более серьез-

ную критику.

Как сказал недавно физик Уилер, «наша задача со-

стоит в том, чтобы делать ошибки как можно быстрее»

[64, с. 360]. И эта задача решается, когда человек соз-

нательно занимает критическую позицию. Для меня это

самая высокая из имеющихся на сегодня форм рацио-

нального мышления или рациональности.

Пробы и ошибки ученого состоят из гипотез. Он

формулирует их в словах, чаще всего письменно. А за-

тем он пытается выявить в одной из этих гипотез изъя-

ны, критикуя их или проверяя их экспериментально, и

в этом ему помогают его коллеги, которые будут доволь-

ны, если эти изъяны удастся найти. И если гипотеза не

сумеет противостоять критике и не выдержит этих про-

верок по крайней мере так же хорошо, как и ее конку-

ренты38, то она будет отброшена.

С амебой и первобытным человеком дело обстоит по-

другому. В этом случае критическая позиция отсутст-

вует, и по преимуществу случается так, что ошибочные

гипотезы или ожидания устранялись естественным отбо-

ром, путем гибели тех организмов, который воплотил

37 Превосходный пример решения проблемы рыбой описан в [39,

с. 37]. se -jo, ЧТо мы можем выбирать лишь «лучшую» из ряда конку-

рирующих гипотез — «лучшую» в свете критического обсуждения, на-

правленного на поиск истины, — означает, что мы принимаем ту из

них, которая в свете дискуссии представляется «наиболее близкой к

истине» (см. {54, гл. 10]). См. также [1&, с. VII, 74] (на с. 74 речь

идет о принципе сохранения энергии).

35-913 545

их или верил в них. Поэтому можно сказать, что крити-

ческий, или рациональный, метод состоит в том, чтобы

позволять нашим гипотезам гибнуть вместо нас, и в

этом состоит одно из проявлений экзосоматической эво-

люции.

XXII

Теперь я, пожалуй, перейду к вопросу, который до-

ставил мне немало хлопот, хотя в конце концов ответ

на него оказался крайне простым.

Вопрос этот состоит в следующем. Можем ли мы

доказать существование гибкого управления? Сущест-

вуют ли в природе такие неорганические физические

системы, которые могут служить примерами или физи-

ческими моделями гибкого управления?

По первому впечатлению негативного ответа на этот

вопрос придерживаются в неявном виде как многие фи-

зики, которые, подобно Декарту и Комптону, были сто-

ронниками моделей «главного рубильника», так и

многие философы, которые вслед за Юмом или Шли-

ком отрицали возможность чего-то промежуточного

между абсолютным детерминизмом и чистой случай-

ностью. Конечно, кибернетика и создатели вычислитель-

ной техники смогли в последнее время сконструировать

вычислительные машины, сделанные из механических,

электронных и т. п. деталей, но в то же время распола-

гающие возможностями весьма гибкого управления; на-

пример, существуют вычислительные машины со встро-

енным механизмом случайно подобных проб, которые

проверяются или оцениваются посредством обратной

связи (подобно автопилоту или самонаводящему устрой-

ству) и отбраковываются, если являются ошибочными,

Но эти системы, хотя и содержат то, что я называю гиб-

ким управлением, представляют собой, по существу,

сложнейшую релейную систему переключателей. Мне же

хотелось найти простую физическую модель индетерми-

низма Пирса, чисто физическую систему, похожую на

самое что ни на есть размытое облако, находящееся в

постоянном тепловом движении, управляемую другими

размытыми облаками, хотя и менее размытыми, чем:

первое.

Если вернуться теперь к нашей старой шкале из об-

лаков и часов, с облаками на левом краю и часами —

на правом, то мы смогли бы сказать, что нам хотелось

бы найти нечто, лежащее посредине, нечто вроде орга-

Amp;

иизма или роя мошек, но неживое, — чисто физическую

•систему, управляемую гибко и, так сказать, «мягко».

Предположим, что облако, которым будут управ-

лять, — это газ. Тогда на нашей шкале в крайнее левое

•положение можно поместить неуправляемый газ, кото-

рый очень скоро рассеется и в результате перестанет

•быть физической системой. На правом, же краю нашей

шкалы мы поместим железный цилиндр, наполненный

газом; это и был бы наш пример «твердого», «жестко-

го» управления. В промежутке, но гораздо ближе к

левому краю, оказались бы системы с более или менее

-«мягким» управлением,, такие, как рой мошкары или

огромные сгустки частиц типа газа, удерживаемого

вместе силами взаимного тяготения наподобие солнца.

(А если это управление далеко от совершенства и мно-

гим частицам удается вырваться из-под его влияния, то

для нас это ничего не меняет.) Вероятно, можно счи-

тать, что планеты в своем движении управляются очень

жестко в сравнении с другими системами, конечно, ибо

даже планетарная система есть облако, так же как и

Млечный путь, звездные скопления и скопления звезд-

яых скоплений. Но существуют ли, кроме органических

•систем и гигантских скоплений частиц, другие примеры

каких-то «мягко» управляемых физических систем не-

большого размера?

Мне думается, что да, и я предлагаю поместить по-

средине нашей диаграммы детский надувной шарик, а

-еще лучше — мыльный пузырь; и в самом деле, оказыва-

ется, что это крайне примитивный и в то же время во

многих отношениях превосходный пример или модель

•системы Пирса и «мягкого» способа гибкого управления.

Мыльный пузырь состоит из двух подсистем, кото-

рые и являются облаками и управляются друг другом:

без воздуха мыльная пленка лопнула бы и осталась бы

лишь капля мыльной воды. Но без мыльной пленки воз-

дух в пузыре был бы бесконтрольным и рассеился бы,

шерестав существовать как система. А это значит, что

управление здесь взаимное, оно гибко и имеет харак-

тер обратной связи. И тем не менее различать управля-

емую систему (воздух) и управляющую систему (плен-

ка) вполне возможно. Заключенный в пленку воздух не

только оказывается еще более облакоподобным, чем

окружающая его пленка, но он перестает к тому же и

•быть физической (самовзаимодействующей) системой,

35* 547

стоит нам эту пленку удалить. В отличие от этого сама

пленка после удаления воздуха образует каплю, кото-

рая, хотя и имеет другую форму, все же может рас-

сматриваться как физическая система.

Сравнивая мыльный пузырь с системами, сделанны-

ми из механических и других деталей, подобно преци-

зионным часам или вычислительной машине, мы могли

бы, конечно, утверждать (соглашаясь с мнением Пир-

са), что даже эти механические системы суть облака,

управляемые другими облаками. Но эти «жесткие» си-

стемы специально делаются так, чтобы свести к миниму-

му, насколько это только возможно, воздействие обла-

коподобных эффектов молекулярно-теплового движения

и флуктуации; так что хотя это и об/лака, но их управ-

ляющие механизмы сконструированы так, чтобы подав-

лять или компенсировать, насколько возможно, все обла-

коподобные эффекты. И это верно уже даже относитель-

но вычислительных машин с встроенными механизмами,

имитирующими случайно подобные механизмы проб и

ошибок.

Отличие нашего мыльного пузыря состоит в том, что

он, по-видимому, ближе к биологическому организму:

здесь молекулярные эффекты не устраняются, а оказы-

вают самое непосредственное влияние на функциониро-

вание системы, которая окружена «кожей» — проницае-

мой оболочкой39, которая сохраняет «открытость» систе-

мы, ее способность «реагировать» на воздействия окру-

жающей среды в той форме, которая, можно сказать,

«встроена» в организацию системы: если на мыльный

пузырь попадет тепловое излучение, он поглотит тепло

(в принципе так же, как это происходит в теплицах),

заключенный в нем воздух расширится и мыльный пу-

зырь станет подниматься вверх.

Всякий раз, когда мы опираемся на сходство или

аналогию, необходимо, конечно, следить за теми преде-

лами, за которыми они перестают работать, и в этой

связи можно было бы заметить, что по крайней мере

в некоторых организмах молекулярные флуктуации, по

всей видимости, усиливаются и в этом виде использу-

39 Проницаемые оболочки или мембраны, по-видимому, являются

характерной чертой любых биологических систем. (Возможно, это

связано с явлением биологической индивидуализации.) О предысто-

рии взгляда, согласно которому и мембраны, и пузыри суть прими-

тивные организмы, см. [35, с. 111].

ются для облегчения действий в направлении проб и

ошибок. Во всяком случае, похоже, что усилители игра-

ют первостепенную роль во всех организмах (которые

·...- с этой точки зрения напоминают вычислительные маши-

ны с их главными переключателями и разветвленной

сетью реле и усилителей). А ведь в мыльном пузыре

никаких усилителей нет.

Но как бы то, ни было, наш мыльный пузырь дока-

зывает, что естественные физические облакоподобные

системы, которые гибко и мягко управляются другими

облакоподобными системами, действительно существуют.

(Между прочим,, пленка пузыря совсем не обязательно

должна быть органической природы, хотя среди обра-

зующих ее молекул и должны быть достаточно боль-

шие.)

XXIII

Эволюционная теория, предложенная выше, позво-

ляет сразу решить и вторую из наших проблем — клас-

сическую декартовскую проблему об отношении духов-

ного и телесного. Она решает эту проблему не опреде-

лением того, что такое «разум» или «сознание», а путем

характеристики некоторых сторон эволюции разума или

сознания и тем самым характеристики их функции.

Следует предположить, что сознание развилось из

незначительных источников, возможно, его первой фор-

мой было неясное чувство раздражения, испытывавшееся

организмом каждый раз, когда надо было решить ка-

кую-нибудь проблему, например проблему удаления от

раздражающего вещества. Но как бы там ни было, соз-

нание оказалось важным эволюционным фактором, а

с течением времени еще более важным, по мере того

как оно стало позволять предвидеть возможные спосо-

бы реагирования: возможные движения в направлении

проб — ошибок и их возможные исходы.

Теперь мы можем утверждать, что состояния нашего