ТОРАКАЛЬНЫЙ МОДУЛЬ 2 страница

После того как Тао уходит, Лу Хань откидывается на спинку дивана и расслабляется - можно перестать строить из себя серьезно-несерьезного парня и просто посидеть в тишине с лучшим другом. Но вопрос, который день крутящийся на языке, не дает ему покоя, поэтому он, стараясь не спугнуть чувствительного Исина, осторожно говорит:

- Почему ты так за него держишься?

- Ты про кого сейчас? - Исин ставит пустую кружку на стол и смотрит Лу Ханю прямо в глаза.

- Про Чонина, конечно же.

Исин не отвечает, и Ханю очень хочется его растормошить, но ответа все же добиться:

- Ему никто не доверял и все говорили, что он уйдет, а теперь… Что происходит? Носятся с ним, как с писанной торбой - Фей от него ни на шаг не отходит, Ифань везде таскает с собой, даже Тао, сам того не замечая, целый день говорит только о нем! О тебе я вообще молчу!

- Люди не могут изменить свое мнение, по-твоему? - сошедшее на нет раздражение Исина возвращается, он встает со своего места и направляется к выходу. - Ты же был таким же как он, когда пришел к нам! Нельзя так с людьми, Хань, нужно уметь давать шанс, как бы больно тебе до этого не делали.

- Но он нам даже не нужен, он бесполезен и… И ты сам за меня ответил, я не хочу новых людей в своем окружении, не хочу потом думать, за что со мной поступили так, а не иначе, - Лу Хань злится, но старается держать себя в руках.

- Я понимаю тебя, но все равно не согласен. Позавтракай и приходи на манеж, я, кажется, придумал кое-что новенькое для выступления, можем попробовать, если захочешь, - Син бросает через плечо и уходит, плотно закрывая за собой дверь.

Лу Хань отмечает свой день рождения дважды в году - один раз в апреле, когда родился, а второй раз в сентябре, когда дебютировал под куполом цирка-шапито в составе трио с Исином и Сехуном. Он до сих пор помнит как сильно колотилось его сердце до и во время выступления, и как потом дрожали руки и ноги - от перенапряжения и бешеного адреналина. Обрушившийся шквал аплодисментов и неподдельного восторга зрителей впервые за прожитые им семнадцать лет заставил почувствовать себя нужным и полезным, приносящим улыбки и самую настоящую радость. Лу считал этот день самым счастливым в своей жизни и старательно оберегал те ощущения от вмешательства извне. Почти никогда о них ни с кем не говорил - потому что рассказать банальными словами, как искренне улыбался тогда Сехун и как мило заплетался язык у Исина, не представлялось возможным. Это нужно было видеть собственными глазами и чувствовать все то же самое. Таких дней больше не было - после предательства Сехуна в мире Лу Ханя все перевернулось с ног на голову, он не мог поверить, что можно уйти так легко, без единого укола совести. Исин, конечно, уверял его, что все совсем не так, и Сехун, наверное, тоже переживал и не знал, как поступить, но факт оставался фактом - после целого года удачных выступлений его переманили в другую, более успешную, труппу. Для Лу Ханя цирк был убежищем, куда он попал пятнадцатилетним избитым подростком, и он просто не представлял себе, как можно было предать самых близких людей на свете. Иногда им приходилось страдать от холода и голода, но никто не смел жаловаться на отсутствие заботы или любви, они делили их поровну и были счастливы. Он очень долго переживал предательство Сехуна и было время, когда наотрез отказывался выходить на арену. Страх и неуверенность сковывали по рукам и ногам, и Ханю казалось, что он непременно слетит с воздушной трапеции или не успеет ухватиться за руки Исина. А Исин изощрялся и предлагал все новые и новые трюки, однажды даже заикнулся провести отбор, чтобы найти на место Сехуна нового гимнаста*, но Лу молчал и никак ни на что не реагировал. Ломка длилась больше полугода, пока в дело не вмешался Ифань и не пригрозил, что распустит труппу, иначе в ней нет никакого смысла.

Освещение сегодня подводит - несколько прожекторов одновременно кокетливо подмигивают и перегорают. Из-за этого не успевают натянуть и прикрепить батут**. Лу Хань кричит Исину, что ни за что на свете не станет прыгать в темноту – он воздушный гимнаст, а не самоубийца. Голос висящего вниз головой Исина разлетается под куполом стайкой переполошенных слогов, из которых Хань понимает только "страховка же есть, я тебя поймаю!". Лу фыркает себе под нос и показывает Исину язык, все равно тот ничего не увидит. На самом деле Лу Ханю просто лень, он жутко проголодался и поспал бы еще часик-другой, тем более, у него есть отговорка: в ближайшем месяце не будет никаких выступлений, лишь одно - в канун Рождества, а это значит, что можно расслабиться и пожить в свое удовольствие несколько недель. Он, не снимая страховки, садится на трапецию*** и подает механику Минхо жест рукой, чтобы спустил его вниз.

- А давай, я переквалифицируюсь в ловитора****, а ты будешь прыгать? – Лу Хань складывает ладони в умоляющем жесте и идет за Исином, стараясь не отставать от друга.

- Неудачная шутка, - Исин явно дуется. – Для тебя сделать такое, что плюнуть. Поэтому не понимаю твоего отношения.

- Хорошо-хорошо, - Хань натянуто улыбается. - Завтра сделаю, даю тебе слово! Ты не знаешь, что там с обедом?

- Скоро вроде.

Лу Хань хмурит брови, потому что Чонин улыбается. Он вообще почти всегда улыбается, словно наконец-то после долгого и трудного путешествия ступил на землю обетованную и теперь не может поверить в свое счастье. Он снова хмурит брови, когда Чонин, даже не спросив разрешения, садится напротив него и опять улыбается. Хань не выдерживает - ляпнуть что-нибудь этакое сейчас самое время:

- У тебя все в порядке? Ну, там с головой?

- Зачем же грубить? - Фей садится за стол, рядом с Лу, и ему очень хочется и ей отвесить какой-нибудь комплимент, но столовая все же святое место, где люди начинают улыбаться и на самом деле добреют после съеденной порции чего-нибудь вкусненького, поэтому Хань ничего не отвечает и на всякий случай тянется к свой тарелке, забивая рот рисом. Через несколько минут трейлер наполняется их немногочисленным коллективом, а уже через час все сытые и довольные вываливают на улицу: подышать свежим воздухом и немного прогуляться.

Поздно ночью Лу Ханю не спится - мешает чувство вины перед Исином и поднявшийся ветер, который хлещет раскатистыми волнами по обтекаемым стенкам трейлера и почти незаметно качает его из стороны в сторону. Лу представляет себя капитаном дальнего плавания. В его каюте тепло и уютно и выходить на палубу не хочется совсем, но он не может ничего с собой поделать - прямо с утра нужно обязательно обрадовать друга разученным на все сто трюком. Лу Хань представляет счастливую улыбку Исина и поднимается с дивана. Чтобы не разбудить Чонина, он хватает с вешалки небольшого гардероба первое, что попадается под руку, и удовлетворенно улыбается: старая зимняя куртка с большим капюшоном - лучшее спасение в такую погоду. Уже одевшись, Хань все же заглядывает за плотные гардины, и, убедившись, что тот спит, выходит во двор и направляется прямиком к Минхо. Придется пообещать ему что-нибудь стоящее, иначе заниматься на трапеции нет смысла, а на матах - неинтересно и не так захватывает.

Чтобы не потянуть во время тренировки мышцы, их нужно хорошенько разогреть, поэтому перед тем как подняться под купол цирка Лу разминается несколько минут. Он прикрепляет лонжу***** к поясу и кричит механику, чтобы тот его поднимал - 15 метров вполне достаточная высота чтобы добиться хоть какой-нибудь амплитуды и при этом не встретиться головой или конечностями с полом или зрительскими креслами. На самом верху Лу Хань еще раз все тщательно проверяет и собирается оттолкнуться, но прыгнуть не успевает, потому что снизу вместо "все в порядке" слышится недовольный крик Минхо. Лу пытается разглядеть человека, нарушившего покой механика, и почему-то совсем не удивляется, когда понимает, что это Чонин.

- Ты же спал, когда я уходил, - Лу Хань испытующе разглядывает мальчишку, но тот лишь извиняется и снова начинает пялиться то на тренировочный костюм Ханя, то на звезды, нарисованные под куполом, а потом и вовсе выходит на середину арены. - Эй, я с тобой разговариваю! - Лу Хань злится и ловит себя на мысли, что не отходит от Чонина ни на шаг.

- Мне интересно… Как это работает? - Чонин тычет пальцем в трапецию и доверчиво улыбается. Хань по привычке хмурится, но впервые замечает как блестят зрачки парня и как под искусственным освещением его кожа слегка золотится. Он резко выдыхает и отходит в сторону, словно ему претит находиться так близко.

- Хочешь поп-робовать? - Хань запинается и больно кусает себя за язык, потому что какого черта он вообще это спрашивает?

Чонин коротко кивает и интересуется, где ему можно раздобыть такой же страховочный пояс - его решительность подкупает и заставляет Лу Ханя расплыться в недоумевающе-радостной улыбке.

And it keeps digging my own grave with my hands open, and my eyes open.(c)

* * * * *

Прыжок с трапеции можно сравнить с прыжком в воду – погружение моментальное и на самое дно. Чонин никогда не пробовал ни то, ни другое, но почему-то уверен, что так и есть. Пока Лу Хань объясняет ему куда нужно ставить ноги и как координировать движения, чтобы не свернуть себе в воздухе шею и упасть ни куда-нибудь, а на батут, парень понимает, что ему все равно - даже если первый прыжок окажется последним, он никогда не будет об этом жалеть.

- Эй, ты меня вообще слушаешь? – Хань дергает за страховочный трос слишком сильно, заставляя Чонина инстинктивно вцепиться руками в боковые тросы. Он непонимающе оглядывается по сторонам и, когда встречается взглядом с Лу Ханем, растеряно просит прощения. – Будь внимателен, иначе, мне припишут твое убийство.

"Интересно, он всегда такой или только со мной", - в очередной раз думает Чонин и ему впервые очень хочется знать, каким может быть Лу Хань, если не злится и не грубит направо и налево.

- Ты готов? – гимнаст смотрит на него, не моргая, а потом приближается, скользя дыханием по чувствительной коже. От неожиданности Чонин дергается в сторону, пытаясь, правда безуспешно, удержать равновесие. Происходящее Лу Ханя явно забавляет, но он успевает схватить его за секунду до падения. – Если страшно, может, передумаешь?

- Нет, не передумаю, просто хочу сделать это сам, - парень отвечает приглушенно, но уверенно, и Лу его отпускает, становясь чуть поодаль.

Чтобы успокоить биение сердца и выровнять дыхание, Чонин зажмуривается, слегка сгибая ноги в коленях. Пропустив ровно 5 ударов, он выпрямляется и встает на цыпочки – с самого детства ему казалось, что так он становится не только немного выше, но и увереннее в себе. Нужно не раздумывая, сигануть вниз и запомнить ощущения, потому что все последующие прыжки никогда не сравнятся с первым, а обстоятельства могут круто поменяться: Лу Хань не будет добрым, Исин не будет беспечным, возможно, его уже завтра попросят уйти и на этом все завершится. Он полураскрытыми губами впускает в легкие последний глоток воздуха и открывает глаза, моментально слетая с трапеции. В ушах стоит дикий шум, а зрительный зал хаотично меняет пропорции - скукоживается и, кажется, умещается в ладони, но сразу же вырастает, представая перед глазами огромной полусферой. Чонин слышит глухой крик Лу Ханя, но не обращает на него никакого внимания, вместо этого, даже не осознавая каким образом, сворачивается в воздухе клубком и через секунду, изящно выгибаясь, цепляется за свободную****** трапецию, удовлетворенно выдыхая скопившиеся в грудной клетке эмоции. Парень сетует на слабость своих рук и качается из стороны в сторону, до тех пор пока окончательно не повисает под куполом цирка. Лу Хань смеется так искренне и радостно, что у Чонина закладывает уши.

- Попробуй раскачаться нижней частью туловища. Я поймаю тебя!

- Не могу! – как только адреналин перестает колошматить по сердцу, уверенность Чонина сдувается подобно воздушному шарику, но он продолжает улыбаться. Потому что и хорошо, и страшно, хочется кричать и громко смеяться.

- Как это не можешь? Ты же схватился за трапецию!

- Это получилось случайно…

Смех Лу Ханя становится громче, и Чонину очень хочется состроить ему рожицу, но вместо этого он сильнее впивается пальцами в стальную перекладину и пыхтит от нахлынувшего вдруг отчаянья.

- Тогда разжимай пальцы и падай на батут!

- Ты точно прыгал в первый раз? Как у тебя это вообще получилось? - Лу Хань без устали задает одни и те же вопросы, на которые у Чонина, судя по сведенным на переносице бровям, ответов как не было, так и нет. Он обхватывает дрожащими пальцами кружку с горячим чаем и вдыхает его аромат. Приятно. - Просто невероятно!

Чонин делает первый глоток и исподтишка разглядывает воодушевленного Ханя. Произошедшая перемена в его поведении и отношении к нему напрягает, создается впечатление, что старший мастерски разыгрывает перед ним моноспектакль.

- Нужно сейчас же рассказать об этом Исину! - Лу Хань подрывается с места и на ходу одевает куртку, когда Чонин его останавливает.

- Лу Хань, я не знаю зачем ты сейчас все это делаешь и говоришь, но прекрати.

- Что?

- Я попросил тебя перестать, - младшему кажется, что обижаться очень глупо, но тонкая грань между мнимым спокойствием и истерикой, наконец исчезает. Он резко вскакивает и, опрокидывая на пол табурет, быстрым шагом проходит мимо Лу Ханя в свою часть трейлера, задергивая гардины. Расплакаться сейчас было бы самым неправильным, Чонин, не разуваясь, плюхается на кровать и зарывается с головой в одеяле. За всю свою жизнь он ни разу не слышал сказанного в свой адрес одобрительного слова, чего уж говорить о похвале. Как себя человек при этом должен чувствовать, Чонин не знает совсем, а если брать в расчет, что хвалит его не кто-то, а Лу Хань, все становится только страннее. В глазах Чонина образ Ханя размытый и нечеткий, как незавершенная картина, которая каждый день дополняется новыми штрихами и красками. Он резок и грубоват, иногда до жути циничен, но при этом у него доброе сердце, чего только стоит его постоянная, почти незаметная, опека над Тао; да и к самому Чонину он относится весьма неоднозначно: несмотря, на то, что вечно ворчит, воротит нос и при любом удобном случае подкалывает, это нисколько не помешало ему сидеть несколько ночей напролет у его кровати, вздрагивая от каждого вздоха и движения. Чонин знает, потому что Исин рассказал, это и многое другое. Ненавидеть Лу Ханя не получается совсем, наоборот, он все больше смущает и запутывает. Вот и сейчас вроде бы ничего особенного не произошло, но его бурные эмоции почти раздавили хрупкого парнишку. Чонин слышит как в другой части трейлера старший нервно вышагивает из стороны в сторону, до него доходят обрывки фраз, но он плотнее закрывает уши и сильно жмурится, пытаясь хоть ненадолго выпасть из реальности. На самом деле, он хотел бы побыть сейчас в полной тишине, пережить этот момент, как и многие другие в своей жизни, в привычном одиночестве. С первого глубокого вдоха до первого неуверенного шага по манежу.

Чонин не слышит, как Лу Хань подходит к его кровати, поэтому испуганно вздрагивает, когда тот хватается за одеяло и откидывает его в сторону.

- Ты подумал, что я издеваюсь? - Лу Хань нависает над ним мутно-серым пятном, младший чувствует как по лицу скользит горячее дыхание с резким запахом апельсинов. Чонин достаточно за ним наблюдал, чтобы знать: когда Лу нервничает, он должен обязательно что-нибудь съесть. Осознание этого вызывает у парня мимолетную улыбку, но он сразу же напускает равнодушное выражение лица и прищуривается. - Ты просто не знаешь, что такое не может сделать ни один новичок! Видел бы ты себя со стороны, поверь, это было очень красиво, я восхищен. Завтра Син обязательно должен увидеть это.

Утро встречает Чонина гулким перешептыванием в столовой, Исином, с радостными искорками в уголках глаз, и, впервые, ненасупленным Лу Ханем, который любезно предлагает ему сесть рядом с собой. Тао очень громко фыркает и, не скрывая злости, бьет раскрытой ладонью по столу, а Чонин непонимающе озирается по сторонам и, робко улыбнувшись, садится на предложенное место. Он хочет спросить в чем дело, но потом встречается взглядом с Ханем и все понимает. Наверное, новость о том, что найденыш Чонин оказался не просто нахлебником, а нахлебником с талантом достигла уже всех и вся…

- Ты предатель, ге, - откуда-то слышит Чонин, когда они вместе с Исином выходят на середину арены. Старший довольно улыбается и хлопает парнишку по плечу.

- Тао перебесится, вот увидишь, а теперь ты должен показать мне то, что уже показывал Лу Ханю.

- Ты тоже решил начать меня смущать? Я же говорю, что не понимаю из-за чего весь переполох, я просто прыгнул и просто схватился за перекладину, - Чонин мрачнеет, но держится из последних сил, чтобы не нагрубить.

- Ничего не знаю, покажи, а потом мы решим настолько ли это на самом деле "просто".

Чонин очень сильно злится и показывает. Превращается сначала в маленькую точку под самым куполом, которая застилает ярким всполохом темно-синее полотно шатра, чтобы потом раскрыться в свободном падении, подобно красивому цветку, и в самый последний момент неуклюже схватиться за подвижную трапецию. В ушах снова шумит, и почти невозможно сглотнуть из-за сбившегося дыхания, но, увидев, лицо Исина, Чонин наконец-то осознает - он делает что-то невероятное.

Вот уже две недели утро Чонина начинается в половине седьмого с мягкого исиновского "время просыпаться" и луханевского пинка под зад или его же ледяных рук на ноющей пояснице. Чонин впивается зубами в краешек теплого одеяла, и досчитав до десяти, дает себе команду вставать, иначе дальше все будет только хуже - Хань просто нальет холодную воду за ворот пижамы. Ровно в семь кое-как одетый и едва ли умывшийся парнишка садится за накрытый стол, на котором уже стоит большая чашка с обязательной лошадиной дозой кофе и сладостями. Чонин окончательно просыпается, когда Лу Хань больно тычет пальцем между ребрами и заставляет его сделать еще несколько упражнений на трицепсы.

- У тебя не руки, а палки какие-то, не опускай их, я сказал, потом отдохнешь!

- Я тебя ненавижу, - еле выговаривает Чонин и стискивает зубы, до конца тренировки еще очень долго.

- Можешь продолжать ненавидеть, зато ты теперь не висишь в воздухе жалким воробышком. Ты теперь орел. Почти, - Хань довольно ухмыляется и садится на мат напротив младшего, рядом с Исином. Чонин скулит и взглядом умоляет Сина прекратить его пытки, но тот делает вид, что абсолютно ничего не замечает. Позже, когда выдохшийся Чонин убирается после тренировки, Исин треплет его по волосам и, улыбаясь, говорит:

- Ты не представляешь себе, как я счастлив.

- Я, наверное, тоже был бы счастлив, если бы вы не заставляли меня делать все это каждый божий день, мне надоело, - Чонин собирает разбросанные по полу гантели и прыгалку, кидает их в большой ящик.

- Мы это уже обсуждали. Тренировки такая же необходимость, как еда. Без сильного тела в этом деле тебе не выжить, твоя природная гибкость и координация - ничто, если ты не сможешь удержаться на трапеции или поймать партнера из-за слабых рук, понимаешь? - Исин аккуратно складывает маты, запихивая их под зрительские кресла в первом ряду.

- Понимаю, но мне все равно тяжело, и мышцы болят так, как будто меня избивают каждый день…

- Все пройдет, вот увидишь.

То, что у него обнаружился талант, Чонин считал чем-то невероятным. Когда все вокруг начали смотреть на него с удвоившимся интересом и неподдельным восхищением, он запаниковал - все это чья-та злая шутка, он проснется и все закончится! Потому что не может ребенок с поломанной судьбой получить такой щедрый подарок. Сцена, когда Лу Хань лично просил администратора, чтобы Чонин остался и стал частью их труппы, до сих пор стоит перед глазами, и он отчетливо помнит как одновременно горько и сладко ему от этого было. Парень проплакал тогда всю ночь, а Хань(!) рассказывал ему о Сехуне и своих родителях, и еще много о чем, пока Чонин не перестал судорожно всхлипывать, а сам Лу не уснул, сидя на полу рядом с его кроватью. Позже, когда младший рассказал об этом Исину, тот только произнес тихое "выздоровел" и ушел. Чонин никак не мог поверить, что все это происходит именно с ним, поэтому то и дело щипал себя за запястье и каждый раз, прыгая с трапеции, загадывал одно и то же "никогда не приходить в себя".

В воскресенье выпадает первый снег и Чонину слышно как громко из-за этого матерится Лу Хань. Гардины он давно не задергивает, поэтому видит мышцы на его ногах и голые коленки, которые в последнее время считает очень милыми. От одной только мысли об этом лицо покрывается пунцовыми пятнами, и Чонин прячется с головой под одеялом, оставляя снаружи лишь кончик носа.

- Чонин-а! - смущенный младший поворачивается на другой бок, теперь перед глазами ставшие уже привычными обои в пастельных тонах, и это, конечно, не так интересно, как наблюдать за Лу Ханем. - Чо-ни-на! - Хань стоит у кровати и по слогам выговаривает его имя. Не получив ответа, он наваливается на него всем телом, а потом и вовсе залезает под одеяло. - Как тепло!

Если бы только можно было, ничего не объясняя спихнуть Лу Ханя с кровати, он бы это уже давно сделал. Вместо этого Чонин задыхается. Беззвучно хватает губами воздух и пытается отстраниться от старшего, но тот, будто назло, прижимается к его спине и просит перестать дергаться.

- У нас что-то с отоплением!

- Ты больше получаса ходишь в одних трусах, - произносит парнишка и слишком поздно кусать себя за язык.

- Так ты не спал! - весело хрипит Лу на ухо. - Ты такой горячий, я теперь всегда буду спать с тобой.

- Не советую, я брыкаюсь по ночам, - Чонин старается говорить и дышать ровно и ему почти удается, пока Лу Хань не закидывает ногу на его талию, и это уже слишком. Младший вырывается из под него, и встает на кровати, больно ударяясь головой о низкий потолок. Лу Хань мягко, почти без напряжения, улыбается, собирая мелкие морщинки вокруг глаз, и широко разводит руки, раскрывая объятия. Чонин совсем перестает соображать, когда теплая ладонь тянется к его руке, он обмякает и безвольно ложится обратно - сопротивляться не получается совсем и ему на самом деле очень хочется обнять сейчас Лу Ханя.

Иногда Чонину кажется, что он слишком многое замечает. Например, как смотрит на Лу Ханя Фей - из-под полуопущенных ресниц и слегка мутным, как будто пьяным, взглядом. Если в цирке нет никаких особых дел, то ее почти всегда можно найти рядом со старшим. Он уговаривает себя, что не ревнует, и чаще всего это помогает. Нужно отдать Фей должное - очень красивая, с длинными волнистыми волосами и тонкой талией, верхом на лошади или в танце, перед такой девушкой сложно устоять, и, конечно, Лу Хань не должен быть исключением. Чонин не до конца понимает, что с ним происходит, но почему-то постоянно чувствует, как внутри все равно что-то гадко скребется. Сегодня утром Лу Хань ушел с Фей по делам в город и до сих пор не вернулся. Чонин поглядывает на настенные часы, вымеряющие короткими шажками бесцельно прожитый день, и понимает, что нервничает. Или скучает. Или скучает и нервничает одновременно. Он пытается себя чем-то занять, но отвлечься у него за весь день так и не получается.

Когда дверь тихо скрипит, пропуская в трейлер тонкую полоску лунного света, Чонин притворяется спящим. Сердце внутри колотится слишком сильно, и он прижимает к груди подушку, наивно полагая, что сможет заглушить его звук. Чонин видит, как Лу Хань проходит внутрь и снимает сначала обувь, потом тяжелую куртку и бросает ее на диван. Он стоит к нему спиной, и младший мысленно просит его повернуться - даже если темно и ничего нельзя разглядеть. Лу Хань, словно услышав его, оборачивается, продолжая медленно раздеваться: снимает синий вязанный свитер и, скидывая с плеч белоснежную рубашку, обнажает ключицы и выступающие ребра. Чонин не закрывает глаза, только задерживает дыхание, боясь себя выдать. Лицо парнишки начинает гореть, как только Лу Хань, оставшийся в одних трусах, стараясь не шуметь, подходит к его постели и без раздумий забирается под одеяло. От Ханя пахнет зимней улицей и легким алкоголем.

- Холодно.

Запах и тепло чужого тела кружат голову, и Чонин думает, как непривычно нежно его обнимают, а потом не спит всю ночь, глупо улыбаясь.

Hey yeah, don’t let ‘em know we’re coming, hey yeah, tiptoe higher.(c)

___________________________________________________________________

* в профессиональной цирковой среде нет понятия "воздушный акробат", "акробатика" и наименование "акробат" ревниво сберегаются для работы в манеже, на земле или на ковре, и для работающих та, без рабочего снаряда и аппаратуры. Следовательно, все происходящее над манежем именуется "воздушной гимнастикой", а сами исполнители — "воздушными гимнастами".
** батут представляет собой частую сетку, эластично растянутую на раме той или иной формы, часто задрапированный под всевозможный цирковой реквизит. Иногда сетка может заменяться прочным материалом, например, брезентом.
*** от греческого trapezion - четырёхугольник с неравными сторонами, буквально - столик - снаряд воздушной гимнастки; горизонтальная металлическая перекладина, высоко подвешенная на вертикальных стропах (верёвки с вмонтированными в них тросами).
**** гимнаст, работающий в воздушном номере, преимущественно в полетe, который, расположившись на одном из снарядов, например, трапеции, обхватывает ее ногами (за боковые тросы) или повисает на подколенках (в лопинге или в рамке), откидывается головой вниз и в таком положении "ловит" и "бросает" партнеров, совершающих перелеты из рук ловитора на трапеции и наоборот.
***** от французского longe - аркан, веревка, прикрепляемые к поясу гимнаста, акробата для предохранения от падения при исполнении особо сложных и опасных номеров на высоте.
****** в цирке различают неподвижные и свободные трапеции, неподвижная трапеция прикреплена неподвижно под купол цирка, а свободная - подвижная трапеция, скрепляется не прутьями, а канатами или металлическими тросами, обеспечивающими трапеции свободное качание.

Часть

Лу Хань понимает, что окончательно запутался, когда застает Чонина с Фей совершенно одних в своем трейлере. Мальчишка, болтая без умолку, заваривает чай, а Фей стоит рядом с ним и чему-то улыбается. Притворяется, что не замечает происходящего и ищет что-то в одном из выдвижных ящиков, но на вопрос Чонина будет ли он пить с ними чай, утвердительно кивает головой, хотя не пьет его по определению. Пока они мило беседуют, старший решает, что ему – взрослому человеку, не подобает испытывать такие чувства и уже к вечеру благополучно о них забывает. Однако через несколько дней с раздражением ловит себя на мысли, что постоянно следит за ним взглядом, и если тот оказывается рядом с Фей, сразу же подзывает его к себе и просит сделать какую-нибудь глупость, только бы внимание Чонина не заострялось на ком-то другом. Парнишка бурчит под нос, но выполняет все задания, поэтому Лу Хань позволяет себе немного расслабиться.

- Почему вы спите в одной постели? – как-то вскользь спрашивает у Лу Ханя Исин.

Старший не знает, как ответить другу, чтобы тот не подумал ничего такого, поэтому просто пожимает плечами и говорит:

- Так вышло.

- Странно вышло, правда? – Исин хитро ухмыляется, а Лу Хань впервые теряется и это, кажется, очень заметно, потому что при любых других обстоятельствах он наплел бы уже с три короба и даже нагрубил.

- Син, это на самом деле ничего не знач…

- Я не говорю, что это что-то значит, - Исин делает многозначительную паузу и, заметив вышедшего из душа Чонина, выдает сквозь зубы размытое "я просто рад".

- Что-то случилось? - стоящий посреди комнаты Чонин не понимающе озирается по сторонам.

- Нет, - Лу Хань, не отрываясь, смотрит в глаза Исину, а потом переводит взгляд на парнишку и криво улыбается. Да, он подкупает, теплотой и искренностью, стойкостью характера, иногда бесконечной наивностью, его трудно не заметить, еще труднее - равнодушно пройти мимо. Но он не может ему нравиться именно в этом смысле, Хань относится к нему как к ребенку, брату, другу, но только не как к…

Пятница не задается с самого начала – утром он проливает на себя горячий кофе и постоянно растирает обоженное место оливковым маслом, а после обеда, во время репетиции, неудачно приземляется и подворачивает лодыжку, заставляя Исина носиться рядом с собой со скоростью света и бесконечно причитать. Лу Хань злится на друга из-за чрезмерной опеки, но стоически молчит, боясь обидеть и показаться неблагодарным. К вечеру опираться на ногу становится невыносимо больно, поэтому Ифань буквально приказывает ему отлежаться. Он медленно плетется к своему трейлеру, то и дело спотыкаясь и поскальзываясь. Хочется найти Чонина, которого он не видел весь день, и поплакаться в жилетку на нелегкую судьбу гимнаста, наглядно показав перспективы такой работы. А еще можно будет заставить мальчишку ухаживать за собой. Всю ночь напролет. При одной мысли об этом Лу Хань улыбается, напрочь забыв, что еще несколько дней назад дал себе слово подходить к Чонину только в случае крайней необходимости.

В трейлере тускло горит свет, и Лу Хань облегченно выдыхает, потому что Чонина не придется искать по всему периметру стоянки. Играть в жизни - не всегда значит играть по правилам - он несколько раз очень больно щипает себя за руку и как только глаза наполняются слезами, открывает дверь. Фей снова с Чонином, и они снова одни – сидят на диване слишком близко друг к другу и шепчутся, не обращая на него внимания. Не смотря на царящий в комнате полумрак, Хань замечает, как неуклюже Чонин убирает руку девушки со своей ноги и поднимается ему навстречу. Лу Ханю кажется, что скрип его зубов может разбудить даже мертвого, выступившие слезы предательски капают на пол, и ведь никак не объяснишь, что они не из-за ревности. Лу приветствует их кивком головы и запирается в ванной комнате, дожидаясь, когда Фей уйдет и Чонин останется один.