ГЛАВА 41

Первое, что я сделала поутру, это опрокинула кувшин и разлила воду для умывания. Затем, за завтраком, добавила сырный соус в чай и благополучно выпила его, ничего не заметив. Я бы так об этом и не узнала, не сообщи мне Иветта, с удивлением наблюдавшая всю сцену. Мелкие эпизоды рассеянности повторялись ещё неоднократно в течение дня.

Но первую его половину я терзалась напрасно: дверь в покои графини по-прежнему оставалась заперта, и доступа туда не имел никто. И лишь после обеда в кухню вбежала Мерфи и возбуждённо сообщила, что хозяева велели готовить праздничный стол: леди Фабиана спустится к ужину. Вокруг тут же поднялась суматоха, и замок, два дня напоминавший вотчину Спящей красавицы, ожил как по мановению бузинной палочки.

Если внизу полным ходом шло приготовление яств (Симона лихо летала по кухне безо всякой метлы), то в остальных залах производилась генеральная уборка: ковры и мебель выбивали, пол, стены и окна драили, цветы расставляли по нарочно вынутым по такому случаю декоративным вазам. В общем, можно было подумать, что хозяйка возвращалась в замок после годичного вояжа за границу.

Узнав о предстоящем семейном торжестве, дети заметно оживились. Мы с Беулой помогали с нарядами. Леди Эрселла подошла к делу со всей ответственностью. Больше часа она беспокойно порхала по комнате, то отдавая предпочтение пышному кружевному платью с бирюзовым поясом, в котором напоминала сливочное парфе, то склоняясь к строгому, темно-коралловому, с широким воротничком, то окончательно решаясь на бледно-фиалковое.

Вконец загоняв Беулу, которой пришлось перегладить полгардероба юной модницы, и разрываясь от невозможности надеть все сразу, она остановилась на полуночно-синем. Не успели мы вздохнуть с облегчением, как леди Эрселла задумалась над выбором лент и подходящих случаю туфелек.

Глядя на все эти терзания и сомнения, я впервые порадовалась неприличной скудости моего гардероба. Наконец совместными усилиями нам удалось подготовить кокетку к праздничному ужину: в нарядном бархатном платье, аккуратных туфельках, напоминающих карамельки, и с персиковыми лентами в кудряшках она смотрелась премило.

С виконтом хлопот оказалось на порядок меньше: он попросту выбрал самый помпезный светлый костюм, с фалдами и многослойным воротничком.

Покончив с приготовлениями, мы принялись ждать гонг.

За пару минут до него в комнату заглянула Мерфи и передала пожелание леди Фабианы, чтобы леди Эрселла не спускалась к ужину. Мы с Беулой растерянно переглянулись, виконт довольно хмыкнул и продолжил отколупывать позолоту с лепнины на камине, а девочка стала похожа на вмиг увядший цветок.

— Но как же это, мисс Кармель, Беула… — растерянно пролепетала она, переводя взгляд с меня на нянечку и обратно. Потом подскочила к Мерфи: — Ты, верно, не так поняла маменьку!

— Да нет, передаю, как велели, миледи, — пожала плечами та, и в лице явственно прочиталась жалость.

Леди Эрселла повернулась к нам, в глазах застыли крупные слезы.

— Но почему?

Прозрачные капли дрогнули, всколыхнув медовую радужку, и медленно покатились по щекам.

— Уверена, леди Фабиана просто не хочет, чтобы вы понапрасну расстраивались, видя, что ей нездоровится, — поспешила ответить я.

— Вот ещё! — некстати оторвался от своего занятия виконт, отряхнул брючки и поднялся. — Ты просто будешь портить всем аппетит своим видом.

Мне захотелось немедленно поставить наглеца на место, но, увы, в глубине души я и сама вряд ли верила, что пожелание графини вызвано заботой о дочери.

— Это не так, миледи, — вслух сказала я. — Но не волнуйтесь, вам не будет скучно, я с вами посижу.

— А вам леди Фабиана велела спуститься, — неожиданно подала голос Мерфи. — С леди Эрселлой посидит Нора.

— Думаю, графиня выражалась не буквально…

— Да нет, прямо так и сказала: передай мисс Кармель, пусть придёт и наслаждается вечером.

Прозвучавший в этот момент гонг придал словам камеристки особый вес. Я обернулась к леди Эрселле, которая из последних сил сдерживалась, чтобы не заплакать, и сжала её холодные ручки.

— Что бы ваша мама ни делала, будьте уверены, она делает это, потому что любит вас.

Она ничего на это не ответила. Как только дверь за нами закрылась, из комнаты донёсся громкий надрывный плач.

Вниз я шла в самых смешанных чувствах: с одной стороны, я была зла на леди Фабиану за жестокость к дочери, с другой, — досадовала на её некстати проснувшуюся чуткость к прислуге, из-за которой мне придётся присутствовать на ужине.

Мы пришли в обеденную залу первыми — граф и графиня ещё не спустились. Трапезная была украшена как для приёма особо важных гостей: сервировку стола можно было проверять по линейке. Всё блестело, сверкало, сияло и искрилось так, что страшно было касаться. Впрочем, кинув взгляд чуть правее, я поняла, что этого делать и не придётся: напротив окна помещался небольшой столик, за которым предстояло сидеть мне, виконту и Беуле. Детям, как обычно, накрыли отдельно от взрослых. И почему я решила, что сегодня всё будет по-другому?

Ввиду предстоящего разговора с графом, даже незначительное ожидание давалось мне нелегко. К счастью, долго ждать не пришлось: вскоре снаружи послышался шум, дверь распахнулась, и нашему взору предстал живой коридор из слуг. Они выстроились, чтобы поприветствовать оправившуюся госпожу. Леди Фабиана шествовала, поддерживаемая под руку супругом и лучась от довольства. Графиня была, как всегда, прекрасна, сегодня даже чересчур. В своём длинном платье она казалась завёрнутой в кусок ночного неба, руки, по обыкновению, были по локоть в перчатках, а шею прикрывало широкое ожерелье из черных бриллиантов. Но даже они меркли в сравнении с блеском глаз, наблюдающих за хлопотами графа. Тот был одет в свежий, застегнутый на все пуговицы костюм, а на лице царило оживление. Мистера Фарроуча с ними не было, и мне пришло в голову, что и этот пункт был пожеланием графини (позже из краткого обмена репликами, я поняла, что так оно и было).

Когда они вошли в залу, мы поднялись им навстречу и оставались в таком положении, пока они направлялись к столу. Граф, сама предупредительность, усадил леди Фабиану и прошёл к своему стулу с высокой спинкой. Как только они заняли места, мы также вернулись на свои. В залу тут же внесли первое блюдо: развалившего тучные окорока фазана.

— Мы рады, что вам лучше, миледи, — подала голос Беула. — Уж как мы волновались!

Графиня ответила благосклонной улыбкой, и граф перевёл:

— Врач велел леди Фабиане воздерживаться от лишних разговоров, чтобы лечение прошло успешно.

Оробевшая Беула тут же умолкла и, по всей видимости, решила больше не раскрывать рта до конца вечера, чтобы ненароком не помешать выздоровлению госпожи. Сняв крышку с пузатой супницы, она принялась разливать дымящуюся гущу по тарелкам. В половнике мелькнула испуганно пучившая глаза креветка.

Хозяин замка, явно пребывавший в хорошем расположении духа, кинул взгляд на наш стол:

— А где Эрселла? — удивился он, расправляя тонкую льняную салфетку.

— Не захотела спуститься, — раздался поспешный клекот.

Я даже не сразу поняла, что это сказала графиня: будто набитый кузнечиками мешок волочили по гравию.

— Горло, — строго напомнил граф и снова обратился к нам. — Что с ней?

— Как всегда, капризничает, — вновь опередила нас графиня.

Жилка на лбу графа раздраженно дернулась, но он сдержался.

— Глупости. У нас сегодня семейный ужин. Беула, приведи её. А будет упрямиться, скажи, что поднимусь сам и приволоку силком.

— Я сию минуту, милорд, — живо вскочила нянечка. — Уж как миледи-то обрадуется!

Сообразив, что сболтнула лишнего, она опасливо покосилась на графиню и юркнула за дверь. Вопреки ожиданиям, взгляд, который леди Фабиана метнула в мужа, был скорее насторожённым, но никак не раздражённым. Но граф его не заметил и, ловко наколов упругий кусочек ветчины миниатюрным трезубцем, принялся развлекать нас светской беседой.

Поистине вечер чудес!

Минут через пять на лестнице застучали легкие ножки, за которыми едва поспевали тяжелые шаги взрослого. Туфельки торопливо просеменили к дверям и замерли. Через минуту створки торжественно распахнулась, и в трапезную степенно вплыла леди Эрселла. Если б не растрепавшиеся кудряшки и горящие глаза, я бы поверила, что происходящее ничуть её не интересует: так тщательно равнодушие было скопировано со взрослых. На лице не осталось и следа недавних слез.

Она чинно поприветствовала присутствующих, выразила радость оттого, что «маменьке стало лучше», и заняла своё место справа от брата, сияя от восторга. Вечер продолжился, и теперь, глядя на совершенно счастливое лицо леди Эрселлы, я тяготилась им куда меньше.

— А, к черту церемонии! — откинул вдруг салфетку граф. — Микаэль, Эрселла, подите-ка сюда. Беула, мисс Кармель, вас это тоже касается.

Леди Фабиана попыталась что-то возразить, но он отмахнулся, и вскоре все мы уже переместились за общий стол. Граф даже позвал леди Эрселлу посидеть у него на коленях, но супруга решительно воспротивилась такому вопиющему нарушению правил приличия. Несмотря на некоторые шероховатости в разговоре и неловкие паузы, хозяин замка получал очевидное удовольствие от ужина в кругу семьи, с приятным дополнением в виде молчаливой супруги. Последняя, к слову сказать, тоже выглядела довольной. Глядя на них, мне пришло в голову, что несчастье с графиней неожиданно сблизило членов этой семьи, сняло один из многочисленных барьеров, отгораживавших их друг от друга. Сегодня граф был необычайно внимателен к жене и всячески старался сделать вечер приятным.

В общем и целом это ему удавалось. Единственное, что портило праздник, это бесконечные придирки леди Фабианы к дочери, которая «держала вилку, как прачка», «постоянно вертелась», «кормила под столом собаку» и совершала ещё множество возмутительных вещей. На её фоне виконт смотрелся просто воплощенной добродетелью. Учитывая резко подурневший голос графини, слушать всё это было вдвойне неприятно. Пару раз граф сдержанно напомнил супруге беречь голос. Наконец и он не выдержал:

— Довольно, Фабиана. Не превращай ужин в экзамен. У Эрселлы ещё есть время до службы при дворе, научится.

В этот момент виконт принялся исподтишка причёсывать волосы сестры вилкой. Та дернулась, отбрасывая его руку, за что немедленно получила новое замечание.

— Микаэль, — повысил голос граф, не отрывая глаз от тарелки, на которой резал холодец.

Графиня будто только этого и ждала.

— Почему ты снова к нему придираешься? — тут же взвилась она. — Мальчик делает всё, чтобы тебе угодить, чтобы ты был им доволен.

— И я доволен, — ровно ответил граф, отправляя в рот полупрозрачный колыхающийся кусок. — Ими обоими. Микаэль!

— Эрселла! Прекрати донимать брата.

— Почему ты к ней цепляешься?

— Это я-то цепляюсь? — задохнулась графиня. — Может, потому, что я единственная, кому в этом доме до неё есть дело!

— Что это значит? — граф со звоном впечатал вилку в тарелку, так что от зубьев расползлись трещины.

Нам с Беулой стало ужасно неловко. Леди Эрселла сидела с опущенной головой, а виконт не унимался, видя, что родителям не до него. Я же была слишком далеко, чтобы помешать ему.

— Это значит, что не нужно изображать внимание только по особым случаям. Я знаю, что тебе на неё наплевать!

— Какая муха тебя укусила?

— До тебя она не долетит, — прошипела графиня, — «родительская любовь» называется. Эрселла! — едва не взвизгнула она, но неспособный на это голос просто оборвался.

Я тоже перевела взгляд на детей: леди Эрселла по-прежнему сидела за столом, и со стороны могло показаться, что она нежно накрыла руку брата своей. Вот только её зубы были оскалены, а вилка, которую он занёс над её волосами, в этот момент стремительно вытягивалась, расщепляясь. В доли секунды две тонкие серебряные змеи, гневно полыхая рубинами, переместившимися с ручки на место глаз, обвили его запястья и пригвоздили их к столу.

— А в девочке есть искра. В тебя или в меня? — совершенно спокойно заметил граф и вернулся к трапезе.

— Немедленно прекрати! — напустилась леди Фабиана на дочь.

Но та лишь выше задрала губу, обнажая десны, а змеи сильнее стиснули руки виконта. Тот испуганно вскрикнул и задергался. Сейчас мать и дочь были похожи на двух тигриц, и младшая ничуть не уступала старшей.

— Это вы виноваты! — реплика предназначалась уже мне. — Ваших рук дело, — кивок в сторону детей. — Вы с самого начала всё это задумали и стравливали их.

— Фабиана, прекрати молоть чушь. Беула, мисс Кармель, вечер окончен. Можете идти.

— Нет, стойте, — графиня резко обернулась к мужу. — Так вот как ты решаешь проблемы!

Тот держал себя в руках, но из движений ушла раскованность. Они стали скупыми и точно выверенными, будто вместе с широким жестом он боялся потерять и самообладание.

— Ещё минуту назад никакой проблемы не было. Ты сама её создала.

— Она была всегда.

— Да? И какая же?

В этот момент виконт снова вскрикнул.

— Сделай же что-нибудь! — побледнела графиня.

Она вскочила и попыталась разжать импровизированные оковы, но те зашевелились и зашипели на неё, не оставляя ни единого шанса.

Микаэль захныкал и обратил умоляющий взор на отца.

— Папенька…

— Надеюсь, мой сын не станет просить помощи против семилетней девочки, — отозвался граф, не поворачивая головы и продолжая нарезать копченое свиное ухо на тонкие полоски.

— Ты всегда нас ненавидел! — завизжала графиня своим стрекочущим, как у насекомого, голосом. — Меня и детей. И только рад унизить нас!

Из-под колье на её шее вынырнула пурпурная капля и медленно сползла к ключице. За первой последовали и другие: от напряжения шов начал расходиться. Со стороны казалось, что у черных камней вдруг выросли тонкие красные ножки.

Граф перестал сдерживаться и тоже вскочил, столовые приборы вместе с остатками еды полетели на пол.

— И давно эта светлая мысль сидит в твоей голове?

— Ты с самого начала жалел о нашем браке, — продолжала она, не слушая, — стыдился его, как незаконного, и злился из-за императорского запрета. И всё потому, что во мне нет этой чертовой искры! Принадлежи мы к одному виду, будь в нас одинаковая искра, всё было бы иначе. Но что поделать… Я смирилась с тем, что ты никогда не полюбишь Эрселлу, и так хотела, чтобы ты мог гордиться хотя бы сыном! — голос графини дрогнул, и мне стало совсем неловко оттого, что стала свидетельницей всего этого. Рядом так же беспокойно ёрзала Беула.

— И поэтому ты вечно ею недовольна? Думаешь своими замечаниями порадовать меня?!

Они сверлили друг друга взглядами, явно позабыв о том, где находятся.

— Скажешь, что я не права? Ты ведь винишь меня за то, какая она! — вскричала графиня.

— И какая же она?

— Такая же, как я: ущербная!

С этими словами леди Фабиана сорвала с рук перчатки, впервые представ перед нами без них. Её руки, от кончиков пальцев и до самых локтей, были покрыты блестящей черной чешуёй, до странного гармонировавшей с колье. Будто графиня погрузила их в бриллиантовую крошку. Похожие чешуйки, только другого оттенка, заменяли леди Эрселле ногти.

Граф, в отличие от нас, не опустил глаза, чтобы рассмотреть их. Ему, без сомнения, было знакомо это зрелище. Они с леди Фабианой замерли, тяжело дыша, и не отрывая взглядов друг от друга.

В наступившей тишине раздался стук каблучков, и хлопнула тяжелая створка. Растерянные взгляды всех присутствующих обратились к распахнутой двери, за которой только что исчезла леди Эрселла. Виконт облегченно потирал затекшие запястья, а серебряные змеи лежали на скатерти безжизненным узором.

Ещё пару мгновений никто не двигался.

— Да ты просто дура.

Граф развернулся и размашистым шагом покинул зал.

Леди Фабиана проводила его беспомощным взглядом.

— Девочка моя… — потерянно пролепетала она и тоже бросилась в коридор.

Когда трапезная опустела, мы с Беулой молча помогли виконту встать из-за стола (он был бледен, охал и покачивался, как узник, проведший за решеткой не один год) и направились к выходу. Снаружи Микаэль быстро оправился, и нянечка повела его в комнату по боковой лестнице. Я же застыла, не зная, как поступить и где искать графа. Сперва я решила, что он мог подняться к себе, и двинулась к парадной лестнице. Преодолев несколько ступеней, я вынуждена была остановиться: на верхней площадке сидела леди Фабиана с леди Эрселлой. Графиня крепко прижимала рыдающую дочь к груди, поглаживая девочку и покрывая поцелуями её макушку со скачущими кудряшками.

— Радость моя, доченька моя, — повторяла она, покачивая и убаюкивая её.

Я развернулась и на цыпочках поспешила прочь, чтобы не мешать им.

Очутившись вне поля их зрения, я вдруг поймала себя на том, что больше не волнуюсь за судьбу леди Эрселлы. Прежде я ошиблась, приняв за жестокость то, что было проявлением характера. Неутомимость леди Фабианы, помноженная на упрямство графа, обещала несгибаемую наследницу.