Студопедия — Лечим ГРИБОК на ногтях там, где другим не доступно. Эффективное решение и ваша защита от разных видов грибка. 11 страница
Студопедия Главная Случайная страница Обратная связь

Разделы: Автомобили Астрономия Биология География Дом и сад Другие языки Другое Информатика История Культура Литература Логика Математика Медицина Металлургия Механика Образование Охрана труда Педагогика Политика Право Психология Религия Риторика Социология Спорт Строительство Технология Туризм Физика Философия Финансы Химия Черчение Экология Экономика Электроника

Лечим ГРИБОК на ногтях там, где другим не доступно. Эффективное решение и ваша защита от разных видов грибка. 11 страница






параллельно всеобщему, когда сила всеобщности одолевала и открывались

границы особого и весьма интенсивного чувства, при коем душа, казалось,

целиком переливается в кожу - этот замечательный инструмент тончайших

ощущений.

Но все это разлетелось, как дым, перед паштетом из креветок, который

повар умел готовить поистине гениально.

 

На борту имелась радиоаппаратура, и временами они ловили в эфире

концерт из Лондона или Парижа. Часто к музыке примешивалось невнятное

жужжание корабельных телеграфов, ибо нет на свете ничего более болтливого,

чем корабли в море, они непременно должны рассказать всем и каждому, что

идут в Пернамбуко или в Коломбо.

Так проходили дни, без усилий и без борьбы. Ни он, ни она никогда не

говорили о недавнем. Они его отодвинули в сторону, даже как следует не

обдумав.

Иногда один оставлял другого в одиночестве. Кай однажды все утро

просидел в шлюпке за чтением. Если ему хотелось, то он сидел там и после

обеда. В обоих еще просвечивала какая-то детскость, но она не вырождалась ни

во что иное и не подчеркивалась, а вырастала из той естественности, с какой

они жили вообще.

Сантименты обсуждению не подлежали. Поэтому они друг от друга не

уставали.

Перед натянутым парусом они фехтовали узкими гибкими рапирами, и

вечерний свет окрашивал их плечи и лица в цвет бронзы.

Тела подкрадывались друг к другу, как кошки, мягкими, упругими

движениями, внезапно отскакивали назад, метали молнии из пасти. Сталь со

звоном билась о сталь. Напряжение разряжалось снопами искр, - так можно было

бы со шпагой в руках пробираться сквозь африканские джунгли, где леопарды,

налетая сверху, прыжком, напарывались бы на острие длинного клинка.

Кай бросил оружие.

- Пора прекратить, не то мы начнем драться всерьез. Удивительное дело:

эти рапиры так и манят всадить их во что-нибудь живое, ведь это совсем легко

- они будто скользнут в воду.

Ночами налетали южные ветры. На небе, почти как в тропиках, стояла

большущая луна. Палубу освещали бесплотные колебания света. Спать было

невозможно.

Они бродили по палубе. Еще лежали на виду брошенные вечером клинки. Кай

поднял их и согнул.

- Луна их испортит. - Он подбросил рапиры высоко вверх - они полетели в

воду и слегка зашипели, погружаясь в пучину. - При такой луне оружие держать

нельзя.

Они уселись на носу яхты прямо друг против друга, подтянув к себе

колени. Лицо Лилиан Дюнкерк было бледно. Море походило на свинец, который

вспахивала яхта, добывая из него серебро. Серебро фосфоресцировало и было

обманом. Поднялся легкий ветерок и запел в снастях. Луна угрожала смертью, и

не следовало сидеть под нею без защиты. Ее флюиды убивают жизнь, это было

известно. Если под нее клали молодых животных, они превращались в ночные

тени с зелеными глазами. Если в негритянском краале в полнолуние кто-то ел

курятину, то обретал способность смотреть через желудок вдаль. Удивительным

было также дерево валлала - у него трещины шли зигзагом.

Кай рассказывал легенды туземцев-островитян. Существует колдовство,

способное убить, и амулеты, оберегающие от беды. Колдовское излучение лунных

камней и огненных опалов было однажды применено против него, но одна юная

яванка принесла ему аметисты, и они его спасли. Это случилось в деревне,

когда у него уже не осталось хинина. Девушка потом ушла с ним, а позднее

пропала. Лилиан Дюнкерк поняла - ей незачем было и спрашивать: этой девушки,

видимо, уже нет в живых...

Потом Кай с некоторой горячностью сказал:

- До чего это тягостно - делать жизнь изо дня в день, без перерыва.

- Так только...

- Мучительно, что нельзя из этого дела выскочить, как с корабля на

набережную, чтобы немного передохнуть. Какая-то езда без остановок.

- Так только кажется.

- Живешь и живешь - это пугает. Почему нельзя перестать жить, на

некоторое время исчезнуть, а потом вернуться?

- А разве мы не возвращаемся?

- Так мы вперед не двинемся, - ответил Кай и рассмеялся. - Луна

подстрекает к бунту. В сосуде жизни надо бы с годами все перемешивать,

вытаскивать из него сегодня одно, завтра другое: один раз день из своего

сорок пятого года, другой - из восемнадцатого, без разбору, как вздумается.

А так мы все время одни и те же, и нам чего-то не хватает.

Лилиан Дюнкерк промолчала.

Кай продолжал:

- Как вы хороши в этом обманчивом, этом упадочном и таком бессильном

свете. Я вижу ваши глаза и ваш рот, вижу ваши плечи, ведь мы с вами

фехтовали, я еще чувствую ваши движения. Можете вы понять, что мне этого

мало, что я хочу прибавить еще вчера и завтра, когда буду испуганно

вскакивать в полусне от сокрушающей мысли, что никогда не смогу обладать

неким человеком так, как мне это смутно грезится?

Что-то в нас лишнее - наш разум или наша кровь. Было бы проще, будь у

нас только одно из двух.

По вашим глазам я вижу, что ваши мысли сейчас всецело заняты мною. Я

знаю, что это лишь сейчас так, а потом такого больше не будет. Но я хочу

думать об этом без напыщенности и без хитрости, ибо полная луна преображает

человека. В этот миг я чувствую, какое счастье сидеть вот так и читать ваши

мысли; я думаю, что если бы знать формулу, то кому-то, возможно, удалось бы

обратить в камень дыхание времени и достичь вечности...

И все-таки: вы всецело расположены ко мне и в то же время подобны

радуге, которая выступает из дымки, становится четче, еще не отделившись от

нее, обретает форму и снова расплывается в туманный обруч. Но я хотел бы так

же стянуть оба меркнущих конца дуги - держать их руками, как лук, натянуть

тетиву, наложить стрелу и выстрелить в то, что за этим стоит. Наполнить

однажды этот круг всем, что исходит от меня, ощущать у себя тысячу лиц,

очутиться в ином пространстве! Сейчас я ненавижу последовательное

Одно-За-Другим, лучше бы существовало Одно-Рядом-с-Другим.

Это очень странный момент. Здесь нет ничего, кроме нас, все мои мысли

сходятся к вам, все ваши мысли - ко мне, это самое благоприятное для счастья

положение светил, какое только возможно, и все же оно оставляет желать

чего-то еще.

И разве этот момент нашего совершеннейшего счастья, с понятливейшими

руками, с мудрейшими сердцами, с сосредоточенной душой, дистиллированный как

чистейший продукт бытия, подобие произведения искусства, - целая жизнь могла

бы уйти на то, чтобы оно ощущалось без примесей, - разве этот момент не

вызывает тоски?

Лилиан Дюнкерк подняла руки, сложила пальцы решеткой и посмотрела

сквозь нее. Потом сказала:

- Если мы захотим, время умрет...

- Можно сказать и так. А когда светит луна, чувство пускает пузыри. Я

убежден, что сейчас вел себя глупо.

- Наоборот - очень вдохновенно. Однако взгляните-ка разок сквозь мою

решетку. Море выглядит за ней, как стадо слонов с серыми спинами. Это,

несомненно, и есть Одно-Рядом-с-Другим...

Что-то медленно топало по палубе. Потом послышалось сопенье и появилась

Фруте, какая-то призрачная в лунном свете - серая и странная со своими

длинными ногами и стеклянными глазами. Но кожа у нее была теплая, и она

подсунула голову под руку Кая вполне привычным движением.

Наступила тишина. Слышно было только дыхание Фруте. Под приглушенный

плеск волн яхта поднималась и опускалась - она вовлекала в свое движение

горизонт, который колыхался, как кринолин.

Началось плавное круженье, в центре коего были они трое - три сердца,

над которыми ночь раскинула свои крылья. Каждое гляделось в себя, а над ними

витала общность всего живого. Они чувствовали за горизонтом необъятность

Вселенной, ее текучесть и бесконечность, но спокойно ставили ей границу,

имевшую начало и конец и носившую имя - Жизнь.

 

Они не забылись: вот уже Лилиан Дюнкерк потребовала себе изобретенный

Каем коктейль из козьих сливок, Marasquino di Zara, небольшого количества

вермута и нескольких капель ангостуры. И разве удивительно было то, что для

себя Кай принес графин коньяка, а для Фруте - толстенную салями,

реквизированную у кока?

Так они торжествующе встретили зарю.

 

Текли дни, и никто их не считал. Приподнятое настроение все еще

длилось, возводя над яхтой арку от горизонта до горизонта.

Но вот наступил день, когда опять заявили о себе часы, и время, и

сроки. Яхта держала курс на Неаполь и Палермо.

В последние ночи бушевал шторм, и не закрепленные предметы в каютах

катались, гремя в темноте, как ружейные выстрелы. К утру ветер стихал, но

море еще продолжало волноваться. Вода успокаивалась далеко не сразу.

Во второй половине дня на горизонт вползла какая-то бухта. В полдень в

небо уже взвился одинокий дымок.

Кай улыбнулся, глядя на Лилиан Дюнкерк.

- Мы не станем ничего опошлять, ибо знаем: то, что было, - неповторимо

и безвозвратно. Почувствуем, что это последние часы с их меланхолией и

тоской - нюансами счастья. Чего стоило бы счастье без прощания?

Бухта все росла и росла. Она обнесла себя горной цепью и, вырвавшись с

обеих сторон из синей дымки, обрела очертания и пространство вокруг.

Террасами вверх по склону до вершины горы поднимался город - Неаполь.

Он остался позади - соскользнул в море. Потом с шумом надвинулся

роскошный берег Сицилии. У него был другой вид, уже немного тропический.

Яхта замедлила ход.

Всего несколько слов. Лилиан Дюнкерк махнула рукой и крикнула:

- Я буду на чемпионате Европы.

Маленькая лодка улетела прочь, и земля, пальмы и люди отделили Кая от

яхты.

 

XIV

 

 

В Палермо Кай пробыл совсем недолго. Он взял машину и поехал в Термини.

Шофер одолел тридцать семь километров за двадцать пять минут.

Большой, полный воздуха и света гараж; перед ним стоял покрытый пылью

гоночный автомобиль. Кай вгляделся повнимательнее: похоже, машина той же

марки, что у Мэрфи. Он велел шоферу затормозить и увидел самого Мэрфи, тот

тоже посмотрел на него, а потом энергично махнул кому-то в гараже. Вышли два

механика и принялись заталкивать машину вовнутрь.

Мэрфи повернулся к Каю. Они обменялись несколькими незначительными

словами. Кай чувствовал в Мэрфи сопротивление, - тот уклончиво отвечал на

вопросы и был замкнут.

Проехав дальше, Кай наткнулся на Хольштейна, тот бросился ему

навстречу, держа в руках свечи зажигания. Кай невольно задумался: сколько

времени он его не видел? С их последней встречи прошло меньше месяца, а

могло показаться - год. Однако сейчас, когда юноша стоял перед ним, они вели

себя как ни в чем не бывало и естественно подхватили обрывок времени.

Приключение с Лилиан Дюнкерк ушло под воду, как затонувший остров, никакие

нити не тянулись от него дальше. Кай повеселел и спросил:

- Что приключилось со свечами зажигания?

- Мы уже несколько дней их меняем. Сейчас у нас есть новые, более

прочные, они могут долго выдерживать даже высокую скорость. Между прочим,

для вас есть почта.

Он принес охапку писем и журналов.

Кай бегло их просмотрел. Хольштейн сообщил, что получил письмо от

Барбары.

Барбара...

Письма от нее были и в его собственной почте, тем не менее от слов

Хольштейна он словно бы ощутил укол.

Кай сам себе удивился - какая странная штука сердце: он ушел от одной

женщины, с которой забыл другую; он думал о другой, и забывал ту, от которой

ушел. Но ни одна из них при этом не исчезла из его жизни. На свете нет

ничего, о чем с меньшим правом фантазировали бы больше, чем о любви.

Прежде всего, она требует гораздо большей краткости, чем полагают. Ее

нельзя слишком долго выносить безнаказанно. Чтобы длиться дольше, она

требует пауз. Кай считал, что сроки гонок с прямо-таки метафизической

мудростью подогнаны к его психологии. Они наступали в точности, когда надо -

вот как последние.

Ясным взглядом посмотрел он на горный массив, на улицы и на небо.

- Вы тут часто ездили, Хольштейн?

- Почти каждый день.

- И в дождливую погоду тоже?

- А дождя не было. Мы немножко переделали тормоза, и я думаю, что в

мокрую погоду можно будет очень быстро сбрасывать скорость.

- Льевен уже здесь?

- Да, он тоже бывал на трассе.

- Не очень часто?

- Не слишком часто.

- Механики?

- Все здесь.

- Мы будем стартовать тремя машинами. А сколько их пойдет той марки,

что у Мэрфи?

- Четыре.

- Четыре?

- Он крайне осторожен.

- Это я уже заметил. Осторожен до тошноты.

- Только с недавних пор. Раньше он был вполне доверчив. Приходил каждый

день и даже давал мне советы, очень дельные. Я толком не понимал, чего он

хочет. В конце концов, до меня дошло, что он окольными путями пытается

выведать, как мы усовершенствовали карбюратор. Когда я ему всерьез объяснил,

что он ошибается, что этого нам, к сожалению, сделать не удалось, он

отступился. У меня такое впечатление, будто он ужасно жалеет, что вложил

некоторые свои советы в пропащее дело. Иначе я его поведение объяснить не

могу.

Кай очень даже мог объяснить это иначе. Он спросил:

- А Мод Филби в Сицилии?

- Да, она в Палермо.

- И здесь побывала тоже?

- Один раз, с Льевеном.

Кай забарабанил пальцами по капоту. Ему эта музыка понравилась, и

другой рукой он принялся изображать литавры. Но вдруг перестал.

- Хольштейн, мы во что бы то ни стало должны выиграть.

- Ясное дело, должны.

- Завтра начнем зверски тренироваться.

- Можем прямо сегодня.

- Лучше завтра. Сегодня, мне думается, я получу для этого заряд.

 

Найти кого-либо в Палермо было нетрудно. Спустя короткое время Кай уже

связался с Льевеном по телефону, и тот настаивал на том, чтобы немедленно с

ним переговорить. Несколько удивленный, Кай отложил их встречу на вечер,

поскольку Льевен никакой определенной причины не назвал.

Он был до некоторой степени заинтригован и подозревал забавную интригу,

связанную с Мод Филби.

Чтобы создать более приятную атмосферу, Кай сидел в ресторане, когда

пришел Льевен, и пригласил его с ним поесть. Заметил, что Льевену это не

нравится, так как вначале он раздраженно отказался.

- Я, собственно говоря, предпочел бы кое-что с вами обсудить, Кай.

- Для того мы сюда и пришли. Однако, когда ешь один, это

обескураживает. А эти маленькие закуски просто неповторимы. В таком виде их

можно получить только здесь, у моря.

Льевен был в нерешительности. Потом понял, что противиться бесполезно

и, может быть, лучше немножко отложить разговор, а в это время чем-нибудь

заняться.

- Кажется, Хольштейн превосходно освоил машину? - начал Кай.

- О, да...

- Он, похоже, постоянно на трассе?

- Да...

- Что это вы так односложны, Льевен?

- Ну, у человека могут быть свои мысли...

- Кто бы спорил. Не хотите попробовать этот слоеный пирог?

- С удовольствием.

- Вкусный, верно?

- Очень вкусный.

- Не попить ли нам кофе в саду?

- Я предпочел бы...

- Ладно! Попробуем найти себе уголок. Укромный уголок, верно?

Льевен рассмеялся.

- Как красиво вы обставляете такие дела, Кай. Вы даже не

полюбопытствовали, зачем я к вам пришел. Вот сигарильо, обернутые в зеленый

лист. Давайте покурим.

Они попивали кофе. Льевен что-то напевал себе под нос. Только что ему

не терпелось поговорить с Каем, а теперь он почти успокоился и обдумывал,

как бы направить разговор в безобидное русло.

Кай прервал его размышления.

- Мод Филби тоже в Палермо.

- Да...

- Давно?

- Несколько дней. - Льевен пускал кольца дыма и следил за ними. Потом

мечтательно сказал: - Мы приехали вместе.

- Да... - произнес Кай тоже куда-то в пространство, с немного

рассеянным видом, но втайне бесконечно забавляясь.

Льевен молчал. Он хотел сначала посмотреть, как подействовали его

последние слова. Кай должен был понять, что отношения между ним и Мод Филби

изменились. У него самого совесть в этом деле была не совсем чиста, ведь ему

так и не удалось узнать, как, в сущности, Кай относится к Мод Филби. Он

предполагал больше, чем было на самом деле, тем паче что некоторые намеки

мисс Филби укрепили его в этом мнении.

Хоть он и не мог думать, что этим равнодушным "да" Кай ставил точку в

своих делах с Мод Филби, он все же был достаточно умудрен опытом, чтобы

именно в отношениях с женщинами ожидать и опасаться, чего угодно. К тому же,

общаясь с Каем, он был неизменно готов к его чудачествам, а что касалось его

отсутствия в последние недели, то на этот счет у Льевена были кое-какие

собственные догадки.

- Очаровательная женщина... - Кай разглядывал сигару у себя между

пальцами. - И превосходная сигара, Льевен. Она еще так свежа, будто ее

только что скрутили.

- Это и впрямь было всего несколько дней назад. Я получил эти сигары

непосредственно от производителя.

- Они великолепны. Мы выкурим их вместе.

- Ну разумеется, Кай. - Льевен навострил уши. В словах Кая витало

что-то другое, невысказанное.

- Это поистине сигарильи мира. В них есть что-то от всепонимания и

непрощения. Особенно в первой половине. Их следовало бы, при всем восхищении

их качеством, курить только до середины. Вторая половина дается уже

несколько труднее. Ее можно и бросить, как вы считаете?

- При всех обстоятельствах?

- Странный вы человек. Разумеется, при всех обстоятельствах. Очень мило

с вашей стороны, Льевен, что вы перенимаете обязательства там, где их нет.

Однажды, когда мы с вами были значительно моложе, то в романтическом

настроении не по возрасту рано постигли некую истину и обещали друг другу

никогда не позволять женщинам становиться между нами. Думаю, это была

здоровая идея. Так зачем мы вообще говорим на эту тему?

Льевен облегченно вздохнул и неожиданно сказал:

- Эта каналья...

Кай рассмеялся.

- За что вы ее так?

- Это запутанная история.

- Женщины ее типа затевают всегда только запутанные истории.

- Я могу понять, когда они это делают ДО, но под занавес? Зачем?

- Вынужден развеять одну вашу иллюзию: все происходящее между вами -

это пока еще ДО. Вы не могли охватить взглядом все в целом. Для меня эта

история более обозрима - она стала, безусловно, забавной. Скажу совсем

кратко: Мод Филби усматривает свою личную славу в том, чтобы чемпионат

Европы на самом деле разыгрывался ради нее. В эту игру, естественно, брошено

еще многое - возможность блеснуть красотой, изяществом, индивидуальностью,

даже человечностью, иначе все осталось бы глупой затеей, о которой и

говорить не стоит. Но то, как все это сплетено воедино, особенно теперь,

это, - извините, Льевен, - уже неплохой результат. Теперь, когда вы сами в

это вовлечены, даже отличный результат.

Льевен не все понял, но все-таки уловил, что его победа над Мод Филби,

пожалуй, не такая уж полная, у него даже закралось подозрение, что,

возможно, это и не победа вовсе, а, скорее, ловушка.

Это, правда, его огорчило; однако свойственное ему хладнокровное

восприятие жизни быстро восстановилось благодаря утешительному аргументу:

кое-что он все-таки поимел.

Досада на причиненную ему несправедливость - ибо он мог получить то же

самое с меньшими волнениями, - тем не менее сделала его словоохотливым. Если

бы эта Филби не водила его за нос, ему бы никогда не пришло в голову завести

этот разговор с Каем. Чтобы оправдаться, он говорил чистосердечно и готов

был все рассказать.

- Вы полагаете, она хотела нас поссорить? Несколько дней назад она мне

рассказала, - да нет, неправда, в сущности, она ничего мне не рассказала. У

нас с ней сложились как бы доверительные отношения, и тогда она очень ловко

дала мне понять, что вы ею очень даже интересуетесь. Как она это сделала, я

уже не помню. Во всяком случае, сделала так убедительно, что я счел

необходимым с вами поговорить.

- Это единственный пункт, который она, по-видимому, не приняла в

расчет, - сказал Кай.

- Почему?

- Потому что тогда ее цель полетела бы к черту. Она хотела втравить вас

в гонку, так же как Мэрфи и меня. Три тайных соперника, из них двое явных, -

увлекательная штука, завидный фокус, чтобы получить максимум удовольствия от

гонки. Она ведь очень искушена во флирте, это вы должны признать...

- А я-то каков, - Льевен покачал головой, - почему я не догадался...

- Не отчаивайтесь, - насмешливо произнес Кай, - гонка еще впереди.

 

Льевен был потрясен собственной недогадливостью. Поначалу он так хорошо

все рассчитал и дело пошло в точности по плану. Момент слабости, который,

как он знал из собственной практики, однажды непременно наступает у каждой

женщины, у Мод Филби наступил, когда уехал Кай. К сожалению, это был всего

лишь момент, а этого Льевен не учел. Как друг Кая он оказался для мисс Филби

пикантным эпизодом. Поскольку предыстории он не знал, то истолковал ее

поведение совершенно иначе. Вместо того чтобы довольствоваться скромной

ролью, он увлекся, и между тем как его неверная добыча уже снова играла, был

настолько глуп, чтобы засчитывать в свою пользу то, что предназначалось

отнюдь не ему. Ссылка на Кая, которую сделала Мод Филби, показалась ему

таким явным доказательством ее прочной привязанности к нему, что он только

поэтому и затеял это смехотворное объяснение с Каем. Так получается, когда

человек переступает через свои испытанные принципы и позволяет увлечь себя в

страну настоящих чувств: у Льевена было смутное ощущение, что ему придется

за это хорошенько поплатиться. Он был искренне возмущен и чувствовал себя

обманутым. То, что он сам обставлял свою жизнь подобными обманными

маневрами, лишь усиливало его нынешнее негодование. Он производил крайне

смешное впечатление.

Теперь он лучился порядочностью и доставил Каю истинное удовольствие,

когда стал подробно излагать, как он намерен выпутаться.

Кай его перебил.

- Вы становитесь прямо-таки воинственным. Чем вы так оскорблены?

Льевен пустился многословно объяснять, что он ни чуточки не оскорблен.

- Тогда я отнесся бы к этому так, как раньше всегда делали вы.

Льевен умолк. Вот что было самое неприятное: он потерял бдительность и

ненароком влюбился. Не то чтобы по уши, но достаточно сильно, дабы при таких

открытиях потерять покой.

- Это будет самая оригинальная гонка из всех, в каких я когда-либо

участвовал, - продолжал Кай. - Вы должны признать, что такая психологическая

перчинка значительно усиливает интерес.

Льевен кивнул.

- К сожалению...

- Мэрфи показался мне сегодня прямо ледяным.

- Это я прекрасно понимаю. Ведь она ему чего только не наплела!

- Он наверняка будет с нею согласен. У него есть явный шанс: гонка ради

Мод Филби. Понимать сие как изыск - для этого он недостаточно декадентен,

однако если ситуация принимает вид спорта, американцы находят нечто подобное

вполне all right. У этих людей завидное отношение к затруднительным вещам.

Они практичны, это надо признать.

Льевен с мрачным видом занимался своей сигарой. На лице у него

затрепетала мысль и в конце концов проложила себе дорогу:

- Я считаю, что со мной она вела себя совершенно неприлично.

Кай больше не мог сдерживать душивший его смех. Льевен смотрел на него

с удивлением. Это лишь усилило хохот Кая. Он находил, что Льевен просто

неподражаем, так четко разделяя свое поведение и чужое, причем ему даже не

приходило в голову, что Филби лишь применила к нему те средства, какие он

привык неизменно применять сам. Просто она его опередила. Он все еще

чувствовал себя неуютно и потому переменил тему.

- Когда вы собираетесь начать тренировки, Кай?

- Завтра.

- Мэрфи будет безжалостным противником.

- Особенно, если эта Филби привела его в такое отчаяние.

- В этом вас могут убедить хотя бы четыре машины его марки, заявленные

в гонке.

Кай проникся необычайной симпатией к Мод Филби. Она потрясающе ловко

использовала его отсутствие. Комбинация была безупречна, и все подготовлено

блестяще. Пожалуй, она достойна затеянного блефа. Он горел желанием с ней

встретиться, особенно из-за их последнего свидания, которое все же оказалось

для нее несколько неприятным. Но решил спуску ей не давать.

Льевен достал из кармана какие-то бумаги.

- Второй водитель у вас по-прежнему Фиола?

Кай кивнул.

- Я ему обещал. Он очень для этого подходит. Прекрасно знает трассу.

- Ладно. Мы наметили такой порядок: сначала Хольштейн пытается сразу же

вырваться вперед и задает убийственный темп. Если он дойдет до четвертого

круга, этого будет достаточно. Он должен, по возможности, в первых двух

кругах разбить группу гонщиков, чтобы мы могли прорваться и выйти из зоны

столкновений. Машины более слабых марок при таком темпе быстро сойдут с

дистанции. Хольштейн лидирует в первых двух кругах, мы с вами следуем за ним

в общей массе, стараясь не отставать. В третьем круге мы со своими машинами

догоняем Хольштейна и проносимся мимо него, а он может дать себе небольшую

передышку и остаться в резерве. Дальше веду я, вы идете вплотную за мной. В

четвертом круге вы меня обгоняете и атакуете тех, кто впереди.

- Значит, гонка с прикрытием. Вся команда все время вместе. Пеша

что-нибудь беспокоит в машинах?

- Только то, что беспокоит всякого конструктора: непредвиденная

случайность.

- Не лучше ли нам вообще пустить Хольштейна вперед? Может, он один

просто удерет от остальных и выиграет гонку?

- Довольно большой риск. Но мы можем завтра еще раз переговорить с

Пешем.

- Вот было бы славно, если бы именно Хольштейн выиграл гонку!

Льевен рассмеялся.

- По крайней мере, это было бы неожиданностью для Мод Филби.

Он прикидывал в уме. Здесь перед ним открывалась возможность все ж таки

под конец не остаться с носом. Если бы этот эксперимент удался, из него

можно было бы еще многое извлечь. Такое непредвиденное решение для Мод Филби

оказалось бы только целительным. Он бы ей слегка отомстил и, возможно, обрел

бы еще кое-какие шансы.

Он отложил бумаги в сторону.

- Вы серьезно так думаете, Кай?

- Ну конечно. Почему бы нам не попробовать?

Льевена Кай уже убедил.

- А что мы скажем Пешу? К сожалению, он прислушивается только к деловым

соображениям.

- Вам будет не так уж трудно ему доказать, что и с деловой стороны это

самое лучшее.

- Попытаюсь.

- Мы попытаемся оба. Тогда он поверит.

- Кроме того, если что не так, он всегда может распорядиться

по-другому. После каждого круга мы останавливаемся возле мастерской, чтобы

сменить шины. Пеш не хочет рисковать и допускать аварии из-за пневматики.

Кроме того, могут возникнуть такие обстоятельства, что придется ехать в

другом порядке, никогда ведь не знаешь, что может случиться. Нынешний план

только предварительный. Самое главное - это все же соотношение сил во время

гонки.

- Ладно. Вы придете завтра на автодром?

- Да. Хочу потренироваться с Хольштейном.

Кай не удивился этой новой идее Льевена, для которого, видимо, было

крайне важно хорошо подготовить Хольштейна. Он равнодушно кивнул.

- Времени еще много.

Льевен явно повеселел.

 

В ближайшие за тем дни Кай оставался в Термини. Ночевал вместе с

Хольштейном возле машин. Они все снова и снова их испытывали. Работали

вечерами, далеко за полночь, рассчитывали, измеряли и проверяли.

Пеш приходил с Льевеном каждое утро, в самую рань. Как только открывали

трассу, машины срывались с места, чтобы не терять ни минуты.

Почти каждый день Кай встречался с Мэрфи. Они обгоняли один другого, но

остерегались выдать свои секреты. Оба пытались организовать наблюдение за







Дата добавления: 2015-08-30; просмотров: 271. Нарушение авторских прав; Мы поможем в написании вашей работы!



Важнейшие способы обработки и анализа рядов динамики Не во всех случаях эмпирические данные рядов динамики позволяют определить тенденцию изменения явления во времени...

ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ МЕХАНИКА Статика является частью теоретической механики, изучающей условия, при ко­торых тело находится под действием заданной системы сил...

Теория усилителей. Схема Основная масса современных аналоговых и аналого-цифровых электронных устройств выполняется на специализированных микросхемах...

Логические цифровые микросхемы Более сложные элементы цифровой схемотехники (триггеры, мультиплексоры, декодеры и т.д.) не имеют...

Различие эмпиризма и рационализма Родоначальником эмпиризма стал английский философ Ф. Бэкон. Основной тезис эмпиризма гласит: в разуме нет ничего такого...

Индекс гингивита (PMA) (Schour, Massler, 1948) Для оценки тяжести гингивита (а в последующем и ре­гистрации динамики процесса) используют папиллярно-маргинально-альвеолярный индекс (РМА)...

Методика исследования периферических лимфатических узлов. Исследование периферических лимфатических узлов производится с помощью осмотра и пальпации...

Характерные черты немецкой классической философии 1. Особое понимание роли философии в истории человечества, в развитии мировой культуры. Классические немецкие философы полагали, что философия призвана быть критической совестью культуры, «душой» культуры. 2. Исследовались не только человеческая...

Обзор компонентов Multisim Компоненты – это основа любой схемы, это все элементы, из которых она состоит...

Кран машиниста усл. № 394 – назначение и устройство Кран машиниста условный номер 394 предназначен для управления тормозами поезда...

Studopedia.info - Студопедия - 2014-2024 год . (0.009 сек.) русская версия | украинская версия