Теории неизменных мотивов

Несмотря на очевидность громадного различия между мотивами двухлетнего ребенка и взрослого, несколько важных теорий говорят нам, что мотивы людей, по существу, одни и те же от рождения до смерти. Одинаковые влечения, потребности и инстинкты сохраняются у нас с колыбели до могилы. Давайте исследуем некоторые из основных положений этой точки зрения.

«Удовольствие и боль — наши верховные проавители». У этого известного выска­зывания Иеремии Бентама всегда было множество сторонников со времен древних греков до нынешних дней. В старые времена представители киренской школы утверж­дали, что всех людей мотивирует поиск положительного удовольствия; эпикурейцы считали, что главная цель человека — избежать боли. В девятнадцатом веке в боль­шинстве экономических и социальных теорий и в политике Запада доминировала утилитаристская школа мышления. Ее представители соглашались с Миллем, что че­ловек физически не способен ничего желать, если мысль об этом ему неприятна. В нынешней психологии снова, как при эпикурейцах прошлого, акцентируется избе­гание боли и дискомфорта. «Снижение напряжения» объявляется верховным мотивом. Провозглашается, что все наше поведение стремится к равновесию, спаду, гомео-стазу или бегству от напряжения.

Психологический гедонизм, как называют этот тип теорий, обладает соблаз­нительной привлекательностью. Он очень чувствительно и ясно говорит, что люди стремятся к счастью и избегают несчастья. Разве эта формула не сохраняется с рож­дения до смерти? Двухлетка ищет удовольствия; Толстой ищет удовольствия (через уменьшение сложности жизни); вы и я ищем удовольствия (или счастья). Все это так просто. Так ли?

Группа молодых незамужних девушек обсуждала свои жизненные мотивы. Они пришли к единодушному решению, что их единственный мотив — «быть счастли­вой». Присутствовавший психолог попросил их посмотреть на две фотографии. На одной была изображена улыбающаяся девушка явно из рабочего класса, на другой — несомненно богатая девушка, выглядящая подавленной. Все девушки согласились, что первая счастлива, а вторая несчастна. Затем их спросили: «Какой из двух вы бы предпочли быть?» Все предпочли бы быть несчастной, но богатой. Некоторые смея­лись над своим выбором. Одна сказала: «Я знаю, это забавно, потому что я хочу быть счастливой, но именно так я чувствую». Этот показательный (хотя и провока­ционный) эксперимент дает основание полагать, что для этих девушек социальный статус — более сильный и конкретный мотив, чем счастье.

С понятием счастья как мотива связано много сложностей. Самое сложное — это то, что нельзя прямо нацелиться на достижение счастья. Следовательно, это не конкретный мотив. Кто-то может думать: если получу степень в колледже, женюсь на Сьюзан, заработаю на хорошую жизнь, то буду счастлив. Но осязаемые цели — это конкретные достижения, а счастье — это, в лучшем случае, побочный продукт

 

2 Отношения между мотивом и эмоцией подробно рассматриваются в: Arnold M. Emotion and personality: 2 vols. N. Y.: Columbia Univ. Press, 1960.

 

мотивированной чем-то другим деятельности. Тот, кто нацелен на счастье, вообще не имеет цели.

Давайте исследуем свое собственное сознание. Поглощенные задачей, осуще­ствлением мотива, осознаем ли мы наше стремление к счастью? Мы знаем, что стре­мимся пройти тест, написать стихотворение или выиграть игру. Мы смутно ожидаем, что успех принесет удовлетворение, но нас ведет конкретная цель; предвосхищение удовлетворения само по себе — не более, чем отдаленная тень.

А само удовлетворение часто мрачновато и не похоже на «счастье» в приня­том смысле слова. В чем счастье для пилота падающего бомбардировщика, отдающе­го жизнь за свою страну? В чем счастье для работающего с полной самоотдачей, но переутомленного и задерганного государственного деятеля? Для любящей матери осужденного преступника? Всякий раз, когда мы делаем что-нибудь, потому что «обязаны» делать это, мы нарушаем кредо гедонизма. Многое, что мотивирует нас, увеличивает наше напряжение, снижает наши шансы на удовольствие и обязывает нас вести трудную и рискованную жизнь. Бисмарк однажды сказал: «Мы в этом мире не для удовольствия, а чтобы выполнять наш проклятый долг».

Но, несмотря на эти критические комментарии, между удовольствием и мо­тивом существуют определенные позитивные взаимоотношения, на которые можно указать. Безусловно верно, что приятный чувственный тон часто сопровождает удов­летворение влечений: прием пищи, сон, активность, выделения, секс, даже вдыха­ние свежего воздуха. Верно также, что значительная часть поведения маленького ре­бенка импульсивна (контролируется влечениями) и в этом смысле может быть названа гедонистической. Юность — это тоже возраст «поиска удовольствий» (в том смысле, что вечеринки, занятия спортом, свидания — кратковременные цели, бы­стро приносящие приятные чувства). Верно также, что многие взрослые являются гедонистами в том смысле, что на протяжении всей жизни они ищут немедленного чувственного удовлетворения. Мы признаем эти факты. Мы можем также признать, что удовольствие и боль — это сигналы природы нам о том, что наши мотивы удов­летворяются или блокируются. Даже человек, выполняющий свой долг, переживает некоторые вспышки удовольствия или удовлетворения. Но оказалось, что по мере прогресса эволюционного развития человека сигналы природы (а сигналы — не мо­тивы) становятся все менее и менее надежными. Мотивы пещерного человека впол­не могли быть настроены на гедонистические сигналы. Но в наши дни мы обнару­живаем меньшее соответствие между реализацией идеала, долга, ответственности и сигнальным флажком удовольствия. И многое из того, что приятно, несовместимо с главными жизненными целями взрослого.

Итак, мы не можем построить теорию мотивации на гедонизме. Это смут­ный принцип, недостаточно подкрепленный доказательствами и нашей собствен­ной интроспекцией. Нет близкого соответствия между удовольствием и достиже­нием цели3.

Инстинкты. Второй простой, но, возможно, ошибочный взгляд на мотива­цию полностью приписывает ее инстинкту. Отметим три разновидности доктрины инстинктов.

3 Можно заметить, что более молодые исследователи часто страстно доказывают какую-то версию доктрины гедонизма, тогда как более старшие склонны выступать против нее (например, Е. Л. Торндайк и 3. Фрейд, став старше, изменили свои взгляды). Может быть, более старшие ученые утрачивают жизнелюбие или приобретают мудрость. Возможно, взгляды человека на эту проблему зависят от того, насколько он стар.

Развитие мотивов 289

Составление списков ad hoc*. Легко изобретать инстинкты в соответствии с текущей нуждой. Экономист, желающий объяснить экономическое поведение чело­века, может бойко постулировать инстинкты мастерства, соперничества или приоб­ретательства, он может выстроить целую систему на своих предположениях, но сами предположения беспричинны и бездоказательны. Воспитатель может «нуждать­ся» в инстинкте игры, любопытства, мышления и — оп-ля! — изобретет их для своих целей. Социолог может ради своего теоретизирования решить, что человеку нужны четыре базовых «желания»: новизны, безопасности, признания, обладания. И вот вам они4. Много лет назад Л. Л. Бернард сделал обзор психологической и социологической литературы и обнаружил примерно четырнадцать тысяч постулированных (и произ­вольно изобретенных) инстинктов5. Изобретения такого рода могут приносить ути­литарную пользу, но они не опираются на серьезную мотивационную теорию.

Гормическая теория. Более организованная теория представлена Уильямом Мак-Дугаллом6. Он утверждает, что животными руководят исключительно инстинк­ты. Если мы принимаем эволюцию (как положено), то у людей также должны быть основные наклонности, являющиеся их главными движущими силами. Не все на­клонности очевидны при рождении, но они созревают и движут по сути все челове­ческое поведение. К каждому инстинкту привязана первичная эмоция. Смешением этих инстинктивных энергий друг с другом и с более поздним научением объясня­ется все богатое разнообразие человеческих мотивов. Примеры: родительский ин­стинкт (эмоция нежности), бегство (страх), драчливость (злость), общительность (одиночество). Когда с этими инстинктами связываются привычные объекты, у нас развиваются чувства, и сама личность состоит именно из чувств. Таким образом, эта теория объясняет нам одновременно обе структуры — мотивации и личности.

Хотя система Мак-Дугалла хорошо аргументирована, мы не можем принять ее в качестве адекватного объяснения мотивации. Она полностью спекулятивна и требу­ет определенного количества (в разных изданиях его работы оно варьирует от 8 до 18) побудительных движущих сил в человеческой природе, которые на самом деле ни­когда не были установлены. Подлинная суть мотивации гораздо сложнее, и индиви­дуальные различия гораздо больше, чем допускает эта теория.

Фрейдистский инстинкт. Фрейд говорит: «Структура ид никогда не меняется». Ид наполнено «инстинктивными энергиями». Что это за энергии — сказано еще менее ясно, чем в системе Мак-Дугалла; но, как известно каждому, Фрейд постулировал в качестве двух доминирующих инстинктов секс и агрессию. Вместе они могут объяснить ббльшую часть поведения и характера человека.

Если инстинкты никогда не меняются, как мы можем объяснить разницу между нашим буйным двухлеткой и Толстым? Фрейд предлагает два объяснения. Во-первых, взрослый (например, Толстой) требует нового объекта для сосредоточения либидо; для удовлетворения своей агрессии и своего жизнелюбия он теперь хочет

* На данный конкретный случай (лат.).

4 Не стоит пренебрегать пользой таких изобретений ad hoc. В своей системе социологической мысли У. И. Томас и Ф. Знанецки элегантно и систематически используют эти четыре желания (Thomas W. I., Znaniecki F. The Polish peasant in Europe and America: 2 vols. N. Y.: Knopf, 1927).

5 Bernard L. L. Instinct: a study in social psychology. N. Y.: Holt, Rinehart and Winston, 1924.

6 Оказавшее большое влияние изложение Мак-Дугаллом своих взглядов впервые было опубликовано в его книге: McDougall W. Social psychology. N.Y.: Luce, 1908. Более позднее изложение, в котором количество базовых «наклонностей» увеличилось, дано в: McDougall W. The energies of men. London: Methuen, 1932.

290 Структура и развитие личности

других объектов. Но базовые инстинкты те же самые. Во-вторых, он способен к суб­лимации. Возможно, страстное стремление Толстого к простой жизни было просто «желанием с отторможенной целью». Вместо того, чтобы прямо желать комфорта материнского тела (эдипов комплекс), он маскирует это ныне бессознательное же­лание игрой в крестьянина, где мать-земля замещает его собственную мать.

Как и в случае с теорией Мак-Дугалла, нет доказательств ни того, что Фрейд действительно нашел базовый перечень коренных мотивов человека, ни того, что с ростом и развитием человека его коренные мотивы остаются неизменными. Когда мы сравниваем двухлетний возраст со зрелостью, это допущение выглядит крайне не­правдоподобным.

Упомянутые нами три типа теории инстинктов утверждают, что (1) действия­ми всех людей управляют по существу одни и те же движущие силы, (2) они врож-дены, (3) они способны связываться с разными объектами и, следовательно, кана­лизироваться (сосредоточивать либидо на объекте, замещаться, сублимироваться). Короче, у всех личностей мы обнаруживаем одни и те же коренные мотивы с рожде­ния до смерти, а взрослая личность — это, фактически, смесь канализированных, неменяющихся мотивов. Эта логика не кажется нам адекватной ни для объяснения качественных различий между младенцем и взрослым (как, например, появляются мотивы социальной ответственности?), ни для объяснения исключительного разно­образия мотивов взрослых, уникальных у каждой конкретной личности7.

Теперь упомянем еще две теории, которые грубо могут быть отнесены к док­трине инстинктов.

Потребности. Многие психологи, желающие оперировать определенным пе­речнем фундаментальных человеческих побуждений, осторожно обходят проблему врожденности. Фактически они говорят: нас не должно заботить, являются ли базо­вые мотивы инстинктивными в строгом смысле, но они подобны инстинктам в том смысле, что они столь же фундаментальны и широко распространены. Давайте назы­вать их желаниями, хотениями, стремлениями, эргами или потребностями. Последний термин оказывается предпочитаемым. Наиболее часто изучаются потребности в дос­тижении, аффилиации, приобретении, агрессии, автономии, уважении, доминировании, за­боте, сексе*.

У теорий этого типа есть много преимуществ. Они уклоняются от разрешения противоречия между природой и воспитанием, довольно расплывчато признавая роль научения. Они поощряют исследования одного мотива или комбинации мотивов9.

7 В современной психологии понятие инстинкт используется в другом смысле. Современная школа «этологии» изучает перцептивные конфигурации, на которые животные и дети реагируют, не имея прежнего опыта. Так, ребенок 3—6 месяцев обычно реагирует социальной улыбкой на челове­ческое лицо или его узнаваемое изображение. Лицо может быть маской и даже пугалом, но у него должны быть два глаза, оно должно быть полностью видимым и быть в движении. Нет необходимо­сти ни в том, чтобы это было улыбающееся лицо (факт, исключающий имитацию), ни в том, чтобы оно принадлежало знакомому человеку (Spitz R. A., Wolf К. М. The smiling response: a contribution to the ontogenesis of social relations // Genetic Psychology Monographs. 1946. Vol. 34. P. 57—125). Этот тип врожденной реакции существует и важен для полного понимания детской психологии. Однако это прямо не связано с мотивацией. Единственные инстинкты, которые нас здесь интересуют, — это инстинктивные мотивы.

8 Базовые положения в защиту этого подхода изложены в: Murray H. A. et al. Explorations in personality. N. Y.: Oxford, 1938.

9 См.: McClelland D. C, Atkinson J. W., Clark R. A., Lowell E. L. The achievement motive. N. Y.: Appleton-Century-Crofts, 1953.

Развитие мотивов 291

Подобно системе Мак-Дугалла, эти теории предусматривают развитие потребностей в чувства, таким образом связывая вместе мотивацию и формирующуюся структуру личности10. Потребности могут также рассматриваться с фрейдистской точки зрения в качестве вытесненных, замещенных, сосредоточенных на объекте и сублимирован­ных. При этом, однако, используется гораздо больше базовых мотивов, чем у Фрей­да, и уделяется больше внимания осознанным потребностям.

Но доктрина потребностей (как и предыдущие теории) фактически говорит: желаемые объекты могут меняться от человека к человеку, базовые виды желаний — нет. Люди хотят разного, но есть только несколько причин, по которым они этого хотят. Например, два человека могут испытывать сильную потребность в подчинении; один — из-за того, что он сексуальный мазохист, другой — из-за того, что он хоро­шо дисциплинированный монах. Выбранные этими двумя людьми жизненные на­правления настолько различны, что кажется в высшей степени искусственным оди­наково оценивать их по параметру «подчинение». Теория потребностей, как и теория инстинктов, оказывается слишком абстрактной, слишком бесплотной и деперсона­лизированной, чтобы представлять текущую мотивацию реальных индивидов11. Мы предпочитаем теорию, которая будет изображать актуальные мотивационные систе­мы сексуального мазохиста и хорошо дисциплинированного монаха без спекулятив­ного выведения двух столь разных систем из одного отдаленного (и недоказанного) общего источника — «подчинения».

«Надежные мотивы». Ни одна из до сих пор рассмотренных теорий не опира­лась на серьезные исследования. В лучшем случае постулируемые перечни инстинктов и потребностей подкреплены обыденными наблюдениями или клинической работой с пациентами. Однако Клайнберг предпринял похвальную попытку отыскать (через изучение описаний разных данных культур) то, чего хочет (или в чем нуждается) каждый человек в каждой культуре мира без исключения12. В результате этого антро­пологического поиска появился список «абсолютно надежных мотивов»: голод, жаж­да, отдых и сон, выделения, дыхание, активность, сенсорный голод. Существуют также «высоко надежные мотивы», обнаруженные во всех культурах, но не у всех индивидов: секс, материнское поведение, самозащита. Далее по мере уменьшения частоты следуют: агрессивность, бегство, общительность, стяжательство и другие общие паттерны.

Наиболее интересный аспект этого исследования — характер «абсолютно на­дежных» мотивов: все они без исключения являются биологическими влечениями, удовлетворение которых необходимо для биологического выживания.

10 См.: Murray H. A., Morgan С. A clinical study of sentiments // Genetic Psychology Monographs. 1945. Vol. 32. P. 3-149.

11 Этот момент, кажется, признавал Мюррей, который писал: «Каждая потребность связана со следами (или образами), представляющими движения, тропы, инстанции, целевые объекты, которые, вместе взятые, образуют интегрированную потребность» (Murray H. A.Facts which support the concept of need or drive // Journal of Psychology. 1936. Vol. 3. P. 27—42). Эта концепция интегрированной потребности значительно лучше «скелетной» потребности. Она хорошо реализует наше требование, чтобы единица анализа была конкретной, жизнеподобной и личной, при условии, что интегрированная потребность понимается не просто как сиюминутная организация, но как психическая структура, устойчивая характеристика человека. Несомненно, что нельзя так же легко сравнить индивидов на основе интегрированных потребностей, как на основе общих потребностей; но сравнение — только вторичная цель психологии личности. Первичная цель — отражение отдельной жизни с максимальной достоверностью.

12 Klineberg О. Social psychology (Rev. ed.). N. Y.: Holt, Rinehart and Winston, 1954.

292 Структура и развитие личности

Влечения. Тот факт, что влечения необходимы для выживания, привел многих психологов к утверждению, что наконец нашлось простое и суверенное понятие, на котором может основываться вся теория мотивации. Влечения находятся с нами от рождения до смерти; они лежат в основе всего нашего раннего научения; и если мы учтем обусловливание и расширение влечений (в результате чего появляются «вто­ричные влечения»), то сможем охватить все мотивы человека.

Теория влечений предполагает (по сути, требует) теорию научения, но базо­вые энергии всегда рассматриваются в качестве самих влечений, и потому мы долж­ны отнести этот тип мышления (принятый бихевиоризмом, то есть психологией сти­мула и реакции) к нашей категории «неменяющихся энергий». <... >

Мы далее покажем недостаточность теории влечений, но прежде сделаем два замечания в ее пользу. Во-первых (Клайнберг это ясно показывает), все люди во всем мире действительно обладают влечениями, и этим влечениям свойственно домини­ровать (будучи актуализированы, они обычно занимают более высокое положение по отношению к другим мотивам). Если кто-то очень голоден, очень нуждается в кисло­роде, в воде, отдыхе, то все другие мотивы замирают, пока данное влечение не бу­дет удовлетворено. Ни одна теория мотивации не может проигнорировать этот факт.

Во-вторых, так как ббльшую часть детского поведения можно проследить до влечений (включая, конечно, влечение к активности и эстетические влечения), это значит, что влечения являются первоначальным (но не обязательно постоянным) фундаментом нашей мотивационной жизни. Ясно, что ббльшая часть того, чему учит­ся ребенок, должна касаться способов удовлетворения влечений (удерживать свою бутылочку, избегать горячих батарей, контролировать свою мать для получения пищи и других удобств). Мы говорим, что теория влечения выглядит адекватной (или почти адекватной) для объяснения мотивации в течение первых двух лет жизни (и в огра­ниченной степени на протяжении всей жизни); она оказывается адекватной и при объяснении мотивации животных.

Как мы теперь увидим, к перечню влечений могут быть адресованы некоторые вопросы. Вспомним, что в «абсолютно надежные мотивы» Клайнберг включил вле­чение к активности и эстетические влечения. Являются ли они, подобно голоду, жажде и усталости, особым «натяжением ткани», требующим снятия напряжения, или они — мотивационные структуры другого порядка? Ниже мы вернемся к этой проблеме.

Критика теорий неизменных мотивов

Я имел в виду, что ни одна из до сих пор рассмотренных теорий не допускает достаточной гибкости и изменений для объяснения громадного разнообразия моти­вов взрослых людей. Теперь я более подробно сформулирую свои возражения против двух наиболее широко распространенных доктрин: фрейдистской теории и теории стимула и реакции (влечений).

Во-первых, я рискну на, надеюсь, полезное отступление. Обратим внимание на множество важнейших понятий в современной психологии, которые начинаются с префикса re: receptor, reaction, response, reflex, repression, repetition, reward, reinforcement, regression [рецептор, реакция, ответ, рефлекс, подавление, повторение, вознаграж­дение, поощрение, регрессия] — вот некоторые из них, но отнюдь не все. Дух этих понятий предполагает: (1) пассивность человеческой природы (которая получает вне­шние давления и реагирует на них) и (2) возвращение или восстановление прежних

Развитие мотивов 293

состояний. Из этого набора мы справедливо делаем вывод, что большинству домини­рующих сегодня психологических теорий свойственно ставить акцент на то, чтобы что-то воспринимать, резюмировать, отражать. Гораздо меньшую терминологическую поддержку получают указания на то, что должно произойти, — на активность, ори­ентированную в будущее. В специальном лексиконе психологии редко обнаруживает­ся префикс pro. Мы много слышим о реакции [reaction], но почти никогда — о проак-ции \proaction]. Мы слышим о регрессии [regression], а не о прогрессии [progression]. Мы делаем вывод: в то время как люди заняты проживанием своих жизней в направле­нии будущего, большинство психологических теорий заняты прослеживанием этих жизней назад в прошлое. И в то время как каждому из нас кажется, что мы спонтан­но активны, многие психологи твердят нам, что мы только реактивны.

Это состояние дел отражается в ведущих теориях мотивации и указывает на их слабость. Фрейдистская теория во многих отношениях непохожа на теорию стимула и реакции, но обе они согласно делают акцент на реактивной природе мотивации13.

Согласно фрейдистским взглядам, совокупность органических напряжений (или влечений) составляет ид. Эти напряжения (влечения) суть наши «инстинктивные энергии», которые и «заставляют» нас действовать. Секс и агрессия — возможно, са­мые важные из этих влечений ид, потому что они встречают наибольшее сопротивле­ние во внешнем мире и, таким образом, подавляются. Подавление заставляет их силь­нее разгораться. Согласно Фрейду, наша нынешняя личность — во многом остаток различных способов, которыми мы пытались удовлетворить потребность ид перед ли­цом сопротивления со стороны и внешнего мира, и нашей собственной совести, ко­торая является интериоризацией правил, внушенных нам нашими родителями.

Психоанализ пытается проследить все взрослые интересы и стремления на­зад, до инстинктивных корней секса и агрессии. Взрослые интересы (к музыке, ме­дицине, искусству, сельскому хозяйству, политике, религии, образованию или чему-то еще) образуются путем сублимации. Сублимация переадресует «желание с отторможенной целью». Поэт декламирует прекрасные строфы, потому что в дет­стве был фрустрирован в своем «оральном удовлетворении». Доказательства доктри­ны сублимации слабы, и она не может, конечно, предсказать, какой из многих воз­можных способов смещения «желания с отторможенной целью» примет человек.

Фрейд предположил также, что часть энергии для поддержания взрослых мотивов может исходить из слияния сексуальных и агрессивных влечений. Эти вле­чения, слившись, становятся «нейтральными», то есть они теряют свою специфи­ческую цель и превращаются в «недирективные»; свободная энергия может исполь­зоваться для оживления поиска индивидом почти любой цели, которая оказалась ассоциирована (катексирована) с этим нейтральным влечением.

Нужно отметить одну деталь теории сублимированных или нейтральных энер­гий. Сублимация никогда не может разрядить больше некоторой порции энергии ид, а слияние агрессивных и сексуальных влечений никогда не может быть полностью удовлетворено замещающими деятельностями, не имеющими отношения к сексу или агрессии. Поэтому приобретенные взрослые интересы устойчивы. Поэзия не мо­жет удовлетворить оральные эротические потребности, и потому эти потребности продолжают давить, поддерживая наполовину тщетную сублимацию. Хирургия ре-

13 Р. С. Вудвортс назвал обе теории теориями «первичности потребности» и противопоставил их доктринам, учитывающим изменение и расширение энергии, которые он назвал теориями «первич­ности поведения». В определенном отношении наша критика согласуется с аргументами Вудвортса (Woodworth R. S. Dynamics of behavior. N. Y.: Holt, Rinehart and Winston, 1958. Ch. 5).

294 Структура и развитие личности

ально не удовлетворяет садистическое слияние сексуальной и агрессивной потреб­ностей, и поэтому эти слившиеся потребности продолжают подстрекать хирурга. Именно поэтому его интерес к своей профессии сохраняется на всю жизнь.

Эта общая картина мотивации делает личность почти полностью реактивным продуктом двух архаичных сил. Она также акцентирует раннее детство, когда главным образом создавались фрустрации, подавление и сосредоточение либидо на объекте. Фрейд учил, что основы человеческого характера устанавливаются к трем годам14.

Конечно, мы охотно допускаем, что взрослые мотивы часто отражают секс и агрессию, а в отдельных (особенно невротических) случаях взрослого поведения мож­но обнаружить некоторые следы детской мотивации, но мы не можем поверить, что Фрейд объяснил разнообразие, уникальность и современность большей части мотива­ции взрослых.

В теориях стимула и реакции мы видим другой взгляд на мотивацию через призму «снижения напряжения». Здесь влечения признаются единственными «моти­ваторами». Они менее текучи, чем инстинктивные энергии Фрейда. Они рассматри­ваются как имеющие конкретную направленность; примером служат отдельные виды напряжения (голод, жажда, секс, избегание боли), которые много используются в экспериментальной работе с животными. Халл и другие защитники подхода «сти­мул—реакция» тратят больше усилий, чем Фрейд, пытаясь объяснить, каким обра­зом все взрослые мотивы и интересы в конечном счете происходят от примитивных влечений. Важной составляющей этой теории является научение. В общих чертах оно протекает следующим образом.

Всякий раз, когда удовлетворяется основное влечение (например, голод), на­пряжение мотива снижается. (Вся мотивация стремится к «снижению напряжения».) Далее, любая активность, ведущая к снижению напряжения (или тесно связанная с ним) легко выучивается, потому что на нее влияет первичное подкрепление. Закон «под­крепления» гласит, что средства, используемые при снижении напряжения, будут сохраняться благодаря научению. Так мы учимся «любить» свою кровать, свое обеден­ное меню, своего сексуального партнера (формируя позитивные привычки по отно­шению к ним).

Но иногда то, что мы любим, связано со снижением напряжения лишь отда­ленно. В таких случаях мы говорим о вторичном подкреплении. Возьмем хорошо извест­ный пример из исследований животных.

Шимпанзе научили поднимать жетон с пола и опускать его в торговый авто­мат, который затем выдавал виноград или изюм. Можно сказать, что использованию жетона шимпанзе научился с помощью первичного поощрения. Но затем шимпанзе заставили научиться дополнительному действию в последовательности достижения пищи. Он обнаружил, что для получения жетонов он должен был поработать с дру­гим автоматом, который их выдавал. Он обычно тратил каждый жетон сразу после того, как получал его. Но если он удерживался от этого, то «накапливал» жетоны. Ему нравилось, так сказать, накапливать «богатство». И это накопление иллюстри­рует принцип вторичного поощрения. К снижению напряжения ведет действие, свя­занное с другим действием15.

14 Jones Е. The life and work of Sigmund Freud. N. Y.: Basic Books, 1953. Vol. I. P. 13 <Pyc. пер.: Джонс Э. Жизнь и творения Зигмунда Фрейда. М.: Гуманитарий, 1997.>

15 Wolfe J. В. Effectiveness of token-rewards for chimpanzees // Comparative Psychology Monographs. 1936. №. 60; Cowles J. T. Food tokens as incentives for learning by chimpanzees // Ibidem. 1937. №. 71.

Развитие мотивов 295

Последователи S— Л-теорий считают, что в рамках этой модели мы найдем объяснение всех сложных взрослых мотивов. Даже самые сложные мотивы взрослых являются каким-то отдаленным предвосхищением удовлетворения первичного вле­чения. Нам нравится ковер, похожий на тот, который лежал в столовой в нашем детстве. Мы хотим ловить рыбу, потому что нас брал на рыбалку отец (вторичное поощрение), который удовлетворял многие наши детские желания (первичное поощрение). Мы обнаруживаем, что испытываем отвращение к некоему городу, по­тому что он смутно напоминает нам город (то есть имеет отдельные сходные с ним признаки), где мы страдали от длительного и неприятного детского заболевания (вторичное негативное поощрение). И так далее.

Есть три серьезных возражения против этой линии объяснений, и любого из них достаточно, чтобы понять ложность этого пути:

1. Согласно теории вся мотивация давит в направлении снижения напряжения первичных влечений. Если напряжение не снижается, то в конечном счете ценность подкрепления утрачивается, а привычка или инструментальная активность исчезает. Если в вышеописанном опыте шимпанзе не получает иногда вознаграждения в виде винограда, он теряет всякий интерес к жетонам. «Накопительство» подвержено «экс­периментальному угашению». Но человек ведет себя не так. Сначала деньги могли быть платежным средством для удовлетворения влечений, но затем они становятся целью сами по себе: скряга продолжает набивать свой бесполезный сундук.

Почти все экспериментальные исследования, в которых организуется вторич­ное поощрение, обнаруживают утрату инструментальных привычек и вторичных ин­тересов, если они реально не ведут к удовлетворению первичных влечений. Главное исключение — то, что известно как «избегающее обусловливание»: испытав воздей­ствие электрического тока или других очень болезненных стимулов, животное всю жизнь будет избегать ситуации, приведшей к шоку. По-видимому, привычки избе­гания не затухают.

В одном эксперименте собаку помещали в ящик, разделенный на два отсека стенкой, достаточно низкой, чтобы животное могло ее перепрыгнуть. Звучал зум­мер, и вскоре после этого собака получала сильный удар током. Чтобы избежать его, она перепрыгивала через стенку. Но ко второму отсеку также были подсоединены электрические провода, так что и здесь собака получала такой же удар. Тем не ме­нее животное могло ухитриться избежать удара, прыгая из одного отсека в другой сразу, как только начинал звучать зуммер. Суть эксперимента в том, что после не­скольких первых испытаний (достаточных для выработки привычки) отсеки обесто­чивались. Больше не было ударов. Но собаки продолжали демонстрировать условную реакцию в полную силу в 400 и более пробах. Экспериментаторы отказались от по­пыток «угасить» обусловливание. Оно было слишком устойчивым. Похоже, что эта привычка умрет только вместе с собакой16.

Поэтому избегание становится мотивом, который теряет свою зависимость от первичного поощрения. Это пример разновидности «функциональной автономии», которую мы вскоре обсудим полнее.

Халл считал, что дополнительное очень сильное обусловливание может оста­ваться без первичного подкрепления. Он писал:

«Данная гипотеза не подразумевает, что вторичное поощрение обязательно под­вержено экспериментальному угасанию, когда устраняется подкрепление редукции

16 Solomon R. L., Kamin L. J., Wynne L. C. Traumatic avoidance learning: the outcomes of several extinction procedures with dogs // Journal of Abnormal and Social Psychology. 1953. Vol. 48. P. 291—302.

296 Структура и развитие личности

первичной потребности. Если первичное подкрепление было достаточно глубоким во время установления вторичной привычки или интереса, то предвосхищение первич­ного подкрепления может быть достаточно сильным, чтобы занять место реального подкрепления и потому бесконечно сопротивляться угашению»17.

Однако вся логика «вторичного подкрепления» действительно подтверждает, как говорят Доллард и Миллер, что «выученные влечения должны ослабляться в от­сутствие подкрепления»18, а окончательное подкрепление может проходить только путем снижения напряжения первичных влечений.

В экспериментах с животными свидетельства экспериментального угашения (за исключением избегающего обусловливания) несомненны. Но не так обстоит дело со свидетельствами утраты приобретенных интересов взрослого человека. Мы не утрачи­ваем свою любовь к коврику в столовой просто из-за того, что уже сорок лет не смот­рим на него во время еды. Мы не утрачиваем своей любви к рыбалке только потому, что наш отец уже не удовлетворяет наши первичные влечения. Мы не прекращаем экономить деньги из-за того, что они не превращаются в съедобные «виноградины». Мы не отказываемся от своего интереса к музыке из-за того, что у нас больше нет родителя или учителя, который давал бы нам позитивные или негативные подкреп­ления. Постаревшая женщина не теряет своего хорошего вкуса в одежде, когда одеж­да перестает быть средством привлечения подходящего мужа. Отставной моряк по-прежнему страстно любит море, хотя уже пятьдесят лет оно не является источником его заработка.

2. Второе возражение не столько специальное, сколько связанное со здравым смыслом. Правдоподобно ли предположение, что нынешние интересы личности — это остатки прошлого удовлетворения? Эта теория фактически утверждает, что я сей­час люблю рыбалку, потому что много лет тому назад мой отец поддерживал меня. Это утверждение имеет некоторый смысл в качестве исторического, но не функцио­нального факта. «Энергия» моей страсти к рыбалке, находящаяся здесь и сейчас, про­стирается в будущее (я надеюсь пойти на рыбалку в следующую среду), а не в про­шлое. Взрослые мотивы — это бесконечно разнообразные, самоподдерживающиеся, современные системы. Они — не ископаемые.

3. Наконец (и это самое фатальное), многие мотивы не имеют обнаруживае­мой связи с первичными влечениями. Легко опознать голод, жажду, секс, усталость, кислородный голод как мотивы, вырастающие из изменений тканей тела, из недо­статка или избытка стимуляции нервных окончаний. Но у многих сложных мотивов взрослых нет никакой видимой связи ни с этими влечениями, ни с «инстинктив­ными энергиями» Фрейда. Психолог (сторонник теорий S—R или психоаналитик) может утверждать, что интересы взрослого прослеживаются до его предпочитае­мых неизменных энергий, но он не способен доказать, что это так. Взрослый мо­жет хотеть быть филателистом, ученым, путешественником, филантропом, свя­щенником; он желает поддержать ООН, обеспечить возможности для своих детей, осуществить то, за что несет ответственность. Ни один из этих интересов нельзя прямо проследить до влечений.

Невролог Гольдштейн сказал, что влечения управляют только больным чело­веком. Только психически больной человек одержим своими потребностями в пище,

17 Hull С. L. Principles of behavior. N. Y.: Appleton-Century-Crofts, 1943. P. 101; см. также обсуж­дение в: Woodworth R. S. Dynamics of behavior. N. Y: Holt, Rinehart and Winston, 1958. P. 113.

18 Dollard J., Miller N. E. Personality and psychotherapy. N. Y: McGraw-Hill, 1950. P. 88.

Развитие мотивов 297

комфорте, выделении, сексуальном удовлетворении. Нормальные люди отводят этим влечениям их место, но более заинтересованы тем, что Гольдштейн называет «само­актуализацией». Это понятие охватывает системы основных интересов взрослых19.

Теории изменяющихся мотивов

В противоположность теориям реактивности мы теперь исследуем то, что Вуд-вортс называет «теориями первичности поведения»20. Эти теории настаивают на том, что ббльшая часть наших повседневных действий не служит удовлетворению базовых влечений. Наше поведение большей частью связано с текущими, исследовательски­ми, приспособительными отношениями с окружением. Хороший пример этого — детская игра. Это всепоглощающий мотив для ребенка. Даже когда его первичные вле­чения довольно сильны, ребенок продолжает играть. Чтобы прекратить играть, ребе­нок должен быть очень и очень голоден. Только тогда, когда влечения достигают вы­сокой степени интенсивности (он оказыв