Глава 25.3. Государственная пошлина 4 страница

20 DeweyJ. Human nature and conduct. N. Y.: Holt, Rinehart and Winston, 1922. P. 78.

21 PiagetJ. The moral judgement of the child. N. Y: Harcourt, Brace, 1932.

Трансформаиия мотивов 313

ричным подкрепителем» отдыха. Но это объяснение неудовлетворительно. Удоволь­ствие, идущее от знакомой постели, — это не удовольствие сна, а удовольствие про­стой знакомости. Ребенок находит не больше удовлетворения голода в знакомой пище, чем в новой, но хочет знакомой. А какое влечение удовлетворяется точным повторением рассказа?

Динамизм рутины можно обнаружить, когда влечения отсутствуют или встре­чают на пути препятствия. Например, иногда случается, что мы попадаем в новый город и теряем чувство направления. Мы думаем, что восток — это север, или что север — это юг. Это состояние «перевернутости» досадно и явно не удовлетворяет вле­чений, но оно сохраняется. Быстро устанавливается система координат, становящая­ся для нас рутиной и почти не поддающаяся коррекции. Мы не хотим этого, но не можем избавиться от нее.

В серии экспериментов Маслоу показал, что у людей быстро развиваются предпоч­тения к произведениям искусства и даже к иностранным именам, которые они рань­ше встречали. Они считают, что русское имя, раз-другой встречавшееся им раньше, более благозвучно, и нравится им больше, чем совершенно новое русское имя22.

Предположим, вы присутствуете на конференции, где есть утренние и дневные сессии. Не обнаружите ли вы, что все участники днем садятся на те же места, которые занимали утром? И если конференция продолжается несколько дней, пространствен­ная привычка устанавливается прочно. Эта рутинизация не удовлетворяет влечений, если только желание однообразия (знакомости) само не является влечением.

Гарднер Мэрфи ввел понятие, которое частично (но только частично) пересекает­ся с функциональной автономией. Он называет это канализацией23. Этот автор указы­вает, что притяжение знакомого часто тесно связано с удовлетворением влечений.

Мы хотим удовлетворять наши потребности знакомым способом. Большинство из нас ест три раза в день, а не два или пять. Этот ритм приема пищи не является неза­висимым от влечения голода, но определяет его и накладывает на него это вырабо­танное предпочтение. Некоторые люди не могут нормально спать иначе, чем только на одной подушке, на двух подушках или вообще без них. Всем нужен кислород, но некоторые люди — энтузиасты свежего воздуха и любят, чтобы в их спальнях дул силь­ный ветер; другие предпочитают, чтобы свежий воздух проникал через щелочку. Вре­мена, места и сезоны, которые мы выбираем для еды, питья, выделения и сексуаль­ной активности, высоко индивидуальны и являются очень важными компонентами общего мотивационного паттерна.

Но, строго говоря, такая приобретенная привязанность не является функциональ­ной автономией, ибо всегда присутствует мотив базового влечения. В то же самое вре­мя, иногда влечения вообще едва ли могут действовать, если не получают удовлетворе­ния высоко индивидуальные приобретенные вкусы. И потому мы делаем вывод, что понятие канализации в основном принадлежит к теориям «неменяющихся энергий», а не к функциональной автономии, хотя и имеет с последней поверхностное сходство.

Собственная функциональная автономия. До сих пор мы фиксировали свое вни­мание на относительно «низкоуровневых» процессах, показывающих переход раннего динамизма в более поздний. Последний вырастает из первого, хотя уже от него не за­висит. Во всех своих иллюстрациях мы предполагали, что некоторые виды передаточ­ных механизмов или механизмов обратной связи работают на поддержание систем на их нынешнем уровне, даже если эти системы подвергаются внутреннему изменению.

22 Maslow A. H. The influence of familiarization on preference // Journal of Experimental Psychology. 1937. Vol. 21. P. 162-180.

23 Murphy G. Human potentialities. N. Y.: Basic Books, 1958.

314 Структура и развитие личности

Нам, однако, не удастся объяснить все взрослые мотивы, если мы остановимся на этом. Прежде всего, если бы мы так сделали, итоговая картина личности напоми­нала бы ремонтную мастерскую, полную механических самозаводящихся хрономет­ров, показывающих разное время. Личность содержит много таких самоподдерживаю­щихся систем, но ее главная энергия — господствующая система мотивации — дает ей больше единства, чем могут дать отдельные персеверативные системы. Следовательно, наше описание не может быть полным, пока мы не свяжем понятие функциональной автономии с проприативными функциями личности. Рассмотрим несколько приме­ров, относящихся к этому уровню функциональной автономии.

1. Способность часто превращается в интерес. Установлено, что люди обычно любят делать то, что могут делать хорошо (корреляция между способностями и инте­ресами высока). Но первоначальным основанием для обучения навыку может быть вовсе не интерес. Например, студент, который сначала выбирает область занятий в колледже из-за того, что это требуется, нравится его родителям, или потому что за­нятия приходятся на удобное время, может в конце концов увлечься темой даже на всю жизнь. Первоначальные мотивы могут быть полностью утрачены. То, что было средством достижения цели, становится целью самой по себе.

Верно, что упражнение талантов способного человека часто вознаграждается. Но упражняется ли он просто для получения вознаграждения? Это кажется маловероят­ным. И такая мотивация не объясняет влечения, стоящего за гением. Мотив гения — творческая страсть сама по себе. Насколько несерьезно думать о том, что самоотдача Пастера коренилась в его заботах о вознаграждении, здоровье, еде, сне или семье. В пылу исследований он надолго забывал обо всем этом. И такая же страсть двигала ге­ниями, которые в течение жизни не получали почти или совсем никакого вознаграж­дения, как Галилей, Мендель, Шуберт, Ван Гог и многие другие.

Важно заметить, что основные жизненные интересы редко ясно формируются и даже определяются в детстве (исключение — музыкальная одаренность).

В одном исследовании старшеклассников было показано, что устойчивость их ин­тересов за трехлетний период (с 10 по 12-й класс) имеет корреляцию, равную только 0. 57, тогда как тот же тест показал гораздо более высокую стабильность интересов более чем за двадцатидвухлетний период после окончания колледжа (0.75)24.

Ясно, что юношеские интересы менее стабильны, чем интересы взрослых. С уверенностью можно сказать, что интересы большинства детей, даже подростков, очень похожи на интересы других детей, а взрослые отличаются уникальностью (ин­дивидуализация). Господствующие страсти взрослых чрезвычайно разнообразны: один поглощен бизнесом и гольфом, другой — религией и искусством. Пожилая женщина выполняет хлопотную работу в доме престарелых, надеясь только на то, что «кто-то помянет ее добрым словом».

Дело не в том, назовем ли мы эти собственные мотивы интересами, чувствами, ценностями или как-то еще. Как бы мы их ни назвали, они являются приобретенными и исключительными. Поскольку порождаемое ими напряжение — иное, чем напряже­ние исконных мотивов, они, по нашему определению, функционально автономны.

2. Приобретенные интересы и ценности обладают избирательной силой. В следую­щей главе мы покажем, что то, что человек воспринимает, запоминает и думает, в значительной мере определяется его проприативными образованиями. По мере возрас-

24 Canning L. et al. Permenence of vocational interests of high school boys // Journal of Educational Psychology. 1941. Vol. 32. P. 481—494; Strong E. Permanence of interest test scores over twenty years // Journal of Applied Psychology. 1951. Vol. 51. P. 89-91.

Трансформаиия мотивов 315

тания интереса он создает стойкое напряженное состояние, ведущее к соответствую­щему поведению, а также действует как молчаливый агент, отбирающий и направля­ющий все то, что к нему относится. Так, люди с сильным эстетическим интересом быстрее реагируют на слова, связанные с этим интересом, чем на слова, относящиеся к отсутствующему у них интересу25. Просматривая газету, они читают больше статей, относящихся к искусству, чем люди без выраженного эстетического интереса26. Такая же избирательная тенденция обнаруживается во всех изученных видах интересов.

3. Образ Я и стиль жизни — организующие факторы. Было бы ошибкой думать об интересах как об одной-единственной побудительной силе. Вместе они формируют сложный образ Я (или жизненный стиль), который также функционально автономен. Он развивается постепенно в течение жизни и день за днем направляет и объединяет все (или, по крайней мере, многие) усилия личности.

Я здесь говорю о высших уровнях организации личности. Многие теории лич­ности (особенно те, что постулируют «неизменные энергии») не замечают мотива-ционной силы образований высокого уровня. Моя позиция такова: низкоуровневые самоподдерживающиеся (персеверативные) системы существуют, но более важный случай функциональной автономии обнаруживается в сложной организации пропри-ума, детерминирующей «общую позицию» зрелой системы.

Важнейший компонент этого главного динамизма — чувство ответственнос­ти, которое человек принимает за свою жизнь. То, как человек определяет свою роль и обязанности в жизни, в значительной мере детерминирует его повседневное по­ведение. (Мак-Дугалл называет этот уровень организации «чувством по отношению к себе», другие называют его «эго-идеалом».)

Какие проиессы не являются функиионально автономными?

Я утверждал, что личностная структура большей частью постинстинктивна: в норме она не детерминируется полностью ни врожденными влечениями, ни ранни­ми юношескими комплексами. В отличие от Фрейда и Адлера, я не считаю, что осно­вы личности обычно закладываются к трем или пяти годам.

Однако не все мотивы функционально автономны. Несколько их видов не мо­гут быть названы таковыми.

1. Влечения. С рождения до смерти человек подчиняется биологическим вле­чениям. Человек должен есть, дышать, спать и выделять, а его тело должно осуще­ствлять бесчисленные гомеостатические приспособления для поддержания тонкого жизненного равновесия. Конечно, выше указывалось, что у большинства влечений развиваются канализирующие их стили выражения; они ищут удовлетворения опре­деленным предпочтительным способом. Но канализация — это не подлинная функ­циональная автономия. В качестве нашего первого обобщения скажем: если мотив можно проследить до напряжения первоначального влечения, он не служит приме­ром функциональной автономии.

25 Cantril H. General and specific attitudes // Psychological Monographs. 1932. № 192; Jenkin N. Affective processes in perception // Psychological Bulletin. 1957. Vol. 54. P. 100-127.

26 Cantril H., Allport G. W. Recent applications of the Study of Values II Journal of Abnormal and Social Psychology. 1933. Vol. 28. P. 259-273; Engstrom W. C, Power M. E. A revision of the Study of Values for use in magazine readership research // Journal of Applied Psychology. 1959. Vol. 43. P. 74—78.

316 Структура и развитие личности

2. Рефлекторные действия. Моргание, коленный рефлекс, процесс пищеваре­ния — ни одно из этих действий не должно считаться функционально автономным, хотя все они также проявляют индивидуальные особенности функционирования. Это автоматические реакции, поддающиеся только легкой модификации и приспособ­ленные к специфической стимуляции. Сомнительно, что их вообще можно классифи­цировать как мотивы.

3. Конституциональная оснастка. Некоторые способности и образования лучше рассматривать как фиксированные и неизменные в течение жизни. Мы прежде всего имеем в виду такое «сырье», как телосложение, интеллект, темперамент. Можно до­бавить индивидуальные ограничения телесной силы и здоровья. Сюда же относятся заданные законы развития (такие, как созревание способностей с возрастом, наступ­ление половой зрелости и т. д.). Ничто из этого прямо не является «мотивом», но ра­зумно учитывать их ограничительное влияние на трансформацию мотивов.

4. Привычки. Хотя утверждалось, что «привычки, стремящиеся вверх» хорошо соответствуют нашей концепции персеверативной функциональной автономии, не­благоразумно считать привычки в целом примером функционально автономной мо­тивации. На самом деле, большинство привычек вообще не являются мотивами. Это инструментальные системы, находящиеся на службе у мотивов.

5. Первичное подкрепление. Все паттерны поведения, требующие первичного под­крепления, находятся за пределами концепции функциональной автономии.

Маленький соседский ребенок подходит к нашей двери и получает печенье. Он возвращается снова и снова. Приобрел ли он новый (функционально автономный) мотив? Чтобы получить ответ, мы должны отменить печенье. Если ребенок перестанет приходить, это покажет, что его мотивация полностью была связана с его любовью к сладостям. У него не сформировался новый интерес к нам.

Если рабочий делает что-то хорошо только под влиянием похвалы, мы не можем сказать, что мастерство приобрело для него силу мотива. Аналогично, если он получа­ет наследство и совсем прекращает работать, мы смело можем сказать, что для него его профессия была всего лишь внешней привычкой, служащей его потребности зара­батывать на жизнь, а не внутренним функционально автономным мотивом.

Я надеюсь, что теперь ясна моя позиция по «подкреплению». Всякий раз, ког­да, как в вышеприведенных примерах, форма поведения «затухает» при неудов­летворении первоначального влечения, мы вообще не можем говорить о трансфор­мации мотивов. Функциональной автономии здесь нет. Что касается «вторичного подкрепления», то это объяснение трансформации мотивов смутно и еще слишком привязано к «неизменным энергиям», чтобы дать удовлетворительную теорию роста зрелых интересов.

6. Инфантилизм и фиксация. Всякий раз, когда взрослый человек демонстриру­ет детский или юношеский конфликт, мы не можем говорить о функциональной ав­тономии. Этот человек следует желанию, в основном не изменившемуся с детства.

У девочки двенадцати лет была очень неприятная привычка шлепать губами не­сколько раз в минуту. В конце концов анализ обнаружил, что восемью годами раньше мать сказала ей, что когда она вдыхает воздух, он «хороший», а когда выдыхает его — воздух «плохой». Эти моралистические понятия огорчили четырехлетнюю девочку, так как из них она поняла, что виновата в том, что делает воздуха «плохим». Глубоко встревоженная, она пыталась совсем не дышать. Потерпев неудачу в этих героических усилиях, она изобрела ритуал целования воздуха, который выдыхала, чтобы «снова сделать его хорошим». Привычка сохранилась, отрицательные эмоции привели к вы-

Трансформаиия мотивов 317

теснению воспоминаний о событии; тик остался. Потребовался психоанализ, чтобы вернуть в сознание захороненный конфликт и вылечить тик.

В этом случае поведение в двенадцать лет по существу представляет собой от-реагирование нерешенного конфликта четырехлетнего возраста.

Проницательный читатель может спросить: «Не имеем ли мы здесь дело со слу­чаем персеверативной функциональной автономии? Похоже, девочка страдает от дис­социированной самоподдерживающейся мотивационной системы». Это хорошее на­блюдение. Навязчивые действия типа мытья рук, лицевых тиков, грызения ногтей, чесания, сосания пальца, конечно, действуют как питающие себя системы. Импуль­сивный акт не завершается, пока не вызовет повторение этого же навязчивого акта. Стоит дать концепции персеверативной функциональной автономии место в теории навязчивых неврозов.

Но есть и серьезная разница. Мы замечаем, что маленькую девочку вылечили, когда устранили конфликт восьмилетней давности. Следовательно, ее невротическое поведение не было первоначально самоподдерживающимся.

7. Некоторые неврозы. Как показывает наш пример, проблема невротического поведения с точки зрения функциональной автономии усложняется. Главное, что нам бы хотелось утверждать — это то, что невротические мотивы не являются функцио­нально автономными, ибо актуальные действия невротичного человека изначально нагружены прошлым. Его поведение преследует эхо прежней жизни. Невротик оказы­вается не способным адекватно сосредоточиваться на настоящем или будущем. Фрейд научил нас, что корни невроза часто лежат в первых годах жизни.

Но есть и другая сторона картины. Любой невроз — это сложнопереплетенная система маневров, предназначенных для поддержания жизни в сложных условиях27. Это выученный стиль выживания, и он может рассматриваться без ссылок на преж­ние неосуществленные потребности. Невротический стиль жизни может жестко уста­новиться и больше не таить в себе прошлых конфликтов. В особенности так называе­мый «невроз характера» отражает образ Я, плохо соответствующий реальности, но тем не менее стойкий и сохраняющий стилистическое постоянство. Так не является ли он функционально автономным?

Существует по крайней мере теоретическое отличие, которое поможет нам дать ответ. Если в процессе психоанализа пациент оживляет в памяти прошлое (как сдела­ла наша двенадцатилетняя девочка) и узнает, какие вытесненные события создавали проблему, и если это прослеживание назад обеспечивает исцеление (потому что паци­ент видит, что вызвавшему проблему элементу нет места в нынешней мотивацион­ной системе), то невроз не был функционально автономным. С другой стороны, если «невроз характера» столь жестко структурирован, что теперь составляет паттерн жиз­ни, и ничто не может устранить его, то у нас нет иного выбора, как признать, что он является приобретенной, функционально автономной мотивационной системой.

Отсюда мораль для психотерапии. Было бы мудро со стороны терапевта научиться определять, облегчать ли симптомы пациента через «движение к корням проблем» или примирять пациента с его собственным сформировавшимся стилем жизни. В первом случае терапевт полагает, что невроз не является функционально автономным. Во вто­ром случае он полагает, что невроз является таковым и с ним лучше справляться по­средством переучивания, а не оживления в памяти.

27 См.: Angyal A. A theoretical model for personality studies // Theoretical model and personality theory / Ed. by D. Krech, G. S. Klein. Durham (N. C): Duke Univ. Press, 1952. P. 141.

318 Структура и развитие личности

На психозы можно посмотреть с той же точки зрения. Некоторые психоти­ческие расстройства временны и отражают неуравновешенность в существующих си­стемах мотивации. Нарушение не является функционально автономным. Однако некоторые психически больные полностью не способны справляться со своим су­ществованием и постоянно «переходят в другой мир». Такой пациент принимает ил­люзорный паттерн и усеченный диапазон поведения как постоянный стиль жизни, и для него этот новый уровень существования становится функционально автоном­ным. Он «привыкает» к своей болезни и выстраивает свою жизнь вокруг нее.

Наконец, вернемся к случаю политика, идущего по стопам своего отца. Когда мы говорили об этом, то подняли вопрос, является ли его взрослый профессиональ­ный интерес простым невротическим «выражением» его детской идентификации с отцом. Если это так (о чем мы судим по наличию у него компульсивности и ригид­ности), то этот интерес нельзя рассматривать как функционально автономный. Од­нако если он уже давно проработал свою юношескую зависимость и теперь интере­суется политикой ради нее самой, то мотивация функционально автономна. Мы упоминаем этот случай, чтобы подчеркнуть, что необходимо исследовать каждый конкретный пример, чтобы определить, в какой степени и как в нем может при­сутствовать функциональная автономия.

8. Сублимация. Привычная теория Фрейда считает, что все взрослые мотивы (даже наиболее социально ценимые и идеалистичные) — это «очевидные сублима­ции» примитивных мотивов секса и агрессии. Врач, художник, миссионер вытесня­ют свои «желания с отторможенной целью»; они находят замену тому, чего реально хотят в жизни. Несомненно, «очевидная сублимация» действительно иногда сущест­вует, но мы решительно не согласны, что она объясняет все мотивы взрослых.

Для доказательства своей точки зрения критики функциональной автономии приводят особые случаи. Один исследователь пишет:

Мой уклон биологический, механистический и фрейдистский. Позвольте мне опи­сать случай, соответствующий моему уклону и, видимо, отрицающий функциональ­ную автономию.

У меня есть друг, который, похоже, сильно мотивирован эстетическими ценнос­тями. Все, что он делает, кажется соответствующим этой хорошо интегрированной мотивационной системе. Он поднимает глаза от внимательно рассматриваемой фото­графии безрукой Афродиты и вздыхает: «Ах, если бы нынешние люди были такими». В поисках совершенной подруги он каждый уик-энд проводит с новой девушкой. Как-то, возвратившись с одного такого свидания, он сказал: «Она в порядке, но у нее нет бюста». Он любит поэзию. Когда он читает стихи, слова падают из его рта подобно кусочкам мрамора. Он цитирует Ноэля Коуарда. И во многих других отношениях он — эстет высшей пробы. Составляет ли его любовь к прекрасному функционально авто­номный мотив? Я думаю, нет.

Его зовут Ларе. Его разведенная мать и он крайне преданы друг другу. В конечном счете, его «идеальная девушка» — его мать. Его озабоченность грудями, его «переже­вывание и сосание» прекрасных поэтических строк, — все это демонстрирует его же­лание обладать своей матерью (или вернуться в нее). Эстетизм Ларса невротичен, это просто очевидная сублимация его истинных мотивов.

Если случай в основном таков, как утверждает этот исследователь, нет осно­ваний предполагать, что эстетический стиль жизни Ларса функционально автономен. Он не присущ внутренне его природе, а стоит на службе другого, более сильного и, в лучшем случае, наполовину осознанного мотива.

Трансформаиия мотивов 319

Вот другой случай, описанный исследователем, также скептически относя­щимся к функциональной автономии.

Недавно я встретил одного священника и заинтересовался его случаем. Многие говорили мне, что он — человек с единственным мотивом в жизни: собрать деньги на постройку женского монастыря. Пока я не познакомился с ним, я не мог даже вооб­разить столь всепоглощающее доминирование этого одного мотива во всем его пове­дении.

Например, я должен был договориться с ним об аренде школьного зала для под­ростковых танцев. Он спросил, какой процент прибыли он получит для своего проек­та монастыря. Я пытался обсудить с ним проблему досуга подростков; его это не инте­ресовало. Я пытался обсудить межрелигиозное напряжение в общине, он и это отмел. На каждый гамбит в разговоре он отвечал: «Сколько я получу на монастырь?»

У него плохие отношения с людьми в городе, ибо он немилосердно преследует их ради денег. В его офисе находится большая картина предполагаемого монастыря, при­чем она не висит на стене, а стоит на мольберте, так что сразу бросается в глаза. Даже архиепископ, говорят, не очень благоволит этому проекту, потому что священника подозревают в том, что он расходует на свою цель часть приходских денег.

Как же можно объяснить это единство цели? Примем ли мы психоаналитическую интерпретацию, что сексуально подавленный холостяк нашел способ собрать вокруг себя женщин (монахинь)? Можно представить себе валидность этого объяснения, но я сомневаюсь, ибо других свидетельств сексуального интереса в его поведении нет, и он очень стар. Едва ли можно принять и гедонистическое объяснение, ибо он не толь­ко непопулярен из-за своей неприятной настойчивости, он в действительности не сильно продвигается вперед. Его поведение скорее наказывается, чем вознаграждается.

Возможно, лучшее, что мы можем сделать — это сказать, что его главенствующая страсть функционально автономна. Но не уходим ли мы тем самым от попыток объяс­нить его центральный мотив?

В данном случае, как и во многих других, мы просто недостаточно знаем об обсуждаемой жизни, чтобы прийти к ясному решению. С одной стороны, весьма на­вязчивая природа поведения священника ставит вопрос о том, не присутствует ли здесь невроз навязчивых состояний, приводящий к смещению какого-то желания с заторможенной целью (быть может, сексуального). С другой стороны, многие люди, вроде старого Фауста, нашли свой смысл жизни в каком-то ограниченном проекте схожего масштаба. В жизни этого священника проект может быть просто конкрет­ным фокусом приложения религиозного мотива и стиля жизни. Может быть, мы должны принять это как способ сведения всех испытываемых им сложных жизнен­ных влияний с его развивающимися потребностями и интересами в уникальном паттерне проприативного стремления. С этой точки зрения его мотив организации монастыря функционально автономен. В данном случае мы действительно не можем сказать, что тут лучше подходит («сублимация» или функциональная автономия), просто потому, что мы недостаточно знаем о жизни этого человека.

Добавим несколько слов относительно жалобы автора наблюдения на то, что доктрина функциональной автономии «даже не пытается объяснить его централь­ный мотив». Если автор имеет в виду, что он хотел бы исторического объяснения в виде тех шагов в жизни священника, которые привели его к нынешней главенству­ющей страсти, то мы можем ответить, что не видим препятствий для его попытки реконструировать историю жизни этого человека. Но историческое объяснение — это не функциональное объяснение. В самом реальном смысле функционально автоном­ный мотив и есть личность. Мы не можем требовать никакой дальнейшей редукции. Сама по себе жизнь есть энергия и «объяснение». Нет нужды, да и возможности смотреть «глубже» — там ничего нет, если мотив функционально автономен.

320 Структура и развитие личности

Однако мы можем связать любой функционально автономный мотив с тоталь­ной системой проприума и раскрыть его относительную значимость для стиля жиз­ни. Функциональная автономия — не «доктрина отчаяния». Скорее это четкая мар­кировка одного важного и часто игнорируемого аспекта человеческой мотивации.

Резюмируем: если мы имеем дело с сублимацией (очевидной или нет), то это не случай функциональной автономии. С другой стороны, бездоказательное деклари­рование того, что все интересы взрослого человека — всего лишь маскировка для его подлинных потребностей (главным образом, в сексе и агрессии), выглядит так же неправдоподобно, как химеры.

Степени функциональной автономии. Наше обсуждение прояснило, что не все­гда можно определить, коренится ли данный мотив во влечениях, инфантильной фиксации, сублимациях или полностью взрослых формулах жизни. В сущности, мо­тив может отражать комбинацию сил: детских и взрослых, инстинктивных и наме­ренных, сознательных и бессознательных, внешних и внутренних. Даже влечения, как мы видели, посредством канализации приобретают новые высоко индивидуаль­ные привкусы. По этим причинам мы не можем заявить, что мотив всегда либо — либо. Мы должны учитывать возможность того, что жизненные мотивы могут демон­стрировать много степеней чистоты и примесей в том, что касается функциональ­ной автономии.

Следовательно, на вопрос: «Когда это не так?» — не может быть категоричного ответа. Решение можно найти только после интенсивного изучения индивидуальной жизни. На практике часто трудно принять решение. Однако в принципе мы можем сказать, что в той степени, в которой нынешний мотив стремится к новым целям (то есть обнаруживает напряжение иного вида, чем у мотивов, из которых он развился), он является функционально автономным.

Как возникает функиионалыная автономия

Наш научный интерес был бы удовлетворен, если бы мы могли дать простой ответ на трудный вопрос: как возникает функциональная автономия. К несчастью, нам это не удается по двум причинам. Во-первых, нам не хватает знаний о неврологи­ческих процессах, которые могут быть включены в трансформацию старых и поддер­жание новых систем мотивации. Во-вторых, у сегодняшней психологии нет последо­вательной теории природы человека. Нельзя ясно понять феномен функциональной автономии до тех пор, пока мы не узнаем больше о соответствующих неврологичес­ких механизмах и не придем к корректной формулировке целевой природы мотивов.

Поэтому в настоящее время мы попытаемся только сориентировать наш ответ в правильном (как нам кажется) общем направлении. Мы назовем первую группу соображений «квазимеханическими», а вторую группу — «проприативными».

Квазимеханические соображения. Мы обратили внимание на различные персе-веративные системы как на относительно низкий уровень функциональной автоно­мии. Эти самоподдерживающиеся системы не исчерпывают диапазон функционально автономных мотивов, но они уже создают сложности для распространенной теории научения. Комментируя это, Миллер пишет:

«Мы говорим, что сильное приобретенное влечение может не угасать на протяже­нии многочисленных попыток и, тем не менее, в конце концов угаснуть. Когда к этой

Трансформаиия мотивов 321

возможности добавляются генерализация, подкрепления высшего порядка и переклю­чения с одного аспекта подкрепления на другой, можно увидеть, как трудно в комп­лексных человеческих ситуациях определить, является привычка на самом деле функ­ционально автономной или нет»28.

Этот отрывок показывает нам, что S— Л-теоретики предпочитают по возможно­сти отрицать функциональную автономию, объясняя то или иное явление в привыч­ных для них понятиях S—R29. К несчастью, эти понятия становятся чрезвычайно туманными, когда применяются к тому, что Миллер называет «комплексными чело­веческими ситуациями».

Давайте сделаем обзор нескольких релевантных квазимеханических соображе­ний, которые могут быть нам полезны.

1. Замедленное у гашение. В процитированном выше отрывке Миллер считает, что некоторые устойчивые приобретенные системы реально находятся на пути к уга­санию. Так, маленький мальчик, который научился любить рыбную ловлю потому, что эта деятельность связана с получением любви и внимания от отца, может ка­кое-то время сохранять собственный интерес к рыбалке. Но, если этот интерес не подкрепляется вниманием отца, мальчик в конце концов утратит его. Если такое случится, то, конечно, мы должны будем сказать, что интерес мальчика к рыбалке не стал функционально автономным. Мы принимаем это, но хотим обратить вни­мание на множество случаев, где приобретенные интересы никогда не угасают.