Глава 25.3. Государственная пошлина 8 страница

Исследования показывают, что этнические предубеждения более распростра­нены среди тех, кто ходит в церковь, чем среди тех, кто не ходит24. Уже один этот факт показывает, что такая религия скорее разъединяет, чем объединяет. Внешняя религиозность делает человека предубежденным, готовым ненавидеть и изгонять, что противоречит всем нашим критериям зрелости. Нет расширения Я, нет теплого отно­шения к другим, нет эмоциональной близости, нет реалистического восприятия, нет самопонимания и юмора.

Короче говоря, мы определенно не можем сказать, что религиозное чувство — это всегда объединяющая философия жизни.

В то же самое время возможен такой вид религиозного чувства, который дей­ствительно дает всеохватывающее решение загадке жизни в свете ясной теории. Так может происходить, если религиозный поиск рассматривается как самоцель, как ценность, лежащая в основе всех вещей и желаемая ради нее самой. Когда человек предается этой цели (а не «использует» ее), религия становится «внутренней» цен­ностью индивида и в этом качестве выступает как всеобъемлющая, интегративная и мотивирующая25.

Пониманию такого религиозного чувства может помочь сравнение его с юмо­ром. Они похожи только в одном отношении. Оба вводят беспокоящее событие в но­вую систему отсчета, разбивая, так сказать, контекст буквального мышления. И юмор, и религия проливают новый свет на жизненные неприятности, вырывая их из рутинных рамок. Смотреть на наши проблемы юмористически — значит, видеть их как маловажные, смотреть на них религиозно — значит, видеть их в серьезной системе иного смысла. В обоих случаях появляется новая перспектива.

Во всех других аспектах они различаются. Юмор полагается на видение несо­ответствия в событиях, религия видит высшее соответствие. Так как переживания вряд ли могут в одно и то же время рассматриваться как важные и как тривиаль­ные, следовательно, мы не можем одновременно что-то осмеивать и почитать. Мы

24 См.: Allport G. W. The nature of prejudice. Cambridge (Mass.): Addison-Wesley, 1954; Idem. Religion and prejudice // Personality and social encounter. Boston: Beacon, 1960. Ch. 16.

25 Подробнее об этом см.: Allport G. W. The individual and his religion. N. Y.: Macmillan, 1950.

Зрелая личность 349

можем и шутить и молиться по поводу одних и тех же тревожащих жизненных со­бытий, но не в одно и то же время.

От превращения в циника (этим рискует радикальный юморист) религиозно­го человека удерживает убеждение, что на свете есть нечто более важное, чем смех, то есть признание того факта, что и смеющийся, и сам смех имеют свое место в системе вещей. Когда принимается этот важный момент, остается еще много места для шуток. Действительно, можно привести аргумент в пользу превосходного чув­ства юмора религиозного человека, решившего раз и навсегда: такие-то вещи свя­щенны и обладают крайней ценностью, а ко всему остальному нет нужды относить­ся всерьез. Он может видеть, что многие происшествия смехотворны, что мужчины и женщины, включая его самого, предаются забавному тщеславию, как актеры в театре. В их выходах на сцену и уходах со сцены для него ничто не имеет значения, если не касаться вопроса их конечной ценности в системе вещей.

За пределами досягаемости юмора находится только сердцевина и цель рели­гиозного мировоззрения. Человеческие слабости, связанные с религиозным намере­нием, могут стать источниками развлечения (например, неуместные эпизоды в цер­кви). Но такое несоответствие не влияет на приоритет «высшей задачи».

Религия всегда включает нечто большее, чем то, что может быть доступно ког­нитивным процессам человека, тем не менее, она, как проявление целостного Я, не исключает и рациональное мышление. Всякая вера (религиозная или нет) — это та­кая область, где знание не является решающим фактором, хотя и используется. То, что все люди живут верой, — трюизм, ибо человек никогда не знает точно, а лишь верит, что его ценности — стбящая вещь. Религиозная вера отличается от какой-либо другой веры главным образом всеобъемлющим характером. Это означает: человек, владеющий знанием, обнаружит, что универсум как целое, факты существования, озадачивающее столкновение добра и зла, — все связано и имеет смысл. Из содержа­ния религиозной веры человек берет то, что для него лучше (с рациональной точки зрения) «подходит». Зрелая (внутренняя) религия — это полная и всеохватывающая теория жизни, но это не та теория, которая может быть доказана во всех деталях.

Здесь мы должны отвергнуть точку зрения, что все религиозные импульсы в жизни инфантильны, регрессивны и связаны с бегством. Но такая «внешняя» рели­гия, несомненно, существует. Не можем мы принять и точку зрения, что религия институциональная и ортодоксальная — это всегда детское подчинение авторитету и, следовательно, показатель незрелости. Многие мыслящие люди находят исторические традиционные формы религии «лучше подходящими» их собственным поискам смыс­ла и всеобъемлемости. И поэтому даже ортодоксальная религия может отражать нечто большее, чем детский благоговейный страх и привычку, она может отражать тща­тельно выбранную, зрелую и продуктивную философию жизни.

Но мы не должны делать и обратную ошибку, допуская, что религия — един­ственное объединяющее чувство. Это, может быть, логично, так как она стремится включить все, что лежит внутри и вне опыта, и идеально подходит для роли «едино­го начала». Но фактом остается и то, что многие люди находят высокую степень объе­динения в других направлениях.

У. X. Кларк собрал суждения примерно трехсот хорошо образованных людей, каж­дый второй из которых указан в справочнике «Кто есть кто». Когда их просили оце­нить факторы, конструктивно повлиявшие на креативность их жизни, главным ока­зался «интерес и удовлетворенность работой как таковой», а за ним шло «желание знать и понимать». На третьем месте было желание помочь обществу. «Религиозная

350 Структура и развитие личности

мотивация» располагалась в групповом перечне ниже, примерно там же, где «желание творить красоту». Но важно то, что конкретные индивиды сильно различались в оцен­ках значимости религии. Довольно низкий общий ранг объясняется тем, что большин­ство не относило религию к главным источникам своей мотивации26.

Таким образом, мы не можем указать, насколько широко распространено все­объемлющее религиозное чувство в качестве объединяющей философии жизни. Од­нако есть свидетельства, что через одно-два десятилетия после окончания колледжа люди становятся более религиозны, чем тогда, когда были студентами27. Оказывает­ся, что поиск религиозного смысла усиливается с возрастом.

Зрелая совесть. Джон Дьюи сказал, что совесть — это то, что принимается как имеющее законную власть в управлении поведением. Если совесть человека осу­ществляет всеобъемлющее руководство всем (или почти всем) его поведением, она, очевидно, может быть названа объединяющей силой. Принятие ответственности — экзистенциалистский идеал зрелости, а долг и ответственность — цементирующий фактор в жизни многих, не обладающих выраженной философией.

В главе 6 мы проследили эволюцию совести. Она проходит через много стадий. А люди так устроены, что не только испытывают определенную любовь и нелюбовь, но также любят и не любят себя за свою любовь и нелюбовь к определенным вещам и за совершение определенных действий. Таким образом, совесть — универсальное достояние человека (исключение составляют немногие, отличающиеся моральной тупостью и поэтому называемые психопатами). Но существует большая разница меж­ду племенной или фрагментарной детской совестью и зрелой совестью.

Зрелый человек обладает относительно ясным JT-образом, посредством кото­рого он может вообразить, каким он хочет быть и что обязан делать в качестве уни­кального индивида, а не просто члена племени или ребенка своих родителей. Фак­тически он говорит себе: «Я обязан делать все, что могу, чтобы стать тем человеком, каким я уже являюсь отчасти, но надеюсь быть полностью». Такая совесть — не по­слушное детское «должен», она меньше обеспокоена специфическими и несвязан­ными заповедями, которые заучивает маленький ребенок. Она не задавлена мелки­ми ошибками и грехами и не смешивает культурные обычаи с базовой личной нравственностью, хотя, конечно, человек принимает отдельные стандарты своей культуры, которые выбирает как соответствующие своему JT-идеалу.

Далее, совесть может быть или не быть религиозно окрашенной. Конечно, она будет иметь этот оттенок, если ее владелец в каком-то смысле религиозный человек. Утилитарной, внешней религиозности будет сопутствовать отрывочная и непоследо­вательная совесть, охотно успокаиваемая самооправданием или, быть может, невро­тически преследуемая специфическими переживаниями вины. Напротив, внутренне зрелое религиозное чувство сопровождается зрелой совестью, которой свойственна цельность.

Очень интересно отметить, что многие люди (как в приведенном выше иссле­довании Кларка) чувствуют, что их желание служить обществу побуждает их силь­нее, чем осуществление какого-то религиозного назначения. Следовательно, мы де-

26 Clark W. Н. A study of some of the factors leading to achievement and creativity, with special reference to religious skepticism and belief// Journal of Social Psychology. 1955. Vol. 41. P. 57—69.

27 Nelson E. N. P. Patterns of religious attitude shifts from college to fourteen years later // Psychological Monographs. № 424. 1956; Kelley E. L. Consistency of the adult personality // American Psychologist. 1955. Vol. 10. P. 659-681; Bender I. E. Changing patterns of religious interest // The Humanist. 1958. Vol. 18. P. 139-144.

Зрелая личность 351

лаем вывод, что интегрированное чувство морального обязательства обеспечивает объединяющую философию жизни вне зависимости от того, связано оно со столь же развитым религиозным чувством или нет28.

Психотерапия

Люди, не удовлетворенные своей личностью, могут получить консультацию, психотерапию или психоанализ. Какие цели достигаются с помощью этих средств? До определенной степени каждый терапевт выбирает собственную цель. Хорни, кажет­ся, подчеркивает безопасность и бегство от тревоги, Фромм — преодоление отчужде­ния от мира и повышение продуктивности, Франкл стремится к увеличению смысла и ответственности в жизни пациента, Эриксон — к перестройке оснований идентич­ности пациента.

Не обсуждая каждый индивидуально акцентируемый момент, мы отважимся утверждать, что большинство терапевтов стремится к трем целям: (1) снять нежела­тельные симптомы; (2) приспособить человека к обществу, в котором он живет; (3) усилить переживаемое пациентом чувство благополучия.

Первая цель явно недостаточна, хотя желательна. От устранения симптомов человек фундаментально не меняется (и вообще сомнительно, что можно устранить симптомы, не достигая двух других целей).

Полезность второй цели также вызывает сомнения. Само общество больно не­справедливостью, лицемерием и войнами. Зачем же делать так, чтобы пациент испы­тывал от всего этого удовольствие? И к какому именно «обществу» мы будем при­спосабливать пациента: к его социальному классу (делая его провинциалом и лишая стремлений) или к его нации (ограничивая его видение человечества как целого)? Сомнительно, что мы можем принять общество (любое общество) в качестве стан­дарта для здоровой личности. Общество охотников за головами требует в качестве граждан хорошо приспособленных охотников за головами, но обязательно ли тот, кто отклоняется от групповых стандартов (то есть ставит под сомнение ценность обез­главливания), является незрелой личностью?

Смысл благополучия — это неуловимый критерий. Никто не стал бы утверж­дать, что надо стремиться к ощущению неблагополучия, но эйфория, счастье и даже «пиковые переживания» дают только мимолетное чувство зрелости. Более того, как ни странно, благополучие может переживаться только по контрасту со страданием. Следовательно, зрелость должна включать определенную квоту страдания, если его удается преодолеть.

Как бы критически мы ни относились к этим общим терапевтическим целям, все они хороши в рамках несколько более полной концепции человеческой судьбы. Согласно психо-этике, выраженной в этой главе, мы утверждаем, что полноценным людям свойственно стремиться к непрерывному росту и развитию в направлении зре­лости. Мы полагаем, что цели психотерапии должны формулироваться на основе шес­ти описанных нами критериев зрелости и приниматься всеми консультантами, роди­телями и терапевтами, желающими помогать другим на жизненном пути.

Добавим важный постскриптум к этой краткой дискуссии. Является ли зрелость единственной конечной ценностью для личности? Нет ли незрелых людей, которых

28 Подробнее о совести «долженствования» и совести «обязательства» см.: Allport G. W. Becoming: basic considerations for a psychology of personality. New Haven (Conn.): Yale Univ. Press, 1955. <Наст. изд. С. 166 216.>

352 Структура и развитие личности

мы знаем как высоко творческих, по-своему героических и обладающих другими же­лательными качествами? Оказывается, что ценность креативности присутствует у многих личностей, в других отношениях искаженных, отсталых, даже невротичных и психотичных. А мир сильно нуждается в креативности. Мы должны допустить это и признать, что в жизни есть много хорошего помимо здоровья и зрелости личности. На этом можно было бы остановиться, но мы все же утверждаем в качестве желатель­ной цели развитие личности к самому высокому достижимому уровню зрелости. Мы знаем, что всегда будем терпеть неудачу на пути к этой цели, и радуемся тому, что помимо нее есть еще много ценностей.

Замечания о старении

Мы настаивали, что процесс старения не обязательно то же самое, что «созре­вание» личности. Однако старение — нормальная стадия жизни и поэтому заслужива­ет специального внимания теории личности. Значительное возрастание интереса к этой теме в последние годы вызвано тем, что с 1900 года средняя продолжительность жизни увеличилась примерно с сорока до семидесяти лет. Вскоре будет все больше и больше личностей, находящихся в престарелом возрасте. Проблема, что с ними де­лать, особенно остра из-за того, что «расширенная семья» ушла в прошлое. Родите­ли, бабушки и дедушки редко теперь живут вместе со своими женатыми детьми и внуками. Их здоровье, экономическое благополучие, одиночество и вопрос о том, могут ли они еще быть полезны обществу, — животрепещущие проблемы.

Недавние исследования показали, что многие старики отнюдь не страдают от слабости и нетрудоспособности. Вышедшие на пенсию и загнанные в фактическую изоляцию, они еще обладают высокими возможностями и сильной направленностью. Верно, что после 20—30 лет снижаются как биологические силы, так и острота чув­ствительности и сноровка в прохождении «тестов на интеллект». Но способности к пониманию, рассуждению и оценке это не касается. Наоборот, они могут улучшать­ся благодаря большему доступному запасу опыта.

Исследования говорят, что показатели пожилых людей на производстве удиви­тельно высоки. При равной с более молодыми рабочими производительности труда у них меньше производственных несчастных случаев, ниже текучесть кадров. У них есть также тенденция к большей стабильности и лояльности (если они не находятся под строгим наблюдением). Но они менее эффективны в работе, требующей непрерыв­ных быстрых действий29.

Для пояснения возьмем статистику дорожно-транспортных происшествий. Мо­лодые люди в возрасте до двадцати пяти лет имеют значительно более высокие пока­затели по тестам на моторную координацию и умения, но и частота автомобильных аварий у них намного выше, чем у водителей старше шестидесяти. Страховые компа­нии признают этот факт, взимая очень высокие страховые взносы с молодых водите­лей. Ясно, что пожилые люди осторожностью и рассудительностью компенсируют то, что утратили в моторных навыках30.

29 McFarland R. A. The psychological aspects of aging // Bulletin of New York Academy of Medicine. 1956. 2nd ser. Vol. 32. № 1. P. 14-32.

30 DeSilva H. R. Age and highway accidents // Scientific Monthly. 1938. Vol. 47. P. 536-545; McFar­land R. A., Moore R. C, Warren A. B. Human variables in motor vehicle accidents. Boston: Harvard School of Public Health, 1955.

Зрелая личность 353

Но рассмотрение старения только в терминах средней компетентности, сред­них установок и средних проблем кажется довольно поверхностным. Ни один старый человек, имеющий уникальную личность, развивавшуюся на протяжении жизни, не может рассматриваться просто как воплощение усредненного типа. Уникальность со­храняется до могилы. Самый важный урок, который мы можем извлечь из многих психологических исследований, состоит в том, что старые люди не слишком отлича­ются после ухода на пенсию от того, какими были до этого. Их жизненный поиск еще не завершен. Трагедия состоит в обрубании их возможностей стремиться к дальней­шему росту. Кто может оценить, сколько мудрости теряет общество, глушащее раз­витие в последние десятилетия жизни?

Резюме

Психологи не могут сказать нам, что значат нормальность, здоровье или зре­лость личности. Но каждый практически мыслящий человек, включая психологов и психотерапевтов, хотел бы это знать. Изучая громадную литературу по теме, мы об­наружили много общего во взглядах исследователей, по крайней мере представляю­щих ценности западной культуры. В частности, мы нашли шесть критериев, отражаю­щих области согласия. Зрелая личность: (1) обладает сильно расширенным чувством Я; (2) в состоянии тепло относиться к другим в интимных и не интимных контактах; (3) обладает чувством фундаментальной эмоциональной безопасности и принятием себя; (4) воспринимает, думает и действует активно и в согласии с внешней реаль­ностью; (5) способна к самообъективации, пониманию себя и юмору; (6) живет в гармонии с единой философией жизни.

Цели психотерапии и консультирования иногда формулируются без учета всех этих критериев зрелости. Те же самые промахи отмечают нашу политику в отношении старых людей. Более разумно для этики и психологии было бы поощрять развитие че­ловеческого потенциала во всех шести направлениях с детства и до конца жизни.

Глава 13. Поиск элементов

Специфическая проблема психологии — Поиск единиц в прошлом — Единицы стимула и реакции — Идентичные элементы — Факторные еди­ницы — Резюме

Человек, как и все в природе, соспоитиз огтосипелъно стабильных структур. Поэтому успех психологической науки, как и успех любой науки, в значительной мере зависитотее способности выявить существенные единицы, из которых состоит этотконкретный сгусток космоса. Химия не могла бы существовать без своей табли­цы элементов. Где была бы физика без кванта или биология без клетки? Все науки что-то анализируют^ а анализировать означает«распускать, развязывать».

Спеиифическая проблема психологии

Часто говорят^ что психология «сильно отстала» отдругих наук, потому что не моэюгтобн ару жить свои фундаментальные единицы. В прошлом веке было предложе­но много таких единиц (в том числе способности, идеи, инстинкты, рефлекторные дуги, ощущения, образы, чувства, влечения, привычки, факторы, установки, мнения, структуры событий), но общее согласие так и не было достигнуто.

Согласия нет\ потому что психологи по-разному видятцели. Вундти Титиенер, чьи интересы лежали только в области сознательной психической жизни, считали фундаментальными единицами ощущения, образы, чувства. Эксперименты с животны­ми свидетельствовали в пользу единиц стимула и реакции (влечение, привычка); пси­хофизиологи говорято клеточных комплексах; специалисты в области статистики — о кластерах или факторах; клинические психологи склоняются к потребности; другие специалисты по личности отдаютпредпочтение чертам, установкам или мнениям.

Единицы различаются по степени сложности. Это могутбыть макрострукту­ры, субструктуры или микроструктуры в зависимости от нашего уровня интереса. Самое правдивое утверждение о нервной системе человека заключается в том, что она иерархически организована: такие простые структуры, как рефлекторный путь, или такие сложные, как руководящая философия жизни, — все они равно реальны.

Поиск элементов 355

Рассмоприм пример: психофизиолог, интересующийся поочередным сгибанием и разгибанием ноги, мог бы выбрапь в качестве базовой единицы цепной рефлекс; но исследователи, интересующиеся классификацией моторных действий, в качестве более приемлемой единицы выберутходъбу. Если мы изучаем межличностное пове­дение, мы можвм предпочеспъ привычку уходить от людей. Если нас интгресуютбо-лее обобщенные диспозиции личности, мы можем фиксироваться на черте ухода. Единицы всех порядков (и микро-, и макро-) имеют свое место.

Но изменчивоспь единиц смущаетнауку. По крайней мере, одна школа (теория поля) осуждает всяческий «атомизм» в психологии и акцентируеттолъко конфигура­ции, паттерны и поля. Эта концепция пытается уловит текучесть всей психической жизни и поведения.

Но что-то должно объяснят повторяемость и постоянство личного поведе­ния. Мы признаем, что единицы не могутсуществовапь в «чистом состоянии» (ибо наше повседневное поведение определяется слиянием многих активированных еди­ниц), но мы тлкже видим, что личноспъ опиосительно стабильна во времени и в разных ситуативных полях. Как мы объясним этотфактбез поиска соответствующе­го рода единиц?

Поиск елинии в прошлом1

Для изучения личности нам совершенно необходимы единицы опиосительно высокого порядка сложности, ибо наше дело — объяснят, более широкие (моляр­ные) виды поведения, а не мышечные подергивания.

Теории личности, которые существовали с IV века до н. э. по XVII век н. э., были написаны, главным образом, в понятиях чепырех темпераментов. Интересно, что эти темпераменпы рассматривались как соответствующие чепырем элементам природы (по Эмпедоклу) и четырем параллельным гуморальным элементам (чер­ной желчи — меланхолический, желтой желчи — сангвинический, крови — холери­ческий, слизи — флегматический). Схема стройная, но несостоятельная. В конечном счете она гласит, что физика, биохимия и психология — все основываются на од­них и тех же чепырех космических элементах. Если «единство наук» когда-либо и будетдоспигнуто, то не таким сверхупрощенным способом.

Когда гуморальные единицы утратили расположение исследователей, на сцене появилась и заняла доминирующее положение доктрина способностей. На протяжении двух столетий (приблизительно с 1650 до 1850 г.) природа человека рассматривалась как смесь способностей — «сил» памятл, внимания, рассуждения и т д. В конце этого периода френолог Галь искал способности, более близкие к личностным качествам: тщеславие, любовь к потомству, дружелюбие и т п.

Под влиянием Дарвина теоретики личности заменили способности на инстин­кты. Последующая эра, длившаяся приблизительно шестдесятлещ ознаменовалась элегангтым отстаиванием Мак-Дугаллом инстинктов и производных отних чувств. Он считал, что эти единицы могли бы служит стандаргтым перечнем мотлвацион-

1 До определенной степени это обсуждение следует за моей главой под названием «Какие единицы нам использовать?» (What units shall we employ? // Assessment of human motives / Ed. by G. Lindzey. N. Y.: Holt, Rinehart and Winston, 1958. <Наст. изд. С. 46-61>). Всеобъемлющая теория «структуры» предложена в книге Ф. Г. Олпорта (AllportF. H. The nature of perception and the concept of structure. N. Y.: Wiley, 1955). Эта теория помогает объяснить одновременно и стабильность личностных структур, и модифицируемость их в контактах со «внешними» (природными или социальными) структурами.

356 Структура и развитие личности

ных элементов, в отношении которых можно было бы сравнивапь всех людей. Фрейд дал новый импульс этому поиску, хотя, в огтичие отМак-Дугалла, он не предло­жил ясной классификации инстинктов. В 1924 году Бернард писал, что уже предло­жено свыше 14 000 различных инстинктов, а согласия еще не видно2.

Потом докприна инстинктов сменила форму. Бихевиориспы поспулировали вле­чения в качестве «невыученных» единиц, на которых базируется личность (под вле­чениями большей частью подразумевались просто психологические склонности и ан­типатии). Другие психологи преобразовали инстинкты в доктрину потребностей. В огтичие отинспинктов потребности не обязательно наследуются, это просто базо­вые направления мотивов. В числе потребностей — унижение, достижение, агрес­сия, доминирование, уединение, чувствительности, секс. Позднее (чтобы преодолеть абстрактность потребностей) Мюррей ввел понятие ценностного вектора. Типичные ценности: здоровье, деньги, идеология, секс. Каждая можетбыпь связана с вектором, на­пример: приобретать, поддерживать, избегать. Мюррей перечисляетчепырнадцапь ба­зовых ценности и двенадцать векторов. Получающееся количество мопивационных единиц велико, но не бесконечно. Схема строго номотгпична, но имеетто преиму­щество перед более абстрактными классификациями, что интггрируетобьектжела-ния с самим желанием3.

Эти фрагменты истории задаютнекоторую перспективу тому поиску, который начался две тысячи летназад и еще не завершился. Нынешние идеи поражаютсвоим разнообразием. Помимо инстинктов, влечений, потребностей, ценностных векторов и чувств мы вспречаем привычки, установки, синдромы, регионы, эрги, личностные конструк­ты, предпочитаемые паттерны, измерения, факторы, схемы, черты и тенденции. Каждый автор предпочитаетодин из этих типов единиц и предлагаетсвои определения и суб­классификации. Но даже если несколько авторов согласны пользоваться определен­ным типом единиц (например, фактурами), они часто расходятся в том, какие кон­кретно единицы должны относиться к этому типу.

Мы не будем пытться определит или объяснит все эти предложения. Однако в этой и в последующих главах мы рассмотрим некоторые из них.

Елинииы «стимула—реакиии»

В этом мест мы должны обратится к фундаментальному для тории личности положению. Назовем его доктриной специфичности. Эта точка зрения, хотя и менее популярная, чем двадцать летназад, все еще широко распространена в Америке. Она утверждает, что «личность состоитиз пысяч независимых особых привычек». Другими словами, она оприцаетсуществование организации на более высоких уровнях, кото­рые имеются в виду при обычном использовании понятия «черта». Существенный элемент— конкретная привычка. Единственной единицей можетбыт «конкретная поведенческая тнденция, которую следует определят через конкретный стимул и конкрегтую реакцию»4.

2 Bernard L. L. Instinct: a study in social psychology. N. Y.: Holt, Rinehart and Winston, 1924. P. 220.

3 Murray H. A. Toward a classification of interactions // Toward a general theory of action / Ed. by T. Parsons, E. A. Shils. Cambridge (Mass.): Harvard Univ. Press, 1951. P. 463.

4 Hartshorne H., May M. A., Shuttleworth F. K. Studies in the organization of character. N. Y.: Macmillan, 1930; Symonds P. M. Diagnosing personality and conduct. N. Y.: Appleton-Century-Crofts, 1931. Ch. 9; Coutu W. Emergent human nature. N. Y: Knopf, 1949.

Поиск элементов 357

Леманн и Уитт решипельно утверждают «Батгреи песте, созданные для из­мерения тгких черткак упорство, агрессивность или честность, даютстоль ненадеж­ные и неустойчивые результаты, члю вновь и вновь возникаетсомнение, что общие черты действительно существуют»5.

В определенной мере обыденный опытподтерждаетэти взгляды. Веемы знаем людей, аккуратных в одежде, но неряшливых за столом, святых в священную суббо­ту и дьяволов в другие дни недели, робких в офисе и тиранов дома. Но разве мы не знаем также людей, которые почти всегда аккуратны, застенчивы, циничны или на­вязчивы? Мы точно можем предсказать их поведение в новых ситуациях. Их черты оказываются генерализованными.

Сторонники специфичности опираются на старое исследование воспитания характера6. Это исследование было выполнено изобретательно и тщательно. Иссле­дователи ставили конкретные задачи перед сотнями детей. Детские ответы давали возможность изучить свидетельства «за» и «против» существования таких деклариру­емых черткак хитрость, полезность, кооперативность, упорство и самоконтроль. Окончательный вывод гласил, что эти черты являются «скорее группой конкретных привычек, чем общими чертами».

Вотпример таких результатов. Детям давали возможность украсть пенни (и ока­зывалось, что у детей были весьма устойчивые привычки воровать или не воровать). Им также давали шанс сплутовать в школьных работах и солгать относительно плу­товства, а также смошенничать в игре. Корреляция между этими формами поведения была низкой. Так, корреляция между кражей пенни и ложью относительно плутов­ства была равна только 0.132. Привычки к нечестности в одной ситуации были неза­висимы отпривычек к нечестности в другой.

Исследование впечатгяегц но не вполне убеждает Можно сделать несколько существенных возражений:

1. В данном примере результаты доказываютне то, что у детей отсутствовали черты, а только то, что нечестность, измеренная таким способом, не является чер­той. Ребенок, продемонстрировавший «привычку» воровать пенни, можетпак делать потому, что копитденьги для покупки набора инструментов, или потому, что бунпу-еттгким антиобщественным способом, или потому, что чувствует себя социально неполноценным и хочеткупить сладостей, чтобы задобрить своих приятелей. Ребе­нок, который лжегц можетделать так, потому что боится наказания, потому что не хочетрасспроить учителя. Ребенок F (рис. 7) можетлгать, потому что испытываетхро-ническую жажду похвалы и одобрения.

Исследование обнаруживает что абстрактная «честность» — не такая твердая черта у детей, как другие личностные диспозиции. Исследование не доказывает что «кража пенни» — это изолированная привычка, не связанная с более высокими структурами личностной организации ребенка.