ГОРНЫЙ ПРОХОД В НАНЬКОУ

В течение месяца три батальона саперов работали над укреплением Нанькоу. Горный проход был превра­щен в укрепление чрезвычайной силы. В Нанькоу горы вставали из земли без предгорий, мощными вершинами. Узкая щель горного прохода с проложенной по дну его Пекин-Суйюаньской железной дорогой прорезывала этот мощный хребет. Ширина прохода то сходилась до 200 метров, то расширялась до 400 метров, на протяжении 15 километров колеблясь между этими цифрами. Перед горным проходом, у его устья с южной стороны, был рас­положен древний форт Нанькоу, представляющий собой прямоугольник пятисаженных стен толстой кладки, при­жатый к подножию скал. Напротив форта, в 300 метрах, высилась одинокая скала с развалинами кумирни на вер­шине. С гор открывался беспредельный вид на равнину, и вдали в бинокли был виден Пекин. На горах были пре­восходные артиллерийские наблюдательные пункты. У подножия гор равнина лежала развернутым ковром с путаным зеленым рисунком гаоляновых полей и цвету­щих фруктовых садов, с серыми пятнами далеких дере­вень. В одном километре впереди форта Нанькоу лежал небольшой поселок и станция Нанькоу.

Стрелковые позиции были устроены впереди станции Нанькоу и занимали фронт в 6 километров. Фланги их были прижаты к выступавшим отрогам горного кряжа. Стрелковые окопы были вырыты для стрельбы с колена и стоя, пулеметные гнезда были защищены от шрапнели деревянным скатом с насыпанной землей. От окопов хо­ды сообщения вели к ст. Нанькоу и ко второй линии обо­роны, устроенной непосредственно впереди форта Нань­коу и включавшей высоту с кумирней. Последняя была обращена в пулеметный форт, хорошо укрепленный и с отличным обстрелом. Артиллерийские позиции были со­оружены за этой высотой у форта Нанькоу и в горном проходе, а наблюдательные пункты батарей устроены на горах — с них просматривались все подступы и вся рав­нина на огромное расстояние.

Горный кряж почти не имел проходов. Ближайший из них, горный проход Кубейкоу, был расположен в 50 ми­лях севернее Нанькоу и защищался конницей и бригадой пехоты. Он был доступен только для пехоты без артил­лерии.

Работавшие над укреплением прохода советники ос­тановились в «Рэйвэй-отель» на ст. Нанькоу. Этот отель был обращен в их штаб-квартиру. Отсюда они, встав ра­но утром, пешком и на ослах отправлялись на участки работ и наблюдали за устройством окопов, пулеметных гнезд, артиллерийских позиций и наблюдательных пунк­тов. И когда армия пришла из Пекина, ей оставалось только сесть в окопы и расставить пулеметы и артилле­рию.

Первая и третья дивизии назначены были защищать Нанькоуский горный проход; прочие дивизии сосредото­чены в Калгане и в Фэнчжэнтине, на границе провин­ции Шаньси, откуда тылу армии угрожал генерал Ян Си-шан. В Хуайлай, за горным кряжем, поставлены были две дивизии резерва, которые назначены поддерживать защиту Нанькоу и парировать возможные неожиданно­сти.

Маршал Фэн Юй-сян уехал в Ургу, оставив коман­дование генералам Чжан Чжи-цзяну, Лу Чжун-лину и Ли Мин-чжуну.

С его отъездом армия почувствовала себя осироте­лой, но все офицеры были уверены, что Фэн Юй-сян ско­ро вернется, что его слова об отъезде на семь лет и на­мерении поступить рабочим на русский завод —обман, и это поддерживало их бодрость. Армия решила отсидеть­ся за Нанькоуским горным проходом.

В середине апреля мукденцы произвели первый Штурм.Нанькоу. С высот Нанькоу были видны эшелоны, подошедшие к ст. Шахэ и разгружавшие войска. Вдали от Пекина потянулись длинные серо-синие змеи колонн пехоты. Эти змеи все приближались, и ночью их бивач­ные костры горели в 20 километрах от Нанькоу. Поля на большом расстоянии были усеяны мерцающими огнями сотен костров, и их численность говорила о боль­ших силах, двинутых к горному проходу.

Наутро колонны приблизились и в пяти милях от укреплений разбились на ряд отдельных колонн, кото­рые направлялись к флангам обороны. Солнце сверкало на оружии, и его яркий блеск выдавал стрелков, шедших гаоляновыми полями и фруктовыми садами.

В дальних деревнях засверкали зеркала гелиографа; им ответили ближе. Неприятель разговаривал и манев­рировал, готовясь к штурму.

К ночи в сторожевом охранении раздались первые выстрелы, и бивачные костры были зажжены недалеко от линии костров первой дивизии.

Ночь прошла в редкой перестрелке, в столкновениях разведчиков.

На рассвете в стрелковых окопах вспыхнул сильный ружейный огонь. Большие партии разведчиков неприя­теля подползли к окопам. Встреченные сильным огнем, они были прижаты к земле и с восходом солнца были бы расстреляны пулеметами. Но неприятельская артил­лерия открыла сильный огонь по стрелковым окопам, и под прикрытием этого огня разведчики получили воз­можность вернуться.

Вспышки неприятельских батарей, еще яркие в пред­рассветном тумане, были отмечены нашими наблюдате­лями. Взошедшее солнце показало, что за ночь против­ник подвез сильную артиллерию и установил ее во фрук­товых садах. С больших высот неприятельские батареи были отлично видны, и артиллерия обороны буквально расстреляла их.

Полковник Ян, окончивший школу в Пиндэчуане, вместе с Дооеном сидел на наблюдательном пункте на вершине горь. В их трубы были видны батареи против­ника, и оба они, придя в веселое настроение от начав­шегося боя, сулившего их артиллерии несомненный успех, е шутливой торжественностью спорили, какую из ба­тарей уничтожить сначала. Решено было первой «взять в работу» восьмиорудийную батарею, устроенную неда­леко от полотна желез-ной дороги и отчетливо видную.

Когда этот вопрос был решен, полковник Ян, плот­ный и крепкий, с полным лицом сангвиника, шутливо, с почтительным жестом, снял фуражку й склонился пе­ред Дореном в глубоком поклоне:

— Мэтр, вам должна принадлежать честь первого батарейного залпа в Нанькоу. Не откажите взять на себя уничтожение этой батареи.

Глаза Дорена весело вспыхнули, и, встав в торжест­венную позу, он ответил:

— Ол раит, сэр! Вы увидите, как с них посыплются черти!

— Бедные черти! — с шутливым вздохом произнес Ян.

Дорен склонился над буссолью, проверил вычисления и подал команду:

— Прицел сто двадцать, трубка сто двадцать; шрап­нелью первое! Огонь!

Через несколько минут ударил выстрел, и издали до­несся слабый звук лопнувшей шрапнели. Разрыв, как комочек белой ваты, повис над батареей противника и медленно таял в тихом воздухе.

— Недолет! Прицел сто двадцать пять! Трубка сто
двадцать пять! Первое! Огонь!

Комочек появился за батареей.

— Вилка! Прицел сто двадцать два! Гранатой! Ба­тареей! Огонь!

Столб дыма и земли поднялся возле батареи про­тивника. Между орудий забегали далекие маленькие се­рые фигурки.

— Верно! Два патрона, беглый—огонь!

Залп четырех орудий рванул воздух. Батарея против­ника окутана дымом разрывов.

— Батареей два патрона, беглый —огонь!

Выстрелы слились в непрерывный рев. Батарея про­тивника исчезла в дыму и пламени разрывов. К разры­вам гранат присоединился гулкий удар взрыва.

— Вероятно, взорвался зарядный ящик! Батарея, два патрона, беглый — огонь!

На батарее противника — ад. Вея она — в дыму раз­рывов, в блеске ударов. Вместо орудий — крошево из поломанных колес и опрокинутых лафетов. Скомандовав «для верности» еще раз два патрона — беглый огонь, До­рен скомандовал:

— Отбой!

Батарея умолкла. Взволнованный полковник Ян отор­вался от бинокля. Он шагнул к спокойно раскуривше­му трубку Дорену и, сверкая глазами, произнес:

— Мэтр, вы... вы молодец! Это поистине мастерская работа. Вы их раскатали в пятнадцать минут, и там неосталось ничего целого, на этой батарее.

— Ладно. А теперь ваша очередь, Ян. Покажите, что вы недаром учились в школе.

И полковник Ян показал. В течение всего дня он ра­зыскивал в трубу батареи и пулеметы противника и вы­колачивал их огнем своей батареи, поощряемый заме­чаниями Дорена.

Так провели они весь день, под палящим солнцем, на голой скале, на высоте 400 метров, любуясь видом на Пекин, уничтожая консервы и расстреливая неприятель­ские батареи.

Солнце жгло их немилосердно, оба они сняли мун­диры и подставили его пламени свои полуобнаженные тела, склонившиеся над трубой и буссолью. Их лица почернели, губы потрескались и пересохли от жары, но, увлеченные борьбой, они не замечали ничего, кроме це­лей и поверки точности своих вычислений.

Видя гибель, артиллерия неприятеля пыталась снять­ся с позиции, но, как только ей подавали лошадей, на нее обрушивался ураган снарядов, и прислуга разбега­лась, лошади дико уносились в поле, а орудия калечи­лись градом гранат.

К ночи, оставив дежурных наблюдателей, Дорен и полковник спустились в ущелье, еде у подножия утеса, возле нагревшихся от стрельбы орудий Виккерса, была разбита походная палатка и разостланы спальные меш­ки советников. Проходя мимо своих пушек, полковник Ян не удержался от того, чтобы ласково не похлопать их стальные горячие тела.

Вповалку, под утесом, советники улеглись спать вме­сте со своими китайскими друзьями, завернувшись в опальные мешки и ватные одеяла, возле горящих кост­ров, а на рассвете частый ружейный огонь и треск пуле­метов заставил их вскочить и быстро взобраться еа наблюдательные пункты.

Неприятель решил взять позицию штурмом. Массы его пехоты бросились в атаку, и эхо утесов гудело далеким ревом тысячи глоток «ша! ша!» и треском ружейно­го огня.

Мощный гул артиллерии вмешался в этот хаос. На наиболее угрожаемых участках батареи поставили за­градительный огонь, и бурная волна атакующих разби­лась об ураган свинца, чугуна и стали и хлынула назад, в поля гаоляна. Артиллерия прибавила прицел. Взо­шедшее солнце осветило равнины, и батареи безошибоч­но клали снаряды в толпы атакующих, обращая их в бегство и заставляя рассыпаться в стороны от рвущихся гранат. Подошедший к станции Нанькоу бронепоезд неприятеля был отогнан артиллерийским огнем.

Этот штурм стоил мукденцам более тысячи человек и еще более поднял боевой дух в Национальной армии и веру в свои позиции.

Весь день артиллерия рассеивала скопление неприя­тельских войск, разгоняла их биваки, лишила их обеда огнем по кашеварам, тащившим на палках чаны, и рас­стреливала пулеметные гнезда противника.

К вечеру бой стих, и советники решили пойти в «Рэй-вэй-отель» в Нанькоу получить ужин и вино. Хотя отель и обстреливался, они устроились в нижнем этаже, и ис­пуганные бои накрыли стол. Излетные пули ударяли в стены, и эти щелчки заставляли ярче искриться ви'но в бокалах и делали дороже небольшие радости походной жизни.

Следующее утро Эванс и Аллен встретили на высо­те с кумирней. Устроенные в пулеметных гнездах «мак­симы» били оттуда, через голову своих окопов, по непри­ятелю, выбирая для обстрела большие группы пехоты и офицеров, пытавшихся производить разведку.

Равнина развертывалась у подножия суровых вели­колепных гор. Их причудливые изломы рождали пре­красные грозные легенды, и одну из них рассказывал м-р Хо, лежа с советниками между камней за брустве­ром окопа.

— В старые времена большой дракон спустился c Тибета к великой равнине. Он улегся на ее краю и стал пожирать людей, слизывая огненным языком целые де­ревни. Медленно он приближался к Пекину и достиг этих мест. Собрались ученые люди к богдыхану, и он спросил их:

— Что делать, как отвратить гибель?

Они пали ниц и попросили семь дней на размышле­ние. За семь дней дракон приблизился на семь миль. Его хвост был в Сююани, а его лапы протягивались к дворцу богдыхана, к Пекину. Видите, эти горы идут от хребта, снижаясь к Пекину и кончаясь когтистыми утеса­ми? Это — лапа дракона.

На седьмой день пришли ученые к богдыхану и ска­зали, падая ниц:

— О Небесная Тишина! Пошли красивейшую де­вушку дракону, и, когда он насладится ею и уснет, мы начертим тайные знаки и прочтем великие заклинания.

И богдыхан выбрал красивейшую девушку в Пекине. Она пошла к дракону вместе с великими учеными. Сот­ни юношей провожали ее, а ее возлюбленный устремил­ся вперед и вступил в бой с драконом, но дракон слиз­нул его языком и проглотил.

Розовые носилки девушки, украшенные белыми тра­урными лентами, остановились возле лапы дракона. По когтистой лапе девушка поднялась к голове дракона, и он посмотрел на нее своим зеленым глазом. Она ему понравилась, и он взял ее в супруги и насладился ею и уснул, утомленный.

Тогда великие ученые начертали тайные знаки на земле и прочли великие заклинания. Они пали на землю и ударялись лбами о камни, произнося заклинания, — и вот у них на глазах тело дракона стало покрываться ка­менной одеждой и каменеть. Дракон почувствовал тя­жесть камня, стал извиваться и пробудился от сна, но он весь окаменел, и только эти горы, которыми заросло его тело, изломаны его последней борьбой.

М-р Хо окончил рассказ, взглянул на зубчатый хре­бет, потянулся, сорвал росший у камня синий цветок и, ощипывая его лепестки, сказал:

— А на самом деле это просто был морской берег, и волны изломали камень утесов. Еще и теперь на ска­лах дети находят вросшие в камень морские ракушки.

Аллен сидел на камне. У зубчатых гор, с острыми из­ломами скал, лежала цветущая равнина, благодатная лёссовая земля, не устающая рожать. Отроги каменных гор — лапы дракона — тянулись по ее краям, и она лежала в каменной оправе, дивно украшенная весной. Ветер приносил тонкий аромат цветущих деревьев. А вдали, в колыхающемся, накаленном солнцем мареве висел прекрасный мираж тонких высоких башен, стре­мящихся к солнцу, блестящих куполов и фабричных труб — Пекин, великая северная столица, хранитель древней культуры прекрасного тихого народа, с мечта­тельными раскосыми глазами, глазами Азии, в которых бродит хмель жизни и сверкающие видения прошлого. Прекрасный край, который стоит любить, за свободу которого можно сражаться, получать раны и отдать жизнь.

 

В тот же день вечером неприятель повторил приступ. Из ночной тьмы хлынули волны атакующих, и брошен­ные ракеты осветили яростно бегущие толпы. Дикий рев атаки стоял на линии окопов. Пулеметный огонь и ружейная трескотня, многократно умноженные эхом утесов, слились в один воющий гул. Артиллерия била ураганным огнем. Но центр позиции был прорван, и ми­мо пулеметной горки к устью ущелья пробежали беспо­рядочные толпы отступающих солдат.

Пулеметная горка стала центром атаки, и она опоя­салась лентой пулеметного огня перед ударом атакую­щих.

Эванс и Аллен сидели за пулеметами. Пулеметный огонь пронизывал тьму свинцом, но из тьмы возникали все новые и новые отряды атакующих. Их темные тени появлялись у подножия скалы и лезли на приступ с угро­жающим хрипом уставших от криков глоток. Их ру­жейные выстрелы гремели в упор, но струя пуль уклады­вала их неподвижной грудой «отбрасывала назад.

Один из отрядов атакующих добежал до пулеметов. У самого дула Аллен увидел вспышку выстрела и почув­ствовал удар в плечо. Целой рукой он нажал спуск «мак­сима» — и люди упали и покатились вниз по склону. А в темноте сзади пулеметной горки возник мерный топот, и тьму потряс рев тысячи глоток:

— Ша! Ша!

Шли в атаку резервные батальоны. Началась резня, ужасная резня в темноте, когда не знаешь, где свои, где враги, когда работает приклад и штык и темный инстинкт ведет тело, заставляет его делать звериные прыж­ки, наносить и отражать удары.

К утру положение было восстановлено, окопы взяты обратно и причиненные повреждения ликвидированы.

Эванс нашел Аллена лежащим у пулемета без созна­ния. Его плечо было пробито ружейной пулей. Эванс об­резал рукав одежды, вымыл рану коньяком и перевязал ее бинтом индивидуального пакета. Затем санитары от­несли Аллена под скалу, где были палатки советников.

Здесь ему была сделана новая перевязка, и он был отнесен в санитарный вагон. Его положение из-за боль­шой потери крови было признано весьма тяжелым.

В санитарном вагоне Аллен передал сумку бумаг Эвансу. Он прооил его передать эту сумку м-ру Хани-ну — в ней были его записки о службе в Национальной армии. М-р Ханин переслал эту сумку мне, и, ознакомив­шись с ее содержанием, я решил опубликовать записки Аллена js русском переводе. Я не знаю, жив ли м-р Ал­лен и какова его судьба, но я думаю, что он не будет на меня в обиде за опубликование его рукописи.

Последняя запись в дневнике была сделана 18 июля 1925 года. События развертывались быстро, по всей стране ширилось антиимпериалистическое, антифеодаль­ное народное движение. 1 июля 1925 года кантонское правительство было реорганизовано в правительство Китайской республики. Руководящую роль в этом пра­вительстве играли левые гоминьдановцы во главе с Ляо Чжун-каем, который взял на себя обязанность министра финансов и был назначен комиссаром школы Вампу. Одновременно с реорганизацией правительства все подчиненные ему воинские части были преобразованы в На­ционально-революционную армию (HPА). Официальное провозглашение создания НРА состоялось 1 июля 1925 года.

 

Национально-революционная армия, в состав которой вошли опытные кадры офицеров-коммунистов, приступи­ла к подготовке Северного похода, и перед Национальной армией Фэн Юй-сяна была поставлена чрезвычайно важная стратегическая задача — организовать наступле­ние навстречу корпусам НРА с таким расчетом, чтобы общими усилиями разгромить армии милитаристов, вый­ти одновременно в район бассейна Янцзы, захватить Нанкин и Шанхай, установить народную власть и из­гнать империалистов из Китая. Таким образом, перед Национальной армией стояла чрезвычайно ответствен­ная задача. Подготовка войск, разработка плана воен­ных операций ложилась на советников, которым пред­стояло преодолеть колебания маршала Фэн Юй-сяна, воспитать преданных генералов и офицеров его армии в духе антиимпериализма и решительной борьбы с фео­дальными элементами, которых было немало среди ге­нералов и офицеров, выходцев из семей помещиков и торговцев.

В связи с этой огромной по важности задачей, кото­рая легла на плечи военных советников из Советского Союза, Виталий Маркович Примаков с головой ушел в работу и прекратил повседневные записи в дневнике. Зато он писал отдельные статьи-фрагменты, отразившие всю сложность обстановки и чрезвычайно интересные по содержанию мероприятия и действия военных совет­ников. Эти статьи-фрагменты включены в специальный раздел его тетради под названием «Записки о граждан­ской войне». Мы включили их в настоящее издание.